Татьяна Васильевна Промогайбо
Я репетирую жизнь
БЫЛА БЫ ВРАЧОМ
В городе осень. Почему-то запомнилась, аллея белолиственниц, стоят голые, а облезлая кожура тут же валяется. И деревья стыдятся, и их небрежно сброшенные платье. Наблюдение грустное, а настроение взвинченное: бегу устраиваться на работу и не куда-нибудь, а в медицинский институт.
В этом году я окончила среднюю школу. Поступала на истфак университета, но развитие деревенской школьницы на два с минусом. Грамотность нулевая, смекалка отсутствует. Знакомый преподаватель истории помогал, как мог, чтобы девочку вытянуть, задал дополнительный вопрос: какие литературные журналы я знаю. Назвала «Юность», «Октябрь», и хлопаю глазёнками. Он помогает дальше: «Московские литераторы выпускают журнал по названию реки». «Москва» – радостно сообщаю. Преподаватель разошёлся и ещё вопросик: «А в Ленинграде?», – и я радостно сообщаю: «Ленинград». Дура!
Надо было по названию реки – «Нева». В общем, понимаете, вас ждут великие стройки.
На стройки не пускают родители. Говорят— по здоровью не прохожу. А в станице работы нет, кроме производства табака, а это опять—по здоровью не прохожу. Как сказал мой красивый сосед, ты какая-то комнатная, хотя и звал потом замуж.
Уже октябрь, а я на шее у мамы с папой. Помог случай. Мимо двора проходила бывшая станичница, теперь работающая в городе на фарфорофаянсовом заводе. Расписала маме прелести своего предприятия: работа в три смены, можно красть выпускаемую продукцию, надо придумать только, как эту продукция выносить. Например, все женщины покупают бюстгалтеры на несколько размеров больше, чтобы обогатиться чайными чашками. Наверное, поставленный в серванте сервиз да льготная прописка меня вдохновили. Прошла медкомиссию, которая подтвердила, что я могу работать на вредном производстве (видно, это только на табаке мне работать нельзя).
Спасла от тюрьмы за кражу Зоя Ивановна— бабушкина соседка. «Вы что белены объелись, как ты будешь добираться на другой конец города, когда у тебя третья смена». Да, не довелось мне поносить лифчик третьего размера.
Зоя Ивановна велела прийти в мединститут. Вот туда-то по красивой аллейке я и направляюсь со страхом и гордостью.
– Будешь работать препаратором на кафедре психиатрии.
Кафедра находилась на территории психбольницы – ул. Красная,1, а ул. Красная,3 – это уже Крайком партии. Я заблудилась (как Гадя Хренова Петрович11). Спас меня опрятный симпатичный доктор, который работал на этой же кафедре, правда, называлась она не психологией, как я ему сказала, а психиатрией. Разницы я не понимала. По дороге он расспросил о моём знатном роде, о перспективах на будущее. Добрый человек – заключила я.
На кафедре были все такими. Там не было соперничества, злобы. Там любили все друг друга, а меня особенно любили и оберегали. Один только ординатор Саша Паршиков называл меня брандахлысткой12, лапедрой, оппортунисткой, на которую нет тридцать седьмого года.
Оппортунисткой я стала, когда напечатала отчёт в Отдел здравоохранения. Этот отчёт проверила доцент, но, будучи человеком занятым, на начало, в котором лижут задницу товарищу Брежневу по самые брови, пропустила. А там-то я и ошиблась, не со зла, конечно. Короче, как говорил Товарищ Брежнев на 24 съезде … (у меня он получился БРЕХНЕВЫМ, а отдел здравоохранения —ЗДРАВООХРЕНЕНИЕМ.) Умные люди, зоркие сидят в этом ЗДРАВООХРЕНЕНИИ. Позвонили профессору Хромову, старому умному человеку, который не садился в кресло, если там сидел кот Кузя. А кота – развратника и дебошира – поил регулярно валерьянкой врач «Скорой помощи» – Поддубный. И тогда этот старый наркоман Кузя шёл к профессору и укладывался спать в кресло. Никто кота так не жалел, как Николай Александрович.
Понимаете, учёный не стал заниматься моим безграмотным вопросом, поручил доценту. Тот собрал кафедру, прочитав претензии, хохотали полчаса, решили меня не увольнять. Но вот Саша Паршиков прилепил ко мне прозвище «оппортунистка».
Нигде больше, ни на одной работе я не получала столько знаний и доброты. «Наш ребёнок», – называли меня. Моя любимая Клара Ивановна говорила, что это про меня в песне поют:
Жила к труду привычная, девчоночка фабричная.
Росла, как придорожная трава.
На злобу не ответная, на доброту приветная,
Перед людьми и совестью права.13
Клара рассказывала нам о прочитанных книгах, ввела с лаборанткой Галей в свой дом. Я гуляла на свадьбе её старшего сына Валеры и Алисы, младший Миша был в меня даже влюблён. Муж Артур Михайлович, адвокат по профессии, помог моему отцу в трудную минуту, не взяв никаких денег, хотя потратил на это весь день в другом городе. Клара Ивановна рассказывала о муже с юмором, даже о его грехах: купил пятнадцать рубашек, застрочил в талии выточки, значит, появилась новая любовница.
Эдуард Павлович, Клара Ивановна, я, Галя Поляева и Александр Викторович.
Утром говорит нам с Галей, что сегодня после работы пойдём к ней, муж привёз из командировки много вещей. Смотрины происходили следующим образом: «Смотрите, девчонки, молодец Артур – купил мне польские босоножки тридцать шестого размера (она носила 40)», —а Артур в это время сидел за стеной и наслаждался комплиментами жены. Из чемодана привезённого импортного барахла ей подходило две – три вещи. Остальное мы сдавали в комиссионку, где раскупалось всё моментально.
– Вот, видите, сколько у нас денег. Пойдём на толчок14 за своими размерами, хорошо, что он это купил, деньги остались в семье, не прогулял.
Артур зашёл на кафедру и пригласил жену в ресторан пообедать, берут меня. Когда отходит официантка, Клара Ивановна объясняет шкалу образованности женщины по Артуру. Чем больше зад у конкурсантки, тем она образованнее.
Артур Михайлович умер рано. Они любили друг друга, прощали.
В мои обязанности препаратора с бешеной зарплатой в шестьдесят два рубля пятьдесят копеек входило иногда печатать на машинке, что проверялось всеми грамотными людьми. Я приводила больных на занятие к студентам; мыла полы и следила за порядком в помещении. Последнего я явно стеснялась. Студенты, молодые люди, меня вниманием не обходили, а это, понимаете, некрасиво появляться у них перед глазами с тряпками. Нашла выход – приходила на работу на полтора часа раньше, и кафедра сияла. Коллеги заметили чистоту и помогали, как могли.
Больных я боялась, так как меня погоняла тётка по отделению, могла и прибить. Ей не понравилась моя причёска, без медицинской шапочки вход в отделение запрещён. Но там дежурили молодые санитары, которые однажды закрыли меня в наблюдательной палате, а буйный больной стал объясняться мне в любви, кажется, полюбил меня навечно. Когда его выписали, он подстерёг меня на ул. Красной, гнался и предлагал жениться. Бог уберёг, спасибо.
На санитаров и медбратьев я не обижалась, принимала участие во внерабочей жизни, числилась у них на комсомольском учёте, ходила в поход на Лысую гору, была членом волейбольной и баскетбольной команды.
На тренировках меня преследовал фельдшер Витя, попала под его чары, пока одна из его жен, игравшая с нами, не рассказала, что Витя очарован всеми особями женского пола, которые ещё могут двигаться. Да и случай помог. В походе, подпив, все разбрелись по окрестностям. Витя и мне предлагал подняться на гору повыше, но я сослалась на то, что я повариха, уходить от костра нельзя. Я люблю огонь, разговоры и песни у костра. Мы остались вдвоем с умным взрослым санитаром, мужем кафедрального ассистента, секретарём больничкой комсомольской организации. Он многое объяснил, просидели так до утра, подкладывая дрова, слушая первозданную красоту леса.
Утром собрали из-под кустов туристов и отправились домой, несли нехитрый скарб15 мы с секретарём. Особенно был жалок Витя, женщины и алкоголь сделали своё чёрное дело.
Мужская половина кафедры стабильно отмечала День медика пятого числа каждого месяца. Собирались поодиночке в кафе парка имени М.Горького. Из приглашённых дам а, значит, и не участвовавших в складчине, были я и старший лаборант Галя Поляева. Никто из мужчин нас с Галей не соблазнял. Мы были подружки, знали все их секреты, особенно Галя.
Галя родом из Таганрога, там окончила медицинское училище, служила в армии, познакомилась с будущим мужем, приехала с ним в Краснодар, но семейная жизнь не сложилась, жилья не было, поэтому жила она на кафедре со своим чемоданом, постелью и швейной машинкой. Модные наряды себе шила сама, да и всем остальным подшивала, пришивала, что отрывалось. Я тоже ходила в её продукции. Вернемся в парк.
Под стаканчик вина да под шашлычок или чанахи16 велись разговоры о больных, о лечении, о новинках медицины, разговоры эти я всегда слушала, может быть, не понимая, но искренне радуясь своей причастности к этой компании.
Клара Ивановна не раз говорила мне: «Брось думать о своём педагогическом факультете, из тебя получится хороший врач». Я стояла на своём. Мама сказала: «Иди в учительницы, работа чистая». Как часто я вспоминала эту фразу, проведя десять уроков в 2-х сменах, или, выслушав очередной бред родительницы, утверждающей, что я не люблю её дочь.
Попытки поступить в университет заканчивались провалом два года, как думаете, кто помог, конечно, Клара Ивановна. Её хорошая знакомая, заведующая одним из отделений психбольницы, наслушавшись похвал обо мне, попросила своего мужа, декана филфака, не упустить такой талант. И он помог, следил за моей успеваемостью все шесть лет. Спасибо Вам, добрые люди.
Учёба учёбой, а бурная внерабочая жизнь продолжается. Хожу с Галей по всем её женихам. Мальчик Вова Кузнецов (мальчиком его называла Галя) жил с родителями, мужику больше тридцати, закончил престижный вуз, но с работой не торопился. Что Галю в нем привлекало? Маленького роста, с животиком, с претензией на избранность. Наверное, юмор, квартира в центре города, умные друзья детства этого же района. На одного из его друзей такого же балбеса со смешной фамилией запала и я, узнав его домашний телефон, звонила без договоренности.
Спас меня ещё один друг – серьёзный врач-онколог. На одной вечеринке в честь Седьмого ноября он пригласил меня на танец и сказал: «Ребёнок, куда ты лезешь, у этого парня ты можешь стать сто пятой женой, если тебе повезёт, а так рассчитывай только на пятьсот третье место его девушки». Перспективы меня огорчили, да и он не домогался.
Потом у Гали появился новый возлюбленный красавец-боксёр. Мы пошли поболеть за боксёра в спортивный клуб – там-то и настигла меня любовь всей моей жизни, у нас дочь совместная. Судьбу конем не объедешь (это другая история, вернёмся к ней позже).
У Кузнецова и Саши Паршикова был общий друг—Володя Фенёв, вот он-то и уговорил меня перейти работать на Краснодарскую турбазу: «Молодая, красивая девчонка, бегаешь тут среди душевно больных людей, пока кто-нибудь не придушит». И то правда, уже по улице не могу ходить, кажется, что за спиной кто-то есть.
Так закончилась та славная жизнь в начале моего пути, где все меня любили и берегли. Я ещё общалась с моими любимыми несколько лет, но глупость характера в том, что я переживала: отнимаю драгоценное время у людей на общение со мной, скучной тёткой.
А когда обстоятельства жизни вернули меня в мединститут, то это была другая кафедра: с завистью, с доносами прокурору, со сроками в тюрьме. Слава богу, мне срок давать было не за что. Став ассистентом кафедры русского языка (об этом чуть дальше), я ушла из мединститута и не только из-за зарплаты.
КАФЕДРА РУССКОГО ЯЗЫКА
Это место работы мне снится до сих пор, и сон заканчивается сожалением о том, что вернулась на кафедру русского языка. Замкнутый круг.
1 сентября 1977 года я отвожу ребёнка, которому год и три месяца, в ясельную группу садика. Иду к Зое Ивановне в отдел кадров, и она направляет меня для знакомства на кафедру.
Само здание кафедры находится во дворе института. Такой флигелёк для прислуги, а прислуга это я. Это мне пришлось бегать по двору, чтобы решать хозяйственные вопросы кафедры. Решая их, прошлось перезнакомиться со многими службами института, стать уже не гадким утенком, а небольшой лебёдушкой. То есть уже я в профкоме, и получаю общежитие на улице Красной, и не плачу за съёмную квартиру 40 рублей. Я бегаю с бумажками от института с целью выделения кооперативного дома, в котором и для меня будет двухкомнатная квартира.
Да мало ли ещё чего произошло там со мной. Например, контингент, который обучают преподаватели —иностранные студенты разных стран, мечтающие познакомиться с русской женщиной. А я уже в разводе. Сижу, печатаю какие-то бумажки, подходит ко мне Тутанхамон – студент из Конго, и такой диалог (он говорит на ломанном русском языке, но всё понятно):
– Танечка, ты замужем?
–Да, – говорю на всякий случай, хотя я уже в разводе.
– Если бы ты была моей женой, то кольца бы у тебя были на каждом пальчике. Мой папа министр юстиции Конго. Когда я окончу институт, то займу его место. У меня большой дом, современный парк машин.
– Здорово. Я подумаю. Партия вы завидная, а какой красавец! – я говорю с иронией, но он не понимает, стоит, улыбается во все свои 32 конских зуба – чёрный, как кот моей бабушки.
Отказала я Тутанхамону и не только по политическим мотивам. Через несколько месяцев он привёл свою русскую жену, Таню, показать, что я потеряла. Студенты рассказывали: в каникулы он отвёз Таню на родину для того, чтобы она привыкала к роскоши и ещё к четырём женам и нескольким детям Тутанхамона.
Были и другие, например, дружеские доверительные отношения. У меня как у старшего лаборанта есть почасовые занятия. Понедельник. Начало урока, входит студент из Бангладеш. Худющий, как сказочный Кощей Бессмертный (у студентов из этой страны находят 13 видов глистов, которые почти не выводятся, поэтому с ними не хотят знакомиться русские девушки). Зовут этого бедолагу Прохатаматлахам. Я не ошиблась – так в документах. Говорит:
– Тётя, (он не может запомнить слово «преподаватель» или моё имя и отчество) меня вчера забыли.
– Как и где?
– На кафедре хирургии. Я в субботу читал методичку. Тётя (читай лаборант) закрыла кафедру и ушла. Хотел позвонить, но телефон закрыт у профессора в кабинете (сотовая связь тогда отсутствовала). Кафедра находится на четвёртом этаже. Открыл окно —вижу – идёт другая тётя. Я кричу ей, тётя, ехай сюда, она не понимает и крутит у головы (читай «у виска») пальцем. Тётя, как я должен спросить у тёти, чтоб она меня открыла.
Повторяем опять тему «Диалоги».
Хватит о бедных студентах, конечно, были и другие, например, из Европы, которые мило улыбались, когда я им рассказывала о лучшем в мире здравоохранении в СССР.
Немного о коллегах.
Нина Романовна – заведующая кафедрой. Человек, знающий классно не только методику преподавания русского языка как иностранного, но и человеческие характеры, а главное, как этими характерами управлять. Мне она помогла получить общежитие, говорит: «Сколько ты будешь просить? Дай взятку председателю профкома. Пусть мама зарежет индюка и подари к празднику». Мама зарезала два индюка. Помощь от Нины Романовны была ни один раз. Спасибо Вам большое, Нина Романовна!
Нина Романовна и Фёдор Иванович. Сотрудники кафедры русского языке.
На этой фотографии мой любимый преподаватель русского языка на кафедре – Федор Иванович Ворожбитов. Работали с ним мы недолго. Человек удивительной деликатности, скромности.
У него была дача. Он меня закормил тем, что выращивал, причём его никогда нельзя было поймать на преступлении. Общежитие, стук в дверь, открываю –никого, а стоит ведро картошки или черешни. Или прихожу на работу, а на моём стуле висит пакет со всякой мелочью: лук. чеснок, фасоль, яблоки с мою голову и т. п.
Говорю ему: «Федор Иванович, не надо этого делать, мне родители всё это дают». «Много- не мало, ешь или закатывай, дочка».
У него был друг Виталий Бокалдин – известный на Кубани поэт, с ним он учился в школе и в институте. Федор Иванович тоже писал стихи, но никогда не показывал, говорил: «Чепуха!». Хотела бы я почитать эту «чепуху». Был у него один недуг, но об этом не мне судить.
После Нины Романовны на заведывание пришла Логинова Елена Федоровна, кандидат наук, доцент.
Всё стало по-другому. Сказать, что это добрый человек, это ничего не сказать. Она просто готова была стать для всех сестрой, а для меня матерью. Её задания были дружескими, всегда с улыбкою, не помню, чтобы мне она делала замечания. Правда, на ошибки в русском языке указывала в тактичной форме. Кафедральные «писатели» типа А. и О. нервы ей вытрепали, да и другие деятели пытались под себя подмять, но этот крепкий солдатик был по-настоящему крепким. Кафедра не знала нареканий и в экзаменационный период, порядок был и в бумагах, имя которым легион.
Елена Фёдоровна, Лидия Константиновна, я, Ира.
Я прошла по конкурсу, напуганная арестами на кафедре, боялась каких-либо подработок, а преподавательская зарплата в сто двадцать рублей никак не устраивала. Помогли друзья, устроив в профессиональное училище, где зарплата двести двадцать рублей плюс такая же премия в квартал. Елена Федоровна отговаривала меня, говорила, что ещё надо будет учить в институте дочь. Потом, когда я стала немного полнеть, называла меня «толстая Дзюба».
Нина Мишаустовна – мудрая адыгейская жена, доцент, старший преподаватель. У неё есть маленький сын – поздний ребёнок. Он часто приходит с ней на работу, так как в садик его не водили— домашнее воспитание. Сочувствую матери, которая в таком положении, всё-таки должна ходить на работу, и ей каждый день приходится придумывать истории, почему она опоздала на работу и почему надо на два часа раньше уйти. Это что-то типа: «Шёл, встретил Аллу Пугачёву, помог ей перейти дорогу».
Однажды смотрю, Мишаустовна прибежала, нервно что-то выкладывает из далеко не дамской сумочки, среди этих предметов был и утюг. «Зачем утюг?», – спрашиваю. Говорит, что забывает посмотреть, выключила ли его из розетки. Нине Мишаустовне я очень благодарна за русский язык. Она учила меня грамотности, раскрыла тайны языка, например, будучи докой в языке, считает, чтобы стать грамотным, надо знать такой раздел как «Словообразование». Учила житейской мудрости: муж – это крыша над головой – разводиться нельзя. Её «крыша» периодически поколачивал, ревнуя к каждому столбу, брутальный джигит служил на кафедре политической экономии престижного вуза.
Были ещё три преподавателя: Галина, Фаина и Инна, которые ко мне очень хорошо относились, но кампания чистки команды первого секретаря КПСС в Краснодарском крае Медунова и его зятя Эдигарова, работающего доцентом на кафедре философии, приобрела всесоюзный размах. Получили сроки стрелочники: Галина, Фаина, Инна. Их жизнь оказалось разрушенной: ушли мужья, умерли родители, серьёзные сроки в среде, абсолютно чуждой им.
Как говорят, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Господи, помоги, вразуми нас не оступиться.
Владимир Александрович Качаев – тип человека, каким должно быть заселено общество людей. Образован, работает по специальности, окончив институт Дружбы народов, в совершенстве знает английский язык, понимает язык пушту, так как работал в Афганистане, красив, правда, немного лысоват. В сплетнях не участвует, людей не осуждает.
Трудовая повинность. Я и Качаев.
Готов защитить честь института на сборе моркови и на спортивных состязаниях, куда вместе со мной и второй лаборанткой был направлен. Страна должна знать своих героев. На Затон (это место на берегу реки Кубань, именно там проходили спортивные соревнования вузов города) мы прибыли к назначенному времени. Как говорится, в боевом снаряжении: я и Качаев в спортивной одежде, а Людмила Николаевна в юбке. На месте было решено не палить Кривоносову и тихо удалиться в сторону пивной забегаловки Затона. Сказано – сделано. Потом у нас это был пароль-призыв: «А не пора ли нам на соревнование!»
Людмилу Николаевну на кафедру привела я. Она моя соседка по Красной – жила в квартале левой стороны улицы, а я жила на правой. А Людмила в свою очередь познакомила меня с Лихатской Галиной – моей подругой по сей день. У Людмилы семья: муж и двое детей. Она прекрасно готовит, любит шоколад, причём до такой степени, что заказывает его в Москве, а потом прячет от своих детей, говоря: «У детей должна быть здоровая мать!».
Когда в институте летом шли вступительные экзамены, нашу кафедру оккупировала экзаменационная комиссия, и нас туда не впускали. Но отпуск на это время мы не брали, а ехали с желающими собирать арбузы в загородные бахчевые поля. Работа в солнечный день, да и арбузы нелегкие, но оплата щедрая: бери – сколько унесёшь. Уносили мы по восемнадцать штук. Как уносили – секрет!
Людмилина мама надоумила нас эти арбузы продать, так как денег у меня практически не было никогда, я с радостью согласилась, думая, что тётя Надя продаст и мои арбузы. Но нет, тётя Надя сказала: «Учись зарабатывать сама!». Продавала я так: становилась к прилавку на той стороне, где покупатели, стояла непричастная к товару. А когда покупали, то говорила, чтобы деньги клали на прилавок – хозяйка сейчас подойдёт. Таким образом, за несколько дней заработала сто шесть рублей. Это большая сумма по тем временам, сравните – моя зарплата старшего лаборанта – сто двадцать рублей. Мы бы и дальше богатели, но нас стали разыскивать в институте. Нужна бригада для сбора моркови, без нас с Людмилой никак. Условия те же – плата ведро моркови, а мы брали два. На рынке морковь стоила дёшево, поэтому я не связывалась с торговлей, а раздавала знакомым и родственникам.
Старшим преподавателям пришла к нам Лидия Константиновна Злобина, ставшая подругой и родным человеком.
В лингафонном кабинете. Я и Лидия Константиновна.
Сидим с ней на кафедре: я печатаю, а она что-то изучает, разговаривать необязательно. Но Лидия задает вопросы, на которые сама и отвечает:
– Ты знаешь заведующего кафедрой КПСС. (Я не успеваю ответить). Хороший мужик! А ты к нему обращалась по каким-нибудь вопросам? Интересно, помог бы, – этот «диалог» мог продолжаться бесконечно. Мне никаких потуг на ответы. Да и она их задает без напряга – думает о статье.
Лидия болеет, мы с Пильниковой позвали её в кино. В огромном зале гробовая тишина, идет какой-то сердечный, требующий переживаний фильм, а у Лидии время еды. Вся пища завёрнута в фольгу, и она начинает шелестеть, угощает нас курицей. Весь зал ощетинился не известно, от чего больше: от запаха курицы или от шума фольги. Чуть не выгнали нас из кинотеатра «Аврора».
Страшная болезнь рак душила её. Она последний раз позвала нас на день рождения, много шутила. Мы ей рассказывали о наших болячках. Муж Лидии пошутил, что, когда Лида умрет, не из кого будет выбрать следующую жену. Вот такой юмор. На самом деле Злобин очень любил Лидию. Я считала пару образцом семейных отношений.
Незабвенная Лидия Константиновна умерла.
Татьяна Николаевна Пильникова пришла на кафедру из комитета комсомола института. Совсем недавно они с мужем вернулись из Сибири в Краснодар, сняли однокомнатную квартиру. Татьяна хорошо знала язык, учила меня, как могла. Юмором подкупила всю демократическую часть нового коллектива, а меня особенно, и стали дружить семьями. В их квартире условия жизни были лучше, чем у нас в общежитии. Мы с дочкой ходили к ним купаться, ели традиционные сибирские пельмени, безмерно хохотали. Таня аккуратистка сумасшедшая. У неё два фирменных наряда и одни туфли на большой шпильке, и в этом она ходит на работе и дома. Говорит: «Почему Качаев на кафедре должен видеть меня красивой, а муж в халате?!».
Когда Сашик поступил в московскую аспирантуру, и они переехали, мы с Татьяной после отдыха на море повезли им телевизор, вернее полетели в Москву на самолёте. Денег не было ни у них, ни у меня, поэтому по Москве не тратились, а ходили пешком. После одного такого кросса я принимала душ. Раньше я обратила внимание, что у неё в хозяйстве много розового: бельё постельное и нательное. Она пояснила, что купила дешёвую розовую краску и теперь всё освежает. Короче, после выхода из душа я обнаружила, что весь мой наряд, включая нательное, выкрашен в розовый цвет.
Ещё в Краснодаре в семье Пильниковых появился ребёнок Коля. Это мой крестник. Крёстная мать из меня плохая, крестник не получал подарков. Коля, когда был маленьким, проявлял себя хулиганом. Некрасова предупреждала меня, что он выбрасывает часы в унитаз. Хорошо, что я заметила, как он это делал. Правда, новые часы работать перестали.
Сейчас Пильниковы живут в Москве. Коля взрослый, человек с серьёзным образованием. У Татьяны есть силы работать в школе. Дети её любят. Юмор в этих отношениях занимает не последнее место.
Дорогая моя жизнь! Спасибо тебе за десять лет работы в медицинском институте! Спасибо, друзья, умершие и живущие, за любовь, за дружбу, за общение! Спасибо, жизнь!!!
