Татьяна Евгеньевна Шаляпина
Шут герцога де Лонгвиля
– Вы напали сзади? – переспросил молодой человек. – Как убийца?
– А чего мне стесняться? – хохотнул незнакомец. – Ведь за мной и так тянется дурная слава. Я разбойник, дорогой мой господин.
– Да?
– Представьте себе! Наверняка и вы слышали обо мне. Меня зовут Гоннель. Клеман Гоннель. А как ваше имя?
– Зачем вам?
– Ну позвольте! Должен же я знать, кого спас от смерти? Может, мне на том свете зачтётся этот благородный поступок? Не каждый же день удается сделать что-то хорошее.
– Меня зовут Анри.
– И все?
– А что еще вам нужно?
– Хотя бы ваше звание и плата за спасение, вы ведь не из бедных.
Молодой человек неожиданно рассмеялся и повалился на землю, не в силах остановиться.
– Что с вами. Господин? – осведомился Гоннель.
– Я… Если ты… узнаешь, кого вырвал… из лап случайной гибели… – Анри хохотал.
– А что мне до вас?
– Ты не захочешь поверить мне!
– Некрасиво, господин, – попытался устыдить его разбойник. – Вы чему-то радуетесь, над чем-то смеетесь, быть может, надо мной, своим спасителем, а я, как дурак, должен смотреть на ваше веселье и думать черт знает что!
– Ладно. Клеман, я признаюсь тебе за кого ты столь доблестно сражался и с кого требуешь плату за спасение, – отсмеявшись и поднявшись с земли, сказал юноша. – Пусть не смущает тебя мое платье, постарайся поверить мне. Я служу баронессе де Жанлис, дочери господина де Лонгвиля, в окрестностях чьего замка сейчас мы находимся.
– Допустим, – кивнул Гоннель. – Но тогда откуда у тебя такой наряд? Это не одежда простолюдина. И сидит на тебе так, будто специально сшита по твоей фигуре. Будешь отрицать?
– Ты все верно подметил, – согласился Анри. – Просто моя госпожа очень любит кидать деньги на ветер и потому заказала сшить для меня вот такой маскарадный костюм.
– Ничего себе – маскарадный!
– А насчет денег – подбери те, что валяются на земле. – и молодой человек указал направление поиска.
Гоннель сию же секунду бросился за золотом и вскоре уже пересчитывал небольшие магические кружочки, способные кого угодно свести с ума.
– Ого, как тут много! – восхищался разбойник. – Да здесь хватит и на твою долю.
– Я не возьму.
– Почему?
– Мне нужно возвращаться в замок.
– Глупец! Бери, пока даю. Заметь, Клеман Гоннель не часто предлагает честно награбленное. Далеко не каждый смертный удостаивался за свою жизнь подобной чести. Бери. А то я раздумаю.
– Благодарю, – усмехнулся молодой человек. – Но я получаю жалование, мне его вполне достаточно. Прощай, мой дорогой спаситель. Я очень признателен тебе за ту услугу, которую ты мне оказал!
– Не стоит, не благодари, – откликнулся разбойник.
Он так увлекся изучением золота, что даже не заметил, как юноша, одетый во все черное, неожиданно, словно провалившись под землю, исчез из сумеречного леса, на который наплывали тяжелые тревожные облака – вестники предстоящей зимы.
Глава 29
Когда стемнело и в окнах Лонгвиля появились мерцающие светлячки канделябров, к Генриетте вошел молчаливый темный призрак. Он, не проронив ни слова, оставил на полу узелок, в котором что-то тихо звякнуло, и замер, прислонившись к стене рядом с дверью.
– Это ты, Анри? – осторожно спросила баронесса, опасаясь за то, что видение исчезнет.
– Я, госпожа. – ответил молодой человек прозрачным голосом. – Я принес ваши вещ, надеюсь, мне они больше не понадобятся.
– О, Анри! – воскликнула Генриетта. – Объясни, что случилось?
Всё теперь будет так, как вы хотели, – скупо произнес юноша.
– Значит, граф…
– Да, он отправился к праотцам.
– Это настолько великолепная новость, что мне трудно в нее поверить! – засмеялась госпожа де Жанлис, и молодой человек с отвращением взглянул на нее.
– Теперь мне некого опасаться! Я свободна! – хохотала баронесса, и слезы ликования выступили на ее красивых глазах крупными каплями.
Несколько успокоившись, Генриетта спохватилась, что необходимо узнать детали и подробности происшедшего.
– Говори, как это все было! – потребовала она у молодого человека.
– Я думаю, вам это будет неинтересно, – хмуро пробормотал Анри. – Убийство как убийство.
– Что? – переспросила баронесса с удивлением. – Ты назвал это убийством? Неужели ты победил это чудовище каким-то хитроумным способом?
– Ничего хитроумного.
– Так вы дрались или нет?
– Да, госпожа, дрались.
– Тогда зачем ты мне голову морочишь? – рассердилась Генриетта.
– Потому что граф был убит ударом в спину, – выдавил юноша.
– Что? В спину? Какая прелесть! Какой же ты молодец! – баронесса злорадно хохотала. – Почему молчишь?
– Потому что, если бы не этот предательский удар, вы бы меня больше не увидели. И в нем моей заслуги нет.
– Что-то я не понимаю. Рассказывай уже! Что там у вас произошло?
– Хорошо, госпожа. Дело в том, что господин граф нападал на меня столь стремительно, что я невольно растерялся, смущенный его яростью, и был не в силах обороняться. Я увертывался от его клинка, как мог. Но в конце концов он прижал меня к дереву с явным намерением убить на месте. Так что лежать бы мне там, в пустом и холодном лесу на добычу дикому зверю, если бы не провидение… Это я сейчас говорю столь спокойно, рассудительно, а тогда у меня ничего внутри не было, кроме опустошающего страха. И тут я увидел, что граф падает, сраженный неведомой твердой рукой, спасшей мне жизнь той самой шпагой, которую вы мне любезно предоставили и которую я непонятно как выронил во время бешеной атаки вашего жениха…
– Полно о женихах! – перебила Генриетта и с нетерпением произнесла. – Так что же было дальше?
– Ничего особенного, я поблагодарил спасителя и вернулся в замок.
– А кто он такой? Ты спросил его?
– Он сказал, что его имя Клеман Гоннель, и он разбойник. Признаться, я никогда не слыхал о нем.
– Ну хорошо, я надеюсь, теперь отец не станет мне докучать своими свадебными приготовлениями, – деловито промолвила госпожа де Жанлис. – И я смогу заняться всем, чем пожелаю. Анри! – вдруг воскликнула она. – Ты не представляешь, что значит – ощущать себя свободной! Когда никто не волен над тобой, а ты ни на кого не обращаешь внимания и смеешься над всеми с высоты птичьего полета. Эх, дорогой Анри! Разве тебе дано это вообразить!
– Мне казалось, госпожа, что когда-то я тоже всё прекрасно понимал, ценя свободу превыше всего. – усмехнулся молодой человек. – Но тогда вы не хотели посочувствовать мне. А сейчас вижу, вы вполне разделяете мое представление о вольной жизни, не зависящей ни от кого. И готов надеяться, что теперь-то, вкусив свободу, вы проявите щедрость и подарите мне хотя бы маленький ее кусочек.
– Что?! – внезапно обернулась к нему Генриетта, сердито нахмурив брови.
– Помните о нашем договоре, о вашем обещании?
– Обещании? О каком обещании идет речь?
– Вы говорили, что отпустите меня.
– Да, я это говорила.
– Теперь исполните его.
– Анри! Ты что-то путаешь, мой хороший! Я обещала отпустить тебя тогда, когда сама покину замок отца, выйдя замуж за до Лозена. Ведь так?
– Так… – пролепетал молодой человек, уже начиная понимать, к чему клонит баронесса.
– Ну и чего же ты теперь от меня хочешь? Я умею держать слово! Граф мертв, я остаюсь в Лонгвиле, свадьба не состоится, а ты по-прежнему будешь подле меня, развлекая и утешая мое часто меняющееся настроение.
– Но, госпожа!
– Полно! И хватит болтать на подобные темы! Мне наскучило доказывать свою правоту!
– Значит, я напрасно рисковал собою ради вашего освобождения!
– Почему же напрасно? Спасибо тебе, я благодарна за мужество и преданность! Я умею ценить заслуги! Но и достаточно! Чего еще тебе надо?
– Лучше бы мне было умереть, – сказал самому себе молодой человек, качая головой.
Генриетта услышала.
– Не говори глупостей! А мне тогда что бы оставалось делать? Умирать в неволе от тоски? – она капризно скривила губы.
Анри поднял на нее глаза. И невольно улыбнулся.
– Вот что я люблю в вас, так это то, что вы никогда не заботитесь только о себе!
– Да! – не замечая иронии, – самодовольно подтвердила баронесса. – И это делает мне честь.
– Позвольте мне удалиться? – жестко спросил молодой человек.
– Ну зачем же со мной так разговаривать? – ласково промурлыкала госпожа де Жанлис. – Я так рада, я так взволнована! Я переживала за исход твоей встречи с графом! Металась по комнатам, не находя способа успокоиться! Я, может быть, за сегодняшний день постарела на год!
– Благодарю вас, моя госпожа, за вашу чуткость, – поклонился Анри, сжав зубы.
– Конечно, вам, мужчинам, этого не понять! Женщины мучаются из-за них, плачут и ежесекундно молятся Богу, а они только знай себе машут гибкой сталью, норовя покалечить или, того хуже, убить друг друга! Наверное, женских слез пролилось ничуть не меньше, чем дурной крови вспыльчивых мужчин. И ты не лучше остальных, безрассудный!
– Но позвольте, госпожа, разве я по собственной приходи отправился на встречу с графом? – попытался воззвать к справедливости Анри, но баронесса не дала ему этого сделать; она говорила и говорила, не обращая никакого внимания на юношу:
– Конечно, мужчины дерутся из-за женщин. Но, на удивление, их совершенно не волнует, что испытывает при этом женщина, осведомленная о смертельной схватке из-за нее! Легкомысленные рыцари! Они мне кажутся смешными и бессердечными. Они совершают подвиги во имя Единственной и Прекрасной Женщины, становясь попутно убийцами и разрушителями судеб. Они удаляются всё дальше и дальше от дома, в котором осталась их Дама Сердца. Когда-нибудь, быть может, на склоне лет, напутешествовавшись, иссохший и больной, со старыми ранами на дряхлом теле, рыцарь возвратится домой, вспомнив о покинутой возлюбленной. Но уже не найдет ее. Потому что она либо уже в могиле, либо вышла замуж. Ну, а если она сумасшедшая, под стать своему кавалеру, то так состарилась, что даже безумный рыцарь не признает в согбенной ветхой старухе ту юную особу, которая воспламенила его сердце и сподвигла на безумства полвека назад… Никому, по сути, они не нужные, эти подвиги… Нет, нельзя доверять мужчинам, особенно тем, кто ратует за защиту женщин. Не верьте тому, кто решил пролить за вас свою кровь! Ещё неизвестно, пролил ли он ее, а потом будет укорять вас за эту жертву весь век!
– Дорогая госпожа, – вставил Анри, когда баронесса перевела дыхание. – Простите за то, что перебиваю вас. Я хочу спросить, вы еще до сих не сочиняли?
– Что? – не поняла Генриетта.
– Оды, стихи, к примеру.
– Я бездарна и богата, мне это ни к чему, – гордо ответила баронесса. – И не будем больше возвращаться к этому.
– А я бы на вашем месте попробовал. У вас появились занятные мысли, которые стоит записывать. Возможно, это взбудоражит потомков и заставит вспоминать вас.
– Что за форменная чепуха!
– Ну почему же? – настойчиво продолжал молодой человек. – Ведь никогда не знаешь, на что способен. А порой сочиняешь и сам собой восхищаешься, хотя, быть может, это и нескромно. Важно начать. Вот увидите, у вас получится интересно: забавно и поучительно!
– Ну уж нет! – оборвала его Генриетта. – По части забав у нас ты! Я не собираюсь становиться посмешищем.
– Жаль, что вы так говорите.
– К тому же у меня может не выйти ничего стоящего, а ты знаешь, как я глубоко переживаю свои поражения. И вообще, я считаю, у кого нет потребности сочинять, тому и нечего браться за это неблагодарное дело!
– Неблагодарное?
– Конечно! Ты трудишься, пишешь с утра до вечера…
– Или с вечера до утра, – подхватил юноша.
– Да! Мучаешься, душу вкладываешь, мозги заставляешь взрываться, а потом какой-нибудь человечек, ничего не умеющий, ни на что не способный в этом мире и не создавший ни строчки, вдруг с презрением заметит, что ты плохой сочинитель, там-то и сям-то что-то сделал не так, а вот он бы написал иначе…
– И что? – поинтересовался молодой человек. – Каждый имеет право на свое мнение.
– А то, что я бы таких убивала вместе с их мнением. Публично, чтобы все видела. Казнила бы на площади!
Анри засмеялся:
– Вы слишком кровожадны, госпожа! Может, творчество таких, как, допустим, я, держится только потому что существуют подобные «человечки».
– Каким образом? – не поняла Генриетта.
– Они помогают творить лучше и лучше.
– Не понимаю. Разве недостаточно просто творить? Для себя, для любимых. А стремиться лучше и лучше – в чем смысл?
– Чтобы доказать «человечкам» всю их ничтожность.
– Ах вот как! – Генриетта засмеялась. – боюсь, они никогда этого не поймут. Более того, такие люди не способны честно взглянуть на себя. Они словно смотрят на мир с высокой горы, и все остальные мерещатся им маленькими букашками, тогда как они сами невозможно велики.
– Да, это точно!
– Даже странно! Откуда-то в голову поступают мысли, о существовании которых я и не подозревала! – призналась баронесса. – Наверное, ты заразил меня своим сумасшествием.
– Вряд ли это возможно. Но если и так, разве плохо?
– Не знаю. Во всяком случае, раньше было как-то спокойнее и понятнее. И жить было легче.
– А, может, вы начинаете постигать Тайну? – вкрадчиво спросил молодой человек.
– Откуда мне знать? – Генриетта пожала плечами. – Только теперь у меня в голове вечно что-то копошится, не давая спать.
– Бывает, госпожа. Но это быстро проходит. День-два…
– Хоть бы скорее прошло!
– Не беспокойтесь. Это наверняка от встречи с господином до Лозеном.
– Да он-то тут при чем? На редкость неприятный человек! – воскликнула госпожа де Жанлис. – Вот ты сказал, что он убит, а я до сих пор не могу до конца поверить в это чудо! Неужели в действительности всё это произошло, и ты мне сказал правду?
– Я не лгал. Если, конечно, граф не святой, не бессмертный, и не воскреснет.
– Будем надеяться, что волшебство осталось в сказках. Во всяком случает, иногда даже к лучшему, что жизнь несколько отличается от сказки. Не придет спаситель с живой водой и не окропит старого тела с дырой в черном сердце! – сказала баронесса. – И поцелуи его не вернут к жизни. Хотя я бы желала посмотреть на ту, что осмелится прикоснуться своими губами к его холодным и закоченелым…
– Вы фантазерка, госпожа! – произнёс Анри.
– Конечно! После того обилия ерунды которой я наслушалась от тебя, мне ничего не остается, как нести нечто подобное. – закончила Генриетта с победным видом.
– Можно спросить, госпожа, – вдруг молвил юноша. – Вам совсем не жаль вашего жениха?
– Кого? – удивилась баронесса.
– До Лозена. Ведь он, бедняга, лежит где-то в темноте, и над ним волки склоняют жадные морды…
– Не старайся меня разжалобить! Пусть лежит, где ему угодно, только не в моей постели!
И тут, словно порыв ветра налетел на свечи и едва не загасил их.
– Надо же! Как дует из камина! – сказала баронесса.
– Да нет, – тревожно произнес молодой человек. – Это не сквозняк.
– А что же еще это может быть, по-твоему?
– Смотрите! – и юноша указал рукой на кровать.
– Что это? – шепотом пробормотала Генриетта.
Балдахин раскачивался в полумраке комнаты так, словно внутри под ним кто-то большой и неповоротливый чего-то искал, но никак не находил.
– Что происходит? – еле слышно спросила баронесса, но юноша подал ей знак молчать.
Возня под балдахином продолжалась.
– Анри, я боюсь! – пискнула Генриетта, и на мгновение балдахин замер. Но затем вновь принялся за свое.
– Не надо бояться, – тихо сказал молодой человек. – Когда вы не одна, вам опасаться нечего.
– Но кто копошится в моей постели?!
– Тихо! Я могу только сделать предположение!
– Так делай его скорее!
– Наверное это ваш нареченный жених. Решил навестить вас напоследок, прежде чем отправиться в ад.
– Что ты болтаешь?
– Не хотите, можете не верить, – пожал плечами Анри, не отрывая взгляда от балдахина.
– Ну хорошо, – опять перешла на шепот госпожа де Жанлис. – А когда же он уйдет?
– Да кто его знает, насколько у него достанет сил оставаться на земле…
– А чего он там ищет?
– Вас, полагаю.
– Болван!
– А вы что думаете?
– Ничего!
– Да, по-видимому, вы правы. Именно только это он и находит, и это его бесконечно злит.
– Анри! – заныла баронесса. – Ну как же от него избавиться?
– Я не священник и не знаю способов умиротворения духов.
– Но, может, он боится света? – высказала предположение Генриетта. – Давай поднесем канделябр к самой постели…
– Я ценю вашу находчивость, но кто это сделает?
– Ты, конечно.
– Я не сомневался в вашем ответе и очень признателен за подобную честь, но с меня достаточно на сегодня и одной встречи с этим приятным мсье! К тому же если он при жизни доставлял столько неприятностей, сложно представить, на что он способен после того, как скончался…
– И что нам делать? Не хочешь ли ты, чтобы я отправилась в лапы к призраку?
– А что тогда делать? Давайте пойдем вместе.
Баронесса сочла последнее предложение вполне разумным, ибо оставаться в одиночку за столом без освещения, когда в комнате орудует призрак, желания не было.
Анри поднял канделябр, и они, крепко сжав друг другу руки, осторожно направились к раскачивающемуся балдахину.
На полпути им послышалось с противоположной стороны комнаты слабое позвякивание, словно десяток маленьких бубенчиков звенели за окном. Обернувшись на звук, Анри и баронесса увидели свои отражения в темной раме зеркала – испуганные, с неправдоподобно побледневшими лицами. Огоньки свечей, отразившись в зеркальной поверхности, стали быстро множиться. Там, в таинственной комнате за стеклом, росло пламя. Оно побиралось к колышущейся ткани балдахина, как вышедшая из берегов река, воды ее прибывали, с каждой новой волной издавая звон бубенчиков. Вот она достигла кровати и сладострастно лизнула краешек кружевного покрывала.
В тот же миг зазеркальная комната вспыхнула, и даже комната в реальности осветилась таинственным отблеском пламени из-за зеркала. И тут же в потусторонней спальне кто-то дико взвыл, так, что даже стекло не сдержало вопля. Что-то большое и неуклюжее вывалилось из-под балдахина, объятого пламенем, но не оказалось на полу, а провалилось сквозь него, будто не было ни пола, ни тяжелого ковра. Этот кто-то упал с диким криком, полным неподдельного ужаса, низвергнутый в преисподнюю. Звук этот удалялся и постепенно смолкал, пока не стал неразличим. Пламя, бушевавшее на постели, затухало, не оставляя следов своего вмешательства. И вскоре за зеркалом можно было видеть только пять горящих свечей в канделябре, который Анри держал в руке.
Генриетта обернулась к балдахину и вскрикнула. Там, у подножия кровати на ковре валялась на полу горка пепла в форме человеческого тела.
– Не бойтесь, – сказал Анри. – Видите, они с ним сами справились.
– Кто? – шепотом спросила баронесса.
– Не знаю. Наверное, те, что следят за грешниками в аду.
– Черти, что ли? – недоверчиво спросила Генриетта.
– Может, и черти.
Молодой человек приблизился к очертаниям тела на полу и коснулся его рукой. Тут же странный пепел без следа впитался в ковер, будто его никогда и не было.
– Господи! Как страшно! – вскрикнула Генриетта.
– Теперь уже всё позади, – ответил юноша.
– Скажи, мы, случайно, не спали? – неуверенно спросила госпожа де Жанлис.
– Не могу ручаться, но всё же, вероятно, это происходило наяву.
– А разве так бывает?
– Бывает. Особенно с сумасшедшими, – засмеялся Анри.
– Теперь я вижу, что действительно помешалась! – в ответ нервно захохотала Генриетта.
Глава 30
Дня через четыре замок облетел страшный слух о том, что жених госпожи де Жанлис, граф до Лозен, убит злодейской рукой и ограблен по пути домой. В родовом поместье Лозен подняли тревогу, когда хозяин, оповестивший о своем возвращении голубиной почтой, так и не явился в означенные сроки. На второй день приезжал посыльный с письмом от управляющего, уведомлявшим о тревоге за судьбу графа. А тут крестьяне де Лонгвиля случайно набрели в дубраве (а что они там делали, яснее ясного, воровали хворост!) на мертвое тело и сообщили герцогу. Раздувшаяся дородная туша была прикрыта разве что осенними листьями, видать, ветру и то было стыдно взирать на деяние рук человеческих, вот он и постарался… Мертвец был совершенно раздет и изрядно попорчен хищными животными. В частности, лицо было до такой степени обезображено, что в трупе совершенно невозможно было узнать того, кто числился в женихах молодой госпожи де Жанлис. Сопоставив печальные факты, а также размеры тела, решили, что найденный покойник, скорее всего, и есть несостоявшийся супруг несчастной баронессы. Других доказательств не оказалось в наличии. Ни вещей, ни лошади графа обнаружить не удалось, поэтому и пришли к выводу, что здесь не обошлось без разбойников. Пока шло следствие, которое вели люди, вызванные из Парижа, тело продолжало лежать в лесу под охраной солдат. Когда же в мертвеце признали графа, его дальнейшая судьба определилась.
Герцог настолько был подавлен неожиданным горем, которое беспощадно обрушилось на несчастный замок, что даже не стал карать жалких воришек, ищущих дрова в заповедном лесу, наткнувшихся на печальный трофей и растрезвонивших об этом по всей округе, тем самым сделав большое посмертное одолжение господину до Лозену, которому, право, вряд ли хотелось закончить земной путь в звериных желудках. И в тот день, когда стало официально объявлено о смерти графа, де Лонгвиль отправил в Лозен своего человека с сообщением о трагедии. Еще через пару дней прибыла траурная процессия, намеревающаяся увезти труп в родовое имение и там придать земле в фамильном склепе. Среди скорбных лиц, приехавших в Лонгвиль, был и маркиз де Шатильон, от одного вида которого у Генриетты вновь загорелись глаза и сердце.
Да и сам маркиз, казалось, был не прочь возобновить теплые отношения с бедной девушкой, еще до брака сделавшейся вдовой.
Когда хмурые личности торжественно вносили в замок то, что осталось от господина до Лозена, Генриетта прикинулась, что ей дурно, и де Шатильон, как достойнейший из достойных, кинулся ей на помощь…
Когда же они остались наедине, баронесса немедленно вскочила на ноги и, крепко вцепившись в маркиза своими пальчиками, с жадностью заглянула ему в глаза. От такого поворота событий бедный де Шатильон даже испугался и отпрянул.
– Дорогой маркиз! – страстно выдохнула Генриетта, терзая его пылким взором. – Где вы так долго пропадали? Почему я так давно вас не видела?
– Так, госпожа де Жанлис… – замялся де Шатильон. – У меня были неотложные дела. Да и потом, не мог же я постоянно торчать в замке той, которую уже просватали за другого…
– Как вам не стыдно, маркиз! – надула губы баронесса. – Надеюсь, вы говорили всё это в шутку? Тогда признайтесь, что сейчас вы прибыли в Лонгвиль из-за меня!
– Да, дорогая баронесса, вы не ошиблись! – и маркиз слегка покраснел от смущения.
– Я счастлива, дорогой! Я хочу, чтобы наши близкие отношения перешли в бурную страсть. Называйте меня по-прежнему, Генриеттой.
– Для вас я Альбер до конца своих дней!
– Вот и прекрасно! – деловито произнесла госпожа де Жанлис. – Скажите, дорогой Альбер, вы не отказались бы теперь назвать меня своей женой?
– Так сразу? – удивился маркиз.
– Сразу, наверное, не получится. Придется носить этот нелепый траур по безвременно скончавшемуся жениху! Ну, так вы этому рады?
– Я?.. Кстати, как же приключилась эта смерть? – переключил разговор на другую тему де Шатильон.
– Скажите еще, что она произошла сама собой! – уточнила Генриетта.
– Нет, но…
– И не разбойников тут надо благодарить, – продолжала баронесса. – А моего Анри. Это он избавил нас от назойливого пребывания на земле графа до Лозена.
– Анри? Тот, который?..
– Да, тот, который приносил вам от меня письмо. Он самый. Он любит свою госпожу сильнее, чем кто бы то ни был! – уронила Генриетта в надежде задеть самолюбие маркиза, и стрела попала в цель.
Де Шатильон, разрумянившись еще больше, принялся доказывать, что любовь слуги не может идти ни в какое сравнение с любовью благородного дворянина! Он даже для пущего доказательства раза три вынимал из ножен шпагу и размахивал ею, угрожая снести всё с туалетного столика госпожи де Жанлис. Наконец маркиз пришел в себя и успокоился.
– Я кое-что придумала, – тихо промолвила Генриетта. – И намерена посвятить в эту затею вас, милый Альбер.
– Я весь – внимание!
– Надо сделать так, чтобы я поехала вместе с вами…
– Со мной? – испугался де Шатильон.
– Нет, не конкретно с вами, а вместе со всеми – в Лозен.
– Ясно. Я всё понял.
– Да пока я еще ничего не сказала, – рассердилась баронесса. – Я должна поехать как бы для ритуала погребения любимого жениха, но потом…
– Что «потом»?
– Вы глупы, дорогой Альбер! – воскликнула в отчаянии Генриетта. – Неужели мужчина может быть столь недогадлив!
– Как? Вы хотите ко мне в Шатильон? – запоздало сообразил маркиз.
– Да, в Шатильон! – передразнила его госпожа де Жанлис. – И не заставляйте меня злиться!
– Хорошо, дорогая Генриетта!
– Далее, мы поставим в известность герцога…
– О чем?
– Что вы спросили?
– О чем поставим в известность вашего отца? – робко промямлил господин маркиз.
Собеседница некоторое время смотрела на него не то с сожалением, не то с недоумением.
– Да о нашей помолвке же! – не выдержала баронесса. – Или вы уже не хотите на мне жениться?
– Я, собственно, об этом еще не думал.
– Как, милый Альбер? Неужели вы не любите меня?
– Не знаю.
– Довольно! Можете идти и быть свободными от своих клятв, – властным жестом Генриетта указала на дверь.
– Но, дорогая… – попробовал возразить де Шатильон. – Я не знаю, о чем вы говорите. Я, возможно, и люблю вас. Но пока…
– Что «пока»?
– Я не успел очнуться от внезапной вести о гибели соперника…
– Да, вы бесподобны, дорогой Альбер! – покачала головой баронесса. – Если существует на земле живое воплощение наивности, то она сейчас стоит передо мной. Ладно, я вынуждена снова простить вашу бестактность. Но надеюсь, вы найдете способ вырвать меня отсюда. Теперь-то это будет сделать значительно легче, нежели прежде.
Маркиз кротко поджал губы.
Вечером того же дня траурная процессия покинула Лонгвиль. В ее числе были и безутешная вдова-невеста, госпожа де Жанлис, прихватившая с собой несколько дорожных сундуков, набитых до отказа. Конечно же, все они содержали в себе груды носовых платков, потому что баронесса, неустанно рыдала под плотной вуалью, за которой ничего нельзя было разобрать. Она не хотела, чтобы кто-либо видел ее заплаканное лицо. Как ни странно, герцог сам настоял на том, чтобы его дочь поехала в родовое имение жениха, дабы отдать тому последний долг. Естественно, во время подобной беседы госпожа Генриетта пару раз падала в обморок от горя, и напуганная прислуга приводила ее в чувство…
Перед самым отъездом баронесса пригласила к себе Анри.
– Я уезжаю, – сказала она. – Может, придется ненадолго задержаться.
– У де Шатильона? – с иронией осведомился молодой человек.
– Замолчи, дерзкая тварь, немедленно заткнись! – прикрикнула на него Генриетта. – Если всё у нас получится, как мы задумали, вскоре тебе придется оставить это место.
– Вы меня отпустите? – обрадовался юноша. – Спасибо, госпожа!
– Ты несколько превратно меня понял. Я собираюсь выйти замуж за маркиза и взять тебя с собой в Шатильон.
– Но, госпожа, не вы ли обещали отпустить меня, едва покинув замок?
– Я говорила о замужестве с до Лозеном, как ты помнишь! – закусив губу, сказала баронесса.
– Как вы жестоки! – тихо произнес молодой человек. – Значит, все ваши клятвы и заверения не более, чем пустой звук.
– Не ной! Если бы граф остался жив, ты бы мог убедиться в твердости моего обещания.
– Благодарю вас, я уже достаточно убедился, – ответил юноша и отвернулся, чтобы госпожа де Жанлис не видела невольных слез разочарования на его ресницах.
– Итак, я уезжаю. И очень скоро приеду за тобой.
– Когда же?
– Через неделю, быть может. Смотря сколько займет подготовка к погребению графского тела.
– Через неделю? А может, через месяц? – пробормотал Анри.
– Не дерзи! Я не намерена вечно терпеть твои издевки!
– Тогда отпустите меня!
– Ишь чего захотел! На слове пытаешься меня поймать! Не выйдет! Однако, мне уже пора, – сказала Генриетта, выглянув в окно. – Лучше напиши новое стихотворение к нашей свадьбе.
– До свидания, госпожа.
– До встречи, мой хороший. И не вздумай бежать. Я тебя из-под земли достану. Ты же знаешь, кто убил до Лозена, и суд об этом тоже может узнать, – баронесса скрылась за дверью.
Это был первый день декабря. Но ничем зимним он себя не обозначил. По-прежнему капал дождь, размазывая по лицу земли грязные ручьи слякоти. Несмело чирикали взъерошенные продрогшие воробьи, а над головой сурово нависал низкий купол серых туч, страдающих одышкой. Солнце погасло, так и не показавшись на глаза, и первый день зимы сразу съёжился и растаял, как снег на горячей плите, короткий зимний день.
Прошел месяц. Ничего не изменилось в замке. Всё такая же тишина, скорбное молчание, и люди снуют по своим норкам, как вороватые мыши.
Всё это время Анри прожил спокойно, однообразно и бессмысленно. Герцог не вызывал его к себе, возможно, не имея к нему расположения, а, может быть, и в качестве назидания дерзкому слуге, осмелившемуся когда-то резко заговорить со своим могущественным господином. В действительности же, вероятно, герцог просто-напросто напрочь забыл об Анри. Но так или иначе, молодой человек не мучился догадками и предположениями на этот счет и терпеливо ждал приезда Генриетты.
Почему он не бежал? Ведь спасительный лаз был рядом от него – в двух шагах! Боязнь быть пойманным? Скорее всего, опасение, что не сумеет найти своих друзей в обширной Франции. Действительно. Куда идти и где их искать? Или он ничего не делал по привычке, в угоду лени?
«Попался в клетку? Попался!» – горько упрекал он себя долгими зимними вечерами, молча споря с внутренним «я» и не находя ответа.
Прошло Рождество, наступил Новый год. В честь этого события небо соизволило послать горстку снега, который растаял задолго до прикосновения с почвой и оросил землю мелкими дождинками.
Генриетта не появлялась.
Герцог не беспокоился. Возможно, он догадывался, где может находиться его дочь. Или полагал, что она до сих пор скорбит у склепа господина до Лозена? Скорее всего, внутренне он полагал первое, но делал вид, что убежден во втором. Такова незамысловатая находчивость высокородных хитрецов: всегда изображать из себя то, что выглядит праведнее. Шутовство и маскарад!
Прошло еще две недели бесполезных дней и ночей. Холода и не думали наступать. Вместо снега землю обволакивало туманами, своей дырявой пеленой пытавшимися скрыть от дотошных глаз стыдливую наготу опустошенной природы. Время, будто старые разбитые часы на башне без крыши, отсырело в вечной влаге проклятой осени, задержавшейся дольше отведенного ей срока, и заржавело, забыв свои обязанности. Да и впрямь оно теперь не текло, не бежало и даже не ползло. Оно с трудом передвигало ноги, при каждом движении издавая такой жуткий скрип, от которого сводило челюсти и бросало в дрожь. Но ничего не поделаешь. Приходилось терпеть.
