Татьяна Буглак
Три Л. Том 2. Люди

>*<

– Здравствуй. Меня зовут Готлиб, а тебя Митя, да? Красивое имя. Сколько тебе лет?

Митя взглянул на сюсюкающего с ним, как с младенцем, психиатра – высокого немца, говорившего по-русски довольно чисто, но всё-таки с заметным акцентом.

– Да, меня зовут Митя, или Менделеев-три по номенклатуре центра. Какой именно из возрастов вас интересует?

– Сколько тебе лет, – удивлённо повторил психиатр.

– С этим сложно. Создали меня немногим больше шести лет назад, биологически, как говорят врачи, мне около семи лет, психически от восьми до сорока, в зависимости от ситуации.

– От какой ситуации? – Психиатр, видимо, не знал ещё особенностей големов. Наверное, его пригласили в качестве независимого эксперта.

– Когда у меня нет обязанностей и есть возможность играть, мне от восьми до двенадцати лет. В случае, когда я должен заниматься научными исследованиями или оценивать происходящее, к примеру, поведение людей, мне около тридцати пяти – сорока лет. Однако из-за малого социального опыта я в некоторых случаях могу одновременно быть ребёнком и взрослым. При этом у меня нет диссоциативного расстройства.

– Хм… Понятно. – Готлиб в замешательстве потёр переносицу. – Хорошо. Ты не против пройти несколько тестов? И ничего, что я к тебе на «ты»?

– Общаться на «ты» мне удобнее, ведь я ещё, к счастью, ребёнок. Поработать с тестами я могу, но не думаю, что это принесёт особую пользу.

– Почему?

– Я знаю, какие ответы давать, чтобы получить нужный результат. Пришлось научиться, чтобы меня не отбраковали, как братьев. Так что лучше просто поговорить – в этом случае хитрить намного сложнее.

>*<

– Алексей Львович? Здравствуйте, я ваш психиатр, меня зовут Олаф. Ну что, начнём. Первый вопрос стандартный: сколько вам лет?

– Биологически около тридцати, календарных четыре года и три месяца, психологически примерно от восемнадцати-двадцати до сорока.

– Спасибо. – Олаф явно был знаком с психологией големов. – Каков ваш возраст в данный момент? По вашим ощущениям?

– Около тридцати.

– Вы не против пройти несколько тестов?

– Не против, но сразу предупреждаю, что они не дадут правильного ответа. Я научился мухлевать с тестами ещё ребёнком, психологически мне тогда было лет семь, календарных – чуть больше полугода.

– Зачем вам мухлевать с тестами? – вырвалось у Олафа.

– Чтобы ко мне не цеплялись ассистенты отца и хозяева центра. Безопаснее было притвориться не таким умным, как на самом деле, а потом это вошло в привычку. Отец это знал и, кажется, прикрывал меня, чтобы защитить от хозяев.

– И как нам теперь быть, если без тестов?

– Просто поговорить.

>*<

– Здравствуйте, меня зовут Тимоти, я врач-психиатр, – представился Лене англичанин средних лет с немного смешными мешками под глазами – это была особенность его вполне молодого и свежего лица, а не результат недосыпа или возлияний. – Вас зовут Елена? Сколько вам лет?

– Двадцать шесть.

– Психологически? – Врач о големах знал отлично, только вот не о том, кто она сама.

– Я – обычный человек. Родилась в две тысячи семидесятом году, рано осиротела, воспитывалась бабушкой. Закончила четырнадцатилетку в девяностом году, училась на курсах медсестёр и массажистов, потом четыре года работала в исследовательском центре. Сначала по договору, потом меня удерживали насильно. Думаю, этого объяснения достаточно?

– Вполне. Как вы относитесь к психологическим тестам?

– Спокойно. Сейчас даже любопытно, какой будет результат.

>*<

К вечеру в поместье стали съезжаться люди. Некоторые сразу проходили в свои комнаты и демонстративно не желали пока ни с кем общаться, другие, напротив, искали компанию и с любопытством поглядывали на вроде бы никак не вписывавшихся в происходящее мальчишек, со смехом рассказывавших друзьям об ошарашенных психиатрах.

После ужина к компании подошёл высокий сухощавый человек лет пятидесяти на вид, с пышными полуседыми волосами и узким лицом, на котором ярко светились любопытством и добротой серо-голубые глаза.

– Добрый вечер. Вы не против, если я присоединюсь к вашей компании? – Голос у него был искренне дружелюбный, несколько глуховатый и с едва уловимым странным акцентом. – Так хочется пообщаться с соотечественниками, уже полгода не говорил по-русски.

Мужчины взглянули на него недоверчиво: им всем эта ситуация с предстоящим непонятным обсуждением неизвестно чего очень не нравилась. Мальчишки же вдруг открыто заулыбались, наверное, впервые за всю жизнь не опасаясь чужого человека.

– Здравствуйте. Я Шери, а это мои братья, Анри и Митя, и моя семья. – Шери, как обычно, говорил за всех троих.

– Приятно познакомиться. Меня зовут Станислав Капустин. – Мужчина легко усмехнулся, показывая, что привык подшучивать над своей фамилией. – Отчества не нужно, я с Луны, у нас всё проще.

– Вы же писатель, я в детстве ваши книжки читала! – обрадовалась Лена, и тут же смутилась, поняв, что не очень вежливо говорить человеку о его возрасте. Станислав понял её мысли:

– Рад, что вы их запомнили с детства, значит, не зря работал.

– Садитесь. – Лёшка быстро сориентировался и освободил место на угловом диване, а Виктор, всё ещё не совсем доверяя новому знакомому, уточнил:

– Вас тоже пригласили в аналитическую группу?

– Так я уже лет пять с Римским клубом сотрудничаю, по вопросам детства – это ведь тоже глобальная проблема, одна из важнейших. И немного знаю о вас с братьями, Шери. Не представите мне свою семью?

Шери не успел ответить, потому что в гостиной раздалась негромкая, но очень эмоциональная ругань на плохом английском, и в дверях показалась спорящая с идущим за ней мужчиной молодая светловолосая и стройная женщина.

– Да плевать на вашу экономику! Говорю же, если так пойдёт дальше, мы выродимся, в обезьян превратимся, и именно тогда мир захватят роботы. Не суперкомпьютеры из дебильных ужастиков, а самые примитивные газонокосилки – у них и то мозгов будет больше, чем у ваших потребителей. Какого… вам сдался этот рост производительности? Мы завалены барахлом выше крыши. Освобождение от работы?! Да вы… – Она опомнилась, увидев мальчишек. – Простите…

Станислав махнул ей рукой:

– Катя, идите к нам! Рад вас видеть. Продолжаете бой?

– Рада вам, Стэн. Да, продолжаю, куда деваться-то? – Она перешла на хороший русский, едва уловимо заменяя «ы» на «и».

– Добрый вечер. Думаю, если вы со Стэном, то мы, хотя вы этого ещё и не знаете, союзники. Я Катя Зеленко́ва, социолог, член экспертной группы по влиянию производящих технологий на современное общество. Да и с вопросами детства столкнулась. Стэн, вы представите нас?

– Так я ещё сам знаком не со всеми, только с этими тремя молодыми людьми, которые как раз собирались представить мне остальных.

Через несколько минут все,наконец познакомились, и молчаливый обычно Анри спросил:

– Вы ведь детский писатель? А живёте на Луне?

– Так на Луне тоже много детей, да и я не всегда был писателем. Я попал на Луну стажёром, сразу после политеха. Потом пришлось освоить ещё несколько профессий, так и с местными ребятами подружился, стал им интересные истории рассказывать. Теперь мы с ними зонды научные проектируем, даже шаттл придумали, но нам ещё не хватает знаний, чтобы довести проект до ума. Двадцать лет назад, когда мы начинали, у нас всего пять ребят было, а теперь человек тридцать. Мальчишки во все времена и на любой планете ищут друзей и интересные дела.

– И взрослые мальчишки тоже, – фыркнула вдруг тётя Аня. Стэн повернулся к кругленькой женщине:

– Вы правы, мальчишки в любом возрасте остаются мальчишками, как и девчонки – девчонками. Так?

Тётя Аня покраснела, заулыбалась и склонилась над корзинкой-котом, делая вид, что ищет клубок нужного цвета.

Стэн очень серьёзно взглянул на Шери:

– Вы ещё не знаете этого, но своей работой над проектом корабля вы и ваши братья открыли дорогу к звёздам для ребят всей Земли. Ну и Луны, конечно, и Марса – там уже пятеро ребят живут, с родителями.

– Дорога к звёздам будет открыта, только если некоторые её своей жаждой наживы и болтовнёй о развитии экономики не перекроют, – тихо и совсем непохоже на тот вулкан эмоций, что бурлил в гостиной двадцать минут назад, сказала Катя. – Вы же знаете, Стэн.

– Теперь не перекроют! И во многом благодаря вам с Сашей и Полем.

– А в чём дело? – влез в разговор осмелевший Митя.

– Расскажите, Катя, это и их касается, да и вопросы робототехники всем здесь известны не понаслышке, – попросил незаметно подошедший Мишель. – Ваша работа напрямую связана с тем, что здесь будет обсуждаться.

Женщина, немного грустно улыбнувшись, кивнула:

– Хорошо. Только сначала можно во-он ту вазочку с печеньем? Оно мне сейчас необходимо. Всем советую, курабье здесь готовят божественно.

>*<

– Я родилась в Чехии, в обычной небогатой семье. Отец в своё время работал наладчиком сборочного цеха на заводе «Шкода», мама – швеёй на небольшой фабрике. Но это было давно, я то время почти не помню. Потом производители перешли на триды: мобили печатаются и собираются без участия человека, про одежду и не говорю – сами знаете, что натуральные ткани теперь используются только в праздничной одежде, а для обычных покупателей и синтезированное тридовое пойдёт.

Родители попали под сокращение, и с тех пор мы жили на пособие по программе «Право на достойную жизнь». Да, у нас всегда была нормальная еда и одежда, да, мы каждый год выезжали на море, но у поколения моих родителей, а потом и моего исчезла цель, смысл существования. Не считать же целью покупку новой блузочки и отдых на пляже, а ничего другого людям предложить никто не может. Мама часто вспоминает, как папа в молодости отмахивался: «Чего волноваться, в истории всякое бывало, на нашу жизнь работы хватит». Да только её не хватило. В продавцы или парикмахеры всем не пойти, да и вообще повезло, что и их на роботов не заменили, посчитав, что люди больше к живым продавцам идут, чем к куклам.

Это отсутствие цели сломало многих. Мои родители смогли сохранить себя, даже освоили ремёсла. Папа понемногу столярничает на заказ, мама делает украшения из сухих трав. Но и это уже забирают роботы. Машины, призванные помочь людям, стали уничтожать суть человеческого существования. Не как в страшной фантастике, по своей прихоти, а для выгоды хозяев предприятий. Да вы сами знаете, что теперь в экономике основные показатели роста – объём продаж, как лайки да объём рекламы в сети заменили реальные деньги.

Катя захрустела печеньем, потом, стряхнув на салфетку крошки, продолжила:

– Я всё это видела с детства, и осознанно пошла учиться на социолога – хотела найти выход из этой ловушки. Ну не верю я, что наш путь – единственный возможный! Училась хорошо, и после университета меня пригласили на стажировку в исследовательскую компанию, как раз изучавшую влияние технологий на современное общество. Вскоре я уже работала над проблемой тридов. Нас в группе было всего трое: я, Поль да Саша – чешка, швейцарец и австриец.

– Погодите, но Саша ведь – русское имя? – удивилась Лена.

– Саша австриец, но его прадед был русским, и его назвали в честь предка, причём не Александром, а Сашей.

Работа была интересная. К нам шли данные опросов со всей Европы, а мы искали закономерности, начинали делать предварительные прогнозы на будущее. То, что я ощущала с детства, оказалось не детской обидой, а реальностью. Триды отнимают у людей желание жить. Кто-то пытается заняться искусством, да это не каждому дано. Кто-то спивается, кто-то становится игроманом или шопоголиком, кто-то неделями не вылезает из кинозалов и голоаттракционов.

– Я видел таких, когда работал охранником, – подтвердил Лёшка. – Их было очень много, иногда казалось, что вообще большинство.

– Не большинство, но уже больше четверти населения, по крайней мере, в Европе, – с грустью сказала Катя. – Их детям ещё хуже, они вообще никому не нужны. В школах их уверяют, что они строители своего будущего, да дети отлично понимают, что это ложь, потому что всё вокруг свидетельствует об обратном. В начале века, особенно во время нападений исконников, работы хватало всем, пусть и не особо любимой, но приносившей видимую пользу, и это давало людям цель в жизни, показывало их нужность обществу. А сейчас по всему миру растёт волна самоубийств из-за бессмысленности существования, резко упала рождаемость. Не просто уравновесилась, а катастрофически падает.

– Но как же формула Капи́цы?¹ – удивился Мишка. – Я немного интересовался демографией, и знаю, что мы как раз должны выйти на плато, где-то на уровне одиннадцати миллиардов, верно? Или эта формула оказалась ошибочна?

– Она не ошибочна, да только в ней не учтён социальный фактор, начинающий влиять при таких размерах популяции. – Катя с уважением взглянула на Мишку. – Люди-то не физические объекты, а социальные существа, оказавшиеся в совершенно иных условиях, о которых Капица не догадывался. Это как если бы частицы при взрыве сначала разлетались с предсказанной скоростью, а потом столкнулись с неожиданной преградой. Такой преградой стала современная идея, что промышленность должна производить всё больше, и при этом человек не должен участвовать в производстве, живя в своё удовольствие. В результате вместо расчётных одиннадцати сейчас на Земле живёт немногим меньше десяти миллиардов человек, появились признаки резкого падение численности.

Катя ненадолго замолчала, потом снова заговорила:

– То, что я расскажу, кажется на первый взгляд немного слезливой мелодрамой, но результат повлиял и на нашу группу, да и на весь мир. Хотя всё началось очень тривиально. Мы работали уже несколько месяцев, и я очень сблизилась с Полем. Он оказался добрым и щедрым человеком, радовался любой возможности сделать приятное своим друзьям и был искренне заинтересован в нашей работе. А ведь Поль – наследник очень богатой старинной фамилии, у него самого неплохое состояние. Но он горел социологией. И, как выяснилось, мной. Это казалось сказкой, чудом. Мы даже не успели толком начать встречаться, как он сделал мне предложение. И я согласилась. Не из корысти. Поль на самом деле казался мне лучшим. Он познакомил меня со своей семьёй, вполне достойными людьми, хотя и казавшимися мне, обычной незнатной девушке, немного странными. Но они ко мне отнеслись очень по-доброму. Особенно меня покорило то, что они уже сто лет перечисляют большие суммы на благотворительность и, что особенно важно, на науку – не для прибыли, а для развития общества. Это семейная традиция.

Впервые я почувствовала неправильность происходящего, когда мы с Полем шли в кафе. Падал мокрый снег, под ногами была каша. Поль говорил, что я сама буду выбирать и день свадьбы, и место, и кого пригласить, и что купить – он не хочет ни в чём меня стеснять. Но очень хочет дарить мне подарки, покупать самые лучшие платья, угощать в лучших ресторанах. А у меня тогда промокли и замёрзли ноги – я была в старых сапожках. Мне платили очень хорошо, да я много посылала родителям, чтобы они смогли покупать не тридовые вещи, а настоящие, и не могла позволить себе дешёвую тридовую обувь – этого бы не поняли родные Поля. Я шла и думала: «Пожалуйста, подари мне не платье, а новые ботинки». А Поль видел меня идеальной, в роскошном платье, а не реальной – с покрасневшим носом да промокшими ногами… Ой, Мишель, спасибо вам за кофе! И за пирожные. Вы простите, я люблю сладкое.

Катя благодарно взглянула на Мишеля, незаметно распорядившегося подать всем чай и кофе со сладкой выпечкой, и продолжила:

– Через неделю после той прогулки с мокрыми ногами должна была состояться наша помолвка, в очень престижном отеле, расположенном неподалёку отсюда. Я приехала туда на такси, переоделась в своей комнате в на самом деле прекрасное платье, подаренное мне Полем, и поняла, что мой ком – они тогда были ещё редкостью – с платьем не сочетается. Да и сдуру оставила его в комнате. В гостиной уже собирались люди, но торжество ещё не началось, и мне захотелось ненадолго выйти на улицу. Никто не видел, как я ушла. Я стояла на крыльце и любовалась прекрасным видом: почти зашедшее солнце освещало край низких облаков и вершину горы, падали мягкие хлопья снега, вокруг лежали пышные сугробы. И по ним шла маленькая девочка, уже уставшая плакать. Некрасивая, с гладкими бронзово-рыжими волосами, в тридовой курточке, как вы, русские, говорите, «на рыбьем меху». Я подумала, что она дочь кого-то из обслуги отеля, да она сказала, что её ещё днём привела к большому яркому дому мама, сама пошла играть, а про неё забыла. Я вспомнила, что видела по дороге небольшой развлекательный центр для тех, кто жил на пособие и чья работа и жизнь не были никому нужны. Девочка пришла оттуда, прошла около двух километров, ища людей. Я пыталась успокоить Ани́ – так её звали – и повела в отель. Да только в холле был робот-администратор. Классический дворецкий, вежливый, старомодно-респектабельного вида, возможно, сделанный как раз по вашему эскизу, Лена, и не пускавший нас внутрь – именно он и подавал сигнал на открывание дверей. Он знал меня, отлично видел через видеокамеру на крыльце, но у меня не было кома! А допуск в отель был как раз в этом проклятом браслете! Я пыталась через громкую связь поговорить с ним, просила связаться с Полем, но он отказывался. Я запомнила его ответ на всю жизнь: «Хозяин распорядился не беспокоить гостей. Нарушение приказа причинит ему моральный вред, а также материальный, поскольку меня, как бракованный образец, сдадут на переработку».

– Законы робототехники? – презрительно хмыкнул Лёшка, бросив быстрый взгляд на Лену. – Но вы ведь находились в опасности?

– Номинально – нет. Мы были живы и здоровы и могли просить помощи в окрестных домах или том же развлекательном центре, то есть второй закон не нарушался. А если бы он нас впустил, то нарушил бы чёткий приказ хозяина, то есть первый закон, а также принёс ему вред – нарушение второго закона, и причинил бы вред себе – нарушение третьего закона. Робот выполнял приказ, руководствуясь этими проклятыми, никогда не связанными с реальной жизнью, но до сих пор любимыми покупателями этих кукол законами! Это же «соблюдение этических норм», а главное – мода! – Катя горько усмехнулась.

– Потом некоторые люди удивлялись, почему я не пошла через чёрный ход. Да только там стояла та же самая программа, что и у дворецкого.

– Вас бы и без программы не пустили, – хмыкнул Лёшка. – Это обычное правило безопасности: не пускать посторонних в служебные помещения. Этому всех сотрудников в первый же день учат. Никому работу терять не хочется.

– Да, вы правы, – вздохнула Катя. – И поэтому я даже не пробовала туда соваться. Я взяла Ани на руки и пошла по обочине дороги, надеясь найти помощь в деревушке неподалёку. Да только домов в округе почти не было, а те, что мы видели, пустовали – нигде не светились окна. Потом выяснилось, что все жители в это время как раз и были в развлекательном центре – там была новая программа голоаттракционов. Помню, как Ани, обняв меня, грела мои плечи, а я шла по снегу в тех самых старых сапожках. Хорошо ещё, что додумалась переобуться, выходя из отеля. Потом поскользнулась и упала.

Саша знал, что у нас с Полем была официальная помолвка, но беспокоился, как я доехала, и пытался мне позвонить. А я ведь оставила ком в комнате. Он стал звонить Полю, да тот тоже, как потом оказалось, не брал с собой ком. Саша, понимал, что это глупо, что мы можем быть заняты чем угодно, но встревожился и поехал в отель, ругая себя за глупость и мнительность. И увидел нас с Ани на обочине – мы лежали в снегу в километре от отеля.

Я очнулась в комнате отеля. Саша привёз нас туда, так было проще, чем искать больницу. И у него был допуск в отель. Не знаю, что он там говорил, но, видимо, очень громко и грубо, потому что живой персонал от него потом шугался как от дьявола, а роботов запрограммировали выполнять все его приказы. Я почти не пострадала, только лёгкое сотрясение заработала, да небольшую простуду. И сразу, как очнулась, спросила об Ани. Милая тётушка Поля, ухаживавшая за мной вместо сиделки, решила меня успокоить и сказала, что девочку увезла «скорая», что не надо волноваться: «Для детей безработных лечение бесплатно, а если что – девочку похоронят за государственный счёт, как полагается». И что вообще-то пора принять закон о запрете иметь детей людям, получающим меньше среднестатистического дохода и тем более живущим на пособие: «Незачем плодить нищету, это жестоко по отношению к детям».

– Что?! – Тётя Аня выронила вроде бы призванное успокаивать нервы, но давно забытое вязание. – За государственный счёт?! Плодить нищету?! И это хорошие люди?!

Катя спокойно и привычно объяснила:

– Да понимаете, они живут в своём мире, не знают реальной жизни и на самом деле считают, что если ты бедный, если не можешь найти работу, то сам виноват. Я вот занимаюсь наукой, и хотя и из простой семьи, но ко мне они относились с искренней добротой и уважением. А что другие не могут найти достойное занятие, и это совсем необязательно опустившиеся люди, а чаще всего ненужные современному обществу развлечений и престижа, они не понимают. Они родились в обеспеченных семьях, у них есть связи в обществе, и они считают, что пробиваются своим умом, а не работой своих предков, которые создали и эти состояния, и нужные связи. Да и, знаете, в одном я с ней отчасти согласна: те, кто не заботится о своих детях, кем бы они ни были – бедняками или президентами стран, – кто откупается от них или вообще забывает об их существовании, кто живёт только для себя или для карьеры, не имеют права рожать! Мать Ани ведь нашли, на следующее утро: она заигралась, да так, что даже не помнила, что у неё есть дочь.

– А что с девочкой? – спросила Лена.

– Ани выздоровела, её взяли к себе дальние родственники, я к ним часто езжу в гости. Она умная девочка, очень бойкая и толковая, сейчас уже учится в школе, и очень хорошо. Но слово «мама» для неё теперь связано в основном с плохими воспоминаниями.

– И вы это рассказали, чтобы показать, как опасны роботы? – Виктор не понимал, к чему был затеян весь этот разговор.

– Нет, не для этого. Да и это не конец истории. Я несколько дней отлёживалась, лечась от простуды, и обдумывала произошедшее. О помолвке мы с Полем тогда не успели объявить, и мне было легче всё решить. Я пришла к нему и сказала, что не выйду за него замуж.

– Из-за Саши, да? – Лёшка иногда не мог скрыть детского любопытства, и теперь от его вопроса даже мальчишки еле сдержали смех.

– И из-за него, да. Но не только. Я сказала Полю, что он очень хороший человек, он может дать мне всё, но… Я не успела закончить, он перебил меня и сказал то, что было большей правдой, чем мои мысли: «Я могу дать тебе всё, но лишь как трид, как робот – только если ты сама скажешь, попросишь об этом. Я не вижу тебя реальную, не чувствую тебя, не понимаю, что тебе нужно, как чувствует Саша. Я думал, что полюбил тебя, но это не так. Я видел не человека, а свой идеал, жил в выдуманном мире. Хорошо, что мы поняли это сейчас».

Знаете, он на самом деле очень хороший человек – Поль. Вечером уже он пришёл ко мне: «Я всё обдумал, и на время уйду из группы. Не насовсем, и исследование не брошу, но я должен научиться тому, чему меня не научили: быть человеком, а не живым роботом, не "лицом семьи". Я перечислил деньги на счёт нашей группы – теперь вы можете проводить исследования так, как посчитаете нужным. Ещё я открыл счёт на имя Ани, вы с Сашей – распорядители. Вот список форс-мажорных случаев, при которых можно снять деньги. Если всё будет хорошо, она получит их при условии, что закончит учёбу и поступит на работу. Я подал заявку на Марс – там требуются наладчики промышленных тридов. Как раз и узнаю, каково это – быть обычным человеком и жить на заработанные своим трудом деньги».

Поль уехал, но дружба между нами тремя сохранилась, и он вроде как крёстный нашего с Сашей сына, конечно, с учётом разницы конфессий. Мы закончили то исследование и три года назад представили отчёт, которым заинтересовались в СГМ. А два года назад на основе нашего отчёта стра́ны-участницы СГМ приняли законы, ограничивающие использование тридов в производстве одежды да бытовых предметов, а также запретили ставить роботов на выполнение работ, требующих эмоционального общения с людьми и принятия этических решений. В списке сейчас роботы-администраторы, продавцы, парикмахеры, операторы телефонных служб. Как оказалось, эти работы снова стали поручать роботам, особенно ответы на звонки, вызовы такси. Только делают это неофициально, да программы улучшили, чтобы за время короткого разговора нельзя было понять, что общаешься с роботом. Теперь эти профессии опять вернулись к людям. Сюда меня пригласили именно из-за моего исследования – ваша история напрямую затрагивает вопросы потери работы людьми. Видите, как бывает: промокшие ноги да забытый в комнате ком могут повлиять на всё общество. Да, ещё одно. Мишель – родственник Поля и был свидетелем той несостоявшейся помолвки. Он сотрудничает с прасовцами, как вы их называете, и пригласил меня быть независимым экспертом. Сейчас все подобные организации хотят объединяться в одну, общемировую. Об этом шли разговоры во времена исконников, да тогда всё заглохло, а теперь время, я думаю, пришло.

– А я думаю, что нашим молодым друзьям пришло время идти спать, – впервые за всё это время заговорил Стэн. – Уже десять вечера.

– Сейчас пойдём, – согласился и впрямь подуставший Шери. – А как вы с Катей познакомились?

– Из-за истории с Ани. Подобных случаев становится всё больше, и я занимаюсь этой проблемой.

– А что стало с горе-матерью? – Тётя Аня нервно складывала в кота не желавшее влезать вязание.

– Да она даже не поняла, что её лишили родительских прав, но прошла стерилизацию. Каюсь, отчасти и я повлияла, но она сама принимала решение. Играет, ни о чём не задумывается, кажется, даже перестала наводить порядок в своей квартире. Говорят, в любимой игре «Светлые 1960-е» она – чудесная мать троих детей, идеальная хозяйка, успешная мастерица ткацкого цеха и прекрасная жена компьютерного бота. Там, в виртуальном прошлом, у неё есть смысл жизни, которого её лишили здесь, в реальности. Это не наркотик, не классическая игромания – это желание жить полной жизнью. Вы в России этого пока не испытали. Ваша страна велика, сильно пострадала в своё время от исконников, и у вас ещё есть работа для людей. В Европе всё намного сложнее. И космическая программа уже не спасает – туда могут попасть немногие. Нужно искать для людей смысл жизни здесь, на Земле. А ваша история, работа центра, создавшего вас, не только бесчеловечна по отношению к големам. Она лишает людей цели, смысла жить, точно так же, как триды. Вас создали их живыми аналогами, только для производства не вещей, а изобретений. – Катя встала. – Вы простите меня, Анна, что я расстроила вас. Но не всё так плохо, если мы собрались здесь. Спокойной вам всем ночи!

Когда все расходились по комнатам, Виктор вдруг сказал:

– Я всегда думал, что наши расстояния, необходимость работать для поддержания такой огромной страны, небольшое количество бытовых тридов – минус. Но теперь понимаю, что не всегда новое лучше старого, а достойная работа, как сказали наши предки почти двести лет назад, не только обязанность, но и неотъемлемое право человека. И лишать его этого права – преступление не меньшее, чем убийство!