Татьяна Бондарь
Сказки Освии. Шершех
Магия – не всегда полезно
Рональд сдержал слово и танцевал со мной до тех пор, пока я не стала его молить о пощаде. Я выдержала девять танцев. Смеясь от счастья и усталости, я упала в кресло у стены. Рональд тоже был весёлым, как никогда. Радость победила в этот вечер его привычные серьёзность и ответственность.
Рональд отошёл за водой, а ко мне подошла, обмахиваясь веером, нарядно одетая дама с большим плотным животом. Её лицо показалось мне знакомым, и, всмотревшись повнимательнее, я узнала в ней одну из своих сокурсниц из того далёкого прошлого, где я училась в институте для благородных девиц.
Эта язва была первой отличницей, ей пророчили большое будущее. Учителя никогда не сомневались, что именно она вступит в самый выгодный брак. Это и было конечной целью обучения.
– Графиня Александра, – обратилась она ко мне почтительно, как никогда, сделала реверанс, и изящно присела на стул рядом. Её прежние приветствия звучали совсем иначе, в институте я от неё не слышала ничего, кроме: «Фи, Лисичка!». Откуда она только узнала, что я теперь графиня?
– Привет и тебе, Роза.
На самом деле её звали Унгильда, но ещё в институте она придумала себе другое, более благозвучное имя, и сильно злилась, если её называли настоящим.
– Ты как здесь оказалась? – полюбопытствовала я.
– Мой муж входит в королевский совет, он министр и правая рука короля, – надменно прихвастнула Унгильда-Роза, прямо-таки раздуваясь от важности. – Он очень знатный, богатый и уважаемый человек.
Не успела она договорить, как к ней подскочил уже знакомый мне Ромашечка. Вокруг его большого и указательного пальцев, краснели следы от ножниц.
– Отдыхаешь, Розочка? – спросил хлопотливый министр. – Такая у меня умничка! В любом месте себе подружек найдёт, золотое сердце! – он положил руку на её крепкий живот, энергично и нежно потёр его, слюняво чмокнул Унгильду в руку и заботливо поинтересовался:
– Принести тебе чего-нибудь, моя хорошая?
– Нет, – насупилась Унгильда. Ей не хотелось, чтобы я знала, что ко всем достоинствам её расчудесного мужа прилагалась такая внешность, лысина и возраст. Унгильду раздражала суета супруга. От досады она решила переключиться на меня:
– А ты не боишься быть невестой герцога Страха? Говорят, у него в подвале хранятся тела замученных им людей, а по замку летают и стонут призраки жертв. И вообще, у него больше нет ни титула, ни имения, ни денег.
– Унгильда, у Рональда в подвале библиотека, а ты уже достаточно взрослая, чтобы не верить в призраков. Прибереги эти сказки для ребёнка. И запомни, мне всё равно, есть у него титул, имения или деньги, я его люблю не за это.
Глаза старой приятельницы стали очень круглыми. Она больше не успела ни о чём спросить. В эту минуту, ко мне обратились заговорщицким шёпотом:
– Лисичка!
Мы обе обернулись, за креслами, опершись на спинки, непринуждённо стоял Альберт. Унгильда охнула, неуклюже поднялась со стула и присела в реверансе. Взмахивая ресницами и влюблённо глядя на Альберта, она сказала грудным голосом:
– Какая честь, ваше величество!
– Да, да, мне тоже приятно, – отмахнулся Альберт скучающим тоном, – садитесь, дорогая мадам, не в вашем положении так скакать, – и снова обратился ко мне:
– Могу доверять только тебе. Сходи в мастерскую к Комиру, и передай ему вот эту записку, – он сунул мне в руку сложенный вчетверо листок, скреплённый вместо печати кусочком липкого сыра со стола. – Не подглядывай. И чтобы одна нога здесь, а другая там. И ещё, дай своё графское слово, что никому не расскажешь, куда и зачем я тебя послал.
– А там точно ничего незаконного, ваше величество? – недоверчиво спросила я. Унгильда возмущённо фыркнула, сражённая таким обращением с королём.
– Обижаешь, – ответил Альберт. – Я же вообще, просто подарок.
– Ладно, подарок, будешь должен, – я взяла сложенный листок и пошла из зала, надеясь, что Рональд не обидится и не подумает, что я опять сбежала.
Дверь в мастерскую Комира была открыта, но внутри никого не оказалось. Вещи в комнате ещё хранили тепло хозяина, он был где-то рядом, и я решила подождать. В мастерской было два больших стола. Бардак царил на обоих. На одном были разбросаны вперемешку вещи, с трудом совмещавшиеся друг с другом. Колбы, коробки, тряпочки, нитки, подписанные и неподписанные свёртки, недоеденный бутерброд и целая коллекция кружек с допитым и недопитым чаем, но всё это по краям, а вот в центре… В центре первого стола, на расчищенном месте, лежало очень красивое ожерелье с синими камнями в серебристой оправе. Оно было защищено стеклянным колпаком и сложным магическим куполом. Это могло значить одно – вещица была очень опасной. Артефакты, как правило, безобидны без хозяина, и нет смысла ограждать их от окружающих, если только рядом нет детей.
Украшение обладало редкой красотой. Даже в тусклом ночном освещении мастерской, оно ярко блестело. Я залюбовалась, и, против воли, руки сами потянулись к стеклянной преграде, отделяющей меня от него. Ожерелье будто просило: «Примерь!» и убеждало: «Нам будет хорошо вместе!». Уже коснувшись защитного стекла, я нашла в себе силы отдёрнуть руки, и с некоторым сожалением переключила внимание на другой стол. Ожерелье отреагировало почти человеческим разочарованием.
Второй стол находился ближе к двери и на нем лежали взведённый арбалет, заточенный меч, пара ножей, тетива от лука и…среди этого хлама поблёскивала вода в небольшом графине, накрытом сверху книгой.
«А ты так хочешь пить!..» – с едва различимой насмешкой прозвучал у меня в голове незнакомый голос.
В этот момент жажда стала настолько сильной, что бороться с ней оказалось невозможно. Слушая голос разума, я внимательно осмотрела пузырьки воздуха, невинно поблёскивающие на стенках графина, потом налила немного жидкости в стакан и понюхала. Запаха не было. Я решилась и сделала крохотный глоток. Ни один из известных мне ядов не выглядел так безобидно. Жидкость прошла проверку, убедив меня в том, что она вода. Я наполнила стакан до верху и тут же его опустошила. Утолив первую жажду, налила себе ещё, и пошла по комнате, рассматривая её внимательнее.
– Вкусно? – спросил Комир. Ещё более красивый, чем обычно, он стоял, скрестив руки на груди. Маг не сводил с меня пристального взгляда.
– Вода, как вода, – в мою душу стали закрадываться подозрения.
– А где ты её взяла? – вкрадчиво поинтересовался он.
– На столе, в графине.
– Поздравляю, – сказал Комир. – Можешь передать через меня свои последние слова близким. Это не вода. Это специальная смесь для полировки, чтобы оружие блестело и не ржавело, помнишь, я тебе уже рассказывал.
Так же, ею очень хорошо пропитывать тетиву, она становится эластичной, упругой и дольше служит. А ещё я ею травлю крыс и тараканов. Они дохнут на ура. Действие на людей не изучено, я не рискнул проверять, составчик убойный. Начнём с того, что в нём доза очерёдки в три раза превышает смертельную для человека. И очерёдка самое невинное, что в него входит.
Я медленно поставила стакан на подоконник, не отрывая глаз от Комира. Он умудрялся выглядеть спокойным, хотя я прекрасно чувствовала, что он не может пошевелиться от страха.
– Я теперь умру?
– Это было бы закономерно, – подтвердил Комир. – Пойду позову придворного аскарского мага, может он что-то посоветует, потому что я противоядия не знаю. Жди здесь и никуда не уходи, – скомандовал Комир, и на негнущихся ногах пошёл прочь. Тихая паника понеслась впереди него, торя дорожку к более опытному магу.
Он вышел, и мне сразу стало плохо. Живот скрутило, голова закружилась, в руках и ногах появилась сильная пульсация. Я посмотрела на свои ладони, они расплывались. То ли это глаза меня подводили, то ли я и в самом деле начала немного разбухать. Я осела на пол, сложившись пополам. От этого стало только хуже. Живот резало невыносимой болью. Сознание помутнело, и я долго пробыла в темноте, прежде чем контроль снова стал ко мне понемногу возвращаться. К моему удивлению, я была уже не в мастерской, а брела по заплетающимся коридорам дворца, ничего не узнавая вокруг. В руках у меня оказался арбалет, на который я опиралась, как на трость при каждом шаге. Одно его плечо уже было сломано и безвольно висело на тетиве. Мысли путались, никак не желая связываться и выстраиваться в ряд. Единственное, что я понимала – надо идти дальше и искать помощь.
Дворец из привычного превратился в запутанную сеть лабиринтов. Я шла, открывая какие-то двери, то поднимаясь по лестницам, то спускаясь, пока не обнаружила, что попала в зал, где были люди. Боль резко пропала. Мне стало горячо, и вместе с облегчением пришло нездоровое, неуместное веселье. Я рассмеялась, осматривая лица, похожие на блины. Каким-то чудом распознала среди них один, особенно напоминавший ненавистную аскарскую принцессу. Чёрную дверь больше некому было держать.
– Зачем ты приехала сюда, мерзкая, злая принцесса? – я вскинула сломанный арбалет, направляя его, как мне казалось, прямо в лицо Амель. – Свадьбы всё равно не будет! Я лучше умру, чем позволю тебе отравить жизнь Альберту. Убирайся прочь и не заставляй меня стрелять в тебя. Альберт принадлежит мне, я спасла его дважды, и я люблю его!
– А как же Рональд? – спросил кто-то, но я была слишком занята тем, что целилась в принцессу, и не придала этому никакого значения.
– Рональда я тоже спасла. А Альберта тебе всё равно не отдам, потому что ты гнусная, лживая и…гнусная.
Арбалет куда-то пропал из моих рук, но мне он и не был нужен. Внезапно я вспомнила, что умение колдовать само по себе оружие. Я направила указательный палец в сторону принцессы, из него вырвалась молния и больно обожгла подушечки пальцев. Второй конец молнии ударил в сторону Амель, и я даже не стала проверять, попал ли он в цель, мне было не до того. Помутнённое сознание всецело занялось собственными руками и безумной неуместной мыслью, что волшебные палочки, так широко описанные в старых книгах, может, для того и применяли, чтобы не обжигать пальцы. Следующее, что я смогла заметить – это раскачивающийся подо мной пол, и даже сумела понять, что меня несут, перекинув через плечо. Потом была темнота, долгая и равнодушная, отличающаяся от обычного мрака глубокого сновидения тем, что я ясно ощущала в этой темноте чужое присутствие.
Ожерелье
Темнота, затягивавшая липкой паутиной, наконец, зазвенев, оборвалась. На смену ей пришли чёткие обрывистые картинки. Среди них появился на секунду Лелель, мой друг, давно обитавший среди мёртвых. Он будто пытался докричаться до меня из глубины колодца, но плотная невидимая стена между нами не пропускала ни звука. Потом лицо Лелеля, как в отражении воды, дрогнуло, его очертания стали зыбкими, и он исчез. Вместо Лелеля возникла аскарская принцесса, в перепачканном кровью платье, сотканном из волос болотницы Ягоды.
Амель стояла, попирая маленькой ножкой в бархатной туфельке тело Альберта, глядевшее в пустоту остекленевшими глазами. Я бросилась к нему, чтобы спасти весёлого короля, но и он, и принцесса растаяли вслед за Лелелем, а я оказалась в бесконечно глубоком колодце из книг. Его стены уходили вверх и растворялась в вышине. Книги шуршали страницами, будто живые, и перешёптывались на своём, только им понятном языке.
«Шершершершершершех», – можно было разобрать в шелесте страниц. От этого звука, отдающегося в высоких стенах колодца, от шевелящегося мрака, стало жутко. Страх нарастал вместе со звуком, порождая невероятное желание бежать. Но бежать было некуда – книги держали, будто следуя чьему-то приказу.
«Шершех! Шершех!», – продолжали петь книги.
Я толкнула книжную стену, но она оказалась твёрже камня и не подумала меня пропускать. Тогда от отчаяния, я стала карабкаться вверх. Книги дрогнули, сбрасывая меня на пол. Я с криком упала и увидела, как в стене колодца открывается чёрный коридор, из темноты которого на меня смотрят, не моргая и вгоняя в оцепенение, огромные синие глаза.
– Раз, два, три, четыре, пять, мышку так легко поймать! Мышка во дворце живёт, мышка больше не уснёт! – проговорил нелепую считалочку вкрадчивый насмешливый голос, наводя больше жути, чем предсмертный крик или смех безумца. Меня поймала огромная когтистая рука, подбросила вверх, и я полетела на пол, обрушивая за собой стены книжного колодца. Удар отдался болью во всем теле, чернота сомкнулась, книги рухнули, накрывая меня плотным угловатым одеялом.
Картинка исчезла резко, будто кто-то выключил свет. Боль перетекла из мира грёз в реальность, заставив меня застонать. С ней начала возвращаться и память. Смутные обрывки воспоминаний стали проступать так же постепенно, как очертания предметов в комнате.
Я вспомнила, как шла по коридорам с арбалетом, как, оказавшись в парадном зале, забитом гостями, выбрала для разговора колонну, и долго убеждала её, используя ругательства, достойные самых грязных языков, чтобы она уезжала обратно в Аскару, как говорила ей, что люблю Альберта, а Рональд, скрестив руки на груди спрашивал, – а как же он. И это всё видели три сотни гостей во главе со злоязыкой беременной сплетницей Унгильдой.
Тройными усилиями Рональд, Альберт и Комир отобрали у меня арбалет. Рональд перекинул меня через плечо, и понёс в мою комнату, а я, хихикая, говорила, что у него очень симпатичное то место, по которому шлёпают мои безвольно свесившиеся руки.
Я вспоминала, наполняясь всё большим стыдом. Каждая деталь сейчас виделась совершенно ясно, и я подбиралась к тому моменту в памяти, когда из моего пальца в сторону великой аскарской принцессы, невесты моего Альберта, полетело совершенно неизвестное мне заклинание. К ужасу, я поняла, что как раз в тот момент я сумела отличить Амель от колонны, и направила заклинание в её сторону.
Потом меня плотно заворачивали по просьбе подоспевшего Аштасара в простыню, скрутив при этом так, что стало трудно дышать. На пару с Комиром они в спешке готовили зелье, кричали друг на друга, колдовали, давали пить горькое. Меня тошнило, пульсация в теле то пропадала, то возвращалась вновь, будто моя собственная кровь пыталась прорвать кожу и разрастись во что-то новое, чужеродное. Потом был сон, и его вряд ли можно было назвать спокойным или исцеляющим. Образ мёртвого Альберта всё ещё стоял в памяти, сдавливая дыхание, и усугубляя нарастающую боль. Я решила, что настало время открыть глаза.
– Пришла в сознание! – в голосе Комира сквозило неподдельное удивление.
Через мутную пелену перед глазами постепенно проступили лица собравшихся в комнате людей. Там были все, кого я любила, и к счастью, Альберт, опровергая все наивные веры в кошмары, был невредим, и сидел в стороне от кровати. Собравшиеся выглядели очень измученными и несчастными. На Рональда было больно смотреть, он похудел и постарел лет на десять.
– Рональд, если ты будешь так переживать каждый раз, когда со мной что-то случается, то станешь слишком старым для женитьбы в принципе, – попробовала пошутить я.
Комир подошёл, нагнулся, и посмотрел внимательно мне в глаза, проверяя реакцию на свет, пока я высвобождала из простыни руки.
– Не знаю, как ты это сделала, – сказал он, – но ты явно выжила. Ты три дня пролежала без сознания. Хотя должна была умереть примерно на втором часу после принятия зелья. По моим расчётам двух глотков должно было хватить, чтобы убить лошадь.
– Хорошо, что я не лошадь, – решила я вслух, и помимо воли спросила:
– Принцесса, что с ней?
– В каком-то смысле она в порядке, – неуверенно соврал Комир. Я перевела глаза на Альберта, и всё поняла. В его руках, в небольшом розовом горшочке, поблёскивая иголками, рос прекрасный оранжевый кактус. Бедная аскарская принцесса теперь познала на собственном опыте, как это, быть неподвижной, беспомощной и бездумной. Теперь она полностью зависела от правильного ухода и полива со стороны Альберта.
Мне захотелось вернуться обратно в беспамятное состояние. Там были всего лишь книги и глаза, а здесь настоящая, заколдованная мной принцесса. Это уже не политическая брешь, а катастрофа, организованная мной в один вечер, и грозящая войной двум королевствам.
– Лунные лилии! – пискнула я, впадая в панику. – Нам срочно нужны лунные лилии!
– Осень, Лисичка. Лилии отцвели, до следующего лета не будет, – печально сказал Рональд.
– Сушёные?
– Мы всё потратили на тебя, – пояснил Комир. – У принцессы был шанс дожить до лета без них, а у тебя нет. Мы сделали выбор в твою пользу. Ещё, – осторожно добавил он, – мы с Аштасаром думаем, что ты сможешь расколдовать Амель. Сами мы уже пробовали, но я такую магию вообще впервые вижу. Чтобы человека в животное превратить – это да, редко, но бывает, но вот в растение…Прости, Лисичка, но это надо либо очень стараться, либо очень ненавидеть. На первое ты вряд ли была способна в тот момент, так что скорее всего это второе. Заклинания, построенные на сильных эмоциях, может снять только тот, кто накладывал. Попробуй.
– Я?!! – в испуге я натянула одеяло до глаз.
– Ну, а кто же? Сумела туда, получится и обратно! – уверенно заявил Комир.
Я снова посмотрела на Альберта. Он притворялся беззаботным и жизнерадостным, но я видела, что он подавлен и несчастен.
– Ладно, – трусливо и неуверенно сказала я, – А как?
– Слушай своё сердце, – дал абстрактный, заезженный и бесполезный совет королевский маг. – Теоретически, должно помочь, если ты просто пожелаешь ей добра.
Я максимально сосредоточилась. Вперила взгляд в оранжевое растение и напряглась так, что кровь прилила к лицу. Все затаив дыхание наблюдали за моими усилиями. На секунду мне показалось, что колючки на кактусе будто бы стали короче, но нет, это было просто моё воображение. Желать добра принцессе у меня не получалось. Я устало откинулась на подушки.
Все скисли ещё сильней, особенно расстроились Альберт и Аштасар. Дела Аштасара были плохи. В родном Фермесе он был объявлен предателем. Хоть и не по своей воле, он служил Амель слишком долго. Подкупая и обманывая, он сумел тайно перевезти жену и трех дочерей в Аскару. Теперь, он провалил задание по охране принцессы, и запросто мог быть казнён и там. Бедняга наверняка прямо сейчас составлял в голове список королевств, в которые всё ещё сможет бежать, если эта история не закончится хорошо. А шансы на её счастливый исход исчезали прямо у него на глазах.
Мне стало так плохо, что я вслух пожалела:
– Почему я выжила?!!
Комир воспринял это, как вопрос, и попробовал ответить.
– Это не даёт покоя и мне, – задумчиво протянул он. – Лилии – это конечно хорошо, но они больше помогают от магии, чем от отравлений. Я думаю, ты выжила из-за этого, – он поднял указательный палец и направил на мою грудь. Я стыдливо натянула простыню ещё выше, но Комир не отреагировал на этот жест. Он смотрел на мою шею. Я невольно подняла руки и провела пальцами по ключицам, только сейчас заметив, что их тяжело давит холодный гладкий предмет. Пальцы скользнули по круглым камням, не хуже глаз распознавая звенья ожерелья, виденного мною у Комира в мастерской. Я дёрнула его, пытаясь сорвать с себя, но ничего не вышло.
– Бесполезно, – пожал плечами Комир. – Пока ты спала, мы разве что, расплавить его не пытались. Кусачки, резаки, щипцы, магия, пилки, – всё оказалось бесполезно.
– Откуда это на мне?
– Когда ты вышла к гостям, ожерелье уже было на тебе. Жаль, что я сразу не поверил Рональду, что за ним нужен особый присмотр. Впервые сталкиваюсь с чем-то подобным.
– Но этого не может быть! Я его не трогала!
– А ты всё помнишь, что с тобой происходило после полироли? – горько спросил Комир.
Я задумалась. Ответ был «нет». Я многое не помнила. У меня появилось очень нехорошее предчувствие.
– Откуда у тебя это ожерелье? – спросила я пересохшим горлом, глядя на Комира. Он переглянулся с Рональдом, и тот стал отвечать за мага.
– Я нашёл его на болоте, недалеко от места, где начался пожар. Оно вросло в ствол старого дерева. Корни дерева сгорели, оно подломилось, а в изломе осталось это ожерелье.
– Не может быть! – опять не поверила я. – Оно бы потемнело от времени или потеряло форму, почернело от дыма, расплавилось от жара, но не могло выглядеть как новое. Новыми на болоте выглядят только болотницы.
Мне вновь ответил Рональд:
– И я так подумал, поэтому принёс его во дворец показать Комиру. Оставил на своём столе на ночь. После этого убедился окончательно, что лучше его держать подальше от комнат, где живут люди.
– Да, ты тогда кричал, как девчонка, – не удержался Альберт.
– Не каждую ночь убиваешь во сне родного брата, – парировал Рональд. – А за ним свою невесту, няню и друзей, а потом стоишь над горой мёртвых тел с окровавленными руками.
Я икнула.
– А как теперь хранить эту вещь подальше от меня? Или проще хранить меня подальше от всех остальных?
– Мы отправимся к Освальду через два дня, когда ты немного окрепнешь. Он должен знать, как помочь, – ответил Рональд. У них было время всё обдумать, и решение отправиться в Аскару было принято давно и без моего участия.
Больше меня не стали утомлять разговорами, и оставили одну думать обо всем произошедшем и сожалеть, сожалеть, сожалеть. Комир запретил мне вставать, оставил Аштасара за главного, и побежал домой. Пока я лежала без сознания, он из дворца не выходил. Я была уверена, что сейчас он спешит к Ягоде кроме прочего ещё и за советом. Как болотница, она должна была знать о болотных артефактах всё.
Забегая немного наперёд, скажу, что нарушила запрет Комира вставать той же ночью, а Ягода ничего об ожерелье не знала.
Сон повторился. Сначала был Лелель, пытающийся до меня докричаться, потом появилась принцесса в бархатных туфельках, колодец, шелестящий страницами слово «Шершех». Снова падение и давящая, пульсирующая темнота, сродни той, что успевает ощутить проглоченная мышь перед тем, как умереть. Я проснулась в холодном поту.
Рубашка прилипла к спине, а ожерелье сдавливало шею. Я попыталась его сорвать. Кожа отозвалась болью в тех местах, где страшное украшение врезалось в неё. Тонкие на вид звенья были прочнее, чем нити судьбы, сплетённые богиней. Наивно было полагать, что я голыми руками смогу сломать то, с чем не справились острый инструмент и магия.
В комнате никого не было, и мне стало невыносимо страшно от мысли, что за мною наблюдает кто-то, кто гораздо хуже, чем Амель, Альвадо и Чёрный Геральт вместе взятые. Этот кто-то держал меня крепко за горло, и не желал отпускать. Сама мысль о том, что я могу снова уснуть, наводила ужас. Я закуталась в одеяло, и пошла бродить по дворцу, лишь бы отогнать гнетущую тяжесть, оставшуюся после сна.
Осеннее предрассветное небо начинало сереть, за окнами по-прежнему шёл дождь. Я шлёпала босыми ногами в сторону тронного зала. Хотелось именно туда, в самую большую комнату замка, где должно было исчезнуть ощущение сдавливающих и нависающих стен. На языке крутилось странное, незнакомое слово, уже во второй раз звучащее во сне. «Шершех», – я готова была поклясться, что это не просто слово.
В тронном зале слабо мерцал свет.
