Талгат Галиуллин
Избранные произведения. Том 2. Повести, рассказы
© Татарское книжное издательство, 2016
© Галиуллин Т. Н., 2016
Повести
Гроздья жизни
(Автобиографическая повесть)
Деревня – вечная молодость моя…
Это ты, шайтан малай,
Мальчишество моё?
Пристально глядит в глаза,
Помнит – узнаёт.
М. Аглям
Будет справедливо признать, что деревня Кичкальня (Кычытканлы[1]), где раздался мой первый крик на земле, ничем не отличается от сотен и тысяч других татарских деревень. Здесь, как и в других селениях, испокон веку пашут землю, сеют хлеб, косят траву, собирают картофель и, как тукаевский Былтыр, не разгибая спины, рубят лес. Благодатные урожайные годы сменяются жестокими засухами, в назначенный час кто-то рождается, кто-то уходит в вечный мир, один безмятежно купается в семейном счастье, другого, глубоко несчастного, бросает жена… Горячие ветры трагических событий, происходящих в мире, доходят и до Кичкальни: где-то совсем далеко другие народы ведут войны, а мужчин на эти бойни берут из татарских деревень, и частенько назад не возвращают; то и дело навязывают то коллективное хозяйство, то теперь вот его уничтожают, разрушают под видом перестройки.
История знает множество именитых деревень. Тукай увековечил селения, где родился и вырос сам, откуда родом его мать. Деревни Юкса, Сосновый Починок, Училе, Кырлай так и остались бы обычными местами обитания. Поэт же прославил их на весь мир, воспев в стихах волшебную красоту, богатые леса, незабываемые запахи трав родных деревень. Впоследствии к ним добавились сочные краски селений Яуширма, Сыркыды, Пешля, Мустафа. Эти звёзды зажглись благодаря родившимся там Г. Исхаки, Х. Такташу, Ш. Камалу, М. Джалилю. Вряд ли мы узнали бы, что есть Тарханы, если бы там не родился М. Лермонтов. Кто бы считал Ясную Поляну одним из святых мест земли, если бы не Лев Толстой?
Божественную силу тамбовских лесов, их таинственный шум, зловещую тишину, необыкновенную красоту Х. Такташ увековечил в своих стихах. Эти леса, может, уже вырублены, а в литературе они всегда будут жить и звать людей в мир красоты, которая – вечна.
Вот, например, деревня Кулле-Кими, что в Атнинском районе, по числу жителей намного меньше моей родной Кичкальни, а сколькими поэтами она одарила татарскую литературу только в наше время. Одного Сибгата Хакима с неё вполне было бы достаточно, но нет, деревня не скупится на таланты, продолжает растить и одаривать крыльями Пегаса своих питомцев.
Как бы мы узнали об образе жизни татар в таких деревнях, как Каргалы, Давлекеево, расположенных довольно далеко от Татарстана, если бы Амирхан Еники в «Последней книге» не описал родословную своей семьи. Познакомив нас с членами этого рода, со знаменитыми выходцами из этой местности, он расширил и углубил наши нравственные и общественно-философские взгляды на мир и жизнь.
Но, оказалось, мир не ограничивается нашей деревней, знакомыми просеками и развилками. Мир велик, светел и прекрасен!
Хасан Туфан воспел в своих стихах необычайную красоту цветов, растущих на лугах мишарской деревни Старые Киремети Аксубаевского района, возвысив их до уровня одушевлённых существ.
Сибгат Хаким обратил внимание на то, что, как правило, татарские поэты происходят из самых обычных, ничем не примечательных деревень и даже из сёл со странными названиями.
Откуда татарские поэты?
Хвалю их и приветствую.
Они талантливы, а сами
Из деревень Дощатого, Четырёхбанного.
Хорошо это или плохо, оценивать не нам. Он просто приметил и сказал. И всё.
С этой точки зрения моя родная деревня, расположенная в райском уголке и имеющая весьма причудливое название, просто обязана была выдать нескольких поэтов или хотя бы артистов, особенно танцоров (на крапиве долго не простоишь, поневоле запляшешь). Вон какие знаменитые люди, мастера сцены, писатели, общественныёе деятели вышли из соседних деревень: Габдулла Кариев, Салих Баттал, Наби Даули, Шамиль Маннапов, Мударрис Валиев…
А мои односельчане, видно, слишком реалистичны, слишком преданы земле, лесу, чересчур заняты борьбой за выживание. Видно, у них не оставалось времени предаваться чувствам и грустить, глядя на луну и слушая пение птиц. Они не стали ломать голову, придумывая замысловатое название своей деревне: какая трава росла на месте их первого привала, по ней и назвали: Кычытканлы. Не потрудились даже записать по-русски его дословный перевод – Крапивник, а просто, как произнесли по-русски слово «кычытканлы», так и записали «Кичкальня». (Однако не следует забывать, что крапива жжётся и этим заставляет себя уважать, к тому же в ней сосредоточено множество «живых» витаминов, благодаря чему она в военные и послевоенные годы многих спасла от голодной смерти, что также делает её достойной уважения).
В большинстве случаев люди, освоившие новые места, кажется, мучились, не находя названий для своих деревень: Новое Альметьево, Новая Амзя, Новые Карамалы, Новые Каргали, Новое Тигенели, Среднее Тигенели, Малое Тигенели, Старое Альметьево, Бугульминский Альмет…
У Кичкальни есть ещё своя «национальная» особенность – она расположена невероятно далеко от больших дорог, прямо-таки «у чёрта на куличках». Кто задумает быстренько туда съездить, уподобится наивной девушке, которая, переспав с парнем, надеется тут же за него выскочить замуж. Правда, как «все дороги ведут в Рим», так и в Кичкальню можно добраться разными путями и способами. Но удобный и лёгкий среди них мне неизвестен. Если надумаешь воспользоваться железнодорожным путём, имеющим репутацию самого надёжного, то, сутки протрясясь в чёрном вагоне, прибудешь в райцентр Нурлат, а оттуда до Кичкальни уже рукой подать – всего шестьдесят километров. Но если не успеешь на рейсовый автобус, который бывает лишь два раза в неделю, и начнёшь ловить попутку, то здесь удача полностью зависит от созвездия, под которым тебе довелось родиться.
Если захочешь насладиться водным путём, то из Казани или из Челнов попадёшь в Чистополь, а оттуда опять же на попутке по пыльным ухабам придётся одолеть сто двадцать километровых столбов.
В пятницу вечером, после рабочего дня можно выехать из Казани на своей машине. Тогда надо будет переночевать в Сорочьих Горах в ожидании парома (правда, сейчас через Каму возвели мост), а утром выйти на большак, ведущий в Древние Булгары, и по ней, минуя деревни Базарные Матаки, Алпар, Кульбай-Мараса, Чурабатыр, Амзя, Новое Альметьево, прибудешь наконец-то в Кичкальню.
В порядочный среде не принято обижать или критиковать родные места. Каждый уголок земли имеет свои прелести и что-то неповторимое, что греет душу. Ни родителей, ни нацию, ни место рождения мы не выбираем. Всё это даётся нам свыше, по воле Аллаха.
Правда, в бравые студенческие годы, когда запросто хватаешь звёзды с неба и фамильярно подмигиваешь лунной девушке Зухре, приходилось доставлять себе удовольствие, ругая своих предков на чём свет стоит за то, что вздумали поселиться в каком-то крапивнике, посреди дремучего леса. Это случалось в каникулы, когда в пронзительные холода, снежные бураны или в летний зной, добираясь до дома, приходилось часами сидеть на обочине дороги в ожидании попутной машины, трактора или хотя бы повозки. «Неужели не нашлось нескольких тысяч гектаров плодородной земли на берегу речки с богатыми рыбными запасами, например, возле Чулмана-Нократа, в окрестностях Чистополя или вблизи Нурлата рядом с железной дорогой?» – думал я тогда. Когда же ожидание «средств передвижения» становилось нестерпимо долгим, а холод пронизывал всё тело, молодая память с присущей ей категоричностью начинала углубляться в историю: «И надо же было нашим предкам покинуть тёплые края, где они вдоволь могли насладиться выращенными в своих садах виноградом, арбузами, дынями, хурмой и другими вкусными плодами, и переселиться в менее удобные для жизни северные районы с коротким, как шальная юность, летом, с долгой, как одинокая старость, зимой. Неужели нельзя было найти общий язык с воинственными хазарами, у которых, кстати, и язык близкий, тюркский, принять их условия (ведь повинную голову и меч не сечёт) и остаться на побережье Каспия, в Приазовье, на Таманском полуострове? Так нет же, за своей тяжёлой судьбой аж до Средней Волги добрались! Останься они в тёплых краях, президенты всего мира сейчас сами бы к нам приезжали погреться, позагорать под южным солнцем».
Хоть я и ворчал так на своих предков тихонечко, про себя, за то, что тёплые края они поменяли на климат с холодной зимой, но это настроение было лишь временным. Никогда, даже в мыслях, по большому счёту я не отрекался от родных мест. Когда позже мне доводилось бывать в разных странах, на разных широтах, я всегда начинал тосковать по скромной, подобно не приукрашенной косметикой девушке, природе Татарстана, по её глубоководным рекам, по бескрайним просторам лугов. Топча выжженную шестидесятиградусным зноем землю Саудовской Аравии, состоящую из красной глины, которая у нас годится только для изготовления красного кирпича, её каменистые, без единой травинки дороги, совершенно голые горы, начинаешь особенно ценить нашу разнообразную, богатую сочными красками природу. В мае она напоминает только начинающую формироваться школьницу-старшеклассницу, в июне – это стеснительная молодка, в июле-августе – это зрелая женщина, пышно расцветшая, не вмещающаяся в одежды, октябрь, январь… – каждый период имеет свои краски и прекрасен по-своему. Мы ещё до конца не осознаём, обладателями какого богатства являемся.
Сколько целебных источников таит в себе наша земля! А мы своих глав администраций и других ответственных руководителей почти что насильно отправляем на воды куда-нибудь в Чехию. Да если бы эти доходы оставить у себя, сколько новых отличных мест отдыха можно было бы соорудить. В Ульяновской области есть санаторий «Ундор» (от татарского «ындыр» – гумно). Говорят, вода там очень полезная. Реклама этой воды, видимо, поставлена на высоком современном уровне. В этом санатории отдыхают многие татарстанцы, особенно добытчики чёрного золота – «карамаевцы», но ирония состоит в том, что вода-то эта вытекает из наших недр, из Тетюшино. Значит, мы воду выпускаем, а кто-то на ней деньги делает.
Ах, извините, извините… кажется, я отвлёкся. Я ведь лишь хотел рассказать о мытарствах на пути в Кичкальню.
Итак, любое дело имеет свои плюсы, свои минусы, как барская любовь. Когда, благополучно пережив дорожные перепетии, наконец-то попадаешь в Кичкальню, то оттуда не скоро захочется в обратный путь… Во-первых, усталый, утомлённый, измученный после столь изнурительного пути, ты ещё долго будешь отходить… Во-вторых, гостеприимные сельчане ни за что не выпустят тебя, пока не угостят в каждом доме. А если начнёшь сетовать, что-де слишком далеко расположена ваша деревня, прямо-таки на краю земли, ни уехать, ни приехать, местные философы с вами никак не согласятся. «Ничего подобного, – скажут они, – мы не совсем на отшибе, например, с самого высокого дерева на холме можно увидеть, с одной стороны, чувашскую деревню Юхмачи, Базарные Матаки, Ульяновский Мелекесс, с другой стороны видны границы Самары. Когда существовал Билярский район, мы были почти в центре. Во всяком случае, налоговые инспектора и сейчас не считают путь к нам слишком дальним, прибывают точно в срок, день в день». Слава Аллаху, в деревне ещё есть старики-аксакалы, любящие неспеша, степенно излагать свои мысли, подставив свои шершавые лица ласковому ветерку, дующему со стороны Мулла-горы. В разговоре они не преминут добавить, что если в мире существуют всего две красивые деревни, то одна из них, «знамо дело», их Кичкальня.
Деревенские патриоты не любят трезвонить о том, что их некогда богатые леса вырубаются, гниют, в общем, находятся на грани уничтожения. Хвастаться тут нечем. Поляна душицы, долгое время угощавшая жителей деревни ароматным чаем, была распахана только ради выполнения плана посевных работ. Сейчас на ней ничего не растёт.
Нет уже и огромного старого дуба у подножия горы, где пробивается родник, – место объяснения влюблённых.
В своё время богатые леса, окружавшие деревню, были предметом зависти соседей. Таинственный, нагоняющий страх дремучий лес кормил, поил, одевал и согревал людей в военные голодные годы, спасая от смерти. Не счесть было в этих лесах различных ягод, грибов, орехов. Лес определял образ жизни людей, воспитывал их вкусы и взгляды на жизнь, сохраняя нравственные устои. Может быть, именно поэтому Кичкальня прославилась на всю округу не только своими пятистенными домами из ровных, как бусинки, плотно подогнанных жёлтых брёвен, с окнами на солнце, но и своими мастерами по плотницкому делу. Даже лапти, сплетённые нашими дедами, представляли собой произведение искусства из-за того, что у них всегда было в избытке исходного материала – липового лыка. Из той же липовой мочалки вили верёвки, арканы, ткали холсты, рогожу. Различные лукошки, приспособления для возделывания земли – грабли, вилы, сани, телеги – всё «приходило» из леса.
Конечно, могут быть деревни и без леса, но нет татарской деревни без воды, хотя бы небольшого ручейка, бьющего из глубины земли живительного ключа или родничка. Повезло Кичкальне и с этой точки зрения. Её омывают сразу две речки. Одна – та, что впадает в Малый Черемшан, которой суждено было вопросом «Откуда берёт начало река Мораса?» даже войти в школьные учебники. У кичкальнинских учеников ответ давно готов: «Из нашего леса, откуда же ещё. Сколько раз мы бывали возле его истока».
Хотя эти речки не в состоянии соперничать с большими реками, их вполне хватало, чтобы крутить мельницу, поить скотину, разводить рыбу, растить утят, гусят, и дать возможность поплескаться ребятишкам. Подпитывались речки многочисленными родничками, с пеной и брызгами до небес пробивающимися из земли у подножия лесной горки. На дне ложбинки, где собирается родниковая вода, нежась в солнечных лучах, переливаясь то изумрудным, то золотистым, то жемчужно-серебристым цветом, лежат разноцветные камешки.
Обо всём этом любили рассказывать деревенские аксакалы приезжему гостю. И добавляли, что ещё не так давно, всего лишь в 50-е годы, обычными вилами вытаскивали из речки сорожку, щуку, краснопёрку. Речная рыба спасала сельчан от голодной смерти в годы войны. Вкус этих деликатесных рыб до сих пор сохраняется в памяти. Как говорит Марсель Галиев, «вкусовая память» не стирается. Но потерь, к сожалению, много: лес вырублен, речки обмелели, ягодные поляны приказали долго жить… Грустно становится на душе от этих воспоминаний. По судьбе таких вот деревень, как Кичкальня, разместившихся в лесной глуши, можно судить, куда идёт человечество. Типичная история таких деревень ещё не прослежена, не описана в нашей литературе, нет ни воспоминаний, ни письменных памятников, а ведь истинная история татарского народа – это история его деревень. В судьбе любого села, как в зеркале, отражается всё пережитое народом, духовное состояние нации.
Это и понятно: во все времена победители старались в первую очередь уничтожить большие города, как правило, являющиеся центрами культуры, передовой мысли и различных волнений. Народы, которые не попали под вражеские клинки, выжили, сохранили свою землю, другие подверглись жёстким гонениям, выселялись со своих обжитых мест. Библиотеки, письменные памятники, печатные издания уничтожались. Их удобные для существования места заселялись захватчиками. Наши города: Булгар, Биляр, Казань, появившиеся позднее Бугульма, Чистополь, Елабуга – горькие плоды такой политики, свидетели нашего печального опыта. В первых двух городах, давших название двум самостоятельным государствам, не осталось ни одного человека татаро-булгарской национальности. Да и в окрестности Казани только в последние века стали поселяться наиболее предприимчивые представители татарской нации. Но и тогда злопамятные коммунисты всячески препятствовали хотя бы численному превосходству татар в республике, названной «татарской», соорудили военные заводы, открыли военные училища, в многоэтажных домах продавали квартиры приезжим с Камчатки, с Сахалина…
Нация, не имеющая больших городов, не может быть признана в мире, не может выступать в парламентах. Уничтожение густонаселённых военно-культурных центров – самый надёжный способ для вымывания памяти народа, для искажения его истории.
Возможно, на границе XVI–XVII веков деревня с чудным именем Кичкальня и не появилась бы на свете, если бы в 1552 году не пало Казанское ханство, по всей земле не началось бы повальное насильственное крещение. Кто же по своей воле, покинув обжитые места, переселится в лесную чащобу, совсем не пригодную для земледелия, и согласится, хотя бы на первых порах, как барсук, жить в землянке. Да, судьба играет человеком.
Если вникнуть в содержание передаваемых из уст в уста преданий, повнимательнее присмотреться к надписям на бережно сохраняемых сельчанами могильных плитах, к генеалогическому дереву некоторых именитых семей, становится понятным, что на место сегодняшней Кичкальни прибыли деловые, работящие семьи из Булгар, и особенно из деревни Узи, входящей в нынешний Алькеевский район.
Районная газета «Дуслык», издающаяся в Нурлате, так писала о прошлом Кичкальни: «Это место представляло собой единственную поляну в непроходимом густом лесу, буйно поросшую крапивой и лопухами. Первые поселенцы выкопали на склоне холма землянки, выкорчевали деревья, подготовив таким образом себе место для земледелия, скотоводства и пчеловодства. В основном здесь разводили коз и баранов» (1980. – 18 июня). На лесных тропинках встречались и сходились люди из разных местностей, говорящие на разных диалектах. Смешивалась кровь, богател язык. Хотя диалект моей родной деревни и содержит характерные для мишар «специфические» слова, но он мягче по произношению и ближе к литературному, чем, допустим, язык чистопольских татар. О том, что деревня имеет давнюю историю, свидетельствует тот факт, что возле неё археологи откопали в 60-х годах кольчуги и боевые топоры. Поскольку почва в здешних местах не очень годится для выращивания такого прихотливого зерна, как пшеница, то выращивали в основном рожь, лён, ячмень, подсолнух, занимались пчеловодством, рыболовством, охотой. В лесу полным-полно было волков и медведей. А уж такую мелочь, как заяц, лиса и белка, за живность-то не считали. Из поколения в поколение передавалась и дошла до наших дней красивая легенда.
Июль. Жаркий полдень. Солнце, как огромный раскалённый шар, висит прямо над головами жниц, сосредоточенно убирающих хлеб. Мужчин среди них нет, они все на гумне, молотят рожь. Вдруг из-за стога ржи появляется огромный бурый медведь, приближается к женщинам и останавливается на некотором расстоянии от них, не спеша напасть на кого-либо. Так и стоит, как обученный танцам, задрав вверх передние лапы. Хотя в его позе не ощущалось злого умысла, не похоже было, чтобы он собирался умыкнуть кого-то из красоток, среди женщин поднимается визг, крик, переполох, все бросаются врассыпную. Но, видимо, и медведи в кичкальнинских окрестностях были той же хитрой, мишарской породы. Ещё двое мохнатых заранее заблокировали женщинам все пути к отступлению. А тот первый хнычет, стонет, сердится, будто хочет что-то сказать, но объяснить не может. Наконец одна из женщин, то ли самая бойкая, то ли самая любопытная, любившая стрелять глазками по сторонам (это уж так и останется вековой тайной), бросает взгляд на ревущего медведя и видит, что в его лапу вонзилась острая дубовая заноза. Она поняла, что великан молит о помощи. Женщина, собрав всё своё мужество, подошла к медведю, погладила его по голове, вытащила занозу и перевязала рану своим головным платком (естественно, как любой крещёный татарин считает себя правнуком Бориса Годунова – царя, так каждый житель Кичкальни приводит неоспоримые доказательства своего родства с этой женщиной). На другой день этот медведь принёс своей спасительнице кадушку дикого мёда, выразив таким образом свою благодарность, уважение и восхищение.
Люди старались оставить о себе память в названиях знаменательных мест. Нетрудно понять, что за такими названиями, как Хабетдинова тропа, дорога Башира, канава Хаматши, Халилова межа, пасека Зили, Валиевы ульи, Мулла-гора, Родник муллы, стоят сильные личности. Выходцы из именитых семей понимают, что попасть в народный язык и сохраниться в нём нелегко. Говорят, что на возвышенной части деревни, именуемой Чебил, когда-то жили чуваши. Теперь от них осталось лишь это название. Сами они растворились в другой национальной среде, или переселились.
В XVIII веке кичкальнинцы были втянуты в лашманство (на заготовку корабельного леса). Толстенные дубы, стянутые по двадцать – тридцать брёвен, отправлялись в Чистополь, оттуда по Каме на сваи для фундамента новой столицы – Санкт-Петербурга. Говорят, если душа не лежит, то кровь тянет. Дубы из кичкальнинских лесов, лежавшие сваями на основании города, постоянно «звали» своих земляков. Жители нашей деревни, не желая создавать конкуренцию мишарам из Сергача в Москве, выбрали для поселения духовную столицу России. Сейчас в Питере проживает довольно много потомков-выходцев из Кичкальни. Среди них и мои тётушки Фатыма и Раиса с девичьей фамилией Галиуллины, со своими детьми и внуками. Некоторые кичкальнинцы переселились в Среднюю Азию и служат там во благо узбекской, киргизской, таджикской нациям, другие приумножили население Урала.
В начале ХХ века зажиточные жители деревни, уже почуявшие вкус денег от торговли, осознали, что деревянными домами в историю не войдёшь, наладили изготовление красного кирпича из местной глины. В результате прямо в центре Кичкальни появились две краснокаменные палаты. Одну построил Шакир-бай, другую, соперничая с ним, возвёл Шагит-бай.
Долгие годы в этих домах, у которых один хозяин был расстрелян, другой сослан, размещались правление колхоза, сельсовет, торговые организации. Новые каменные дома появились только в последние лет десять – пятнадцать. Дерево сейчас используют только для строительства бань, заборов или для растопки печи. Так что кичкальнинский народ тоже «перешагнул» в «каменный век».
Какие только районы не украшала собой трудолюбивая Кичкальня. В 1930 году она была включена во вновь созданный Билярский район, в 1935 году вошла в Тельманский, во времена хрущёвского волюнтаризма, в 1958 году вновь переходит в Билярский, а с 1962 года становится южной границей Нурлатского района. В общем, кидали Кичкальню, кто куда хотел, будто щепку в потоке бурлящих политических событий.
Трагические ветры ХХ века докатываются и до Кичкальни. Самые бравые парни деревни участвуют в Первой мировой войне, воюют против белочехов, против войск батьки Махно, привлекают их к грязному делу по подавлению национального движения так называемых «басмачей». Поскольку каждая деревня должна иметь своего героя, так и Кичкальня выдвинула из своей среды красного комиссара Зигангира Разяпова, всей душой верившего в идеалы Октября и отдавшего все силы ради его победы. Естественно, судьба его трагична: в результате предательства зажиточных односельчан он попал в руки белочехов и был ими расстрелян.
Во Второй мировой войне 115 мужчин из Кичкальни так и остались лежать в чужих землях. Почти в каждом доме одна потеря, в некоторых – две, три… Ради чего, ради какой счастливой жизни погибли эти люди, никто не знает, никто не может объяснить. Ещё одна особенность Кичкальни – её стремление к знаниям, к просвещению. Уже во второй половине ХIХ века аксакалы деревни съездили в Чистополь и привезли оттуда просвещённого муллу по фамилии Бикчурин. Этот духовный сан пустил в Кичкальне глубокие корни. Его потомки и в соседних деревнях вносят значительный вклад в обучение и просвещение населения. Вали-ага Бикчурин первым заложил фундамент светской школы в Кичкальне. В истории сохранилось имя булгарского хана Бикчуры, воевавшего против монголов. В наших краях и сейчас это имя встречается довольно часто. Например, журналиста Исхака Бикчуру учёные упоминают так же часто, как писатели имя Тукая. Известный татарский писатель М. Магдиев довольно подробно пишет об этой личности в своём научном исследовании о литературе начала ХХ века. Довольно много места отведено этому человеку и в повести Р. Батуллы «Тоньше волоса, острее ножа». Он изображён писателем развязным, бесцеремонным молодым человеком, частенько входящим в комнату Тукая подвыпившим. Короче, перед нами человек, растерявшийся, не сумевший определить свою жизненную стезю. Но как бы то ни было, это интеллигент, один из близких друзей Тукая. Непонимание реальной действительности, противоречивое восприятие мира приводят его к самоубийству.
Нариман Бикчурин, современный потомок этого рода, долгое время успешно справлялся с обязанностями директора школы, а затем – заведующего отделом образования Нурлатского района. Это был истинный интеллигент, всей душой преданный своему делу. Он запомнился нам, его ученикам, своей развитой русской речью, прекрасным знанием мировой истории и истории татарского народа. В то время я ещё не знал об Исхаке Бикчуре, поэтому не догадался, не успел расспросить о нём у Наримана Валиевича.
Как и все сёла, имеющие школы или медресе, являющиеся с давних пор центрами просвещения и лучами света для всех окрестных жителей, Кичкальня тянется к знаниям. Особенно сильна тяга к получению высшего образования. Здесь живут люди, устремлённые в будущее. Результат этого налицо: деревня одарила республику двумя докторами наук (филологических и медицинских), журналистами, членами правительства, руководителями высокого ранга, разными специалистами. Одних только председателей колхозов и совхозов вышло из Кичкальни около 25 человек. Галиуллин Асхат и Ахметвалиев Марат были руководителями сельского хозяйства Нижнекамского и Верхнеуслонского районов. Они и сейчас на ответственных должностях. Наверное, нет человека, который бы не слышал о знаменитом специалисте по сельскому хозяйству Фалисе Валиеве, который, окончив отделение татарского языка и литературы Казанского госуниверситета, долгие годы работал директором школы, руководителем колхоза, председателем совета Заинского района, много лет был депутатом Госсовета РТ. Этот кипучей энергии, подвижный, как ртуть, быстрый, как шаровая молния, человек оказал большую помощь своим землякам в решении многих проблем. Есть надежда, что ещё один выходец из Кичкальни, Рашит Вагапов, «новый бай», работавший когда-то на заводе «Оргсинтез» начальником производственного цеха, одним из первых понявший дух и выгоды перестройки, имеет теперь собственное дело, думается, также не оставит земляков без своей опеки. Не зря он носит имя и фамилию знаменитого татарского певца Рашита Вагапова: он тоже очень любит петь.
Даже в годы массового переселения из сёл в города в Кичкальне не убавилось ни число жителей, ни число домов. Рождаются и подрастают дети в достаточном количестве, чтобы содержать среднюю школу. Правда, в последние годы возникла одна неожиданная проблема: число холостых мужчин становится всё больше и больше. Девушки, окончив среднюю школу, уезжают в города, поступают в высшие учебные заведения, техникумы, в крайнем случае устраиваются на работу, но в село не возвращаются.
У парней же после школы – армия. После армии солдат, повесив через плечо свои армейские кирзухи, возвращается в родную деревню, к родителям. Это его семья, он как мужчина ответственен за них. Для женщин понятие домашнего очага имеет совсем иной смысл. Как бы она ни любила и ни почитала своих родителей, как бы безгранична ни была её благодарность им, в глубине сознания домашний очаг для неё – это её муж и собственные дети. Интересный получается оборот: в стране по-прежнему число женщин намного превышает число мужчин (женщины живут лет на восемь-десять дольше, чем мужчины), а Кичкальня переполнена холостяками, не знающими, куда себя деть, как убить время и, спасаясь от одиночества, кучкующимися у магазина. Это тоже своеобразная трагедия. Думаю, что республиканские социологи должны исследовать, оценить это явление, дать молодым квалифицированные советы и обязательно подсказать пути исправления этого недопустимого противоестественного положения.
Обычно воспоминания об ушедшем детстве, ранней юности начинаются именно с тоски по месту, где ты родился. Как и все мои сверстники, я вырос в полнейшем убеждении, что вся красота мира сосредоточена в нашем селе, самые яркие, самые сочные краски впитались в наши речки, в цветы на наших лугах.
По утрам, нестерпимо бередя душу, заливаются птицы, особенно соловьи. Хвалёный античный хор не идёт ни в какое сравнение с этой необыкновенной гармонией звуков. Чистое сердце, ещё не разбитое любовными или иными страстями, бьётся так, что готово выпрыгнуть из груди, и стук его сливается с голосами природы. Вечером небо Кичкальни расцвечивается алмазно-жемчужными кораллами. Дремучий лес бросает на деревню зловещую тень, и от смутного понимания невозможности познать весь этот окружающий мир глубокая печаль охватывает душу. Величие природы убеждает: жизнь – вечна. Даже когда небо заволакивают огромные, как перина, облака, можно найти свою звезду…
На улицах, дворах, возле домов, около надворных построек будто расстелен шикарный иранский ковёр, – всё покрыто густой, ярко-зелёной с различными оттенками травой. Не тяготит даже осенне-весенняя слякоть, трава «слизывает» с ног всю грязь. На прекрасной душистой траве, как дети, резвятся домашние животные, мешается под ногами чёрный, как арабчонок, щенок Тузик, хозяин двора – петух с пёстрым, как платья чувашских женщин, оперением, важно расхаживая по двору, кличет своих курочек.
Такой была деревня моего детства. Теперь её уж нет. Я не грущу по приземистым избушкам с соломенными крышами. То, что выросло не знающее меня, новое поколение, то, что школа в деревне большая, кирпичная, двухэтажная, много и других домов из кирпича, – это естественно. Жизнь меняется к лучшему. Вон мой младший брат, агроном Ахат, сетовал-сетовал, что-де все сбежали в город, бросив его здесь, как самого младшего, родителей опекать, да отгрохал себе из белого и красного кирпича прекрасный коттедж. Барская каменная палата по сравнению с его домом выглядит как жалкая хибарка. Город Ахата не прельщает, на аркане не затянешь. Живёт в своё удовольствие, моется и парится в собственной жарко натопленной бане берёзовым веником, ест свой экологически чистый хлеб, куриные окорочка своего производства, растит троих детей. Единственное, что его сейчас волнует, то, что дети, скорее всего, уедут в Казань учиться. Хоть бы младшего здесь оставить.
