Светлана Владимировна Моторина
Травля: со взрослыми согласовано. 40 реальных историй школьной травли
Это второе письмо я все же подписала, хотя у меня его вырывали из рук чуть ли не силой. После этого защитница угнетенных педагогов два дня звонила мне, чтобы пафосно спросить: зачем я подписала письмо, если я такая ……, и вообще не пойти ли нам в частную школу, раз в этой все так не нравится? Затем пошла грызня в чате, во время которой было совершенно бессмысленно восстанавливать хронологию событий и напоминать, что мы не требовали выгонять из школы особенного мальчика и не третировали учителя, а всего лишь три раза пообщались. Нас с мужем не слышали: к тому моменту родители всего класса были должным образом настроены. Из десяти человек, подписавших первое письмо, только четверо остались при своем мнении. Остальные, видимо, не выдержали нажима и побежали к учителю каяться в том, что я ввела их в заблуждение и силой ораторского искусства убедила подписать. Напомню, что идея собраться у школьного двора и составить первое письмо мне не принадлежала. Во всей этой истории моей единственной ошибкой было участие в дискуссиях «Ёшкиного» чата (если матерную перепалку можно назвать дискуссией). Родителям, оставшимся в меньшинстве, никогда нельзя реагировать на нападки в чате: разговор должен идти либо при личной встрече, либо никак.
Так ситуация, в которой изначально участвовали несколько родителей, благодаря директору и манипуляции учителя переросла в конфликт с острыми обсуждениями, в котором участвовал уже весь класс. Он раскололся на враждебные группы. Четыре человека были убеждены, что в первом письме ничего страшного не было. Тем более что в итоге Роза Марковна написала-таки ответ, в котором проблемы не отрицались: она сообщала, что абьюзер получает медикаментозное лечение, что с ним занимается психолог, что с его родителями дополнительно поработали. Из продленки ребенка убрали – в общем, отреагировали. Однако это уже никого из родителей не интересовало: они видели проблему в другом. 22 разъяренных человека орали до хрипоты: «Забирайте своих детей на домашнее обучение!», «Наш тоже с Вовочкой дрался, а теперь – нет!», «Решайте конфликты локально!» (а мы так и хотели, учитель сама направила нас к администрации), «Нечего высовываться, всех все устраивает!», «Это вас в ваших Америках научили?», «Уйдет Марьиванна – дадут училку хуже!», «Ату их, ату!!!». Никого, НИКОГО из 22 настроенных против нашей семьи человек не возмутил тот факт, что Марьиванна образовала коалицию по борьбе с теми, кто посмел иметь свое мнение. При этом директор школы была не в курсе ее планов увольнения – то есть это была несомненная манипуляция. И вранье про террор, устроенный нами. Ну и главное, факт обсуждения чужих детей и их родителей. На это тоже звучали советы в духе: не-нравится-валите-в свои-заграницы и отстаньте-от-несчастной-учительницы.
Я посчитала: в нашем классе учились 26 человек, 22 – это 85% из них. Осталось еще одного родителя припугнуть «группой риска», и будет 86%, которых все устраивает. А остальные могут валить! Интересная параллель: в тот момент как раз 86% населения нашей страны тоже были всем довольны. Я поняла: что-то доказывать бесполезно, однако отправила директору младшего блока электронное письмо. Я писала, что ситуация, где все перевернули с ног на голову и многое переврали, меня не устраивает. В первую очередь потому, что все эти недовольные 22 родителя теперь настроят своих детей против Ярослава. И если в первом классе мы страдали от одного абьюзера, то во втором можем получить уже коллективную травлю. Я просила о встрече втроем с директором и учителем, так как после рыданий на груди у лояльных родителей Марьиванна очень много всем рассказала о нас, но ни разу не пообщалась с нами. Ответа не последовало. Тогда муж пошел поговорить по-мужски с директором всего образовательного центра. Тот долго слушать не стал, признался, что младший блок представляет собой серпентарий и он им занимается мало, потому что рейтинги школе делают средние и старшие классы. Но дал слово, что разберется и с сентября наш сын будет себя чувствовать комфортно.
В июле, во время каникул, мы попали на день рождения одного из тех немногих мальчиков, кто еще дружил с Ярославом. Там был и Вовочка. Во время чаепития он делал из бумажек и фантиков комочки, склеивал их слюной и через весь стол кидал в Ярослава. Подбежала мама именинника, сделала замечание. Стоило ей отойти, как бумажки полетели снова. Тогда к Вовочке подсела его собственная мама, пунцовая, надеюсь, от стыда. Мы пробыли еще минут пять для приличия и ушли.
Наступил сентябрь, а обещанного комфорта мы не чувствовали. Как я и предполагала, травля стала коллективной. Вокруг особенного мальчика, который, кстати, по словам директора, в интеллектуальном плане был совершенно нормальным и имел проблемы только поведенческого характера, собралась группа хулиганов. Они не были плохими: обычные ребята, которые играют в футбол, ходят на борьбу, могут выкинуть матерное словечко. Как большинство обычных мальчиков, особенно в нашей российской ментальности, они с самого детства стремятся показать себя «мужиками». Ярослав – с кудряшками и огромными голубыми глазами, тонкий и высокий, очень далекий от драк и способный поддержать беседу только о Моцарте, Мунке и своей фантазийной стране Игрушляндии – этим мальчикам не нравился. Моего сына всегда любили взрослые, называли его «Маленьким принцем», как я написала в начале. А среди спортивных агрессивных детей он с трудом находил себе место. Его каждый день называли «девочкой», постоянно шпыняли и смеялись над любым сказанным им словом. Он всегда приходил в школу за сорок минут до начала уроков, и если в это время в классе был кто-то из мальчиков, для Ярослава начинался ад. Он с восьми утра ждал, когда же кончится день. Из всех мальчиков класса только трое его не трогали и поддерживали с ним хорошие отношения.
В конце ноября Ярослав признался, что в школе ему стало невыносимо. Он сказал так: «Если тюрьма – это место, где тебя держат силком и из которого хочется вырваться, значит, школа – тюрьма». Папа учил его драться, давать сдачи. Теоретически Ярослав мог бы это делать, он сильный: в тот период наш мальчик занимался теннисом и конным спортом, справлялся со здоровенным конем. Но вступить в борьбу с человеком для него было немыслимо. Он походил какое-то время на борьбу, но вскоре тренер посоветовал нам забрать сына: Ярослав прекрасно выполнял все спортивные нормативы, но как только дело доходило до спарринга, он замирал. В нем совершенно не было природной злости. Тогда мы стали учить его давать обидчикам словесный отпор, говорили, что своим страхом он еще больше провоцирует ребят на травлю. Все зря: у нас был слишком серьезный конкурент, Марьиванна. Ярослав как мантру повторял: «А Марьиванна говорит, что нельзя давать сдачи. Она говорит, что, если меня кто-то обижает, я должен просто уходить или звать ее». Но почти все нападки на сына происходили за ее спиной или в ее отсутствие: не дозовешься. Мы пытались донести до Ярослава: то, что с ним происходит, недопустимо, это травля. Он нас не слышал, верил только учительнице, которая твердила, что все нормально, дети так играют. Еще она говорила: «Ярослав, зачем ты защищаешь девочек? У них свои проблемы, у тебя свои. Пусть они сами разбираются, а ты отойди в сторону».
Мы показали сыну фильм «Чучело». Когда он кончился, Ярослав еще долго сидел молча и плакал. Потом выдавил: «Очень похоже на наш класс. А я-то как раз Чучело и есть».
На следующий день мы с мужем сидели в кабинете директора младшей школы и просили перевести сына в другой класс. Я была беременна, оставалось две недели до родов, видимо, поэтому Роза Марковна была с нами тактична. Сказала, что перевод невозможен, мест нет. Как и раньше, обещала во всем разобраться. Отметила, что и мы со своей стороны подливаем масла в огонь: слишком остро относимся к школе, допрашиваем ребенка каждый день, вот он и воспринимает детские игры не совсем адекватно. А учительница у нас замечательная: вон как в прошлом году ее большинство поддержало!
Марьиванна, надо сказать, с нами весь второй класс не общалась. Нашим «связным» стала моя мама – она до пенсии работала в школе и теперь пыталась найти контакт с, так сказать, коллегой. Мама осторожно рассказывала Марьиванне о состоянии Ярослава и просила помощи. Учительница в ответ твердила, что все преувеличено, дети играют, а она вряд ли поможет, ведь воспитание идет из дома. При каждой встрече она повторяла, какие мы с мужем ужасные (хотя что может быть глупее: говорить матери о никудышности ее дочери и зятя!). Но что сама Марьиванна делала в моменты травли? Нет, она ее не подогревала. Но она ее допускала – либо своим отсутствием, либо склоненной над тетрадями головой. Когда все уже просто бросалось в глаза, она бежала к месту конфликта с криком: «Не трогайте Ярослава. Оставьте его в покое!» – тем самым еще больше выделяя тот факт, что травля есть и ребенок нуждается в защите. Никто не проводил работы по сплочению коллектива, никто не объяснял классу, что подобные вещи недопустимы.
Обещания директора выполнены не были, ситуация ухудшалась. Ярослав стал очень нервным, появились тики. Весь второй класс наш мальчик болел: неделю учился, две сидел дома – так протестовал его организм. Весной к травле присоединились все девочки класса. И та, которую Ярослав защищал, и та, чья мама Оксана была самым верным моим союзником. Не стоит обвинять этих детей: все откликнулись на зов: «Ату его!» Они называли Ярослава придурком, странным, а когда мамы спрашивали – почему, объяснений не находилось. Просто так считали все.
В мае произошли события, которые переполнили чашу нашего терпения. Однажды Ярослав пришел из школы в слезах. Рассказал, что над ним снова издевались: заталкивали в женский туалет; ну, к этому он уже был почти привычен. А потом позвали к дереву, сказали, что там есть цветок, его надо понюхать. Наш маленький принц пошел и понюхал. Это были птичьи экскременты. Услышав это, моя мама позвонила Марьиванне. Та устало сообщила, что ничего сделать не может. Однако на следующий день она провела в классе разбор ситуации, после чего объявила, что дети так играли, а Ярославу все показалось. Сын так и сказал: «Мама, мне все объяснили. Оказывается, я неправильно понял. Это они так играли. И еще учительница меня отругала за то, что я все дома рассказал, расстроил маму и бабушку». Мой ребенок чувствовал себя кругом виноватым: и понял все не так, да еще и разволновал родных.
Тут я не выдержала и закричала, что это вранье, которому нельзя верить. Он никого не расстроил, это они нас всех расстроили. И рассказывать надо, и это никакая не игра. Он слушал, а потом произнес: «Лучше бы меня вообще не было. Все проблемы из-за меня».
Эти слова прозвучали как набат. Муж пошел к директору центра, потребовал перевода в другой класс. Место тут же нашлось. Как мы позже выяснили, перевод в ситуациях буллинга не приветствуется, так как это минус учителю, а значит, минус рейтинговой школе.
На следующий день я пошла знакомиться с новой учительницей и оказалась первой, кто сообщил ей о переводе. Роза Марковна настолько не верила в возможность перевода, что даже после решения руководства ничего ей не сказала. Учительница смотрела на меня огромными от испуга глазами: наша фамилия была на слуху, о нашем терроре и мучениях Марьиванны в школе ходили легенды. Я понимаю этого педагога: она была уверена, что через месяц учебы мы начнем писать кляузы, скандалить и настраивать против нее родителей. С трудом я уговорила ее посмотреть на Ярослава и вскоре привела сына.
Он страшно боялся, категорически не хотел никуда переходить и был уверен, что в новом классе начнется то же самое. Вторая учительница перекинулась с моим сыном парой слов, а когда он вышел, сочувственно сказала мне: «Боже, какой травмированный ребенок. Конечно, я его возьму, его спасать надо».
У нас началась новая жизнь. Летом мы отправили Ярослава в лагерь в Америку, где он оказался единственным иностранцем из 400 человек. Мы хотели доказать ему, что он не плохой и не странный, что он запросто войдет в новый коллектив даже в другой стране. И он справился. Эта поездка дала сыну уверенность в себе. Также он занимался с психологом, мы вместе читали сказки, «отрабатывающие» школьные конфликты. А главное, уже в первую неделю сентября он понял, что существуют совершенно другие учителя и другие отношения между одноклассниками и у него все будет хорошо.
В его новом классе были четкие правила, и они выполнялись. Учительница была строгой, но даже в самых сложных ситуациях она никогда не говорила: «Я ничего не могу сделать». А еще с самого первого дня она настроила всех мальчиков класса (а это были в основном довольно крупные девятилетки), чтобы они вставали стеной за Ярослава, если увидят хоть малейший намек на его травлю. И они это делали. На совместных обедах и прогулках учительница всегда следила за нашим бывшим классом и пресекала любые попытки стычек. Через месяц она призналась мне, что после наблюдений за нашими бывшими одноклассниками ей многое стало понятно, и многое, да почти все, преподносилось администрацией школы совершенно не так, как было на самом деле. Интервью с этим педагогом, открывшим нашему сыну новый мир отношений, есть в этой книге. Надо сказать, кроме нее ни один учитель на это не пошел и не отозвался на мой пост в социальных сетях.
Уже в начале третьего класса Ярослав полностью восстановился. Травля сошла на нет, а если абьюзер из прежнего класса и пытался в своей обычной манере крикнуть что-то обидное, Ярослава это уже не задевало. Он чувствовал поддержку ребят и новой учительницы, перестал быть скрюченным затравленным зверьком. Он стал смеяться и шутить как раньше, выпрямился, почувствовал себя свободно, снова принялся рисовать, сочинять. Его картины стали ярче, музыка веселее, стихи – жизнеутверждающими. Я же долго не могла привыкнуть к тому, что с учителем можно общаться, а мои звонки не воспринимаются как террор. Более того, в большинстве случаев учительница звонила мне сама, чтобы обсудить, как проходит адаптация моего сына.
Ну а школа… Бывшая учительница, родители, директор младшей школы остались при своем мнении. В том классе травля перекинулась на других детей. Оксана, о которой я писала, только к октябрю третьего класса с большим трудом смогла перевести свою дочку в другой коллектив – и этой истории в моей книге посвящена отдельная глава. 85% родителей бывшего класса до сих пор уверены, что отделались от семьи террористов, что к учительнице не надо лезть, вообще не надо делать ничего, что может всколыхнуть ее нервную систему. Доходило до смешного. Когда возникла проблема с учителем ритмики, которая откровенно издевалась над всем классом, родители сначала хотели пойти к директору с просьбой о замене. Но вспомнили, как семейство Моториных чуть не убило своим терроризмом учительницу, и решили не ходить: ведь это опять могло расстроить Марьиванну. А дети пусть потерпят.
Когда дети закончили младшую школу, родительский коллектив прежнего класса написал Марьиванне огромное благодарственное письмо: это была идея все той же небольшой группы приближенных. Сейчас оно опубликовано на сайте школы. Говорят, отдавая ребенка в первый класс, надо «идти на учителя». Чтобы найти его, изучают отзывы. Так вот, Марьиванну отрекомендует 85% нашего бывшего класса, потому что в нашем менталитете ценятся академические успехи, но никак не межличностные отношения. А еще у нас слабость и уязвимость – синоним дефективности. Одна из моих героинь описала в соцсетях историю травли своей дочки в престижной гимназии, где преподавал «традиционный советский учитель». Очень забавно было потом читать комментарии: сначала в них преобладали слова поддержки, но в какой-то момент появились родители бывших одноклассников с репликами типа: «Наконец-то мы избавились от девочки, тыкающей всех циркулем». Им не интересно, почему ребенок вдруг начал тыкать циркулем, и никто из них не связывает уход девочки из класса с полным провалом работы педагога. Я уже предвкушаю реакцию родителей из нашего прежнего класса на мою книгу: «Какова наглость! Сначала затравила учителя, а теперь написала книгу про травлю!»
Еще два ребенка хотели уйти из нашего бывшего класса, но им не дали. Обе мамы признались мне, что боятся решительных мер и не смогут выдержать прессинг, который испытали мы с мужем. «Дотерпим до конца четвертого класса, а потом поступим в первую попавшуюся среднюю школу, лишь бы там не было какого-нибудь хулигана и его банды», – говорили они. Что же, это их выбор. Уходить первому относительно легко, а следующим – сложнее: это уже наверняка скажется на рейтинге школы. Очень рада, что наша семья была первой, хоть и получила больше всех оплеух. Я часто слышу про себя, что «мне вечно больше всех надо». После истории с моим сыном я воспринимаю это как комплимент. Только родители, которым «вечно все надо», способны спасти своих детей.
Советы
Что я советую родителям как «бывалый»?
Часто ко мне именно так и обращаются родители: «Как бывалый, прошедший через все это, посоветуйте». Конечно, я не буду давать советы после каждой из сорока историй. Но историю своего сына я специально описала детально, чтобы было понятно: где шаги были верными, а где – нет. Теперь, рефлексируя над этим опытом, я могу сказать, как надо и как не надо поступать.
1. Выбор школы
Травли можно избежать, правильно выбрав учебное заведение. В идеале всем детям следует поступать в авторскую школу, типа Summerhill в Англии или «Апельсин» Димы Зицера. Но лишь очень небольшая часть жителей нашей страны может это себе позволить. Поэтому поговорим о реальных вариантах.
Когда Ярослава начали травить, я чувствовала себя виноватой, потому что сама отдала его в «рейтинговую» школу. Однако «грызла» я себя зря.
Да, теперь я точно знаю, что не стоит гнаться за престижной школой. Знания она, может, и даст, но от психотравмы не спасет. Причем психотравма еще и помешает получить знания, даже если в этой школе великолепно преподают предметы.
С другой стороны, в районе, где мы жили, школы в пешей доступности были ну совсем никчемными. Я присматривалась к ним, еще когда возила гулять Ярослава в коляске. Я видела, что происходит на площадках, слышала, о чем беседуют дети и что говорят им учителя на школьном дворе, – и все это мне совершенно не нравилось. Там были ситуации травли прямо у школьных ворот, равнодушные к детям педагоги и орущие учителя. Я видела совсем маленьких, но уже озлобленных детей. Стало понятно, что школы поблизости не подходят. А раз уж ребенка все равно придется возить на уроки на машине, то почему бы не поступить в ту самую «рейтинговую» школу, которая находилась в 15 минутах езды от дома. Там я тоже прогулялась с коляской и обнаружила, что разница весьма ощутимая: начальная школа здесь располагалась в отдельном здании, на площадке и во дворе никто праздно не шатался, не курил, не плевался. Детей приводили и забирали родители.
Но у хороших школ (не только государственных, но и частных) есть огромный недостаток: для них очень важен рейтинг, здесь не станут делать того, что может его снизить. Здесь директору проще закрыть глаза на проблему, чем признать ее. Поэтому он не станет проводить проверку профессиональной пригодности учителя и признавать неутешительные результаты этой проверки: ведь репутация школы пострадает, ее рейтинг может упасть.
Но иногда престижная школа – единственный шанс для ребенка не попасть в дурное окружение. Если это ваш случай, не корите себя, ведь вы желаете своему сыну или дочери лучшего. И потом, как уже понятно из нашей истории, даже в школе с не слишком добросовестным директором есть учителя от бога.
2. Выбор учителя
Вот это действительно важный момент, особенно для начальной школы. Как найти хорошего учителя? Чаще всего родители собирают отзывы в соцсетях, и здесь кроется ловушка. Об учителе, допустившем травлю нашего сына, большинство родителей отзывались восторженно. Но это большинство составляли родители, уверенные, что ребенок с детства должен учиться терпеть. Помните историю с ритмикой? Совпадет мировоззрение у вас и у родителей, оставивших отзывы? Если эти люди вам хорошо знакомы, если они ваши единомышленники, то совпадет. Но очень часто вы не знаете о них ничего, а их, возможно, устраивает, когда на их детей орут в воспитательных целях. Может, они и сами не прочь поорать. Может, они спокойно относятся к обесценивающим фразам типа: «А голову ты дома не забыл?», «Выйди и зайди нормально», «Сколько можно повторять? Вынь бананы из ушей». Но ведь все это – показатели учительской беспомощности и непрофессионализма.
Выход один – еще до начала занятий знакомиться с учителями и установить контакт с ними. Я довольно хорошо разбираюсь в людях, и то, что Марьиванна – не совсем мой человек, поняла на первой встрече. Я жалею, что не послушала тогда свою интуицию, а надо было просто пойти к директору образовательного комплекса и попроситься в другой класс. Если у вас есть возможность пообщаться с учителями и выбрать того, кому вы можете доверить формирование у вашего ребенка представлений об отношениях, о мире, – делайте это обязательно!
3. Бдительность
Проявлять бдительность – не значит быть параноиком. Первые сигналы о том, что методы учителя не создают атмосферу безопасности, необходимую ребенку в первом классе, появились в нашем случае довольно быстро. О том, что в классе есть агрессор, мы узнали в самом начале учебного года. Я помню, что тогда подумала: «Наш учитель – лучший в школе, надо ему довериться». А когда читала в чате «крики» про Вовочку, не придала им значения: ведь Ярослав поначалу не страдал, «моя хата с краю». Я дико недовольна собой из-за этого.
Конечно, надо было узнать подробно о Вовочке, расспросить сына об обстановке в классе. Тогда бы я поняла, что уже осенью первого учебного года атмосфера стала нездоровой. Затем из разговора с учителем я бы узнала, что она не видит проблемы и ничего с этим не делает. Собственно, после этого надо было срочно переходить в другой класс. Тогда я снова не доверилась интуиции, но вас призываю быть бдительными всегда.
Если вас хоть что-то смущает, пробуйте детально разобраться в ситуации. Даже если она пока не затрагивает вашего ребенка. Первое время хотя бы изредка встречайтесь с учителем. Если, как в нашем случае, вы услышите, что это неприемлемо, что вы отвлекаете педагога от учебного процесса, немедленно бегите из этого класса! Вы имеете полное право общаться с учителями. Вряд ли я открою вам тайну, но работа с родителями входит в обязанности педагогов, за это им начисляют зарплату. Да, платят мало, и это возмутительно, но человек сделал свой выбор, когда пошел работать в школу.
4. Только один шанс
В течение двух лет мы несколько раз ходили к директору начальной школы и два раза – к директору всего образовательного комплекса. Каждое наше посещение заканчивалось обещанием начальства исправить ситуацию и «взять все под контроль». Я верила этим взрослым авторитетным людям, и зря: ничего не менялось.
Поэтому вот мой совет: давайте наделенным властью людям только один шанс. Если вам пообещали все исправить, но не исправили, то следующим вашим шагом должна быть решительная мера: перевод в другой класс, в другую школу, вызов медиатора или привлечение регионального ведомства, отвечающего за образование. Проверено на себе: если обещают, но не выполняют, значит, так будет и дальше.
5. Самостоятельная борьба
Не вовлекайте в вашу проблему других родителей. В нашем случае мамы из класса писали мне о вопиющих условиях, в которых учится мой сын, а потом некоторые из них меня же обвинили в том, что я всех «баламутила». Поэтому если о травле вашего ребенка вы узнали от других родителей, то просто задайте им вопросы, которые у вас появятся, поблагодарите, а дальше занимайтесь своей проблемой сами.
Не собирайтесь в коалиции. Меня пригласили на собрание по поводу мальчика-агрессора. Это была не моя идея, но затем всем стало выгодно выставить инициаторами нашу семью. Вы не можете быть уверенными в том, пойдут ли другие родители с вами до конца. Нет, я-то как раз уверена, что не пойдут, скорее всего, предадут. А вы сами – идите! И если на первых встречах видите, что ни у учителя, ни у директора вы не находите понимания, то сразу принимайте решительные меры, о которых я писала выше. Словом, вовлекайте в проблему учителя, директора, эксперта, медиатора, юриста, департамент образования, но только не других родителей.
Уверена, что могут быть исключения. Например, когда вы вместе с несколькими друзьями-единомышленниками отдали своих детей в один класс. С ними наверняка объединиться можно. Во всех иных случаях готовьтесь к самостоятельной борьбе.
6. Школьный чат – под запретом
Это правило логично выходит из предыдущего, но я вынесла его отдельно. Про школьные чаты создан уже миллион анекдотов и мемов. Обычно родители соглашаются следовать правилам, о чем в чате можно писать, о чем нет, но потом эти правила почти всегда нарушают. Вы должны помнить о своем личном правиле: если у вашего ребенка появились проблемы, особенно травля, никогда не обсуждайте подробности в чате. Мне очень жаль, что я пыталась в чате защищать своего ребенка. Я не инициировала эти обсуждения, меня в них вовлекали. А нужно было воздержаться. Чат – не трибуна для отстаивания интересов вашего ребенка, потому что вас никто не услышит, диалога не получится, начнется холивар.
7. Письма
До сих пор я перечисляла ошибки, но кое-что мы сделали правильно. Например, написали первое письмо. Сейчас я думаю, что его надо было составлять от имени только нашей семьи. Но тогда я не могла даже предположить, что бóльшая часть из десятка возмущенных родителей впоследствии отрекутся от своих слов, а нашу семью обвинят в революционных настроениях.
Прочитав мою историю, вы могли решить, что письма в нашем случае были бесполезны. Я так не думаю: все-таки безобразия необходимо фиксировать официально. И не будь того письма, нас вряд ли перевели бы в другой класс. Когда вы перейдете к решительным мерам, вам понадобятся доказательства того, что вы обращались к администрации.
Ну и конечно, если (не дай бог) ребенок получит физические травмы, это надо зафиксировать обязательно: сфотографировать, получить медицинское заключение и обратиться в полицию. Это уже уровень решительных мер.
8. Борьба до конца
Я жалею, что долго тянула с переводом сына: издевательства над моим ребенком могли закончиться гораздо раньше. Поэтому гоните от себя мысли: «Дотерпим до конца года – младших классов – школы» или «Если я предприму решительные шаги, это пагубно отразится на ребенке». Он уже пострадал, и каждый день, проведенный в травле, имеет для него значение. Боритесь решительно и идите до конца – тогда ваш ребенок поверит, что вы за него, узнает, что такое поддержка семьи.
Отдельно надо сказать, что ребенок может бояться перевода в другой класс или школу. А если в новом коллективе все будет по-старому? Он может думать, что дело в нем, даже если вы каждый день говорите ему обратное. И ваша задача – переубедить его любой ценой. Не слушает вас – подключите хорошего психолога: часто дети слушают советы чужих взрослых лучше, чем наши.
9. Работа над самооценкой
Когда все уже будет позади, останется травма. Обычно травля очень снижает самооценку ребенка, и после того, как вы вытащите его из болезнетворной среды, травму нужно будет «проработать», а самооценку – поднять. Это сделает психолог, но и вы попробуйте найти какие-то «активности», где ребенок сможет увидеть, что причина травли была не в нем. Это может быть секция, кружок, клуб, только убедитесь, что там безопасно.
Мы отправили Ярослава в американский лагерь, потому что были уверены: там не допустят травили. Почему? Да просто потому, что я хорошо знаю, как устроены американские лагеря, я в них работала. К тому же сын знал английский язык. Потому мне было очень легко доказать Ярославу его «нормальность»: «Смотри, там тоже был новый коллектив, и все, кроме тебя, – американцы. Но тебя приняли и не травили». Это дало колоссальный результат.
10. Найдите для себя поддержку
Выше я писала о том, что не стоит вовлекать в свою борьбу других родителей из класса. А вот единомышленников вам искать необходимо. Огромное количество взрослых людей (учителя, директор, родители) будут доказывать вам, что вы неправы. Вы можете засомневаться, поддаться газлайтингу и согласиться с ними.
Чтобы этого не произошло, вам нужна поддержка, люди, которые подтвердят, что вы – не «истеричный, тревожный» родитель и что защищать ребенка – нормально. Пишите о вашей истории в социальных сетях. Вступайте в группы – их много: например, в Facebook это «Буллинг» и «Стоп буллинг». Пишите там свою историю. По комментариям вы быстро поймете, допустима ли описываемая вами ситуация или это все-таки травля. Я писала на своей странице в Facebook – правда, принялась это делать, когда Ярослав уже заканчивал второй класс: просто не хотела оставлять пятно на репутации школы. Но когда начала писать, то убедилась, что поступаю правильно. А еще я увидела, как много историй, подобных моей.
История Элины Гаджиевой,
2018–2019 годы (13–14 лет), г. Баку
Рассказывает мама Севиль, 32 года
Имена сохранены
– Какой была Элина?
– Очень живой, радостной: обычный ребенок. Именно ребенок с детскими мыслями. Она не успела повзрослеть. Первое время Элина любила учиться, а в конце последнего года как-то сломалась. Говорила, что поднимает на уроке руку, отвечает – и ее сажают с двойкой или тройкой, а потом одноклассник отвечает то же самое – и ему ставят четыре. В школе, где случилась трагедия, она проучилась почти два года.
– Как она попала в эту школу?
– С первого по третий класс она училась в школе № 49. Потом там оставили обучение только на азербайджанском языке, а русскоязычных перевели в школу № 203. Там Элина училась до шестого класса. Школа была хорошая, никаких претензий. У моей сестры есть две дочери, они втроем – Элина и мои племянницы – с рождения росли в одном доме. Так вот, с одной из своих кузин, Дианой, Элина попала в 203-й школе в один класс, и мы все были рады, что дети вместе. Но потом сестре пришлось перевести своих детей в другую школу. У меня тоже произошли перемены: с отцом Элины мы расстались, я снова вышла замуж, и в семье появилось двое маленьких детей. Новой семьей мы стали жить в другом районе, а оттуда до 203-й школы добираться очень неудобно. В общем, все эти обстоятельства заставили нас снова поменять школу, и седьмой класс дочка начала в школе № 162. Там, где уже училась Диана.