Светлана Сергеевна Лыжина
Драконий пир

Турецкие брови, успевшие вернуться на прежнее место, опять сдвинулись вверх.

– Но почему? – не отставал Влад, поэтому Караджа-бей оказался вынужден пояснить юному глупцу:

– Великий султан не приказывал мне воевать с Юнусом. Он приказал лишь помочь тебе получить трон твоего отца. Я в точности исполнил повеление своего повелителя и больше ничего не должен.

Влад плохо помнил, как прошло оставшееся время пира. Говорить с Караджой-беем было не о чем, а другие турецкие военачальники, сидевшие рядом и слышавшие разговор, словно в насмешку надавали юному румынскому князю разных советов, как сразиться с Яношем Гуньяди, когда венгерское войско придёт.

«Они разве не понимают, что у меня нет воинов? – думал Влад. – Та дружина, которая есть, разбежится по домам при первом же слухе о том, что Янош идёт».

Из лагеря юный румынский князь возвращался с понурой головой. Теперь стало совершенно ясно, что месть в ближайшее время не осуществится. Владу ничего не оставалось – только бежать из Румынии.

После духоты шатра осенний ветер казался ещё более холодным. С севера, с гор, наползало стадо тяжелых туч. «Может, из них и повалит первый снег? – спрашивал себя юный правитель. – Может, не стоило уверять турецких военачальников, что снег мы увидим лишь через неделю? Нет, всё правильно. Для снега слишком рано».

Кони Влада, Войко и остальных Владовых слуг мерно вышагивали по дороге, которой ещё месяц назад здесь не было. Её проложили турки, точнее, вытоптали. Обустраивая свою стоянку, они сновали туда-сюда, и вот поглядите – почти такой же широкий тракт, как те, что существовали испокон веку и соединяли Тырговиште с соседними городами. «И почему султановы военачальники так боятся Яноша Гуньяди? Если б не этот страх…» – думал Влад.

– Послушай, Войко, – с напускной весёлостью произнёс юный румынский князь, – а может, и нам с тобой отправиться в турецкие земли вслед за Караджой-беем?

– Караджа-бей спросит тебя, зачем ты едешь с ним, – слуга покачал головой. – И что ты ответишь? Надо будет найти достойную причину. Достойную, – повторил он. – А разве она есть?

– Я скажу, что хочу отвезти султану дань за этот год, – всё так же весело ответил Влад. – Тогда Караджа-бей не посмеет препятствовать моему возвращению в Турцию. Я приеду ко двору, вручу дань, а если к тому времени мой трон окажется захвачен Владиславом, то останется только руками развести. Ах, как же это вышло!

Девятнадцатилетний юнец натужно рассмеялся, представляя, как будет разыгрывать перед султаном простака, а вот Войко, кажется, испугался. Судя по всему, серб не хотел возвращаться в Турцию. Наверное, не хотел оттого, что здесь он являлся слугой, а в турецких землях снова стал бы слугой-рабом. Такое никому не понравится.

Войко ещё минуту назад полагал, что возвращение в Турцию для господина невозможно, но выплата дани, пусть даже в этом году её никто не ждал, и впрямь могла стать хорошим предлогом.

– Не езди, господин, – взмолился серб.

– Почему? – теперь уже недовольно спросил Влад и продолжал: – Я что, должен ждать, пока Гуньяди появится здесь со своим войском и снова посадит Владислава на трон? Не-ет, я предпочитаю убраться восвояси, пока не поздно! В прошлый раз Гуньяди не пожалел даже моего брата. Думаешь, я останусь жив?

Войко замолчал, но всем своим видом выражал несогласие, поэтому господин решил продолжить разговор:

– Куда мне ехать, как не в Турцию? Может, в Молдавию? Но ты же знаешь, что там сейчас стоит войско, которое подчиняется Яношу.

– В Молдавии сейчас правит твой дядя, – робко возразил Войко. – Он не даст воинам Яноша схватить тебя.

– Не даст? – усомнился Влад. – Я для молдавского государя никто. Он только по названию мой дядя, а так мы даже ни разу не виделись. К тому же ты ведь помнишь, что я отправил ему письмо две недели назад, а он не ответил. Думаешь, если я приеду, он будет считать меня за родственника?

– Кто знает…

– Нет, – покачал головой Влад. – Я думаю, он потому и не ответил, что боится иметь со мной дело. Воины Яноша находится в Молдавии не просто так. На них держится трон моего дяди. Точно так же, как мой трон держится на турецких воинах. Дядя полностью зависит от Яноша и к тому же женат на его сестре. Нет, я в Молдавию не поеду. В Турции меня примут радушнее. И лучше ехать туда сейчас, вместе с многочисленными попутчиками, которые станут мне ещё и охраной. К тому же в Турцию рука Яноша точно не дотянется.

– Султан Мурат будет недоволен, когда поймёт, что ты приехал не только для того, чтобы привезти дань, – снова принялся возражать серб.

– И всё же пять тысяч золотых его задобрят, – усмехнулся Влад.

– Должно быть, ты надеешься снова получить от султана войско?

– Скажешь, я глупец?

– Султан не даст тебе войско. Господин, подумай. Мурат только что воевал. Он ещё не скоро накопит денег для следующей большой войны. А вдруг он захочет сначала пойти в Азию и воевать с тамошними беями и эмирами?

– Я подожду. – Теперь юный румынский князь сделался угрюмым.

– Ты будешь ждать пять лет… или десять.

– Лучше ждать десять лет, чем разделить судьбу моего отца и старшего брата. Или я должен встать на колени перед Гуньяди и молить о милости?! – Влад, до этого сидевший в седле вполне спокойно, вскинулся, из-за чего конь решил, что хозяин сейчас пошлёт его в галоп.

Пришлось успокаивать коня, а Войко меж тем твердил своё:

– Господин, ты знаешь, что султан в гневе не менее опасен, чем Гуньяди. Подумай, ведь ты будешь полностью во власти султана. Когда станет ясно, что Владислав снова на троне, тебе придётся просить султана об убежище. И Мурат непременно спросит: неужели ты не предвидел, что в твоё отсутствие твой трон окажется занят? И что ты скажешь? Признаешься, что сбежал от Яноша? Или притворишься дураком и скажешь, что ничего не предвидел? А вдруг султана разгневает твой страх перед Яношем? Или разгневает твоя глупость? Или то, что глупость притворная? Знаешь, как говорят у меня на родине? Голова – не вербное дерево, и если её срубят, из пня уже ничего не вырастет.

Сербская поговорка произвела на юного румынского князя весьма сильное впечатление, и всё же он возразил:

– Это моя голова. Так позволь мне рискнуть ею.

– Господин, прошу тебя – доверься мне. – Войко чуть склонился в сторону господина и положил ему руку на отворот рукава, давая понять, что хочет сказать что-то важное.

Влад остановил коня, а серб продолжал вполголоса:

– Доверься мне, и я найду тебе хорошее убежище в моих родных землях. Пусть я давно не был там, но я знаю эти места. Там есть горные деревни, где ты сможешь пожить вдали от любой власти, будь то власть местных правителей, власть Яноша Гуньяди или султана. А тем временем я съезжу в Молдавию и всё разведаю. Господин, подумай. Ведь в моих краях ты не будешь зависеть от воли султана. Ты сможешь сам определять свою судьбу. Разве тебе этого не хочется?

Влад задумался и решил, что Войко прав, но всё же господин не стал сообщать своё решение слуге немедленно.

Часть III

День выдался холодным. Декабрьское небо по цвету напоминало блестящий клинок. Холодный воздух тоже заставлял думать о металле. Если резко вдохнуть полной грудью, то казалось, что в лёгкие вонзаются тысячи мелких игл.

Холодам предшествовала оттепель. Недавно выпавший снег растаял, дорогу развезло, а теперь она замёрзла, сделалась твёрдой, но вместе с тем оставалась неровной, с застывшими на ней следами лошадиных копыт и колеями от повозок. Кони – всё те же трое вороных, подаренные султаном, – с трудом находили, куда ступить, и шли будто не по дороге, а по каменистой горной тропе, так что лишь иногда удавалось перейти в рысь.

– Может, поедем полем? – предложил Влад. – Там земля должна быть мягче.

Войко, ехавший справа, оглянулся по сторонам. Вокруг были лишь серо-жёлтые равнины – ни одного селения поблизости, и ни души вокруг. Впереди высился тёмный лес.

– Господин, давай всё же въедем в лес по дороге, – сказал серб. – На поле свежие следы будут видны, а нам лучше следов не оставлять, ведь мы в этом лесу заночуем.

Нае, ехавший слева, подал голос:

– В самом деле, господин. Так будет лучше.

Пусть Нае за прошедший месяц сумел заслужить доверие Влада, но сейчас господину было как-то не по себе. В самой глубине сердца мерзкий голос не уставал повторять: «Вот сейчас твои слуги заманят тебя в лес и убьют там, чтобы завладеть твоими деньгами».

Куш возможным убийцам достался бы большой. Обе перемётные сумы Владова коня были туго набиты мешочками с золотыми и серебряными монетами – княжеской казной, которую Влад взял с собой, когда покинул Тырговиште, спасаясь от венгров.

Венгры, узнав, что турецкое войско уходит, двинулись в Румынию со всей возможной поспешностью, но Влад сейчас почему-то опасался не венгров.

«Почему Войко не хотел, чтобы ты ехал в Турцию? – продолжал мерзкий внутренний голос. – Войко знал, что если ты поедешь в Турцию, то казна достанется султану. Ведь в твоих перемётных сумах те самые пять тысяч золотом, которые ты собирался вручить Мурату как дань. Войко потому уговорил тебя довериться, что решил забрать золото себе».

Сейчас Влад был закутан в длинный тёмный плащ и выглядел обычным путником, но слуги-то знали, что под плащом скрывается кольчуга, надетая поверх кафтана. На боку, разумеется, висел меч и всё же господин почему-то опасался своих слуг, не имевших доспеха, а вооружённых только для вида – ни Войко и Нае не умели толком пользоваться мечами.

«Пусть Войко крупнее меня, но если бы он вздумал напасть на меня, я бы его победил, – мысленно спорил Влад со своим недостойным страхом, угнездившимся в сердце. – Нае так вообще хлипкий. Одного удара хватит. Да и не собираются они на меня нападать. И убивать тем более не собираются».

«А вдруг, когда ты упражнялся в битве на мечах, Войко нарочно поддавался тебе? – продолжал шептать мерзкий голос. – Вот сейчас окажется, что он владеет мечом гораздо лучше, чем ты думал. И ты умрёшь. И твой труп будет брошен на растерзание лесным зверям, а неприкаянный дух останется бродить меж деревьями вплоть до конца времён. А значит, твоя месть Яношу и Владиславу останется неосуществлённой».

«Замолчи! – мысленно приказал Влад. – Рядом со мной не просто слуги, а лучшие слуги. Этим людям я верю. Я не стану подозревать их в измене как раз потому, что хочу осуществить свою месть. Ни одно большое дело не делается в одиночку. Если я перестану верить всем вокруг, то не смогу отомстить. А если не смогу отомстить, то мне и жить незачем. Пусть будет что будет, а веру в людей я не утрачу».

В лесу путешественники довольно скоро съехали с дороги и углубились в чащу. Коням стало идти проще, несмотря на то что им приходилось грудью проламывать лесные заросли. Наконец обнаружилась небольшая поляна, удобная для стоянки. Деревья, окружавшие её, ещё не вполне облетели. Кроны задерживали снег и дождь, поэтому под ними было сухо – пожухлая трава даже не заиндевела. Иней виднелся лишь на стеблях высокого бурьяна, разросшегося на середине поляны, но этот бурьян всё равно мог послужить хорошей разжишкой для костра.

Все спешились, но Владу только и оставалось наблюдать, как его слуги ловко и быстро рассёдлывают лошадей, достают припасы, разводят костерок. Усевшись на одно из сложенных на землю сёдел, Влад только-только протянул ладони к огню, чтобы погреть, а Войко, кланяясь, уже подал господину на жестяном блюде кусок холодного жареного мяса и пресную лепёшку, ещё не зачерствевшую, ведь они находились в пути всего третий день:

– Лучший способ согреться, это поесть, господин.

Вслед за господином принялись за еду и слуги. На костерке тем временем подогревался горшочек с разбавленным вином, а привязанные кони нашли себе пищу сами, объедая ту траву, которая ещё не успела пожухнуть окончательно.

– Если дозволишь, господин, то я, не дожидаясь завтра, отправлюсь посмотреть, добрались ли остальные до места, – сказал Войко, доедая свой кусок мяса, а лепёшку пряча за пазуху.

Он имел в виду остальных слуг Влада, которые вместе со всем хозяйским скарбом – на телегах, запряжённых волами, – должны были добраться до селения, которое находилось отсюда довольно далеко – в нескольких часах пути.

Ещё в Тырговиште было решено, что путешествовать так будет безопаснее: слуги на телегах отправятся из города по главной дороге, ни от кого не таясь, а Влад, Войко и Нае, взяв с собой самое ценное, поедут на конях кружным путём. Соединиться всем предстояло в деревне Былтэнь, но не той Былтэнь, что возле Тыргу-Жиу, где отец Влада два года назад встретил свою смерть, а другой – возле города Слатины.

Деревень с названием Былтэнь в Румынии было много. Когда выбирали место встречи, один из слуг ткнул пальцем в это селение, отмеченное на карте, не зная, что господину оно может показаться дверью в могилу:

– Может, здесь?

– Нет, туда мы не поедем, – горячо возразил Войко, ведь он знал о Былтэнь больше, чем тот слуга, однако Влад заставил себя усмехнуться и сказал:

– Я не суеверен.

И вот Былтэнь приближалось. Может, поэтому Влада одолевали мысли о том, что все вокруг – предатели?

Войко тоже беспокоился, но по другой причине. Сидя возле костерка и поедая нехитрый ужин, он всё думал, не встретит ли в деревне засады.

– Будет лучше, если я приеду туда ночью, – продолжал он объяснять, почему хочет наведаться в Былтэнь сейчас, толком не отдохнув. – Если люди Яноша схватили твоих людей и устроили в деревне западню, ночью мне будет легче уйти от погони.

– Хорошо, поезжай сейчас, – согласился Влад.

– А если Войко завтра к предрассветному часу не вернётся, я поеду вслед, – сказал Нае и запоздало спохватился: – Можно мне так сделать, господин?

Влад подумал немного и покачал головой:

– Нет, так не годится. Поезжайте сразу оба. Если к предрассветному часу не вернётся ни один из вас, я пойму, что дела плохи и что мне в Былтэнь соваться нельзя. А вы, если попадётесь, думайте больше о себе. До крови не бейтесь, тогда и вас не убьют. Начнут расспрашивать – слишком уж сильно не запирайтесь, тогда никто вас калечить не станет. А когда люди Яноша явятся на это место в лесу, меня уже здесь не найдут. Завтра по приметам будет такой же морозный день. Если что, я уеду по замёрзшей дороге, не оставив следов.

– Да, пожалуй, так будет лучше, – сказал Войко. – Но, господин, как же ты тут один останешься?

– Неужели я без слуг и ночи не проживу? – улыбнулся Влад.

– А если волки?

– Людей они редко трогают. А если что, меч при мне. Отобьюсь и коня отобью.

Войко и Нае поседлались и уехали, а Влад остался сидеть возле костерка один. «Как там теперь в Тырговиште?» – думал недавний князь, ставший беглецом.

Ему вдруг представился дворец и Владислав, сидящий в тронном зале на княжеском месте. Представились и бояре, расположившиеся на скамьях справа и слева от прохода к трону, – все те предатели, кто отсиживался в Трансильвании вместе с Владиславом.

«Не так давно я называл их трусливыми, а теперь они, наверное, веселятся и называет трусом меня», – думал беглый князь. Мысленному взору виделись открытые рты, из которых вырывался смех, а также сотрясающиеся от хохота боярские бороды и бока.

«Почти все хохочут, а кто не хохочет, тот угодливо хихикает», – говорил себе Влад, и сейчас ему было так досадно из-за неудачи, которую он потерпел со своей местью. Он ведь полагал, что к этому времени месть уже будет совершена… А что на деле? Враги не вышли на честный бой. И на честный суд не явились, а разбежались кто куда! Даже свидетелей преступления не нашлось!

Пусть Войко, ободряя своего господина, говорил:

– Ты ничего не мог поделать, – но Влад всё равно был недоволен собой. Ему казалось, что временем, проведённым на троне, следовало распорядиться разумнее и не расточать дни на поездки по стране, посещение крепостей.

По правде говоря, Влад думал, что останется у власти дольше и успеет расследовать хотя бы смерть Нана. Как-никак Нан чуть не стал Владу тестем, поэтому расследование причин пожара в боярском доме представлялось почти таким же важным, как расследование смерти отца и брата. Однако и тут юный князь не преуспел!

Конечно, Калчо подсказал кое-что, но знание, полученное от писаря-болгарина, оказалось отнюдь не полным. И не только в отношении Нана. «Это лишь начало долгого пути к истине. Я всё узнаю и призову предателей к ответу. Так призову, что они не посмеют не прийти. Тогда и посмотрим, кто засмеётся, а кто заплачет» – вот о чём думал недавний князь, опять представляя хохочущего Владислава и весь совет, а затем вдруг вспомнил себя, стоявшего посреди тронного зала четыре дня назад.

После того как состоялся разговор с Караджой-беем, Влад поначалу собрался ехать в Турцию не только потому, что там казалось безопасно. Он думал о том, что отъезд должен выглядеть достойно. Одно дело, когда ты едешь отвозить дань, и совсем другое, когда ты бежишь.

«Если я поеду в сербские земли, то как объяснить это моим боярам?» – спрашивал себя Влад, однако дело разрешилось само собой, когда он, явившись на боярский совет, сообщил «своим верным слугам» две новости.

Первая, которую бояре поначалу посчитали хорошей, состояла в том, что турецкое войско уходит. А вторая новость состояла в том, что Янош Гуньяди с войском стоит в двух днях пути от Тырговиште.

– Надо собирать ополчение, – сказал тогда Влад, и бояре согласились, однако на следующий день половина из них на заседание не явилась, а слуги, посланные к домам отсутствующих, доложили, что дома заперты, а хозяева уехали.

На следующий день на совет не пришёл вообще никто, а Влад, стоя один посреди пустого зала, не выдержал и рассмеялся. Он отлично понимал, что все люди, которые не явились, предали его – да, предали, и это было так похоже на то, что случилось с отцом, – но всё же Влад смеялся.

Конечно, это оказался невесёлый смех, поэтому в зал заглянул Войко и спросил:

– Господин, что случилось?

Господин, ещё раз оглядев пустые боярские скамьи, пояснил:

– А я всё беспокоился, как станут думать обо мне мои слуги, если я побегу. Значит, зря беспокоился, ведь сами они не видят в бегстве ничего недостойного – ишь как скоро разбежались! Хорошо хоть, что я поручил хранение казны не им, а то они бы и казну с собой утащили. Значит, решено. Не поеду в Турцию, а поеду в твои земли.

Вспоминая это недавнее событие, Влад, сидевший у костерка, невольно посмотрел на перемётные сумы, которые лежали рядом с седлом – ведь в них покоилась та самая «казна». Затем он глянул на небо. Оно стало сиренево-голубым, что свидетельствовало о скором приближении ночи.

«Когда станет тёмно-синим, в лесу уже будет ничего не разглядеть», – напомнил себе недавний государь, а ведь с золотом требовалось кое-что сделать, пока окончательно не стемнело, поэтому он вынужденно поднялся и обошёл поляну кругом, исследуя все деревья вокруг. Наконец, в некотором отдалении Влад нашёл приметное дерево с раздвоенным в виде рогатки стволом и подумал: «Под ним закопать клад будет удобно».

Везти золото дальше казалось опасным, да и ни к чему. Такая большая сумма денег могла понадобиться своему обладателю нескоро.

Время тоже казалось подходящее: пока Войко и Нае ездили в Былтэнь, Владу всё равно было нечего делать. Всю ночь сидеть у костерка, дав волю собственным невесёлым мыслям, – с ума сойдёшь. Лучше уж заняться полезным трудом, ведь главное – найти подходящее место, а копать можно и в темноте.

О том, чтобы скрыть от Войко и Нае местонахождение клада, их господин особо не думал, хоть такая мысль и мелькнула. Влад решил закопать золото сейчас вовсе не потому, что хотел воспользоваться отсутствием своих слуг. «Если бы они стремились завладеть золотом, то давно бы попытались, а если не попытались, значит, в их верности не следует сомневаться» – так он всё время повторял себе.

«А вдруг они не уехали в Былтэнь, а притаились за деревьями и наблюдают за тобой? – вдруг опять послышался мерзкий голос страха. – Они узнают место, где ты зароешь клад, но к назначенному времени не вернутся. Тогда ты решишь, что они схвачены людьми Яноша и уедешь отсюда прочь, и вот тогда-то Войко с Нае появятся, чтобы выкопать твоё золото, и им даже убивать тебя не придётся».

– Замолчи. – Влад даже произнёс это вслух, процедив сквозь зубы, и мысленно добавил: «Если б они в самом деле наблюдали, то делали бы это потому, что я собираюсь закопать золото. Но откуда им знать, что я собираюсь? Ведь я сам решил это только что».

Он понимал, что слушать мерзкий голос, доносившийся из самых тёмных глубин сердца, – это прямая дорога к безумию. Человек должен хоть кому-то верить. Должен! А голос призывал не верить никому, твердил: «Даже если они вернутся, то всё равно будут знать, что золото зарыто где-то поблизости, и эта мысль начнёт смущать их. Им захочется покинуть тебя, чтобы идти и искать клад. Зачем тебе такие слуги?»

– Я верю им, – сквозь зубы повторил Влад, после чего вынул из перемётных сумок почти все мешочки с золотом, завернул в свою запасную шёлковую рубаху – ведь шёлковая ткань в земле почти не гниёт – и понёс к запримеченному ранее дереву.

Опустившись на колени, он положил свою ношу рядом, затем кинжалом аккуратно срезал пласт дёрна, чтобы впоследствии закрыть закопанную яму. Если зарытую яму присыпать только опавшими листьями, их вскоре разметал бы ветер, и голый холмик оставался бы заметным даже спустя полгода, а значит, другие путешественники, которые, возможно, решили бы заночевать на поляне и отправились бы в лес за хворостом, могли сразу догадаться, что под деревом что-то есть.

Теперь осталась самая трудная работа, ведь земля в лесу была твёрдой, а сверху ещё и смёрзлась – копать было тяжело, особенно не имея лопаты. Вместо лопаты Влад пользовался всё тем же кинжалом – раз за разом вонзал в землю, разрыхляя, а затем вычерпывал ладонями и складывал рядом, на корни дерева.

Меж тем сумерки окончательно сгустились. Копатель уже почти ничего не видел, и лишь рубаха, в которую был завёрнут клад, ясно белела в темноте.

Чем глубже Влад копал, тем мягче становилась земля – внизу-то она не промёрзла, – и вот ему уже казалось, что он вонзает кинжал не в землю, а в чью-то плоть, раз за разом. Слышавшийся при этом лёгкий скрежет казался скрежетом клинка о кольчугу врага, прорванную в результате удара. А сырое чавканье, всякий раз раздававшееся, когда клинок выходил обратно, вызывало перед глазами образ раны, наполняющейся кровью.

«Вот вам, вот вам», – мысленно повторял Влад, вызывая в памяти образы врагов, а когда ощущение их присутствия пропадало, вычерпывал взрыхленную почву и вновь начинал наносить удары.

Он вдруг обнаружил, что выкопал яму куда глубже, чем собирался, потому что чуть не кувырнулся в эту яму, в очередной раз замахнувшись кинжалом: лезвие уже не доставало до дна, и рука, не найдя опоры, пошла вниз, а вслед за ней и всё тело. Копатель еле удержал равновесие, ухватившись за край ямы другой рукой. Стало даже весело.

– Хватит, глупый мальчишка. Ишь, разошёлся. Всех уже поубивал, на дно ямы загнал, – сказал копатель сам себе и тут почувствовал, что глупая ярость, которая жила в нём уже два года, старательно поддерживаемая и лелеемая, исчезает.

Вернее, сама-то ярость осталась, но начала меняться, чтобы сделаться холодной, как морозный воздух вокруг. Ей по-прежнему было тесно в сердце, но вместе с ней и сердце, казалось, остывало. «Я отомщу всем предателям до единого, но больше не стану вести себя как глупец, который совершает ошибки, потому что не может совладать со своими чувствами», – решил Влад. Тот, кто решил отомстить, не может позволить себе нетерпения, слепого гнева, необдуманных поступков, опрометчивых слов.

Девятнадцатилетний мститель ещё месяц назад, стоя возле озера, говорил по поводу грядущей мести, что «поразмыслить надо как следует», но лишь сейчас понял, почему должен поступить именно так. Владу следовало обуздать своё безрассудство, которое так и порывалось броситься в бой, а иначе враги так и продолжали бы потешаться, как потешались теперь, находясь в Тырговиште.

Размышляя об этом, мститель положил клад в яму, завалил землёй, притоптал её, закрыл дёрном, отряхнул корни дерева, на которые складывал землю, а затем, пошарив вокруг, набрал опавших листьев. Ими Влад посыпал на корни и на то место, где сам находился, пока рыл яму. Вокруг уже давно сгустилась тьма, поэтому итогов своей работы копатель не видел, но почему-то был уверен, что сделано хорошо.

Наконец, распушив примятую траву близ закопанной ямы, он вернуться к костерку, пока огонь не погас. Если б погас, отыскать дорогу к полянке оказалось бы невозможно – пришлось бы так и сидеть на месте, пока не рассветёт, – однако обошлось.

Влад снова присел на седло, лежавшее на земле, и подумал: «Скорей бы уж Войко с Нае вернулись, принесли хорошие новости».

Остаток ночи он провёл в ожидании, иногда проваливаясь в сон, но тут же просыпаясь, а Войко и Нае вернулись почти на рассвете усталые и, казалось, всё время прислушивались, не едет ли погоня.

– Плохо дело, господин, – сказал Войко. – Нет у тебя больше других слуг. Только мы с Нае остались.

– Говори, как было, – велел Влад, уступая сербу своё место на седле, положенном возле костерка, а сам сел на корточки напротив.

– В Былтэнь целый отряд Яношевых людей, – проговорил Войко, тяжело присаживаясь на седло и, несмотря на тревогу, радуясь долгожданному отдыху.

А вот второй слуга, казалось, так боялся погони, что даже об усталости забыл: Нае, спешившись, жадно отхлебнул вина из походной фляги, после чего тут же принялся собирать хозяйские и свои вещи, уже этим давая понять, что от злосчастной деревни следует немедленно уехать подальше.

«Зря я тогда сказал, что не суеверен», – подумал Влад, а серб меж тем рассказывал:

– Въехали мы в Былтэнь, отыскали постоялый двор, ещё и в ворота постучать не успели, как слышим – речь нерумынская. Вернее, это Нае понял, потому что я румынскую речь ещё плоховато знаю, а он сразу сказал, что там не румыны.

– Ну… и… – начал понукать Влад, а Войко продолжал:

– Глянули мы поверх частокола и видим – люди во дворе. Двое. Они дверь не закрыли, а из двери свет шёл. Видать, вышли по нужде, впотьмах боялись ходить, вот и оставили себе освещение, поэтому мы их хорошо разглядели – увидели, что одежда у них как у воинов. А сами они вина выпили многовато, поэтому нас не заметили.

– А тут я вижу, – встрял Нае, – во дворе волы стоят нераспряжённые. Я даже впотьмах понял, что наши. У одного звезда белая во лбу.

– Стало нам тревожно, – сказал Войко. – Конечно, на постоялых дворах всякий народ попадается: здешний и нездешний. Да и волы могли быть нераспряжены оттого, что слуги твои только прибыли, не успели ещё о скотине позаботиться.

– Начали мы решать, как быть, – опять встрял Нае. – Нам же следовало всё доподлинно разузнать.

– Мы в ворота стучать не стали, – продолжал Войко. – Отъехали подальше и договорились, что Нае через забор перелезет и в окна хаты глянет – что внутри делается. Договорились, что с улицы я его подсажу, чтоб частокол перелезть, а обратно на своём поясе вытяну – ремень-то у меня длинный, потому что я сам человек немаленький.

– Так и сделали, – продолжал Нае, не забывая при этом складывать вещи. – Я через забор перелез, к окнам подкрался. Заглядываю, а хата полна воинов – кто за столами ест-пьёт, а кто спит прямо на полу у печки, в плащ завернувшись. И оружие никто из них не снял. Там только шлемы лежали на лавке внавалку, а вот мечи никто не снял, как будто ждали кого-то.

– Так… – многозначительно произнёс Влад, понимая, кого ждали воины, однако рассказ Нае ещё не подошёл к концу.

– Заглянул я с другого окна. Ведь там столько людей в хату набилось, что я сразу всего не разглядел… И вот тогда-то увидел твоих слуг. Сидят на полу, верёвкой обмотанные, понурые и битые к тому же.

– А выручить их было никак не возможно? – спросил Влад, но тут же сообразил, что вопрос получился глупым. Конечно, невозможно, когда их целая толпа воинов охраняла!

Нае на минуту перестал собирать вещи и, казалось, чего-то испугался, но это он вспомнил свой недавний испуг:

– Я тоже об этом думал. Вот об этом как раз и подумал, когда один из твоих слуг увидал меня через окно. Он голову повернул, с надеждой так смотрит, но… вот только глянули мы в глаза друг другу, как вдруг в хате крик: «Эгей!» Остальных слов я не понял, потому что не по-румынски кричали. Вижу только, что все воины разом вскочили, и тут один из них пальцем тычет на моё окно. Значит, это они меня увидели! Я только от окна прянул, а уж понял – человек двадцать из хаты на двор кинулись меня ловить! Побежал я к тому месту у забора, где Войко пояс перекинул, да поздно – там уж эти воины. Оглянулся, а мне и обратный путь отрезан. Сам не знаю, как выбрался. Наверное, Бог мне на время крылья отрастил, потому что я вот с того места, где стоял, так и взвился, подпрыгнул, руками за острые верхушки кольев ухватился, подтянулся. Сам не знаю, как перелез. «Войко, – кричу, – где ты?! Спасайся! И меня спасай!»

– Я, конечно, сразу на крик примчался, – сказал Войко. – Сам на коне уже и второго коня за повод держу. «Вот, – говорю, – Нае, влезай скорей». И только-только успел Нае в седло забрался, как на постоялом дворе ворота открылись, оттуда толпа – кто верхом, а кто пешком с факелами. Припустились мы во весь дух. Верхом за нами гналось человек восемь, остальные все пешие, но те, кто верхом, долго не отставали. У них кони были свежие, а у нас уставшие. Но всё-таки отстала погоня, потеряла нас в темноте.

Нае, глаза которого только что были широко раскрыты от страха, успокоился и начал думать теперь о будущем, которое представлялось омрачённым большой потерей:

– Эх, сколько добра всякого было в телегах. Всё пропало. И вся одежда твоя пропала, господин. Жалко. Особенно кафтанов жалко, которые родителю твоему принадлежали. Два года я их хранил, и вот так в один день всё потерялось. Только один и остался, который на тебе.

– Господин, ты, я вижу, золото закопал? – меж тем спросил Войко.

Влад сидел перед ним на корточках, поэтому сербу было видно, что руки и колени господина испачканы в земле.

– Закопал, – подтвердил Влад и, глянув на небо, которое уже начало светлеть, добавил: – Пойдите поищите. Место от поляны недалеко. Если не найдёте место, значит, закопано хорошо.

Войко устало возразил:

– Господин, темно ещё. Что я там разгляжу?

– Тогда можем дождаться, пока чуть светлее станет.

– Господин, уезжать надо, – сказал Войко, но не мог ослушаться повеления, поэтому всё-таки поднялся, порылся в вещах, уже наполовину уложенных расторопным Нае, достал из мешка короткую палку, обмотанную паклей, – в походе вещь нужная, – запалил её от костерка и пошёл в лес, освещая себе путь.