Светлана Хорошилова
Призрак, осыпанный снегом – 2
– Что-то я тебя у нас раньше не видела, – заговорила приближаясь старушка. – Хто у тебя тут похоронен?
Кирилл мог назвать первую попавшуюся фамилию, выдать этого человека за своего родственника, могилу которого он разыскивает, тем более список у него был перед носом, но побоялся, что таким образом ровно попадёт в бабкиного ближайшего родственника. Намного сложнее будет объяснить – кем он приходится её семье, и почему она раньше не знала о его существовании.
Старушка остановилась, опёрлась всем весом на палку и приготовилась слушать, что он ей скажет. Тем временем она с интересом поглядывала на содержимое его рук. Кирилл сначала растерялся, но тут ему пришла в голову мысль.
– Я тут с профессиональной целью, – выпалил он. – У нас мастерская по производству памятников. И я смотрю: какой производитель камня хорошо переносит агрессивное воздействие окружающей среды, а какой быстро портится. – Он приподнял блокнот, типа хочет что-то в нём пометить.
Бабка приподняла бесцветные полысевшие брови.
– А-а, это дело хорошее… Памятники, значит.
– Я по всем кладбищам мотаюсь – сравниваю. Вот записываю.
Она подошла ближе.
– И как ты различаешь: хто производитель? На нём что, написано – где какой? Вроде окромя фамилий там и нет ничего…
– А мне не надо – написано… Я и сам вижу. Вон там стоит Вологодский памятник. – Он протянул руку с блокнотом в сторону чёрного гранита. – Там э-э-э… Камышинский…
Кирилл нёс пургу: Вологодский лес и Камышинский текстиль – то, что когда-то отложилось у него в голове. Несмотря на это, в глазах старушки он виделся знатоком, экспертом по камню.
– А ты у Емельянова видал как гробничка просела? – неожиданно спросила бабка.
Кирилл нашёл, что ответить:
– Это не к нам, это к установщикам. Они за это отвечают. Мы – производители.
Бабка вполне удовлетворилась ответом.
– Ну ладно, бабуль, мне пора работать. Мне здесь ещё долго ходить. А до темноты надо четыре кладбища успеть объездить.
– Поняла, – сказала жительница Выселок. – Не буду мешать. – Она переставила конец палки, опёрлась на неё и двинулась дальше.
Кирилл начал вспоминать – на ком остановился. Перепись кладбищенского населения продолжилась в спокойном режиме. Он был прав, назвав своё занятие работой, под конец он изрядно выдохся, шатание по кладбищу затрачивало массу энергии.
По возвращению в дом ему пришлось снова растапливать печь, но на этот раз без проблем – в прогретой топке новые дрова загорелись куда быстрее. Голодный Кирилл накрыл себе стол – снова накатили воспоминания о готовке в этом доме полтора года назад.
– Смотри! – крикнул он в пустоту. – Варю себе сам! Видно я недостоин, чтобы ты меня кормил… запечёнными утками… Девушке повезло гораздо больше… за красивые глазки… А я что… Ну погоди! Я тебя выведу на чистую воду. Скоро буду звать тебя по имени – по настоящему имени, а не какое-то там нунэ…
После обеда он приступил к спискам. Исписанные с обеих сторон листы пришлось выдёргивать из блокнота и раскладывать на столе. Затем он выбирал фамилию. Если обнаруживался хотя бы один родственник, эти фамилии обводились ручкой, к ним добавлялись другие.
Под подозрением осталось пятеро: один скончался сорок девять лет назад, другой двадцать три… Стоп. Хотя все эти фамилии были в единственном экземпляре, когда кто скончался не имело никакого значения. Все – мужчины в возрасте от тридцати семи до шестидесяти лет. Так или иначе, все пятеро вполне подходят. Тут без помощи Ивана Ивановича не обойтись. Кирилл приготовил ещё одну бутылку.
Когда жители деревни завершают свои дела и переходят к отдыху: включают телевизоры, ужинают и общаются друг с другом, где-то в восьмом часу, парень постучал в дверь Ивана Ивановича. Пенсионер просиял от счастья, когда увидел, что ему будет с кем коротать сегодняшний вечер. Кирилл вооружился очередной легендой.
– Иван Иваныч, а знаете, почему мне нравятся ваши места?
– Почему?
– Я чувствовал, что у меня жили в вашем селе родственники. – Он расположился за столом, помогая старику сделать нарезку. – Но вся беда в том, что женщины в родне меняют фамилию, и, если ты не знаешь на какую фамилию она поменяла, можно сказать, теряешь связь. Вот я написал пятерых возможных кандидатов, которые под подозрением, что кто-то из них мой кровный родственник. – Кирилл протянул старику список. – У него здесь никого не должно быть. Он зачем-то у вас поселился, но я не знаю зачем. То есть, родился не здесь, а умер здесь.
Иван Иванович полез за очками, одел их и стал внимательно изучать предоставленный список.
– Хм. Ну вот этот – мой одноклассник. – Ткнул он в список. – И родился в Выселках и умер в Выселках.
Шестидесятилетнего захотелось сразу вычеркнуть.
– А почему ни у кого больше нет такой фамилии – Леднёв? – удивился Кирилл.
– Как это ни у кого? Сын его живёт в нашей деревне – Леднёв, племянник недавно в город уехал – Леднёв. Ты сказал – никого не должно у него быть? Если я ещё и баб посчитаю, как ты говоришь: фамилию поменяла, то у него здесь родни больше, чем у кого-либо другого.
– Та-ак, Леднёва вычеркиваем, – сказал Кирилл и сделал пометки в блокноте, потому как считал любые детали важными. – Следующий.
– Следующий – Белокопытов Эдуард Станиславович. Так это Нинкин усыновлённый сынок от другой родни! – обрадовавшись закричал пенсионер. Кирилл напрягся, Белокопытов сразу попал под подозрение. – Пацана она к себе забрала, осиротевшего, но проку от него не было. Пьянствовал, пьянствовал, толком нигде не работал, да так и спился… Какие тут написаны даты? Две тысячи четвёртый минус шестьдесят седьмой… – Старик забормотал себе под нос. – В тридцать семь! Так и умер в тридцать семь от цирроза.
Белокопытов начал не нравиться на роль Призрака.
– Так, кто тут следующий? – Иван Иванович приблизил листок к очкам. – Су… Сухарев! Кто ж это такой… – Пенсионер задумался. Кирилл снова заприметил себе кандидата. – А! Знаю! Сухарев… Это ж монтёр. Они переехали из Заречного всей семьёй. Давно это было, я ещё пацанёнком был.
– Всей семьёй – не подходит, – прокомментировал Кирилл.
– Ну погоди, у тебя ещё два кандидата осталось.
Оба притихли, Иван Иванович разбирал почерк. Разобрав, произнёс:
– Свиридов. Хм! – Кирилл смотрел на старика безотрывно. – Свиридов, Свиридов… Если мне не изменяет память, это отец Марь Иванны Филипповой. Но его тоже бессемейным не назовёшь, тут от его старшей сестры целый табор тянется. Как ты говоришь: фамилию поменяла.
Старик сделал паузу, отложив список. Долго принюхивался к яйцу, которое он только что очистил от скорлупы, разломил пополам, забраковав кинул котам в тарелку.
– Так. А последний? – Парень ждал, когда Иван Иванович очистит новое яйцо.
– Хм. Иконников. – Приступил старик. – Помню такого, многие его помнят. Но у него тоже здесь семья…
– У Иконникова?! – раздалось из спальни. Мужчины оглянулись на приоткрытую дверь. – Это какая у Иконникова семья?! Девка, что их бросила, да ушла?
Кирилл не поленился, встал и заглянул к матери Ивана Ивановича. Увидев парня в дверях, она продолжила:
– Нет у него тут никого! И не было. Женился на местной, на дочери поварихи, развратнице… Нашёл в кого влюбиться. Родили сына, а потом она вильнула хвостом и уехала, а он один остался сына воспитывать. – Парень оглянулся на старика. – Когда он умер, сыну было пятнадцать. Его забрали к себе… кто-то там… друг семьи что-ли… Да, какой-то друг из спецслужб –не знаю, кем он там был, как правильно называется его деятельность, запамятовала.
Уже в который раз Кирилл восхитился грамотной подаче рассказа настолько престарелой женщины, она говорила чётко, внятно, словно зачитывала доклад перед аудиторией.
– Запамятовала? – переспросил Иван Иванович и расхохотался. – Да у моей матери память получше нашей, – пояснил он к парню. – Сколько лет председателем проработала… В её возрасте многие вообще из ума выживают. Запамятовала она…
– Давайте вернёмся к Иконникову, – направил Кирилл. – Откуда он вообще взялся в Студёных Выселках?
Женщина начала вспоминать.
– Про него тут ходили разные слухи, так как он о себе ничего не рассказывал. Знаю точно, что приехал издалека, устроился у нас работником на конюшне. – Старуха заговорила вкрадчиво: – Как-то мне показалось, что раньше егерем он был. У него со зверьём свой особый язык. Как завоет по-волчьи… Один в один – волк!
Никогда по телу Кирилла не бежали такие мурашки, как теперь. Вокруг продолжалась дискуссия, но он будто не слышал, его унесло в другой мир, где в обычную жизнь вплеталось нечто нереальное.
– У нас его так и прозвали – Волк! – продолжала мать. – Иной раз надо было ему кого-нибудь проучить, он подкрадётся ночью к окнам, провоет – у того душа в пятки, а он знай себе забавляется. Я тебе вот что скажу… – Она показала Кириллу знаком приблизиться. Тот наклонился. – С его смерти лет тридцать прошло, может более, а люди до сих пор слышат иной раз, как он воет по-волчьи на задворках… Говорят, оттуда, со стороны кладбища доносится…
– Мать, хватит парня запугивать на ночь глядя! – вмешался Иван Иванович. – Не по-волчьи – собаки дворовые воют по-собачьи, а людям лишь бы страху нагнать!
Кирилл обернулся на старика, послушал и снова повернулся к его матери – теперь он знал, у кого лучше выспрашивать.
– А умер-то он как? – поинтересовался юноша.
– Упал с лошади, да неудачно – головой ударился о камень. Жалко было парня, молодой ещё, лет сорок с небольшим.
Мать продолжала сожалеть о случившемся, вспоминала пятнадцатилетнего сына, его реакцию на смерть отца, но Кирилл уже витал в своих мыслях. Вот ты какой, Призрак, думал он, и привычки остались теми же – по-волчьи выть, да скакать с ветром налегке… Что же я тебя не разглядел на фотографии… Столько народу прошло перед глазами, даже не упомню – который из них Иконников Фёдор Алексеевич. Похоже, на кладбище снова придётся идти.
– А дом его ещё цел? – вернулся Кирилл к собеседникам.
Мать с сыном переглянулись. Иван Иванович махнул рукой, отправился в сени, зашуршал.
– Ну только не говорите, что я в нём живу! – испугался Кирилл.
– Успокойся, Кирюша, – сказала с теплотой мать. – Цел-то цел, да разрушен он. Давно в нём люди не жили, некому в нём было жить. Теперь ни окон, ни дверей – одни стены, да крыша. Здесь он стоит, неподалёку… Как идти туда… – показала она рукой в сторону дома Инги, – там направо. Пройдёшь по дороге недалеко, на выезд из села и сразу увидишь.
Кирилл уже смекнул о каком доме идёт речь – он проезжал его каждый раз, как появлялся в этой деревне. Первое впечатление было жутким, когда Инга осветила его фарами в их самый первый приезд, в день побега от бандитов, но тогда он на него внимания не обратил, лишь окрестил его «визитной карточкой» села.
Он сидел за столом у Ивана Ивановича и думал о том, что Инга наверняка должна обладать всей этой информацией, только от других сельчан, возможно, она знала куда больше, чем он. Но молчала, как рыба. Всё у неё засекречено. Только когда он сам что-либо из неё вытянет, она поведает, будто от сердца отрывает, – сначала в извращённом варианте, затем так и быть ближе к действительности. Вот бы увидеть её лицо, когда он задаст ей вопрос: кто такой Иконников Фёдор Алексеевич? А не он ли сидит у тебя в курятнике?
Парень усмехнулся. Мать с сыном бурно обсуждали события тех лет, заспорили – бледная седая женщина в белой сорочке, сидящая на кровати, в данный момент напоминала ту девочку-привидение, только, несмотря на болезнь, от неё веяло жизнью, энергией, выражение лица было мудрым, толковым. Кирилл посмотрел на часы – обещала позвонить Инга, но вот во сколько…
– Пойду-ка я спать! – объявил он во всеуслышание. – Дом я натопил конкретно, так, что придётся окна открывать.
Он поднялся из-за стола.
Больше всего Кирилл не хотел, чтобы Инга позвонила в присутствии стариков – придётся врать и ей, и Ивану Ивановичу, а он ещё не придумал сценарий вранья, так как голова теперь была забита биографией Призрака. Стоило ему приехать на место событий, подумал он, и сразу удалось получить столько информации, что ни один Корнеев не собрал бы со всеми своими возможностями.
В доме Инги действительно стало жарко – печная кладка беспрерывно отдавала тепло. Форточки он здесь ни разу не открывал, не рисковал, слишком мудрёно они были закрыты – с набитой ватой по контуру и замазкой из пластилина. Кирилл лишь слегка приоткрыл дверь в сени, подставив старый сапог.
Парень досматривал кино, когда позвонила Инга, сделал тише.
– Я перебрала все возможные варианты насчёт вдовы, – начала она. – Ничего не приходит в голову. Либо её надо выкуривать из дома и на продолжительное время, либо добиться, чтобы впустила на чай и подсыпать ей снотворного… Не знаю, как быть. Полный тупик!
– Либо огреть дубиной по башке, когда она откроет дверь… – пробурчал Кирилл.
– Чего?
– Да так, ничего… Мысли вслух. – Кирилл заговорил бодро: – А что твой Нунэ?
– Причём тут Нунэ? – не поняла Инга.
– Мог бы посодействовать в этом вопросе… Помочь хозяйке. А то сидит, как истукан… глазами хлопает…
В этот вечер они так ни до чего не договорились, тем более у Кирилла пропал азарт к персоне, поселившейся в доме вдовы, все его мысли были заняты донором Призрака, его жизнью и смертью в далёких восьмидесятых. Призрака всегда окружали животные, когда он был в человеческом облике и теперь, когда он сам стал похож на зверя. Значит, у этих тварей с ним особые отношения. Как сказала мать Ивана Ивановича, у него с ними общий язык.
Отоспавшись, Кирилл ближе к обеду вышел на дорогу. Над юго-востоком скопились чёрные тучи, несмотря на то, что над Студёными Выселками ещё светило яркое солнце. Поначалу он стоял и размышлял: какое направление выбрать – влево на кладбище или вправо к развалинам дома? Тучи вызывали сомнение – в случае чего, под крышей старого дома можно укрыться от дождя, в отличие от кладбища, поэтому выбор пал на старый дом. Парень свернул вправо.
В этой стороне деревни никто не жил – чем-то видно людям не нравилась восточная сторона села. От большинства брошенных домов в округе сохранился один фундамент. Главная дорога, по которой ездил рейсовый автобус, шла с другой стороны, а эта, по которой бродил Кирилл, сообщалась с внутренними путями, в которых разбиралось только местное население, например, по ней можно было добраться до Никольского, за всю дорогу никого не встретив.
Перед ним предстало строение из белесо-коричневатого кирпича с отштукатуренным обрамлением окон и дверей. Часть забора сгнила, то, что осталось из деревянного возле дома стояло криво и косо. Пространство вокруг заросло бурьяном, настолько, что закрывало окна. Кирилл пролез к двери, от которой не осталось и следа, теперь она походила на арку. Каждый шаг издавал хруст.
В отсутствие защиты внутреннего пространства от внешних факторов, в сени зимой налетал снег, а осенью попадал дождь, и половые доски, особенно у входа, совсем прогнили, наступать приходилось с осторожностью – ноги проваливались в щели. В комнату вела деревянная дверь, криво повисшая на одной петле, наполовину открытая. Кирилл направился к ней.
Не успел он схватиться за ржавую ручку, как его будто током пронзило: в отверстии двери показался фрагмент серого кузова автомобиля. Кирилл распахнул дверь и ему открылась машина, стоящая на двух правых колёсах – вторые два упёрлись в наваленный хлам и стену. Кирилл опустил глаза на эмблему – Ауди.
Не было сомнений – это исчезнувший автомобиль Яны. Сначала он обрадовался, что нашёл его и только потом начал соображать: а как его сюда впёрли? Парень оглядел дом изнутри тем же взглядом, как это делала Яна, вспомнил задачу для дураков – про лёд в бутылке. Если заморозить в бутылке воду, она превратится в лёд, размер и форма которого не будут соответствовать узкому горлышку. И всё же он в ней оказался.
Бутылка со льдом не шла в сравнение, так как головоломка, что он пытался сейчас разгадать, была не для дураков, она не поддавалась здравому размышлению, но как-то машина сюда заехала, кто-то её сюда загнал…
Единственный ответ, который напрашивался – Призрак. Его фокусы.
Парень не заметил, как начался мелкий дождь, бесшумный, ласкающий листья. В это время он стоял и поражался способностям чудовища, его смекалке: понадобилось Призраку сделать средство передвижения недосягаемым, чтобы мстительница не смогла им воспользоваться – сделал, так сделал, точно теперь не уедешь.
Везде свисала паутина – когда-то в этих стенах проживал человек-загадка, пользовался предметами утвари, от которой остались ржавые борта с ручками. Пружины, оставшиеся от кровати – на ней он спал. В углу валялась заржавелая головка топора, под ногами разбитые стёкла – всё было пронизано его духом. Когда-то в этом доме кипела жизнь.
По капоту Ауди застучали капли – крыша подтекала. Только теперь Кирилл обратил внимание, что на улице льёт дождь, он постепенно превращался в ливень; днём стало темно как в сумерки. Бросив взгляд на чердачное пространство, зияющее сквозь дыры он отпрыгнул в состоянии ужаса – то было одну секунду: уродливая безносая морда зверя с узкими вытянутыми глазами смотрела на него с чердака. Пытаясь унять дыхание, Кирилл обежал глазами всё пространство над головой, но никого не обнаружил.
Парень не стал испытывать судьбу, а ринулся к выходу. Ногой он провалился в дыру, выдернул её с громким треском, сломав трухлявые доски, выскочил на улицу. Ливень превратился в неиссякаемый поток, за минуту одежда Кирилла впитала столько воды, что, отжав её, наполнилось бы ведро. Он бежал к дому Инги, моментами скользя по грязи, когда заканчивалась трава и не обращал внимания на раскаты грома.
Улицы были пусты, молчали собаки, птицы попрятались в укромные места, а дождь не прекращался, он только набирал обороты. Наконец юноша обежал дом, ворвался внутрь и выдохнул. Вода стекала с него ручьями. Кирилл снял с себя всё, чтобы переодеться в сухое. Слава богу, в доме было тепло и уютно, до сих пор в печи раздавался треск горящих поленьев.
По кухне протянулись верёвки – Кирилл развесил мокрые вещи. Сел у окна. Обзор превратился в завесу из тонких неиссякаемых нитей, пейзаж стал практически невидимым, безжизненным, тоскливым. Забавное расхождение, подумал парень, сначала он стебался над Призраком, подкалывал и злорадствовал от души, а когда встретился лицом к лицу сразу испугался. Может ему померещилось? Нет, это уродливое создание никогда не мерещилось, Кирилл его точно видел.
Весь дождливый вечер парень провёл за просмотром сериала «Сверхъестественное». Ливень не дал ему совершить новый обход кладбища. Кирилл не помнил, где находится интересующая его могила, поэтому место захоронения донора Призрака ему придётся искать по новой, только теперь он знал его имя.
Подготовкой он занялся, как только проснулся. Небо было затянуто облаками – напоминало дымчатую завесу во время пожара, но дождя по прогнозу не обещали. Кирилл наспех позавтракал, оделся и отправился на кладбище той же рутинной походкой и с тем же выражением лица, с какими он обычно ходил на работу.
Заблаговременно он отыскал нужную фамилию в своём списке и теперь знал в каком направлении искать – ближе к левому ограждению, где он заканчивал прошлый обход. Глаза Кирилла сновали по надписям, сам он вращался, крутил головой – создавалось впечатление, что вращается само кладбище, затянутое поволокой. Весьма странное ощущение – юноша совсем перестал его бояться. Кладбище и кладбище, безлюдное, покрытое куполом мглы, галерея работ портретистов-посмертников – ничего в нём того, что могло бы напугать.
Вдруг возле одной из могил послышался шорох – чувство страха вернулось вновь, по спине прокатилась дрожь, сковало тело. Что-то поднялось над могильной плитой, нескладно опираясь на палку.
Разрази тебя гром – чуть не вырвалось у Кирилла, опять она! Бабка с клюкой наклоняясь укладывала поблекшую от времени атрибутику в виде цветочков в пластиковый ящик, швырнула в него собранный мусор. Почувствовав рядом чьё-то присутствие подняла голову.
– Что, сынок, опять пришёл могилки на качество проверять? – Бабка его узнала.
Кирилл сразу принял деловую осанку.
– Ды… меня в цех в прошлый раз вызвали срочно… Не успел закончить. Пришлось заново приезжать. – В то же время он продолжал оглядывать плиты в поисках нужной фамилии, прикрываясь оценкой их качества.
– Ну-ну… Проверяй. Меньше будут халтурить, а то памятник сейчас заказать вон каких денег стоит!
Бабка наклонилась, чтобы собрать оставшееся.
Парень, обведя глазами круг, уставился на неё, а точнее на фамилию над бабкиным задом – могила, которую она убирала, принадлежала Иконникову. Кирилл не уходил, его примагнитило к этому месту, челюсть отвисла, когда он разглядывал портрет мужчины средних лет. Фотография была давней, утратившей чёткость – лицо обычного мужчины в пол оборота, с лёгкой улыбкой и взглядом, устремлённым вдаль. Вот ты, оказывается, какой…
Старуха закончила свою работу, приблизилась к открытому проёму в голубой оградке, где стоял опешивший парень, уставилась на него.
– Это ваш родственник? – опомнился Кирилл.
Та обернулась к надгробию.
– Этот? Не-ет… Мои во-о-он они лежат… – Она приподняла палку, указав направление. – А этот… как я называю «мой подопечный» – у кого редко убирают, или не убирают вовсе – некому! Вот я и приглядываю за их могилками. Иначе совсем зарастут.
Кирилл проявил театральное мастерство, зачитывая фамилию по слогам будто имеет с ней дело впервые:
– И-ко-нни-ков Фёдор А-лек-се-евич! И кто ж он такой, что за могилкой следить некому? Одинокий, ни детей, ни внуков?
Старуха отмахнулась, затем вновь обнялась с палкой.
– Сын у него есть. Только приезжает редко, занятый очень – подполко-овник. Приедет, в кой-то веке, молча постоит перед могилой отца – ва-ажный такой, при галстуке, да опять пропадёт надолго. Как-то увидел, что я тут убираю – деньги мне протянул, много денег, да я не взяла. Говорю ему: ты, сынок, ступай и не переживай, прибирать я буду и без твоих денег.
Могила Иконникова действительно была в порядке, бабка держала данное обещание, только памятник был староват, очевидно, у подполковника до него руки не доходили, а может он не считал важным дизайн и красоту, главное для него была память.
– Совсем мало пожил… – Своим сочувствием Кирилл старался развести бабку на разговор об интересующей его персоне. – Кем же он был?
Бабка обрадовалась проявленному интересу, но для неё разговор о «подопечном» не имел важного значения – у неё появился повод почесать языки.
– Приехал он к нам издалека, устроился работать на конюшню… Мужик был неплохой, работящий… Хотя с хитрецой – проказник! Затем женился тут на одной, местной… – Бабка пробурчала в сторону: – На этой кукушке… прости господи… – Вновь заговорила, повернув голову к парню: – Сын у них родился…
Кирилл сморщился. Это я и без тебя знаю, подумал он, ничем не удивила. Пока оба молчали, глядя на портрет, бабка что-то вспомнила.
– Говорят, он маленьким в лесу жил с волками, – сказала она.
Парень открыл рот, так как становилось интереснее.
– Мать его была травницей, – продолжала бабка, – взяла его собой на сборку трав по опушкам – он у неё к спине был привязан. Ребёнок закапризничал, она его спустила на ноги, на секунду отвлеклась, глядь – а мальца-то и нет! – Лицо бабки приобрело загадочное выражение. – Искали всеми. Леса у них там были знаешь какими – конца и краю нет. Думали всё, живым не найти и от мёртвого наверняка ничего не осталось. – Она наклонилась ближе, будто собиралась посвятить в великую тайну. – А месяца через три егерь на него случайно нарвался. Подобрал и принёс домой – тот живой, невредимый, вот только с тех пор по-волчьи начал разговаривать.
Бабка сочла, что разговор подошёл к концу, наклонилась, чтобы поднять ящик. Кирилл предложил донести – она указала место с наружной стороны забора, куда приходящие выбрасывали прошлогодние венки. Когда она забирала из его рук ценный для неё ящик, вспомнила ещё:
– Ходили слухи, что Иконников не своей смертью умер. – Кирилл, услышав последнее, забыл как дышать. Бабка еле выдернула ящик из его рук. – Участковый наш сомневался – рана, говорил, подозрительная. Ну это я так, к слову…
Юноша по-прежнему стоял на том же месте, возле наваленного кладбищенского мусора и следил, как сгорбленная старушка уходит прочь, переставляя палку. Непростая эта деревенька, подумал он, одни неразгаданные тайны…
На обратной дороге Кирилл решил завернуть к дому Иконникова – постоял перед ним, внутрь заходить не осмелился. Иван Иванович ещё издали заметил, как он откуда-то возвращается с задумчивым видом. Пенсионер отставил грабли и вышел ему навстречу.
– Прогуливался? – громко поприветствовал старик. – А я тебе сейчас новость расскажу! – Он встал перед ним будто гонец с важным известием. – Ты как раз только недавно интересовался этой… вдовой Оксан Михалной…
– Случилось что? – Кирилл напрягся как родитель, которому сейчас сообщат, что натворило его чадо. Размеры ущерба этих безобразий ему только предстояло узнать.
– Прямо вчера, – приступил старик, – как раз мимо её дома чешут две наши клуши: Марь Гаврилна и эта… как её… Степанна! Идут такие с автобусной остановки, а Оксан Михална как раз им встретилась, в магазин пошла. Ну и глянули они на её дом и прямо обе остолбенели…
Старик мог не продолжать, Кирилл уже начал злиться на всех причастных к случившемуся – на Яну, Ингу, в какой-то степени винил себя. Что там произошло у местных тёток он вынужден был выслушивать как последствие беспечности всех выше перечисленных.
– Уставились они на окно, – продолжал Иван Иванович, – в котором воочию разглядели её – дочку. Говорят, в окне стояла не кто иная, как она – покойница, даже, говорят, в том платье, в котором похоронили. Бабы вначале смотрели с разинутыми ртами, а потом как ринутся, как побегут что есть мочи… Ладно, если б одна рассказывала – мы б внимания не обратили, мало ли чего привидится старой дуре… А то и одна, и вторая уверяют, что обе видели. Клянутся, говорят: вот те крест! – Старик перекрестился. – Наши бабы с ума посходили… Одни верят, кто-то сомневается… Лично я – не знаю… – Он пожал плечами.
Парню ничего не осталось, как закрыть эту тему, чтобы не раздувалась в масштабах.
– А что, Иван Иваныч, внуки к вам приезжают?
Старик не понял скрытого мотива, с радостью переключился на новое обсуждение:
– Ага, дождёшься их… Если я им сам туда чего отвезу, а самих их в деревню так просто не заманишь.
Кирилл, проводив старика, бросился докладывать Инге. Он набрал её номер ещё на улице, не войдя в дом, телефон держал ухом. Остановился во дворе, горячо рассказывая об услышанном, якобы ему сейчас позвонили осведомители. Лишь бы не проколоться, думал он, надо создать иллюзию, что он идёт где-то по городу, а ему внезапно звонят из Студёных Выселок, докладывают, насколько сложившаяся обстановка стала тревожной.
– Эта подружка твоя стоит в окне, как в витрине магазина! – энергично рассказывал он. – А народ ходит ею любуется, вплоть до того, что обсуждает какой на ней наряд! – Парень старался не кричать, но не получалось, из него лезло наружу насколько он возмущён. Он ходил кругами по двору, размахивая свободной рукой. – Когда ты примешь меры? Когда уберёшь её с глаз долой?! Вся деревня с ума посходила… А ты сидишь сложа руки!
– Я не сижу сложа руки! – защищалась Инга. – Я ещё засылала к ней как бы проверяющих из разных служб, но она даже дверь не открывает, закопалась, как крот.
– А нельзя спецназ к ней пригнать? – предложил Кирилл, заходя в сени. Телефон перекочевал под другое ухо. – Да что со связью? Чё так плохо слышно?
– Потому что я вылезаю из подвала! – ответила она.
– Не понял… – В этот момент парень как раз открывал кухонную дверь, и первое во что он упёрся был отодвинутый стол.
Инга по-хозяйски расстилала линолеум, не реагируя на вошедшего квартиранта, прижимала его ногой, подпирала табуретом. На подоконнике стояло изъятое из подвала: толстая оплавленная свеча и небольшая бутылка с содержимым чёрного цвета.
Остолбеневший Кирилл походил на тех бабок, клуш, со слов старика, стоящих перед окнами вдовы в состоянии шока. Наконец он вышел из ступора, помог передвинуть стол. Взволнованными руками аккуратно поправил сервировку в виде сахарницы и заварочника с отколотой крышкой.
– Я чёт не понял… А где машина? – начал он говорить, когда к нему вернулась речь. – Где твоя Нива? – Он уставился в полном недоумении. – Что-то я её не заметил…
– В ремонте, – спокойно ответила она.
– А сама на чём приехала?
– Подвезли.
– А назад на чём поедешь?
Кирилл беспокоился не из-за отсутствия у неё средства передвижения – Ниву он надеялся увидеть, как предупреждение, что хозяйка приехала. Нива была для него главным сигналом. Заметь он её ещё издали, подготовился бы прежде, чем открывать рот.
– И назад подвезут. Если получится…
Инга направилась в комнату, он последовал за ней, продолжая допытываться:
– Темнишь ты чего-то…
Она уставилась на листы с фамилиями, выдернутые из блокнота и разложенные на столе.
– А это что за списки? – спросила она.
Кирилл принялся их энергично собирать прямо у неё перед носом.
– Взял работу на дом, – пояснил он. – Клиенты. Заказчики. – Стопка листов быстро нырнула в сумку от ноутбука.
Его удивляло то, что не удивляется она. Нисколько не удивляется его неожиданному появлению на пороге, не говоря о следах проживания: о доме, топившемся явно не один день. Больше всего выдавал холодильник, который теперь стоял подключенным, дребезжа и сотрясаясь от собственного шума, куда она наверняка заглядывала и видела, что в дверце появилось пару бутылок спиртного, а на полках разместились пакеты с огурцами-грибами и прочим. В нём было запасов еды дней на пять – это говорило бы о том, что он здесь конкретно обосновался.
– Если честно, то я абсолютно не удивилась, увидев возле двери твои кроссовки и вещи на верёвке. – Она будто прочла его мысли.
– А я наоборот… ох как удивлён, что ты наконец-то доехала до нас! – Нас – он имел ввиду себя и полтергейст. – Девочку кто устранять будет? Долго она будет маячить в окнах?
– Устраним, не волнуйся. Ты пока езжай домой…
– Щ-щ-щас! Уже прокатился! Хватит! Пока мы её не задвинем обратно, я даже с места не сдвинусь! И пусть меня увольняют с работы – устроюсь на новую. И если надо будет, ворвусь к этой Оксан Михалне в дом, объясню ситуацию, как есть и останусь контролировать, чтобы чудище к окнам не вздумало приближаться… Пусть попробует вызвать копов, посмотрю, как у неё это получится. Увидим, захочет ли она вообще кого-либо звать на помощь…
Инга дёрнулась от звонка, полезла за телефоном, затем молча слушала, что там говорят, кивала сама себе, ответила одно слово: «бегу». Будто забыв про Кирилла, бросилась впопыхах складывать в плотный пакет предметы, стоявшие на подоконнике, вспомнила про телефон, принялась менять в нём настройки. Парень, заглядывая через плечо, увидел, как она отключает звук.
