Светлана Далматова
Дама на асфальте. Мужчина на газоне
– Да, вот ты учудила, так учудила! – согласилась Софи.
– Думаю, женщина была права, – надо прощать себе мелкие глупости, если они не превратились в крупные. Ведь часто только мы знаем, что учудили, другие же могут подумать, что мы обнаглели, а сегодня этому никто не удивляется.
Как-то у меня был лишний билетик на премьеру в театр и я пригласила Софи, день был воскресный, встретились мы рано, до спектакля времени было достаточно и решили съездить на залив в Репино.
Погуляв у залива, зашли в буфет шикарного, по тем меркам, пансионата, выпили кофе с пирожным, и перед уходом посетили дамскую комнату, выходя из которой Софи заметила большое толстое оргстекло, оставленное кем-то у дверей туалетной комнаты, и вдохновилась.
– Мне необходимо это оргстекло, – уверенно и беспрекословно заявила она.
– Ты что, спятила, вообще-то это воровство.
– Не преувеличивай.
– Оно дорогое и на срок потянет, это не твои шуточки.
Но сдвинуть с этой мысли Софи оказалось невозможно.
Она расстегнула куртку, подняла стекло, прижала его к груди и животу и потребовала:
– Застегни.
На меня напал нервный хохот, меня буквально трясло в припадке, руки не слушались, Софи же соблюдала полное спокойствие. Подбородок ей пришлось задрать, так как стекло выглядывало спереди над воротником, я обмотала ей шею до самого рта шарфом.
Поддерживая снизу двумя руками тяжелое стекло, Софи с гордо поднятой головой миновала кордон у выходной двери элитного пансионата, на защите которого стояла высокая, крепко сложенная тетка. Чувствуя что-то неладное, она проводила нас внимательным подозрительным взглядом, но даже не сдвинулась с места, хотя именно мой нервический вид ее и насторожил. Я собрала все свое самообладание, подавляя рвущийся из моего нутра хохот, сознавая полнейший идиотизм нашего поведения. Если честно, мне хотелось чтобы нас остановили.
– Как ты пойдешь в театр с этим стеклом? – поинтересовалась я, уже зная ее ответ.
– Я и не пойду в театр.
Билеты были очень дорогими, спектакль привез московский театр. Мной пренебрегли, я была обижена и это стекло мне запомнилось.
Как-то я напомнила Софи этот идиотизм, но она даже не поняла моей обиды, возразив:
– Между прочим, это стекло мне послужило много лет.
Мы все разные, поэтому и интересны друг другу, по крайней мере, скучать не даем.
А кто не пьет
Та зима выдалась холодной. Дом, в котором я живу, – двенадцатиэтажная кирпичная точка. Достаточно двух дней приличного, за двадцать градусов, мороза, и температура в моей квартире падает до плюс двенадцати – тринадцати градусов. Долго дома не усидишь, лучше погулять и, согревшись на морозце, вернуться.
В тот вечер, возвращаясь домой после прогулки, я, как всегда, решила пройти через черный ход. Поднимаясь к уличной входной двери по ступенькам, я споткнулась о тело лежащего человека.
Это был опрятно одетый молодой человек, в меховой шапке, его черная бородка и усы покрылись инеем, и он был в стельку пьян. Чувствовалось, что пролежал он здесь уже не пять и не десять минут, а гораздо больше. Я попыталась его растормошить, но тщетно, кроме мычания – ничего членораздельного не услышала. Попыталась оттащить его в теплый коридор, но одновременно открыть, придерживая входную железную дверь, и протащить мужчину в предбанник, у меня не хватало сил.
Я устала и присела на корточки. Рядом с пьяным мужчиной валялся портфель. Если мужчина из нашего дома, то полицию или Скорую помощь вызывать не хотелось.
К моему счастью, я вскоре увидела подходящего к дому соседа с верхнего этажа.
– Что это вы здесь делаете? – удивленно уставился он на меня и лежащего плашмя мужчину.
– Вася, не задавайте глупых вопросов, лучше помогите спасти человека, давайте оттащим его в тепло.
– А кто это? – Вася все-таки задавал вопросы.
– Не знаю, может, вы его знаете?
– Нет, вероятно, он из другого дома.
– Не важно, он здесь замерзнет, потащили, – торопилась я.
Вася покрепче ухватил пьяного за плечи, я открыла электронным ключом дверь, кое-как мы втащили бедолагу в коридор.
Устроив пьяного рядом с батареей, мы обследовали его на предмет обморожений, – вроде подобрали вовремя.
В его портфеле нашли Рабочий документ с именем и фамилией. Мы решили разделить обязанности: Вася стал звонить своей жене, которая была в нашем доме общественницей и знала все и всех, но на звонки она не отвечала; я побежала за теплой подстилкой и горячим чаем.
Дома я вскипятила воду, заварила крепкий чай, остудила его, добавила сахар и налила в литровую банку.
Когда вновь спустилась к найденышу, освободила Васю, и он отправился к себе домой дожидаться прихода общественницы.
Вид у молодого человека, конечно, был малосимпатичный: из носа полились размороженные сопли, изо рта, во время моих усилий заставить его пить горячий чай, выливались слюни.
Но ведь все мы далеко не всегда имеем «товарный» вид. Часа два я пыталась привести его в чувство: хлопала по щекам, растирала ему ледяные руки, вновь и вновь вливала в рот теплый чай. Одно время он даже немного ожил и зашевелился, но глаз не открывал, а когда согрелся у батареи – мирно засопел.
Определив по внешним признакам, что уже жить будет, я в первом часу ночи ушла домой.
Утром, чуть забрезжил рассвет, я поскакала вниз, к черному ходу. На коврике уже никого не было.
Позвонила соседке, она сообщила, что узнала его – молодой человек жил в нашем доме. Оказалось, что в тот день у его отца случился инсульт и сын отвозил его в больницу. Мать молодого человека оставалась дома, она только недавно оправилась после инфаркта. Кто напоил, вроде как непьющего молодого человека, осталось неизвестным.
Только по истечении двух с половиной лет, случайно, в лифте, которым я обычно не пользуюсь, так как живу на втором этаже, я встретила двух пожилых людей и одного, когда-то найденного мной на морозе, молодого человека. Судя по лицам этих симпатичных людей – семья была дружной и любящей.
Взглянув на них, я не смогла сдержать улыбки, и тут же вернула своему лицу обычное выражение, заметив легкое удивление в глазах пожилой женщины.
Господи, – подумала я, – может и не даром я так мучаюсь в этом ледяном доме, ведь в тот вечер мы с Васей сохранили жизнь одному и продлили ее еще двум людям.
Самая здоровая нация в мире – японцы, в их стране царит культ здоровья. Алкоголики в Японии – большая редкость, поэтому к сильно выпившим соотечественникам японцы относятся с большим уважением и даже с нежностью, – а как же иначе, ведь этот человек, пьющий сверх меры, постоянно рискует собственным здоровьем!
Бомжить Европу
Что бы вы сказали обо мне, если бы узнали, что я с возрастом растеряла всех своих друзей, не поддерживаю отношений с родственниками, и со мной не общаются мои дети? А в довершение ко всему, днями напролет рассказывала бы вам, доброй душе, о том, какие все они сволочи.
Ситуация знакомая? Что она вам напоминает?
Понятное дело, у каждого своя правда. Одной правды, увы, не бывает.
Помните очень старую притчу, когда люди снаряжают ходока на поиски Правды?
И когда в конце долгого трудного пути он наконец достигает пещеры, где прячется ото всех Правда, то встречает жуткую страшную старуху. Странник, в ужасе от увиденного, спрашивает старуху: «Что я скажу людям?». А старуха отвечает: «А ты соври».
Так вот, бороться за свою Правду, возможно, хорошо, только методы борьбы бывают разные.
Предлагаю психо – химическую атаку.
Вы знаете, сколько в России бомжей? – Конечно нет, так как сама Россия об этом не знает. Но приблизительная цифра в интернете есть: «4 млн бомжей, 3 млн нищих, 5 млн беспризорных детей, 4,5 млн проституток, а значит, 11,3% населения страны – это социальное дно».
В начале перестройки, будучи командирована в Москву, я припозднилась и еле успела на последнюю электричку метро. Электричка была почти пустой, ехать было до конечной станции, и я задремала.
Из дрема меня буквально вырвала страшная вонь, ударившая по моей очень чуткой системе обоняния.
То, что я увидела, открыв глаза, запомнила на всю жизнь. Потому что это была не массовка, и не кадры средневекового фильма, а реальность России начала девяностых: толпы нищих, грязных, вонючих, хромых, синюшных бомжей ввалились со своим скарбом в открытые двери всех вагонов последней электрички.
Это было лицо России тех лет на фоне бесконечных конкурсов красоты.
Не думаю, что положение с бомжами изменилось.
Так вот, предлагаю их помыть, кого надо побрить, приодеть, выдать заграничные паспорта и отправить в Европу, в один конец.
Во-первых, это благородный поступок, так как там они дольше проживут, да и подают там охотнее и в валюте, во-вторых, там условия бомжевания лучше. И, наконец, очень интересный эксперимент – так ли виновато наше общество в их плачевном положении? Думаю, многие бы поднялись. Это было бы получше идеи Марка Твена с его банковским билетом в миллион фунтов стерлингов.
При этом, я имею ввиду настоящих бомжей, а не тех, ряженых, что еще недавно просили милостыню в метро, – сами не бедствовали, содержа за границей своего барона, который, в свою очередь, подносил кое-кому блюдечко с золотой каемочкой, оплачивая точки сбора поборов.
Ну, а кто не поднимется, тот вновь очень быстро опустится. И в этом наша польза, – пусть Европа нюхает, а то пропахли там все дезодорантами и не знают настоящего, выдержанного запаха плоти!
Не все же и не всех же нам самим нюхать!
Маринованные огурчики
Моя тетка Шурочка – замечательный человек, только шибко принципиальная – любит рубить в лицо правду-матку. Поэтому с ближайшими родственниками отношения у нее не просто натянутые, а убитые и похороненные. Но ко мне и моей маме ее любовь неизменна – ведь мы не кровная родня.
Я появляюсь у Шурочки раз в пять лет, вместе с мамой. Тетка за несколько ночей успевает обновить мой гардероб, а шьет она увлеченно, вдохновенно и страстно. Возможно, я любимая ее модель, но, сознавая свое творческое несовершенство, тетка любит повторять:
– А голой тебе лучше!
Однажды Шурочка, посетив своих дальних родственников, возвращалась домой. Обратного билета у нее не было, ведь никогда не знаешь заранее – как быстро надоест тебе родственное окружение.
На вокзале в кассу стояла шумная очередь, народ спешил купить билеты на проходящий поезд, а тут еще какая-то наглая тетка с рюкзаком за плечами и пластиковым ведерком, прикрытым марлей, опоясанной яркой красной лентой, нагло влезла без очереди. Шурочка попыталась вытолкнуть нахалку из очереди, но, больно ударившись своим достоинством о металлический крючок от ручки ведра, еще больше обозлилась, набычилась, собралась с силами, и все же не смогла справиться с нахалкой, так как перевес массы тела был не на ее стороне.
Нахалка же, купив без очереди билет на поезд, проходя мимо тетки, оставила еще один неизгладимый след на ее бедре, специально раскачав ведро. Женщины обменялись напоследок энергетически емкими выражениями.
До поезда оставалось мало времени, и надежда Шурочки приобрести билет таяла уже с каждым движением секундной стрелки.
И все же, жизнь расцвечена не только тусклыми красками, Шурочке досталось боковое место в плацкартном вагоне. Она повеселела и ринулась догонять поезд, уже обозначивший свое отправление.
Вскочив в вагон и протиснувшись к своему боковому месту, Шурочка обнаружила за приставным столиком уютно устроившуюся, улыбающуюся ей женщину в пестром халатике. За приятной увлеченной беседой выяснилось, что выходят они на одной станции, но соседка последует дальше, а пересадка на другой поезд у нее только утром следующего дня. Короче – ночевать соседке негде.
За душевной беседой время в пути пролетело мгновенно. Моя доброжелательная тетка тут же предложила соседке переночевать у нее. Женщина на минутку удивилась столь щедрому предложению попутчицы, но тут же радостно согласилась.
Когда прибыли домой, тетка накрыла стол и пригласила попутчицу отужинать.
– Господи, а огурчики! – спохватилась попутчица.
Мгновенно оказавшись в прихожей, она вытащила из большого льняного пакета то самое пластиковое ведро, оставившее яркие отметины на бедрах Шурочки.
Шурочка, открыв от изумления рот, уставилась на ведро, затем перевела взгляд на попутчицу, и, близоруко прищурившись, узнала, наконец, в своей скороспелой приятельнице ту самую тетку, с которой дралась на вокзале.
На лице Шурочки отразилась целая палитра чувств, кадры случившегося вновь пробежали перед глазами – зрачки ее то сужались, то расширялись вновь.
Попутчица тут же все поняла и страшно переругалась – ведь ей предстояло остаться на ночь на улице чужого города.
Но присущее тетке чувство юмора победило ярость: обе рассмеялись, одна – над своей слепотой, другая, с осторожностью, над ситуацией, затем выпили мировую.
Рано утром нахалка, на всякий случай, исчезла по-английски, не прощаясь.
На кухне она оставила, в знак благодарности, тарелку с огурцами.
P. S.
И тетка и мама исчерпали свой жизненный путь почти одновременно. Тетка ушла на пол года раньше, я решила поберечь уже не встающую с постели маму и не сообщила ей о смерти тетки. Правдолюбка – Шурочка была не согласна со мной, но, из-за физического отсутствия в этом мире, не могла сказать об этом, глядя прямо в глаза, поэтому явилась к маме во сне и заявила:
– Женя! Я же умерла! А ты даже не знаешь!
