Стас Колокольников
Осенняя лихорадка
Набитая огромная шишка обиженно надулась над переносицей. Закурив, я помочился на не пройденное препятствие и хотел было убраться восвояси, как вдруг заметил в углу стены строчки, написанные мелким почерком неизвестного графомана. От времени было не разобрать ни слова, но меня озарило…
Среди надоевших декораций в пляске со смертью я чуть не потерял своё единственное слово.
В этом слове я был человеком, который умрет завтра. Человеком, которого невозможно схватить, как отражение в воде. Протягиваешь руку, а остаются брызги. Моя смерть была моим двойником, который не искал встречи. Мы бежали одной дорогой, но в разных измерениях. Моё всегда здесь и сейчас, его – там и завтра. Точка пересечения была неуловима. Порой я нес свою жизнь на руках, словно подстреленную птицу, пытаясь передать её тому, кто двигался впереди – а он с восторгом наблюдал за мной и пел мне об этом. Я верил – нет страдания, которое любовь не исцелит. Путь к свободе уже пройден, но я вернулся. Зачем? Чтобы жить вечно. Вернулся и повторил своё единственное слово, чтобы встретить и победить чудовище здесь, ибо на небесах его нет. Каким бы именем я не называл чудовище: «время» или «смерть», неважно, это просто – «не любовь».
Любовь – это слёзы сострадания ко всем живущим здесь. И эта Любовь стала моим словом. Вряд ли я хотел пережить судьбу писателя, но мне не оставили здесь другого способа сопротивляться. То, что для многих было праздником жизни, для меня было заколдованным кругом style life, где выгода в материальном эквиваленте была равна пакостной пустоте. Дорога к смерти здесь лежала через желудок – через задний проход вела прямо в ад, где любовь – не любовь, а призрачный сон, навеянный томлением по ней.
Своё magnum opus* (выдающееся произведение) я не писал, а жил. Шагая по вечерним улица, в светящихся окнах я видел отблески тюремных огней. Мой путь уже был пройден, я повторяю его, поднимаясь на тот же холм с крестами, что и мой поводырь. Я нанизан на нитку, которой опоясан мир. Выбравшись из тупика, я чувствовал, как происходит то, чего я ждал. Издалека шел сигнал, земная ось вертелась прямо во мне. Ничего личного. Но те, кто умрут завтра, это не мы, а наши лики, со всеми правдами и неправдами, как лики Януса, направленные в прошлое и будущее. От наваждения времени не избавиться, пока бродишь с копилкой желаний в голове. Ритм времени это ритм тех, кто умрет завтра, сбившись с ритма истинной жизни.
Любовь прижалась к моей щеке, пробежала по ней слезой и скатилась в улыбку. Прочищенными глазами я видел лучше прежнего, за двоих, как повзрослевший Кай и его Герда. Сложные узоры любви оказались простой снежинкой, упавшей на ладонь и растаявшей. Всё просто, я живу эту жизнь по буква: hay un gato encerrado aqui* – в этом что-то кроется. Всюду, куда я приношу хоть частицу любви, там она и поселяется, и куда бы я ни пришел, там не будет ничего неизвестного и непредсказуемого, всюду лежат хрустальные камни истины: У жизни одно имя – любовь, и потому жизнь неизбежна.
