Станислав Венгловский
Античные цари

Пир для обреченной на съедение афинской молодежи, как обычно, устроил сам царь Минос. Он же и предоставил афинским юношам возможность поучаствовать в атлетических состязаниях, учрежденных в честь его погибшего сына, царевича Андрогея.

Очевидно, пир и эти состязания тоже тешили его царское самолюбие. Дескать, вот вы, какие ни есть молодые и крепкие, все, как на подбор, красавцы и красавицы, как ни хочется вам верить в собственную долгую жизнь, – а все же и вам придется погибнуть в самом ближайшем времени, как погиб и мой сын Андрогей…

К концу состязаний Ариадна смотрела на красивого приезжего юношу уже безмерно влюбленными глазами.

Во всяком случае – именно так показалось нашему герою.

И Тесей нисколько не обманывался.

Когда за ним и за его спутниками и спутницами, семеркой великолепных афинских юношей и такой же семеркой самых красивых девушек, закрылись тяжеленные ворота необозримого Лабиринта, – то в руках у Тесея оказался упругий клубок из ниток, врученных ему влюбленной в него царевной Ариадной.

– Закрепи конец нитки у входа в Лабиринт и продвигайся вперед, разматывая этот клубок. По этой нитке отыщешь обратный путь, – услышал он нежный голос, донесшийся до его ушей голос, исходящий неизвестно откуда…

Молодые люди долго блуждали в ходах-переходах, лишь кое-где освещенных бликами полумертвых светильников. Иногда их глаза натыкались на горы обглоданных прежде костей, иногда они различали на стенах брызги давней, уже крепко засохшейся крови. Всем им казалось, что кто-то, невидимый им, постоянно пугает их.

И вдруг их уши поразил неудержимо мощный рев.

Ощущение было такое, словно бы они наткнулись на разъяренное стадо быков, которое окружало их со всех сторон. Рев наваливался на них откуда-то с темного потолка. Он толкал их в спину, вылезал из невидимых щелей и клубился на каменном полу, мешая переставлять отяжелевшие ноги, и без того уже скованные неодолимым страхом и ужасом.

Тесей держался впереди их всех. Он надеялся на свой меч. Оглушенные ревом, ослепленные разящей темнотою, измученные явным ожиданием собственной смерти, спутники Тесея теряли последние силы. Они желали уподобиться каким-то бестелесным теням, хотели передвигаться без единого звука, безмолвно, неслышно для самих себя, – но и этого у многих из них не получалось никак.

Одежды их задевали невидимые в темноте выступы в каменных стенах, подошвы сандалий натыкались на торчащие из пола острые камни или же проваливались в неведомые и незаметные для них ямы. Девушки раз за разом всхлипывали, сдавленными голосами шептали что-то, умоляли лучше затаиться во тьме, замереть и дожидаться всевышней воли богов.

Однако Тесей оставался неумолимым.

Какая-то сила увлекала его вперед и вперед. Какой-то всемогущий голос напоминал о прежних, преодоленных уже опасностях и преградах. Этот голос властно требовал продвигаться все дальше, вперед и только вперед.

И вот, за очередным поворотом дороги, брызнуло им в глаза необыкновенно ярким светом. Там открывалось круглое помещение, наполненное густым, непроницаемым светом, напоминавшим собою густое, неразбавленное вино, которое отливало плотным и красным сиянием…

Посреди помещения возвышалось само чудовище.

На бычьей голове его дыбилась красная шерсть. Чудовище водило маленькими красными глазками и выставляло перед собою рога, похожие на безобразно укороченные копья. Без малейшего промедления оно устремилось на Тесея, как бы учуяв исходящую от него угрозу.

Вот тут-то и пригодились Тесею совершенные им прежде подвиги, пригодилось прежнее умение, помноженное на природную силу и несокрушимую отвагу.

Одной рукою герою удалось схватить чудовище за смертельно опасный рог, нацеленный ему прямо в грудь, а другой рукой он тут же выдернул из ножен свой меч и молниеносно воткнул его в покрытый шерстью крутой и выпуклый бок чудовища.

Чудовище издало предсмертный, последний рев, захрипело, и рог в руке у Тесея – уподобился вдруг поднятой на лесной дороге, ни на что уже непригодной, сильно усохшей ветке…

– Победа!

Победа получилась настолько неожиданной, что в нее никак невозможно было поверить. Какое-то время Тесею пришлось вопить и трясти своих спутников за одежды, чтобы привести их каким-то образом хотя бы в сознание, чтобы вбить им в головы само понимание: они находятся уже на явной дороге своему спасению. Ведь это чудовище испускает последнее, мучительное дыхание!

А что касается выхода из страшно запутанного Лабиринта, – его укажет им спасительная нить Ариадны. Подаренный ею клубок Тесей привязал к поясу своей собственной одежды и почти уже позабыл о нем.

Молодые спутники Тесея, наконец-то, пришли в себя. Поверив в состоявшееся спасение, они ринулись в сумасшедший танец. Походя, пинали поверженное в прах чудище ногами, разбрызгивая по стенам его густую кровь, которая успела уже образовать там густую, настоящую лужу.

– Друзья! – Тесей с трудом пересиливал восторженные их крики. – Нам следует поторопиться, пока о нас не вспомнил всеведущий царь Минос!

Конечно, Минос даже не подозревал, что его жертвам удастся так быстро избежать предназначенной им участи. Ему никогда не приходило в голову, что кто-нибудь из простых, из смертных людей способен хотя бы выбраться из слишком запутанного Лабиринта, изо всех его помещений.

Однако первое произошло благодаря мужеству и удали царевича Тесея, а второе – из-за вспыхнувшей к нему в груди чувству царственной красавицы Ариадны. Подаренная ею нить, действительно, вывела Тесея и его спутников к воротам, где уже их поджидала счастливая Ариадна.

Взяв девушку за руку, победитель еще раз напомнил путникам о необходимости, как можно скорее бежать к уже поджидавшему их кораблю.

Тесей был крепко уверен, что везет свою будущую супругу, которая станет ему надежной подругой на всю последующую жизнь.

Да только получилось все несколько иначе.

На острове Наксосе, где беглецы задержались лишь на какое-то время, к счастливому Тесею во сне явился бог виноделия, вечно пьяный и веселый Дионис, который и объявил ему, что критская царевна Ариадна давно уже предназначена в жены ему, Дионису, и что ей суждено отныне жить на высоком, заоблачном Олимпе.

Не подчиниться богу – Тесей не мог.

Проснувшись поутру, он погоревал по поводу всего, услышанного им во сне, а затем оставил спящую красавицу, чтобы продолжить свой путь в направлении города богини Афины.

Спутники его ликовали по-прежнему, и чем ближе подплывал их корабль к родной афинской земле, тем сильнее становилось их веселье. Избежав неотвратимой смерти, люди предчувствовали радость своих родных в недалеких уже от них Афинах.

Однако самого Тесея томили самые противоречивые мысли.

Конечно, он разделял ликование своих спутников, однако никак не мог отделаться от чувства тяжелой утраты: у него ведь его отняли будущую невесту!

Удрученный, Тесей позабыл об обещании своему отцу переменить на судне паруса. И все это все привело к новой, очередной беде.

Престарелый царь Эгей, между тем, терпеливо дожидался вестей с острова Крита. Ожидание вконец измучило старика, а все же его не оставляло видение скал, которые обрамляли крутой берег приморского Пирея. И вот ему показалось – да что там показалось! – он четко увидел верхушки знакомой до боли корабельной мачты.

Ошибки быть не могло.

Эта мачта была поставлена на афинском судне, на котором уплывали обреченные на гибель юноши и девушки во главе с его сыном Тесеем. И вот оно возвращается уже назад… Что оно везет? Радостную или скорбную весть?

Через какое-то мгновение из-за надводной дымки выделилась широкая полоска. Старик замер в изнеможении.

Край паруса почудился ему иссиня черным, но такое могло только пригрезиться по причине нестерпимого блеска воды. У старика не хватило сил поверить во что-то подобное, во что-то слишком плохое.

Это могло быть лишь обманом зрения…

Царь переждал еще какое-то мгновение, еще…

Паруса судна выскальзывали из-за обреза водной стихии, как выскальзывают из-за бугра чересчур медлительные повозки. Но… все паруса на них были, без сомнения, иссиня черного цвета…

Не взвидев солнечного сияния, совершенно негнущимися под ним ногами, старик сделал неосознанный шаг вперед и куда-то, вроде бы, полетел…

Усилием воли попытался направить свое движение вверх и в сторону показавшегося всего судна, но не сумел. Он даже не почувствовал прикосновения твердых каменных выступов, впивавшихся ему в безразличные к боли бока, не услышал даже всплеска какой-то, крайне удивленной воды.

Похоронив отца, устроив достойные правителю ему погребения, сам Тесей сделался полноправным правителем в аттическом государстве.

На свою деятельность он смотрел уже совершенно иным, озабоченным взглядом, доподлинно понимая, что доставшееся ему государство требует значительных преобразований, что оно, в конце концов, состоит из множества самостоятельных частей, управляемых собственными, автономными советами.

Отдельные государственные образования обладали различного рода правами, которыми они пользовались с древнейших времен и никак не желали когда-нибудь расставаться с ними.

К примеру, город Элевсин чеканил собственную монету, что было во все времена показателем высочайшей государственной самостоятельности. В этих, совершенно отдельных частях государства, сохранялось много местных обычаев, неприемлемых для его соседей.

Далее… В них самих накопилось огромное множество пограничных споров, распрей, прямые голоски которых перешли в уже исторические времена и потому более или менее известны даже нам.

Первым делом Тесей принялся разрушать все перегородки между отдельными частями афинского государства, чтобы как можно надежнее их сплотить, чтобы жители этих, все-таки сильно разрозненных земель и даже отдельных частей государства, – почувствовали себя равноправными вдруг.

По словам Фукидида, знатока всех греческих древностей, вместо отдельных советов по всей Аттике, – Тесей установил так называемый общий булевтерий (совет) в Афинах и один так называемый пританей (всеобщее государственное учреждение), – тоже в Афинах.

Как заявляет в своей «Истории афинской демократии» Владислав Петрович Бузескул, все начала греческого свободомыслия и демократии непременно нам следует связывать с именем самого Тесея!

В конце концов, ему все-таки удалось упразднить местные земельные советы, и этот верховный совет в Афинах решал теперь самые неотложные государственные дела, будучи, к тому же, единственным верховным органом.

В Аттике, как не раз уже говорилось, обитало довольно однородное население, хотя бы в этническом отношении. Правда, это население было со слишком заметными вкраплениями каких-то пришельцев, беглецов, изгнанников из соседних государств, – однако тоже состояло из чисто этнических эллинов.

А вот по имущественному своему положению – жители Аттики даже слишком рознились между собою. Чтобы навести какой-либо порядок и в этом плане, Тесей постарался разделить своих подданных на что-то, вроде классов, в строгом соответствии с их состоянием, можно сказать, – с их подлинным имущественным цензом.

Тесей всячески стремился к такому государственному устройству, где разбогатевшие богачи или же просто имущие граждане имели бы возможность не смешиваться с толпою, но принимать в управлении государством самое деятельное участие – в соответствии со своими гораздо большими имущественными возможностями.

Таких классов во времена Тесея насчитывалось три: евпатриды, геоморы и демиурги.

Евпатриды, или благородные, – были людьми в высшей степени зажиточными. Они владели куда более значительной частью аттических земель. В их руках была сосредоточена слишком большая власть. Они и жили вне городских стен. По крайней мере там, где располагались их земли, и, следовательно, они сами размещались в центре своих собственных земельных владений. В качестве названий многие селения в Аттике, пусть и со временем, а все же обрели имена своих постоянных землевладельцев.

После объединения разрозненных частей государства, так называемого синойкизма, осуществленного Тесеем, евпатридам была предоставлена возможность ведать религиозными делами, занимать государственные должности, толковать и применять на практике довольно разные человеческие и божественные законы.

Геоморы (или георги) были земледельцами среднего или даже более мелкого масштаба. Они не принимали какого-либо активного участия в управлении страной, но считались весьма полезными в государстве людьми, на которых оно, в значительной степени, и должно было держаться.

Самыми многочисленными в аттическом государстве, как полагал впоследствии писатель Плутарх (II век уже новой эры) – были демиурги: разного рода ремесленники и торговцы.

Кроме указанного сословного деления Тесей закрепил в своем государстве еще и родовое деление всех своих подданных. Каждый свободный афинянин относился к определенной филе (общине, племени), которых насчитывалось всего четыре.

Эти филы распадались на фратрии (колена) – по четыре в каждой филе, и на роды – по тридцать родов в каждой фратрии. Члены каждого такого рода считались происходящими от их общего предка. Все они имели общие святилища, у них были свои, отдельные, особые культы, свои собственные жрецы, и свои, даже чисто отдельные, кладбища.

Члены одного и того же рода горой стояли друг за друга как в силу древних законов, так и в силу присущей людям взаимной привязанности, обусловленной пониманием общности своего происхождения.

Одним словом, полагают ученые, своими решительными действиями Тесею в очень короткий срок удалось создать в Аттике единое государство и единый эллинский народ.

Среди всех эллинов он прослыл справедливым и самым неподкупным человеком, к которому они обращались при разрешении своих, наиболее крупных дел.

Тесей всеми силами помогал всеобщему любимцу греков, могучему герою Гераклу, вечно гонимому богиней Герой, супругой великого бога Зевса.

Тесей дал пристанище несчастному фиванскому царю Эдипу, пострадавшему от неумолимого рока, – о чем мы поговорим подробно в своем, предназначенном для этого месте.

Тесей поспособствовал также захоронению эллинских вождей, штурмовавших неприступные каменные Фивы и погибших в этом междоусобном сражении.

Как видим, в глазах сограждан, да и всех эллинов, – Тесей прослыл весьма справедливым правителем.

Однако занимался он не только государственными делами. Устройство государства, управление им, – ничто не могло отвлечь Тесея от ратных, геройских дальнейших подвигов.

Тесей участвовал в походе против воинственных девушек-амазонок, который организовал Геракл, все еще находившийся в подчинении у микенского царя Эврисфея.

Самому Гераклу велено было добыть волшебный пояс, который носила на себе царица амазонок Ипполита, который ей подарил какой-то всегда беспокойный бог войны Арес.

Эллинские герои прибыли, в конце концов, к столице амазонок, к мифическому городу Фемискире, и там Тесею, в награду за его геройские действия, выпала пленница. Ею стала сама царица амазонок – Ипполита. Привезя пленницу к себе в Афины – Тесей как-то сразу женился на ней.

Бывшая предводительница воинственных девушек горячо полюбила своего супруга, родила ему сына Ипполита.

Правда, какое-то время спустя, как говорят предания, амазонкам удалось освободить свою плененную эллинами царицу. Явившись на аттическую землю вторично, амазонки заполнили ее равнины грохотом конских копыт и пением звонких, удивительно метких, собственных стрел.

Осадив Афины, они овладели почти всем городом, так что мужественные его защитники вынуждены были укрываться на вершинах неприступного Акрополя, уже обведенного к этой поре мощными крепостными стенами, куда степные воительницы никак не в силах были даже проникнуть.

О дальнейших событиях, развернувшихся под стенами акрополя, существует много, самых разных, даже в корне противоречивых рассказов. Однако большинство их сводится к тому, что именно Тесею удалось спасти город от губительного разгрома.

Во время отражения приступа, правда, погибла его супруга-амазонка, ставшая ему, Тесею, верной боевой соратницей.

Впрочем, иные предания утверждают, будто бы его Ипполита умерла уже после осады города, годы спустя. И будто бы ее воспоминания об оставленных вольных подругах, о прежней, беззаботной жизни, о степных просторах, где можно целый день проскакать верхом на коне, подставляя лицо ласковому, освежающему ветру, – сильно будоражили внимание ее сына, юного Ипполита.

Ничего этого не было на высоком Акрополе, окруженном оборонительными стенами, и накрытым синим, бездонным небом. По небу проплывали лишь белые, веселые тучки… Впрочем, они тоже напоминали о веселом, степном раздолье…

Умирая, Ипполита сильно тревожилась судьбою своего единственного сына, юноши удивительной красоты, уже объявленного, к тому времени, наследником афинского престола…

Участвовал Тесей и в прочих геройских сражениях.

Скажем, он был среди охотников на калидонского вепря, что в южной Этолии, почти в самом центре Эллады. Этот вепрь опустошал тамошние плодоносные поля, вырывая деревья с почвы вместе с корнями. Умерщвлял людей, попавшихся ему на пути.

Сражался Тесей и с дикими кентаврами, полулюдьми, полуконями, которые также ему запомнились своими бесчинствами на свадьбе царя лапифов – незабвенного Пирифоя…

Пожалуй, о самом царе лапифов, а также о замечательном эллинском герое, следует поговорить более подробно, поскольку именно он сыграл невероятно важную роль в жизни и в самой судьбе царя Тесея.

Лапифы – это древний, мифический еще народ, обитавший в горных лесах центральной Фессалии, близ гор под названием Осса и Пелион. Своим прародителем лапифы считали одноименного царя, сына сребролукого бога Аполлона. Управлявший ими царь Пирифой (буквально Сверкающий), тоже был замечательным стрелком, могучим воином…

В свое время царю Пирифою довелось довольно много наслушаться об аттическом царе Тесее, о победах последнего над самыми видными разбойниками, над критским чудовищем Минотавром, и над прочими героями, не менее знаменитого выдающимися своими победами.

Рассказывают, что Пирифою захотелось то ли помериться силами с таким загадочным своим соседом, то ли изучить его как-то гораздо поближе. Короче – войти с ним в более близкие, даже дружеские, отношения.

Что же, для начала Пирифой захватил одно из стад, бродивших на зеленой равнине близ селения Марафон, примерно в тех же местах, где впоследствии афинянам суждено было встретить завоевателей-персов и добиться над ними решительной победы.

Хозяином этих стад, был четко осведомлен Пирифой, являлся как раз аттический царь-герой Тесей.

Захватив животных, Пирифой нисколько не торопился удаляться с ними в свои пределы. Он шагал, лишь как-то постоянно оглядываясь назад и посматривая при этом на свою колесницу. Его возничий с трудом удерживал запряженных в нее самых сытых и крепких, самых буйных коней.

Пирифой не просчитался.

Как только Тесею стало известно о дерзком поступке наглого злодея, он тотчас же повелел подавать ему боевые доспехи. Очевидно, погоню афинский царь осуществлял на колеснице, так как передвигаться в доспехах, а тем более преследовать кого-то непосредственно в них, оказалось делом совсем нелегким даже для такого отъявленного героя. Кони не подвели, и царь-герой вскоре настиг злоумышленника, правда, уже вне своих пределов, однако совсем невдалеке от них.

Тесей велел своему возничему заехать наперед угоняемому Пирифоем стаду, спрыгнул наземь, в поднятую дорожную пыль и копоть.

Пропустив ничего не значивших пастухов, у которых, в предчувствии предстоящего сражения уже задрожали губы и щеки, но которые так и не посмели ничего возразить своему господину, – сам Тесей уже изготовился к предстоящему, неизбежному бою.

И вот он настал, этот миг, такой желанный для Пирифоя.

Оба героя предстали друг перед другом, как-то совсем неожиданно, поскольку облако пыли, разделявшее их, улетучилось в самый последний момент, как только они оказались на расстоянии броска копья.

И тут произошло нечто, совсем неожиданное.

Герои так и застыли на месте, позабыв о своих копьях, уже занесенных, было, для меткого боевого броска. Сквозь прорези в шлемах каждый узрел перед собою непобедимого дотоле героя, и каждому показалось, будто он видит перед собою себя самого…

Они враз отшвырнули оружие, сняли с голов своих шлемы и протянули друг другу руки.

– Мир!

– Мир!

От этого дня и началась их неразрывная дружба, которая не прекращалась вплоть до последней их встречи.

А вскоре обоим героям выпала возможность проверить силу дружбы на деле, и эта возможность, как ни странно, впервые открылась на свадьбе Пирифоя с юной красавицей Гипподамией.

На свадебном торжестве сошлись два враждебных исстари племени: воинственные, гордые и храбрые лапифы и дерзкие, необузданные кентавры, жившие с ними бок-о-обок и причинившие своим соседям немало вреда то вытаптыванием их полей, то разрушением их строений, а то и нещадным угоном скота.

На свадьбе у Пирифоя кентавры наполнили царский дворец своим конским ржанием, топотом громадных и твердых, как камень, своих копыт, свистящими ударами о стены его жилища добротных и жестких конских хвостов.

На свадьбу Пирифой пригласил также самых выдающихся героев тогдашней Эллады, почему и пребывал в надежде, что с помощью своих приятелей, а в первую очередь своего друга Тесея, ему удастся усмирить кентавров, если те поведут себя непотребным образом, как это уже случалось с ними сплошь и рядом.

В конце концов, Пирифой рассудил очень верно.

Поначалу свадьба пошла, как и полагается ей. Кентавры пили и ели, веселились вместе с прочими свадебными гостями, особым образом не отличаясь от них, разве что вместимость их лошадиных желудков во много раз превосходила возможности простых человеческих, даже геройских. Значительно усилился топот их копыт, повторяемый неустанным эхом в окрестных горах, однако это никого и нисколько не беспокоило и даже никого не смущало.

Гости плясали на широком лугу перед царскими палатами. Там же, в тени ветвистых деревьев, были расставлены и столы с неисчислимыми на них угощениями.

Такая мирная обстановка продолжалась совсем недолго. Как только вино, и без того распиравшее лошадиные их желудки, помутило кентаврам буйные головы, – они взаправду взбесились.

Первым потерял рассудок дерзкий Эврит, неутомимый задира и заводила всяческих бесчинств. С диким ржанием набросился он на невесту хозяина. Эврит забросил девушку себе за спину и бешеными прыжками бросился наутек, топча своими копытами и задевая всех прочих гостей. Остальные кентавры тут же стали расхватывать подвернувшихся им под руку прочих женщин.

Эллинские герои, поначалу державшиеся настороже, под воздействием вина успели растерять свою бдительность. К тому же на свадебный пир полагалось приходить без оружия. Эллинские герои в первое мгновение даже здорово растерялись.

Но и в этой жуткой обстановке на помощь и выручку невесте друга и подоспел Тесей. Метко брошенной бронзовой вазой афинский удалец разбил голову удиравшему Эвриту. Предсмертный крик злодея привел в чувство и Пирифоя и прочих героев, присутствовавших на этой свадьбе. В ход пошло все, на что только натыкались их глаза: столы, скамейки, кубки, амфоры, треножники, котлы…

На помощь афинским героям бросились оцепеневшие поначалу лапифы. Трупами кентавров покрылась вся придворцовая площадь. Уцелевшие чудовища бежали и спрятались в лесах, что росли на склонах высокого Пелиона.

Это стало одним из наиболее удачных сражений добра с противостоящим ему злом. Получилась так называемая кентавромахия.

Долго вдовствующий Тесей начал подумывать о новой женитьбе. Из памяти героя, несмотря на промелькнувшие быстро годы, никак не выветривался образ прекрасной Ариадны, так недолго считавшейся даже его невестой. По какому-то наитию Тесею припомнилось, что на острове Крите осталась меньшая сестра Ариадны, по имени Федра, которая, к тому времени, тоже успела уже заневеститься.

При первой же возможности Тесей снарядил афинский флот, и во главе тоже его отправился с ним на остров Крит.

Говоря в общих чертах, он не ошибся в своих самых смелых предположениях. На Крите, к тому времени, уже не было в живых царя Миноса. Впрочем, Миносу, сыну Зевса, даже после смерти не приходилось жаловаться на судьбу: вместе со своими братьями Сарпедоном и Радаманфом он судил умерших уже на том свете, в подземном царстве бога Аида, или Гадеса.

Новый властитель острова Крита, Миносов сын Катрей весьма приветливо встретил своего афинского коллегу, не усматривая в нем уже никакого, зависимого от Крита правителя. На пышном пиру, чем-то неуловимым напоминавшем ему столь памятный пир у царя Миноса, поскольку все это происходило в том же, таком знакомом Тесею зале, ему показалось, будто перед ним предстала вдруг Ариадна. Прошедшие годы ничуть не переменили девушку, скорее даже усилили ее великолепную красоту. Впрочем, она сделалась еще более юной.

Тесей успел даже подумать, что это сон, но ему шепнули, что это и есть царевна Федра, ради которой он и явился сюда, на остров. Не мешкая ни мгновения, Тесей попросил у критского царя руку его сестры…

Новая супруга родила Тесею двух сыновей – Акаманта и Демофонта, которых афиняне тотчас же признали наследниками афинского царского престола, тогда как к Ипполиту, рожденному ему покойной уже царицей амазонок, они всегда относились с непонятной прохладцей, с каким-то тайным предубеждением, как к сыну варварки-чужеземки.

Трудно сказать, чем завершилось бы это драматическое противостояние сводных братьев, какой бы выход указали им афинские обычаи и законы о престолонаследии, если бы не случилось нечто, совсем непредвиденное, внесшее еще более трагический разлад в их жизнь. Быть может, не только в жизнь Тесея, но и в размеренный ход всей государственной аттической машины, вроде бы уже направленной Тесеем в более или менее мирное русло.

А произошло вот что. Необычная красота царевича Ипполита вскружила голову его юной мачехе Федре. Молодая женщина долго скрывала вспыхнувшее в ней личное чувство, опасаясь сурового, уже явно немолодого мужа ее. Однако Тесей довольно часто оставлял Афины – ради своих продолжительных поездок. И это не прошло бесследно.

Во время одной из таких продолжительных мужниных отлучек, когда по Афинам стали гулять упорные слухи, будто Тесей погиб, будто он уже никогда не возвратится… А Федра, стало быть, вообще освободилась от супружеских уз, – стала мнимой вдовой, которой эти узы сделались уже совсем безразличными, даже несколько неприятными, – призналась в любви к своему очаровательному пасынку.

Конечно, решившись на нечто подобное, она по-прежнему видела себя царицей, но уже при новом, юном, тоже вполне законном царе. По ее мнению, она не совершила ничего предосудительного.

Однако Ипполит…

Он с негодованием отверг все услышанные им признания в любви.

Ответ его прозвучал так недвусмысленно, что когда явились верные слухи о возвращении живого и невредимого Тесея, – Федра перепугалась до смерти. Она сразу же подумала, что непорочный Ипполит расскажет о ее признании своему отцу. Поэтому Федра решила свести счеты с жизнью.

Чтобы оставить о себе хорошую память, чтобы не запятнать имена своих сыновей, возможных, а то и верных наследников афинского престола, – она прибегла, как ей показалось, к весьма простительной клевете. В ее предсмертном письме, адресованном супругу, было сказано, будто бы юный Ипполит покусился на честь своей мачехи, и будто бы она, будучи не в силах снести подобного позора, решила покончить с собой.

Возвратившийся домой Тесей застал уже похолодевший труп жены.

Тесей поверил клевете, однако не пожелал пятнать себя казнью собственного сына. С просьбой наказать нечестивца – афинский царь обратился к морскому богу Посейдону, который, вроде бы, тоже считался его небесным отцом, тогда как Эгея почитали, пусть и со временем, его земным родителем.

Опечаленный развитием таких событий, царевич Ипполит старался всячески избегать родного дворца. Он не знал, как объяснить отцу свою полную невиновность, а тот вообще не пускал его к себе на глаза.

Однажды Ипполит ехал в глубокой задумчивости по берегу моря.

Извилистая дорога пролегала по узкой теснине между отвесной скалою и крутым, страшно обрывистым берегом. Казалось, чуть-чуть ошибись на ней чуткие лошади, – и не миновать большущей беды.

Однако умные животные знали там каждый, валявшийся под ногами камешек, каждый малейший, каждый изгиб дороги, годами протираемой ими колеи. Ипполит доверял коням больше, нежели своему вознице.

И вдруг на дорожной полосе, откуда ни возьмись, взметнулась спина морского дракона, кости железного хребта мелькнули настоящими огненными стрелами. Испуганные кони шарахнулись в разные стороны, проваливаясь в пропасть и невольно увлекая за собою ни в чем неповинного седока-хозяина.

Так погиб необыкновенно красивый юноша, рожденный на свет матерью амазонкой.

В поисках новой супруги Тесей обратил свои взгляды в сторону Спарты, расположенной на юге всего Пелопоннесского полуострова.

Там, у царя Тиндарея, подрастала красавица дочь по имени Елена. Девушка на самом деле приходилась дочерью верховному эллинскому богу Зевсу, и в этом скрывалась истинная причина ее неземной прелести, в силу чего на ее руку претендовали чуть ли не все тогдашние эллинские женихи.

В Спарту Тесей отправился вместе со своим другом Пирифоем, к тому времени также уже овдовевшим: у него умерла жена Гипподамия, из-за которой, в свое время, произошла такая жестокая кентавромахия.

Явившись в Спарту, друзья пришли к убеждению, что добиваться руки юной красавицы Елены – дело слишком канительное, длительное и, быть может, даже вообще безнадежное.

На ту пору красавице едва исполнилось только двенадцать лет. А в таком возрасте девичье сердце менее всего склонно доверять таким немолодым уже женихам, каковыми сделались Тесей и Пирифой, вступившие, пожалуй, в уже свой энный десяток лет.

Что же, потенциальные женихи решили поступить совсем иначе.

Воспользовавшись отсутствием братьев красавицы, не в меру воинственных Диоскуров, Кастора и Полидевка, они выкрали невесту и спрятали ее, как говорили знающие люди, у матери Тесея, в ее родном городе Трезене. А затем бросили жребий, кому же она станет женою.

Счастье улыбнулось Тесею.

Однако законы дружбы требовали помочь и своему приятелю.

Правда, Пирифой задумал на этот раз вполне неслыханное дело: он вознамерился выкрасть жену у бога подземного царства, у самого мрачного бога Гадеса, увести известную всем его жену Персефону, бывшую Кору, дочь богини Деметры.

Вполне вероятно, что дерзости такому немолодому жениху добавил удачный исход предприятия с красавицей Еленой. По всей Элладе ее разыскивали неугомонные братья Кастор и Полидевк.