Станислав Михайлович Иванов
Преступления без наказаний. Очерки из советского прошлого
Регистрация проводилась в здании бывшей городской управы, куда и прибыл в назначенное время Саша. В этот день домой он уже не вернулся. Вечером родители направили старшего сына Сергея разузнать о судьбе Саши. Сергей уже успел побывать на фронтах Первой мировой войны, зарекомендовал себя в городе хорошим слесарем, мастером на все руки, местные жители относились к нему с большим уважением. Часовой с винтовкой на входе в здание оказался не из местных и заявил, что ревком уже закрыт, приема посетителей нет.
Спустя какое-то время на крыльцо вышел другой вооруженный мужчина, в котором Сергей узнал местного жителя, известного в Карасубазаре как Гришка Косой. Никто толком не знал, откуда он здесь появился, каковы его настоящие имя и фамилия, каков возраст, есть ли у него где-то родственники? Места постоянного жительства у него не было, занимался тем, что нанимался в работники (батраки) по хозяйству (дров нарубить, забор подправить, травы накосить, скот выпасти и т.п.). Не чурался при этом подворовывать (что плохо лежит), заработанное или украденное, как правило, пропивал в ближайшем питейном заведении. Прозвище Косой он получил после того, как в пьяной драке потерял один глаз. Одним словом, – типичный местный люмпен. Сейчас он был в потертой изрядно серой овечьей папахе с пришитой по диагонали красной лентой, длинной шинели не по росту, явно с чужого плеча, в руках держал винтовку-трехлинейку с примкнутым штыком.
Сергей окликнул его, тот подошел, узнал собеседника в сумерках, уважительно поздоровался: «Здравствуй, Сергей Иванович!». На вопрос: «Где Александр?» – растерянно засуетился, отвел Сергея подальше за угол здания и шепотом сообщил: «Они все сидят в подвале ревкома, охраняет арестованных присланный из Симферополя караул из числа латышских стрелков и чекистов, среди них есть даже один китаец». Сергей поинтересовался, могут ли Сашу освободить? На что Гришка промямлил: «Это вряд ли, разве что за золото?». Договорились, что Сергей попробует найти чего-нибудь ценного в доме и через час они встретятся вновь на том же месте. Пулей брат помчался домой и сообщил родителям неприятную весть. Семья быстро собрала все ценности, имевшиеся в доме. Наскребли два обручальных родительских кольца, материнский золотой кулон на цепочке, отцовский нательный крестик, две серебряные чайные ложки и портсигар. Через час Сергей продолжил встречу с Григорием, который взял завернутые в носовой платок ценности и отправился с ними в ревком. Вскоре он с недовольным лицом показался на пороге и сообщил, что начальник караула не может отпустить Александра: то ли ценностей оказалось мало, то ли он боится вышестоящего начальства? Но старший чекист все же разрешил негласное свидание брата с арестантом под присмотром Гришки, который оказался как бы на подхвате у новых властей на положении добровольного дружинника.
Выбора у Сергея не было, поэтому пришлось соглашаться. Гришка показал на деревянную будку во дворе управы, где было две кабинки туалета и сказал: «Заходи в одну из них, а я приведу Сашку во вторую». Через несколько томительных минут раздались знакомые шаги, дверь соседней кабинки открылась и Сергей через отверстие (выбитый сучок) в разделяющих братьев дощатой перегородки смог увидеть брата. Между ними состоялась краткая беседа, которую Сергей запомнил дословно на всю оставшуюся жизнь. Брат сообщил, что по прибытии в ревком ему пришлось заполнить несколько анкет, после чего его отвели в подвальное помещение, полностью забитое арестантами. Еды и воды им не дают, у многих забрали верхнюю одежду. Наверху, судя по пьяным голосам, ужинает караул из числа командированных сотрудников и местного особого отдела ВЧК. Действительно среди них есть плохо говорящие по-русски иностранцы, скорее всего, латыши. Надсмотрщики всячески оскорбляют задержанных, избивают, не скрывают, что выпускать их не собираются. Поэтому шансов на спасение у арестованных в этой ситуации практически нет. Саша предложил Сергею попрощаться по-христиански и передать его нательный крестик родителям. Старший брат как мог пытался успокоить брата и вселить в него надежду на спасение, хотя сам понимал всю трагичность момента. Вскоре раздался настойчивый стук в дверь и Гришка приказал Александру следовать за ним.
Вернувшись домой, Сергей рассказал подробно о встрече с Сашей, ночь семья провела в молитвах и надежде на чудо, которое так и не произошло. Александр, как и его товарищи по несчастью, растворились в утренней мгле и больше никогда не появились на пороге своих домов. Новые власти тщательно скрывали места массовых казней в Крыму 1920—21 гг. и лишь с 80-х годов прошлого века кое-где начали находить останки безвинно убиенных крымчан и ставить на братских могилах памятные знаки. Через много десятков лет немного приоткрылась завеса секретности над этим беспрецедентным преступлением, появились отрывочные архивные материалы и воспоминания невольных свидетелей этих преступлений. Нашлись и среди карателей, желающие похвастаться или поделиться своими былыми «подвигами» типа руководителя казни царской семьи Янкеля Хаимовича Юровского, который детально описал все подробности казни бывшего царя, его семьи и прислуги.
Скорее всего, ранним утром следующего дня, еще в сумерках колонну, арестованных в Карасубазаре жителей, вывели из города на удаление нескольких километров в открытое поле и расстреляли из винтовок и пулеметов. Тела зарыли в овраге или специально вырытых ямах, предварительно сняв с обреченных на смерть одежду.
Тех, кого сразу не расстреливали, размещали в тюрьмах, монастырях, церквях, складских помещениях, воинских казармах, в подвалах городских зданий. Иногда под такое гетто отводили даже целые городские кварталы. Условия содержания в таких местах заключения были невыносимыми. Редактор газеты «Русские ведомости» В. А. Розенберг так описывал своё пребывание в заключении: «Арестован и попал в подвал. Пробыл 6 дней. Нельзя было лечь. Не кормили совсем. Воду давали один раз в день. В туалет не выпускали. Мужчины и женщины стояли вместе. Передач не допускали. Стреляли в толпу родственников. Однажды привели столько офицеров, что нельзя было даже стоять, открыли дверь в коридор. Потом пачками стали выводить на улицу и расстреливать». Заключённые при этом подвергались изощренным издевательствам со стороны тюремщиков, различным унизительным процедурам и даже пыткам. Молодые женщины становились объектами сексуального домогательства; тех же, кто сопротивлялся, наказывали исполнением самых грязных и унизительных работ.
Несомненный исторический интерес представляет обобщенный социально-психологический портрет палачей, кто по приказу новых хозяев России непосредственно осуществлял подобные издевательства, пытки и убийства. Для этого были отобраны люди без корней, вроде тех же латышских стрелков, китайцев, еврейской молодежи, Гришки Косого. Люди без образования, без веры, не имевшие семейного воспитания, лишенные каких-либо моральных и нравственных устоев. В дозволенном и даже поощряемом властями зверстве они находили выход своим неутоленным комплексам – зависти, жадности, слепой ярости к тем, кого считали более удачными в жизни. Значительное число этих нелюдей имели те или иные психические расстройства. Тот же будущий детский писатель Аркадий Голиков (Гайдар) за свои зверства по отношению к местному населению попал под военный трибунал красных и был признан психически больным.
Прошло более 100 лет со времени описываемых в очерке трагических кровавых событий. Казалось бы, боль утрат близких в семьях, пострадавших от террора красных, с годами притупилась. Ушли из жизни родители, жены, невесты, братья, сестры, да и дети погибших. Память об убиенных православных русских людях в Крыму хранят лишь их внуки и правнуки, кресты на братских могилах, да длинные списки имен на памятных стелах. У большинства из погибших нет даже могил и надгробий, но светлая память о них в народе живет и будет жить вечно.
Давно на нашей земле нет также идеологов, инициаторов и палачей-исполнителей крымских казней. Как было отмечено выше, большую часть этих недочеловеков тоже не пощадил молох революции, лишь единицам из них удалось умереть своей смертью. Вроде бы справедливость восторжествовала. Возмездие свершилось. Однако, не совсем так. Ведь судили и наказывали убийц не за кровавые преступления в Крыму, а по надуманным статьям (измена Родине, контрреволюционная деятельность, шпионаж и пр.). Они как пауки в банке или крысы в бочке уничтожали друг друга.
Главный идеолог красного террора Владимир Ульянов был наказан лишь Богом, который лишил его разума и превратил в мумию еще при жизни. Лейбу Бронштейна (Троцкого) зверски убили ледорубом по затылку в Мексике агенты НКВД по указанию Джугашвили-Сталина не за его преступления в годы Гражданской войны, а из личной мести нового большевистского вождя. Дзержинский умер летом 1926 года якобы от сердечного приступа. Эти и другие руководители геноцида российского народа ушли от ответственности за свои преступления против человечности. Даже посмертно их должным образом не осудили и не развенчали их «подвиги». И, если в годы существования Советского Союза главной причиной замалчивания красного террора в Крыму и роли в нем перечисленных выше и других большевиков было желание «кремлевских небожителей» от Сталина до Горбачева сохранить правящий режим с идеологией марксизма-ленинизма, то с распадом СССР и образованием на его территории новых государств эта «страусиная» позиция новых российских властей становится все больше странной и непонятной. Такое отношение власть предержащих к народной памяти создает условия для повторения подобных преступлений. Настало время открыть все архивы Советского Союза, дать возможность ученым и общественности внимательно изучить подлинные документы той эпохи. Должна быть дана и правовая оценка актам массового террора большевиков в Крыму.
Выжить и отомстить фашистам!
Эту фразу из заголовка можно считать девизом миллионов простых советских юношей и девушек с началом Великой Отечественной войны. На еще неокрепшие плечи вчерашних школьников легли горечь фронтовых поражений и неудач первых лет войны, потери близких и друзей, голод, холод, другие тяготы и лишения военного времени. Но выстоявшим и пережившим эту трагедию советским людям довелось в полной мере ощутить и радость побед Красной Армии над гитлеровскими захватчиками и счастье мирной жизни.
Об одном из таких юношей, волею судьбы попавшем в круговорот трагических событий тех далеких военных лет, хотелось бы рассказать в данной повести. Судьба Александра Бахорина оказалась весьма драматичной, полной приключений, в ней имели место некоторые эпизоды, о которых в советское время предпочитали не распространяться. О таких людях говорят: «ходил по острию ножа» или «был на волосок от смерти».
Родился Саша в канун окончания Гражданской войны в России в 1922 году в простой крестьянской семье в Вологодской губернии, в небольшой деревушке Шадрино Грязовецкого района, которая насчитывала всего лишь два десятка непохожих друг на друга бревенчатых домиков. Дом Бахориных выделялся среди них не так своими габаритами, хотя и был повыше других, как наличием узорчатой красивой отделки и веселыми красками. Желто-оранжевая – покрывала доски фасада, белая – переплеты окон, а резные наличники вокруг окон и замысловатые карнизы вдоль кромки крыши были разноцветными. Рядом с домом расстилалось обширное поле и протекала небольшая, быстрая и извилистая речка Лихташ. Семья была сравнительно небольшой: отец, мать, старший брат Костя, Саша и младшая сестра Мария. Отцу – Василию Ивановичу Бахорину довелось повоевать простым солдатом на фронтах Первой мировой войны, а затем, на стороне красных поучаствовать и в Гражданской. После 8 лет военной службы он демобилизовался и вернулся в родное Шадрино, где с помощью родственников построил дом, обзавелся семьей.
Жили по тем временам в достатке, не голодали, одевались нормально. В хозяйстве были лошадь, корова, овцы, поросенок, куры. В поле, на своих полосках земли, родители Саши сеяли рожь, ячмень, овес, горох, сажали репу, другие корнеплоды. Хорошего урожая хватало на пропитание семьи и живности, в неурожайные годы семье приходилось «затягивать пояса». Дети воспитывались в уважении к крестьянскому труду, родителям и к друг другу. Старший сын Костя начал овладевать азами грамоты в деревенской начальной школе. Отец с окончанием осенних полевых работ уезжал в Вологду, где весь зимний сезон подрабатывал извозчиком. Весной он возвращался с подарками и необходимыми семье товарами и продуктами (одежда, обувь, книги, сахар, конфеты, бублики, кренделя и др.).
В 1929 году и до Шадрино докатилась волна так называемой сплошной коллективизации, когда крестьянам предписывалось сдавать в колхозы весь свой скот и другое имущество. По меркам того времени даже семья обычных трудовых крестьян Бахориных могла попасть под раскулачивание и оказаться в принудительной ссылке. Для этого достаточно было иметь добротный дом, лошадь, корову или оказаться в списке неблагонадежных по доносу какого-нибудь злобного односельчанина. Вряд ли отцу семейства помогло бы его героическое прошлое и вклад в дело победы большевиков.
Как позже стало известно, никакие заслуги перед советской властью не уберегли крепкие крестьянские хозяйства от разорения и репрессий по отношению к их владельцам. Прошедшие дорогами Гражданской войны бывшие красноармейцы вынуждены были на общих основаниях вступать в колхозы или разделить трагическую участь кулаков и подкулачников, которые с женами и малолетними детьми насильно выселялись в малопригодные для жизни районы СССР. Часть из них настигла смерть еще в дороге, другие не смогли пережить даже первую зиму на новом месте и погибли в землянках и бараках от болезней, холода и голода.
Семья Бахориных к концу 1929 года вынуждена была переехать в Вологду, где отец вначале продолжил заниматься извозом по договорам с городскими организациями (дрова, вода, лед), но затем продал свою лошадь с телегой и пошел работать грузчиком на речную пристань. Бахорины приобрели половину одноэтажного домика в районе железнодорожного вокзала с небольшим участком земли и хозяйственной постройкой. В городе уклад жизни семьи мало чем изменился, крестьянские навыки пригодились и здесь: зелень, картофель и овощи по-прежнему выращивали на небольших грядках в своем огороде. Главной кормилицей оставалась корова «Красавка», которая давала до 25 литров молока в сутки. Это было не только подспорьем для своего стола (масло, творог, сметана), но и источником дохода от продажи молока горожанам на своей и соседних улицах. Как правило, братья по очереди разносили молоко соседям.
На школьных каникулах дети продолжали ездить к родственникам в Шадрино, где отдыхали от городской суеты, вместе ходили знакомыми с детства тропинками в лес за ягодами и грибами. Малина, земляника, ежевика, смородина росли там в изобилии. Возвращались под вечер домой с полными лукошками ягод и грибов (рыжики, грузди, кубари, белые, подосиновики и др.). Особую радость мальчишкам доставляла возможность отогнать вечером колхозных лошадей на ночное пастбище. Сашка, как и все деревенские мальчишки, садился верхом на одну из лошадей и под звук колокольчика, привязанного на ее шею, чтобы на рассвете легче было отыскать свою лошадку, галопом, наперегонки с другими сорванцами, мчался к месту выпаса. В дневное жаркое время дня дети пропадали на речке, где купались, загорали на покрытом песком и мелкой галькой берегу, ловили бреднем и удочками рыбу, лакомились стручками гороха с прилегающего колхозного поля.
Безмятежное детство Саши и его брата с сестрой пролетело быстро. Переломным для семьи Бахориных стал конец 1936 года, когда был арестован отец. К тому времени он уже несколько лет работал старшим стрелочником на железной дороге, новую для себя специальность освоил хорошо, работа ему нравилась, заработок был неплохим. Но нелепый случай перевернул его жизнь и поставил семью на грань выживания.
В процессе формирования очередного железнодорожного состава Василий Иванович получил сигнал от диспетчера направить два медленно двигающихся грузовых вагона на разные пути. Он пропустил первый вагон и быстро перевел стрелку путей для второго вагона. Однако вскоре раздались треск, лязг и скрежет металла, произошла авария, вагоны сошли с рельс. Потребовалось несколько часов, чтобы восстановить движение поездов на этом участке. Оказалось, что составитель поездов поспешил с командой стрелочнику, в то время как сцепщик вагонов еще не успел их разъединить. Вскоре в привокзальном клубе состоялся показательный суд военного трибунала. Сцепщик вагонов, старший стрелочник и составитель поездов были осуждены за вредительство на железнодорожном транспорте по статье 59 УК РСФСР. Бахорин В. И. получил 7 лет лишения свободы и отправлен в исправительно-трудовой лагерь в 800 км от Вологды, где работал на лесосплаве. Со временем это дело судебные власти пересмотрели и через 2 года ходатайство отца Саши о помиловании было удовлетворено.
Но семья, потеряв на время своего кормильца, оказалась в тяжелом материальном положении. Тем не менее, мать с помощью подраставших ребят выстояла, сумела не только организовать быт и наладить хозяйство без главы семьи, но и дала возможность детям получить образование и неплохие специальности. Старший брат Костя после окончания 7 класса средней школы поступил в школу фабрично-заводского обучения при вагоноремонтном заводе, где получил специальность столяра. Саше удалось поступить в Вологодский финансово-экономический техникум, который через год был переведен в г. Архангельск. Мария успешно окончила среднюю школу и бухгалтерские курсы.
Техникум в Архангельске не имел своего общежития, но студентам оплачивали снимаемое в городе жилье. Саша вместе с двумя сокурсниками снимал небольшую, но чистую и светлую комнату, хозяйка которой помогала им в быту и не отказывала напоить чаем. Обедали ребята в студенческой столовой, где все было просто, дешево и вкусно (винегрет, суп-лапша с мясом оленя, рыба с жареной картошкой, компот). Практику Александру разрешали проходить в Вологде.
К 1939 году жизнь семьи Бахориных наладилась. Вернувшийся из лагеря отец устроился работать кладовщиком в городской продовольственной торговой организации, старший брат Костя работал столяром, Саша получал в техникуме повышенную стипендию. Семья вновь стала жить в относительном достатке и в полном составе.
Успешно сдав выпускные экзамены, Саша получил аттестат «инспектора-бухгалтера» и направление на работу в Вологодское областное управление сберкасс. На сэкономленные на последнем курсе техникума деньги со стипендии купил подарки своим близким: матери – отрез на платье и косынку, сестре – наручные часы, для мужчин – охотничье ружье и велосипед.
С 1 августа 1940 года в возрасте 17 лет Саше пришлось поработать в отдаленных районах Вологодчины в качестве ревизора сельских сберкасс и почтовых отделений. Здесь пригодились его навыки управления лошадьми, опыт общения с простыми сельскими жителями. Зачастую верхом на лошади или даже пешком Саше приходилось по бездорожью преодолевать многие километры вологодской глубинки. Командировочных денег с лихвой хватало на оплату ночлега и питания в крестьянских избах. Он лишний раз убедился в радушии и гостеприимстве русских крестьян. Выполнив успешно ряд годовых проверок и ревизий, Саша вернулся в Вологду и вскоре был назначен инспектором центральной городской сберкассы №67, где добросовестно проработал до призыва в армию.
Это важное в судьбе юноши событие произошло в начале мая 1941 года. В те годы ребят провожали на срочную службу торжественно и с большим почетом. Родные, близкие, друзья, сослуживцы, представители местных властей – все окружили вниманием отъезжающих. В домашней обстановке и на официальном митинге в адрес будущих защитников Отечества произносились теплые, напутственные слова. Призывники проследовали по железной дороге по маршруту: Вологда – Ярославль – Москва – Ржев – Великие Луки – станция Идрица. Ехали трое суток в обычных на то время товарных вагонах (теплушках) с двухъярусными нарами по 50 человек в вагоне. Воинская часть располагалась в 7 км от станции в палаточном городке, где все было строго по военному уставу, рядом стояли десятки танков, далее – виднелся танкодром и стрельбище.
Палатки были выстроены четкими рядами, между ними оставались посыпанные кирпичной крошкой ровные дорожки – линейки. Лагерь по всему периметру был огорожен выкрашенным белой краской штакетником. Здесь же размещались штаб части, медчасть, магазин, спортгородок с турниками и брусьями. Охраняли все это хозяйство посты часовых под специальными деревянными укрытиями от дождя и солнца (грибками), на въезде также дежурил часовой у полосатого шлагбаума. Кухня и столовая находились за пределами палаточного городка, ближе к танкодрому, под навесом из досок и брезента.
Вскоре ребята расстались со своей гражданской одеждой, получили новое военное обмундирование и приступили к занятиям. Саше запомнился его первый командир – подтянутый, спортивного телосложения командир танкового батальона с орденом Ленина на груди – старший лейтенант Осипенко. Как потом рассказали сослуживцы, почти все офицеры этой танковой части участвовали в советско-финской войне 1939—40 гг. При подготовке к прорыву линии Маннергейма комбат дооборудовал танки своего батальона дополнительными щитами из броневых листов, что позволило его танкистам практически без потерь приближаться к долговременным огневым точкам противника и поражать их амбразуры своими огнеметами. После боя из броневых листов пришлось извлекать десятки застрявших в них снарядов, но сами танки и экипажи практически не пострадали. Находчивость Осипенко помогла прорвать на этом участке так называемую неприступную финскую линию железобетонных и других укреплений и обеспечила последующее успешное наступление советских войск.
Батальон входил в состав 84-го танкового полка (в/ч 2876) под командованием подполковника Лебедева. Здесь готовились будущие танкисты по специальностям: командиры танков, механики-водители, стрелки-наводчики, заряжающие. Первые дни службы новобранцев проходили как обычно по курсу молодого бойца: строевая, политическая и физическая подготовка, разучивание строевых песен, изнурительные марш-броски в полной полевой экипировке, передвижение в поле по-пластунски, рытье окопов и траншей и другие «прелести» военной службы. Изучали материальную часть танков и их вооружение. Только через полтора месяца, за несколько дней до начала войны, Саше доверили вождение танка, причем не только по ровной дороге, но и по небольшим оврагам и мелколесью на танкодроме.
На вооружении полка в основном стояли легкие танки устаревших к тому времени образцов БТ-7 и Т-26. Их ходовая часть, двигатели, толщина брони и калибр пушек значительно уступали танкам и самоходным артиллерийским установкам вермахта. Танки Т-26 были вооружены огнеметами, за что получили название «химичек». Командование Красной Армии использовало танки БТ-7 и Т-26 как учебные, а на замену им в войска начали поступать более современные боевые машины, – типа Т-34.
Хотя с весны 1941 года в народе и распространялись слухи о возможной войне с Германией, 14 июня 1941 года центральные советские газеты опубликовали Сообщение ТАСС, в котором излагалась позиция руководства СССР в отношении Германии. В нем, в частности, утверждалось, что «СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными», а также то, что, «по данным СССР, Германия неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерениях Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы…». Саша, как и подавляющее большинство простых советских граждан, верил этим официальным заявлениям властей.
В воскресенье, 22 июня 1941 года, в полку был выходной день. С утра ничего не предвещало надвигающейся катастрофы. После завтрака под командованием старшины батальон проследовал на ближайшее озеро в нескольких километрах от лагеря. Был прекрасный летний, солнечный день, зеленела листва деревьев, цвели полевые цветы, весело щебетали птицы. Солдаты с радостью отдыхали после изнурительного воинского труда последних недель, деловито брились, стирали белье и другую одежду, подшивали свежие подворотнички, загорали, купались. Раздавались веселые шутки-прибаутки, анекдоты, смех, не умеющих плавать солдат сослуживцы бросали в воду на мелководье и т. д. Кто-то уединился в тишине под сенью деревьев и писал письма родным и близким. Ничего не предвещало войны.
И вдруг все резко оборвалось. Из лагеря до озера донеслись настойчивые звуки сирены оповещения боевой тревоги. Ребята с недоумением переглядывались и спрашивали друг у друга, что бы это могло значить? Старшина, не раздумывая, скомандовал немедленный сбор и построение. Ребята на ходу наматывали портянки и обмотки, одевали обувь, накидывали на себя еще не просохшую одежду, остальное хватали в охапку и бежали в строй. Примерно через полчаса батальон, как и все другие подразделения полка, в плотном строю уже стоял полукругом на митинге вокруг грузовика с открытыми бортами, с которого комиссар кратко сообщил о вероломном нападении Германии на Советский Союз. Он же призвал красноармейцев сохранять спокойствие и порядок и отдал команду на немедленную передислокацию полка в предназначенный планами военного времени район сосредоточения. Машинально, но четко выполняя все команды и распоряжения командиров, новобранцы еще не понимали всей трагичности ситуации и масштабов надвигающегося бедствия.
Лишь спустя какое-то время, когда над лагерем пронеслись вражеские самолеты со свастиками на бортах и раздались первые взрывы бомб и пулеметные очереди, от чего загорелись палатки и другие сооружения в лагере, пронесли первых раненых бойцов на носилках, к Саше и его сослуживцам пришло осознание непоправимой беды. Больших жертв в тот день удалось избежать благодаря своевременным и грамотным действиям опытных командиров. Боевую технику и личный состав к моменту налета вражеской авиации в основном удалось переместить в лес и надежно замаскировать.
Даже в этой ситуации 18-летние юноши, вчерашние школьники-комсомольцы, воспитанные на сталинской пропаганде, все же надеялись, что вскоре эта война закончится. Они были уверены, что Красная Армия непременно остановит врага на границе СССР и будет бить неприятеля на его же территории. Так утверждали советские вожди и военачальники, показывали в кинофильмах, пели в песнях, писали в книгах и газетах того времени. Но действительность оказалась совершенно другой. Жестокая и кровопролитная битва с гитлеровским фашизмом длилась долгие четыре года и сопровождалась гибелью десятков миллионов советских солдат и мирных жителей, разрушением промышленности, инфраструктуры, жилья, сельского хозяйства. Фронт и тыл СССР вынуждены были напрягать все свои силы для отражения натиска фашистских войск и их последующего разгрома.
Но в те дни начала войны на лесной опушке невдалеке от станции Идрица проходили, как говорится, «бои местного значения». Не успели бойцы ликвидировать последствия первых вражеских авианалетов, как в небе появились белые облачка парашютов немецкого десанта и вскоре раздались автоматные очереди приземлившихся гитлеровцев. Пришлось полку занимать круговую оборону вокруг нового лагеря и приступать к прочесыванию леса. Большую часть диверсантов тогда удалось уничтожить, остальные отступили в глубину леса и рассеялись.
Уже опаленные первыми вспышками Великой Отечественной войны новобранцы на поляне в лесу в конце июня 1941 года принимали воинскую присягу и клялись на верность Отечеству. Однако, на танках им повоевать в большинстве своем так и не пришлось. Поступила команда загрузить все боевые машины на железнодорожный эшелон и отправить их в тыл. Якобы, вместо них вскоре в часть поступят новые танки. А пока, чтобы избежать окружения, полку было приказано следовать по маршруту: Великие Луки – Торопец – Осташков.
Первое время полк и другие части дивизии шли организовано, затем дороги оказались забиты отступающими войсками и беженцами, налеты немецкой авиации стали все чаще, потери убитыми и ранеными росли с каждым днем. Полк переподчинили 33-й стрелковой дивизии под командованием генерал-майора Железникова К. А., и он стал действовать в составе 164-го полка этой дивизии. Последовали попытки безуспешных контратак, тяжелые оборонительные бои в условиях постоянной угрозы окружения, сказывались нехватка боевой техники, ГСМ, оружия и боеприпасов, дивизия несла большие потери в личном составе. Наиболее жестокое сражение произошло под Молвотицами, Новгородской области. Немецкие танковые клинья и механизированные колонны обходили отступающие советские войска по основным транспортным магистралям. В результате, целые армии, корпуса, дивизии и полки Красной Армии оказывались в окружении. Не избежала этой участи и 33-я стрелковая дивизия, 164-й стрелковый полк которой понес большие потери и пытался вырваться из окружения в Калининской области. Уцелевшие от бомбежек и арьергардных боев разрозненные подразделения, небольшие группы командиров и бойцов полка осенью 1941 года пробивались из окружения самостоятельно, некоторые красноармейцы, оказавшись перед плотными боевыми порядками немцев, отходили назад, на запад, в надежде примкнуть к партизанам.
В числе последних оказался и Саша. Артиллерийский грохот откатывался все дальше на восток, все дороги контролировались немцами. К декабрю 1941 года, поскитавшись несколько недель в поисках партизан, и, слабея от голода и холода, он с двумя товарищами вышел на окраину небольшой деревушки. Вроде бы немцев здесь еще не было, бойцы решили зайти в первую попавшуюся избу, отогреться и попросить еды. Дверь открыла хозяйка, сказала, что немцы действительно в деревне пока не появлялись и поставила на стол нехитрую крестьянскую снедь (щи, вареный картофель, черный хлеб). Не успели ребята прикоснуться к пище, как на пороге избы показались три здоровенных немца, один из которых сгреб в охапку их винтовки, стоявшие у печи, а двое других направили автоматы на красноармейцев. Прозвучало традиционное в таких случаях «Хэнде хох!» и бойцы оказались в плену. Так и осталось для Саши загадкой, откуда появились немцы? То ли немецкий патруль тихо подъехал и наобум зашел в первую попавшуюся хату, то ли кто-то из местных жителей донес из желания выслужиться перед новой властью?