София Эс
Сердце ведьмы даром

Глава 4. Малина Стэр

Это было… ошеломительно!

Даже для первого поцелуя.

Оглушение – так бы я охарактеризовала свое состояние.

Явное помрачнение сознания. Его опустошенность. Ступором сковавшая тишина.

Вокруг бурлили энергетические потоки. Обжигали лицо вихрями, наэлектризовывали волосы, скользили по коже горячими до мурашек змеями.

Мои губы тянулись вперёд, прижимались к мужским все теснее. Под крепко сомкнутыми глазами уже рябило от напряжения, от недостатка кислорода горели лёгкие.

…А я будто с камнем целовалась.

Холодным, шершафым, угловатым.

Неподвижным и безответным.

Он только поглощал мое тепло, выпивая, казалось, досуха, но ни чуть при этом не мягчея, не согреваясь, не оттаивая.

Какая-то бешеная подстава!..

Что за дела, а?!

Шагнула ведьма в глубины озера, в чью бездонную гладь смотрела секундами ранее, а вместо живой, отзывчивой, принимающей стихии воткнулась на всем своём ведьминском энтузиазме в огромный каменный булыган, что таился под зеркальной поверхностью вод.

У меня даже нос от удара заболел!

И запах характерный ощущался! Стоялой воды с лёгкими отголосками тины.

А на зубах мелкие частицы кварца поскрипывали.

Или это я зубами от досады скрипела?

Ну не может у этого мага быть все как у простых смертных!

Разве это сложно?!

Горячий поцелуй, губы сплетённые в жарком соитии, одно дыхание на двоих…

Тьфу!

С ним не то, что дыхание не разделишь, с ним и себя потеряешь, пока до его дыхания достучишься!

Жадина!

Пустобрех!

Ловелас дефективный!

И чего за ним жаждущие внимания гурьбой бегают?! Да ради такого бракованного мужчины я и пальцем бы не пошевилила! Одна картинка, а выхлопа в действии нуль!

Плюнув с досады (мысленно, конечно) и оставив всякую надежду на взаимность, я отцепила себя от мужского тела, разлепила веки и зло уставилась в наглые непрошибаемые глаза брюнетистой глыбы.

Глаза швырялись колючими искрами, как во время работы угловой шлифовальной машины по металлу.

У папы была такая, я помню, сколь обжигающе остро ощущается каждая вышедшая из-под контроля искра. Но там хотя бы у инструмента имелся защитный кожух, поглощающий большинство травмоопасных искр.

От индивидуума напротив и его кресающей ярости никакой защиты у меня не было, и потому мудрая ведьма, сохраняя справедливо раздражённое выражение лица, позволила себе отодвинуться от неоправдавшего ее ожиданий объекта исследования.

Сыплющий искрами стальной взгляд хищным зверем последовал за мной, и лишь ответным пламенным взором я держала готового атаковать мага.

К моему удивлению, пространство через которое я – нет, не отступала – совершала тактический маневр, было свободно от магических потоков.

Засомневавшись в правильности своих ощущений, я даже озадаченно осмотрелась по сторонам – силовая воронка действительно исчезла, значит, мой ход с поцелуем все же принес свои результаты, хоть и с удовольствием меня прокатил, – и, только услышав рычание Файта, до меня дошло: я отвела взгляд, разорвала контакт, и зверь сорвался с повадка.

– Госпожа Стэр! Господин Файт! Что у вас здесь происходит? – размахивая изумрудными косами в библиотечный зал влетела куратор шестого курса госпожа Мэдхали.

Хвала Великой Степи!

Теперь Его Бешенство будет под контролем!

А что происходит? На этот вопрос я лично точно отвечать не собиралась. У меня вообще рабочая смена в самом разгаре!

Аристократизмом на весь организм приложенный тоже молчал, только в отличии от меня он глазами по пространству не бегал, с предмета на предмет не перескакивал. Наоборот, с выдержкой удава и взглядом вникуда пялился сквозь своего куратора.

– Господин Файт!.. Сэдрик.. Будьте любезны пояснить обстоятельства, при которых в помещении библиотеки, где магичить строго воспрещается, произошел выброс силы, да ещё и третьего уровня, – госпожа Мэдхали была сама вежливость и настойчивая аккуратность.

А с глубоко родословными ветвями древних по-другому и не построишь диалог. Она же – не ведьма на всю голову, ей в магическом обществе карьеру растить, а там от слова аристократов зависит многое, почти все.

И то, что смотрела куратор именно на Файта, упуская из виду меня, тоже было понятным и весьма логичным: в зале нас двое, я – ведьма, а он – маг. Ну кто ещё мог здесь магичить?!

Тем не менее, брюнет молчал, индифферентный ко всему происходящему.

Куратор сверлила его взглядом, сверлила, сверлила, да и вздохнула.

– Господин Файт, я вижу, что в библиотеке все на своих местах и пространство не пострадало…

Как это не пострадало?! А я?! Я-то пострадала! Про меня-то забыли!

Безмолвные обращения ведьмы остались публикой проигнорированы.

– …я зачистила остаточные следы энергетического всплеска, пройдёмте в мой кабинет, продолжим разговор уже там.

И госпожа Мэдхали сопроводила свои слова показательным жестом. Рукой в преподавательском защитном костюме (из лаборатории, видимо, к нам спешила) показала на выход из библиотеки.

Файт все той же немой, непроницаемой глыбой, не меняя ни взгляда, ни положения тела, двинулся прочь.

Куратор с облегчением – да, да, с этими аристократами, на все свои части особенными, одни сложности, – проводила его синими, как кобальтовые корунды, глазами и вышла следом, так и не задав мне положенных при подобных ситуациях вопросов.

В целом, я не была удивлена.

Файта за его выходки вообще крайне редко наказывали, даже выговоров не делали, одной беседой он, как правило, и отделывался.

Может, потому и оборзел в дупелину.

От дальнейших рассуждений меня отвлекли возвращение смотрительницы библиотеки Нирочки и повалившие следом за ней взбудораженные студенты.

– Лина, ты как? – сочувствующий взгляд женщины говорил больше длинных слов.

– Мы победили, – хмыкнула я, стремясь поскорее выкинуть из головы Его Бешенство и мысли о том, что же он-таки имел ввиду, тыча в меня обвинением о разрыве с невестой.

– Судя по виду господина Файта, это спорное утверждение, – деликатно отметила смотрительница.

– Если бы о происходящем мы судили по физиономии Его Злейшества, мир представлял бы собой крайне неприятное место существования, – легко отмахнулась я.

– Уверена, он не настолько плох, моя дорогая, – Нирочка, святая душа, всегда радела за добро и свет в наших изъеденных эгоизмом сердцах, намеренно ли или бессознательно упуская тот факт, что дети – цветы жизни… их или в землю, или в воду.

– Правильно, он гораздо хуже! – Последнее слово ведьмы.

Дальнейшее течение воскресного дня шло своим чередом, минуя острые ощущения и головокружительные воспоминания.

Большую часть времени я была занята сначала поиском, а потом выдачей первому курсу смешливых ведьмочек литературы по спецпрактике у господина Экрю. Девчонки пришли ко мне с одним списком необходимых книг, но я уже знала этот ход преподавателя конем Обломинго: ничего толкового они в той макулатуре не нашли бы, и на предстоящем практикуме Экрю знатно проехался бы по их самооценке.

Из года в год одна и та же история.

И потому… Подложить свинью вредному преподавателю я не посчитала большим свинством и сразу же поделилась с ведьмочками опытом своего курса. Попросила их показать вопросы к практикуму, они пусть и отличались от тех, что были у нас на зачёте, но сложностей для меня не представляли. А дальше я от всей ведьминской (прошу заметить, не мстительной!) души с предвкушением грядущего облома коварных преподавательских замыслов заведенной юлой носилась между стеллажами, обеспечивая всех желающих нужными материалами.

И в одном из таких марш-бросков ко мне по касательной прилетел разговор шепчущихся девчонок, обсуждающих не абы что… а вчерашний скандал между Сэдриком мать его Файтом и его ослепительной невестой.

Невеста у этого ходока по женским прелестям действительно имелась, и вполне себе официально была представлена высшему обществу. Училась она, правда, не в нашей академии, что впрочем не мешало ей частенько наведываться к Файту в гости.

Один из таких визитов и был в минувшую субботу. То есть вчера.

Около полудня красавица Сиола Римс скользила по центральной лестнице общежития, рассекая искрящимися бортами ультрамаринового платья толпу спускающихся на обед студентов.

Среди них была и я – да сейчас этот эпизод весьма четко всплыл в моей памяти.

И нечему тут удивляться, тоже мне значимое событие явление Римс в стенах академии.

У нас здесь таких Римс!..

Вагоны!

Между прочим, порядочная ведьма, то есть я, шла в тот момент в задумчивости, осмысливая недавно прочитанную диссертационную работу о современных методах применения магии в хирургии для восстановления утерянных органов и конечностей.

Затрудняюсь сказать, отчего девушка, со мною лично не знакомая, решила уточнить именно у меня, где она может найти Сэдрика Файта, поскольку жених не предупрежден заранее о ее визите, и теперь синеглазая и русоволосая Сиола теряется в возможном месте его нахождения.

Но она уточнила.

Задала свои вопросы именно мне, а я, занятая глубоким мыслительным процессом, буркнула первое, что пришло на язык: "Так посмотрите в комнате!", и поспешила дальше вниз по лестнице. Растягиваться было некогда, после обеда мне предстояли восьмичасовая смена в медкорпусе и две плановые операции.

И как оказалось, послушная слову ведьмы Сиола действительно пошла в комнату жениха, долго в нее стучалась, а когда ей, наконец, открыли… Своими по-детски чистыми глазами шмякнулась всем зрением о суровую действительность: в комнате Файт был не один, и даже не вдвоем… И уж точно он не занимался выращиванием цветов или отработкой учебных навыков… Хотя… Все зависит от того, что можно отнести к развитию навыков и выращиванию цветов, слишком уж терминология двоякая получается, ненужными смыслами нагруженная.

В общем, получилась сцена из анекдота: почти муж почти гол (полотенце вокруг мокрых бедер не в счёт), а в его комнате на взбудораженной кровати лежат почти ни разу не раздетые ведьмы-близняшки с шестого курса.

Удивительнее всего мне было слышать о том, что наивная файтовская невеста никоим образом не знала о репутации жениха и абсолютнейшим образом уповала на его порядочность и верность.

Неужели такие женщины ещё есть?!

Нет, если б речь шла о каком-то другом женихе, я и слова бы не возразила.

Но это же Файт?!

Аристократический су… судак обыкновенный, снобизмом по самую брюнетистую макушку нафаршированный и ничешуя в обращении с настоящей женщиной не соображающий.

Непрактичное, всё-таки, у наших родовитых образование… Непрактичное. К жизни совершенно неадаптированное.

Иногда им в принудительном порядке следует снимать корону, а то у некоторых преет мозг, разрастается подкорковая плесень и теряется связь с адекватной реальностью.

Итогом немой сцены "вы нас не ждали, а мы припёрлись" стала почти классическая фраза: и нет той повести печальнее на свете, чем анекдот о Файте, что за слёзы Римс в ответе.

Девушка рыдала, кричала, обвиняла. Удача Файта, что невеста у него была не ведьма, та бы ещё и проклинала, да от всей женской несправедливо обиженной души. А слово ведьмы сказанное с сильным чувством!.. С таким даже самый мощный откатный обряд порой справиться не в силах.

Помолвка полетела клочками по закоулочкам, аристократ поскакал в набедренной повязке за нежелающей слышать объяснения невестой, хотя в моем субъективном представлении слова "объяснения" и "поскакал за" в одном предложении с Файтом могут употребляться исключительно с частицей "не". Этот вурдалаком недобитый недомужчина никогда не извинялся, никогда не объяснялся и никогда не оправдывался.

И что же он нашел столь ценного в своей уже совсем не невесте, ради чего наступил на горло аристократической задницей высиженным родовым принципам?

Глава 5. Сэдрик Файт

Утро наступило совершенно не так, как планировал. Вчерашняя тренировка с отцом слить излишки энергии не помогла, наоборот, схватка меня лишь раззадорила.

Я сражался с ним, с обстоятельствами, с обязательствами и с собой.

Побеждала ярость.

Какой бы ни выдвинул аргумент отец, я только больше злился. Какое бы ни придумал для себя оправдание я, сила клокотала все своевольнее.

И голова понимала многое, но тело жить так отказывалось. Оно буксовало, с каждым напором все глубже вгрызаясь в земную твердь. Мышцы вибрировали, энергия билась в застенках организма, того и гляди, размозжит хрупкий сосуд для нее мало приспособленный.

Родовой долг…

Я знаю, что он того стоил: мой отец жив, здоров и в прежнем статусе… Хвала Великой Степи, что много лет назад Асала́н Римс подставил ему свое плечо.

Род сохранил наследника, мама – мужа, семейные предприятия – крепкую руку, уверенно ведущую их к успехам.

Однако, моя текущая роль весьма сомнительна и категорически меня не устраивает.

Одного наследника сохранили, другим теперь согласны жертвовать.

И ведь не отмоешься, долг платежом красен.

Честь аристократа превыше всего.

Примерно с такой формулировкой Асала́н Римс и пришел к моему отцу, когда ему потребовалась помощь, и наш глава рода, Лиатор Файт, конечно, ответил согласием.

Прошлое ведь не переиграешь, остаётся играть в настоящем.

Так и вышло, что двадцать лет назад мою жизнь повязали с жизнью ещё неродившейся наследницы рода Римс, и все это время, каждый грёбаный день, я являюсь донором для Сиолы. Питаю ее силой, помогаю с контролем, благодаря чему девушка может полноценно жить и магичить в нашем обществе.

Почему я?

Наши энергетические потоки лучше всего совпадали на момент ее внутриутробного развития, а кандидатов на столь почетно-подотчетную должность Римс перебрал вдосталь.

Может ли Сиола жить без моих вливаний?

Может, но как обычный человек. И это значит, прощай магическая специальность, прощай долголетие, прощай сильная позиция истинного аристократа. Да здравствует клеймо позора на всю жизнь.

По сути отец, согласившись на мое участие, спасал не только дочь великого рода, но и весь род Римс, поскольку такое пятно было бы сложно спрятать в высшем свете.

Справедливости ради, стоит отметить, что и Асала́н Римс спас некогда весь род Файтов.

Око за око…

Только мне-то почему приходится за не свои решения расплачиваться?!

И по началу я даже послушно терпел. Казалось, принял волю отца, как должное. Смирился с необходимым. Сжился с неизбежным.

И, в целом, Сиола Римс была славной девушкой, которую я знаю всю ее жизнь.

Но в том-то и дело, что моя жизнь прекратила существовать отдельно от ее. Целью моей жизни, точкой принятия решений стала именно комфортная жизнь Сиолы и всего рода Римс.

Сковав обязательствами нашу семью, они буквально поглотили меня.

С раннего детства нам рассказывают легенды о древних и их потомках – деминатасах или буквально в переводе с первородного "божественных духах в уменьшенном виде". Все мы – маги, ведьмы, люди и двуликие – деминатасы, "духи", хранящие искру древней силы. В одних она проявляется ярче, в других годами едва-едва тлеет, а в третьих и вовсе дремлет до лучших времён.

Тех, в ком искра пылает активнее всего, в легендах стали называть демонами, наверное, какой-то чудак в один из исторических моментов так сократил всех деминатасов или выделил самого деминатного из них. В общем-то, не столь важно, как это произошло, но с некоторого момента деминатасов стали именовать божественными духами демонской силы, подразумевая под демонами древних.

Искра древних в каждом из нас пылает по-разному. Отсюда и многообразие уровней магии, доступной деминатасам.

Но на огонь, как известно, можно влиять, и при должном обращении искра преобразится в устойчивое пламя. Сухое горит лучше сырого. Передай искру соломе, и она вспыхнет мгновенно. Сырую траву заставить гореть сложнее, вливаний силы много, а результата нет, лишь знатная дымовушка выйдет.

Я все это к чему…

Сиола Римс с момента зарождения была "сырой травой". Потенциал к горению есть, но возможности гореть нет.

И лишь при постоянном воздействии мощного огня извне, ее суть может гореть.

Подсыхать и гореть.

Но на месте высушенной травы ее нутро всегда будет стремиться создать свежую сочную поросль, которая задушит догорающее топливо. Поэтому в ее случае сторонний огонь для сохранения магических сил должен быть постоянным.

Вот она и донорская связь.

Что же касается базового принципа работы магии, то в наших землях его знает каждый малыш континента. Все мы состоим по большей части из воды, более того, сама способность проводить магию построена на особенностях жидких сред, ведь посредством беспрепятственно передвигающихся в воде свободных ионов примесей магический заряд и переносится. Все, как с электричеством. И чем беднее среда, тем ниже электро- и магопроводность.

Так уж вышло, что в организме Сиолы состав внутренних жидкостей оказался "бедным": число солей, оснований и кислот не соответствовало достаточному уровню для хорошей магопроводности. Именно поэтому потребовалось наружное вмешательство.

Переживаемые нами эмоционально-чувственные процессы напрямую сказываются на качестве жидкостей внутри организма, на присутствие в них тех или иных веществ и их количества. Чем сильнее чувства, чем дольше сохраняется переживание внутри, тем концентрированнее состав жидкостей в теле. А значит, тем выше концентрация ионов в водной среде, и, следовательно, тем лучше электро- и магопроводность.

Думаю, теперь понятно, какую роль для меня определили наши с Сиолой отцы.

Я не просто делюсь с ней своей силой, постоянно поддерживая в ней процесс горения, я ещё и влияю на ее эмоциональный фон, чтобы качественный и количественный состав внутренних жидкостей в организме Сиолы был достаточным для высоких магических успехов.

И кто-то скажет, что для подобного контакта не нужна была бы дружба или более близкие отношения с реципиентом, достаточно было бы устраивать нуждающемуся эмоциональные качели или вообще давить на него негативом, но такой вариант, конечно же, не подошёл госпоже и господину Римс.

Нет, они желали для дочери только лучшего, и этим лучшим оказался я.

Скованный с трёх лет обязательствами. Безжалостно отданный чужому роду в уплату старого долга. Все свободное от учебы и практики время проводящий в компании Сиолы и ее семьи. К тому же уже два года как обрученный!

Да, я – жених с навязанной мне невестой.

Невестой, что вскоре должна стать женой.

И только смерть разлучит нас…

… ?!

Помолвка стала последней каплей.

Едва я вышел после того памятного разговора из кабинета отца, счётчик моей выдержки пиликнул "ноль", и заложенный восемнадцать лет назад заряд, наконец-то, сдетонировал, сминая взрывной волной годами перекручиваемое нутро.

Все прежние ограничители сгорели разом. В прах.

Сдохли без права на восстановление.

Потревоженная, взбудораженная, надломленная земная твердь пошла трещинами, извергая на свободу долгими днями и ночами прессуемый гнев. Он красно-черными шипящими и меняющимися вспышками расстреливал окружающих, швырялся огненными всплесками пирокластических потоков. Вместе с ними вылетали и вулканические газы, выжигая кислород, вынуждая дышать тем, что выходило, вышвыривалось из отравленного организма прочь. Серым пеплом забивались лёгкие, приступы астмы и удушья накрывали с головой, и я хватался за любую возможность, лишь бы сдернуть бесячий поводок, растянуть, растерзать тугую петлю, древней рукой обязательств сдавившую мне горло.

Горящая агонией чувств порода поднималась из самого сердца и конвекционными струями уносилась вовне, к разломанный границам и разбитым в пыль ожиданиям перемен к лучшему.

Во мне бурлила злость, клубилась сизыми тучами ярость, и прошивалась десятками острозаточенных молний жажда наказания.

И я наказывал. Карал всех вокруг. Смертоносными реками желчи, выжигал запреты и пробивал себе дорогу к свободе.

Моя свобода была в академии. Вне наблюдателей и надзирающих от обоих родов. Именно здесь я спускал пар во всех смыслах этой фразы.

Брызжал горячей слюной, плевался едкостью и безразличием, швырялся ядовитыми словами и предложениями.

Бушующие потоки, ломающие все на своем пути, перли из меня, как дрожжевое тесто, что передержали в жестяных тисках. Разрывали прежнее, не позволяли оформиться новому.

Объявили меня женихом?! Ну так не монахом же!

Долгое время удерживаемый в суровом воздержании организм просил реванша, и я его ему предоставил.

От всей магической души и аристократической щедрости.

Хоть здесь по делу пригодились семейные достояния: внешность, целеустремлённость и позволение себе брать все, что приглянулось.

Единственный сбой приключился год назад. Переборщил в общении с ведьмой, хотя она, я уверен, тот дегенератский разговор общением уж точно не назвала бы.

Ведьма оказалась занятной. Заняла меня по самое… самое, отобрав то немногое, что дарило чувство освобождения.

Неделю вынужденного воздержанияя провел у комнаты, над комнатой, под комнатой девчонки в пустых попытках добраться любым способом до неосмотрительно швыряющейся повелением ведьмы.

Я привлек все свои знания, силы, знакомства, чтобы достать эту стерлядь из той консервной банки, в которую она добровольно закупорилась.

Я тогда так озверел, что послал в Великую Пустошь даже родовое обязательство и не поехал на ежегодный бал, устраиваемый семейством Римс в честь своей дочери.

Я послал и отца, когда тот в негодовании примчался в академию, чтобы урезонить зарвавшееся чадо.

Лиатор Файт сначала прошёлся по моему уму и достоинству аристократа. Когда это не сработало, как работало прежде, досталось долгу перед предками – я его к ним и отправил. Затем он перешёл к угрозам, но и их я оставил без внимания. Какие угрозы, когда я сам, кого хочешь, (а хотел я исключительно одну ведьму!) был готов достать хоть из-под земли (но прямо сейчас будет достаточно и вурдалаковой комнаты, что оказалась неприступным бастионом)?!

Уже позже, вспоминая об этом противостоянии, я понял, что в ту неделю во мне не просто взрывалось и бухало негодование, во мне сдвигались тектонические плиты, молчавшие, бездействующие годами. И этот сдвиг по полной фазе согласно законам когерентности привел к тому, что я сам себе дал шанс думать о возможности жить другой жизнью.

Как я приду к ней, пока не знал, но то, что другая жизнь существует и, значит, возможна для меня – этот факт прочными стежками укладывался внутри, затягивая дыру безысходности, безвыходности, бессилия, беспросветного существования.

А история знакомства с ведьмой вышла с продолжением.

И честно, я не специально, оно само как-то получилось…

Не то, чтобы шел к этой гонке мнений намеренно…

Я жил, как жилось, по большей части смотрел внутрь себя, а уж к тому, что творилось снаружи, подключался по остаточному принципу.

Крыша летела от невыносимости определенной для меня судьбы, и душа просила отомщения, борьбы, сражения и победы.

А тут – девчонка-второкурсница, которую тоже сильно подзужевало на мой счет.

Очень уж ей мое снобско-злобское поведение не по сердцу приходилось. Несправедливость у ведьм всегда красной тряпкой перед глазами болтается.

Да мне, знаешь ли, и самому мир не мил был. Ломал его, как мог.

За всеми многолетними процессами я не уследил за тем, как пышущая злобой, обидой и ненавистью моя страстная натура, вынужденная сдерживаться, утаивать и хорониться, обрасла каменным панцирем. Лавовые массы желчи застыли при встрече с холодной внешней средой, образуя непробиваемую грубую корку, из которой мне уже и не желалось выбираться.

Нужно отдавать силу?!

Нужно создавать настроение?!

Нужно играть очередной спектакль?!

Да гори оно все! Я сцеплю зубы, выстужу сердце, извращу мысли, но найду вурдалаковый выход из родового тупика!

Я снова в академии. Есть как и чем бороться.

Корка на поверхности грубо сколоченного панциря дрогнула, гравитационно неустойчивая твердь пошла очередной сеткой трещин, и волна горячего протестного желания перевернуло утлое судёнышко моего здравомыслия.

…В дверь комнаты застучали. На всех парах раскочегаренного паровоза я рванул к ней и открыл.

Открыл, втащил двух ведьм-старшекурсниц в свое укрытие и полностью отпустил бесячую ярость. Смял ароматные губы одной, сунул руку в трусы другой. Безжалостно терзал их наравных, наращивая темп, позволяя взлетать все выше и выше, и резко обрывал наслаждение за долю секунды до разрядки, скидывая всех троих без парашюта вниз.

Жалобный скулеж пресек моментом, заняв их рты более полезным занятием.

Когда в дверь застучали во второй раз, я уже выходил из душа. Сыто опустошенный. Эмоции не давили, напряжение не гудело, организм не страдал в ломке.

Сегодня суббота, а, значит, прийти мог Дюк, мой приятель по Академии, или Шрахт, мой спарринг-партнер на ближайшую неделю.

Время обеда – как раз подходящий момент, чтобы закинуться в компании парней съестным. Потом можно размять мышцы и организовать себе вечер по интересам. Настроение как раз такое, соответствующее, когда интересно все и всякая.

С расплывшейся от удовольствия рожей я открыл дверь.

…Какого вурдалака она здесь?!