Серж Брусов
Нулевое лето

© Брусов С., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Четвертое сентября
Домашняя работа
Сочинение

Часть 1
Июнь

Я понял, что это лето будет особенным, как только услышал от мамы о сонной болезни, начавшейся в Степном в мае. Степной – это город на юге, куда мы с братом Платоном ездим каждый год к бабушке и дедушке. Летом там очень жарко и практически нет дождей. Как там в другое время года – я не знаю. В этом году все начиналось так же, как и всегда.

Поздним вечером 5 июня мы втроем, с мамой и Платоном, осваивались в купе поезда. Табличка на стенке вагона обозначала маршрут: Санкт-Петербург – Астрахань, но мы едем не с начала и не до конца. Полный путь поезда занимает больше двух суток, а наш – ночь, день и еще ночь. Мы выходим в Царицыне, а оттуда едем на автобусе до Степного. Мама отвозит нас с братом к бабе Томе и деду Саше, гостит у них несколько дней и едет обратно. Мама выросла в Степном, но теперь говорит, что все, что приносит ей каждая наша поездка, – лишь «возвращение призраков прошлого». Не уверен, что точно понимаю, что она имеет в виду. Вообще-то мне уже 12 лет, а значит, я могу ехать в поезде без взрослых, но брату – всего девять, и поэтому с нами мама. Мы с Платоном остаемся в Степном почти на все лето. Иногда с нами ездит и папа, но у него обычно много работы, поэтому чаще мы ездим втроем. Особенно жалко, что пропускаем папин день рождения – он в середине лета, и у нас дома в это время всегда много гостей.

Нам предстояла первая ночь в поезде, когда мама впервые заговорила о сонной болезни.

– Как это – «внезапно засыпают»? – удивился Платон.

– Ну вот так, – мама пожала плечами, – говорят, что просто резко хочется спать, и все.

– То есть идешь себе по делам, – сказал я, – и вдруг засыпаешь?

– Примерно так.

Я стал представлять, как люди валятся с ног прямо на улице, не в силах преодолеть сон, но мама уточнила, что перед засыпанием они все-таки ищут себе место поудобнее: хотя бы лавочку или мягкую траву. Однако это происходит уже в «режиме зомби», и потом люди не помнят ничего, кроме того, что им вдруг захотелось поспать.

«Мне бы так быстро отключаться в поезде», – думал я, пока лежал на животе на верхней полке и смотрел в окно. В купе – темнота, мама и Платон спят на нижних полках, на верхней напротив меня – никого (наверное, позже подсядут), и только бесконечно стучат колеса где-то внизу. Обычно меня хватает на час-полтора такого лежания, но в этот раз я заснул раньше. Даже не заметил: вроде только смотрел в окно, а потом раз – и утро.

На удивление за ночь к нам так никто и не подсел. Так бывает очень редко.

Мне нравится ездить поездом. Нравится еда, которую мы берем с собой: вроде бы ничего особенного, но кажется вкуснее (как на пикнике). Нравится, как долго тянется время. Знаю, это странно, но в такие моменты мне почему-то особенно хочется смотреть вокруг и подмечать интересное. Как будто смотришь фильм на видике, поставил на паузу и можешь внимательно рассмотреть картинку.

В купе заходит продавец журналов, раскладывает несколько по нижним полкам и говорит, что потом зайдет – соберет. Там ничего интересного, мы редко что-нибудь покупаем, разве что кроссворды. Нет, лучше сканворды. Мне нравится, что задания в них написаны прямо в клеточках на поле, а не где-то сбоку.

На некоторых станциях поезд стоит всего по две минуты, а на других – подолгу, и можно выйти на платформу погулять. Там обычно толпится народ, покупающий у местных бабушек-торговок чебуреки, яблоки, воду с газом и без газа, чипсы, орешки и много чего еще. Некоторые продавцы произносят свои зазывания очень громко и нараспев:

– Раки, мороженое, семечки, пирожки, холо-о-одное пи-и-иво.

Еду в дороге мы не покупаем, мама говорит, что неизвестно, мыли ли руки те, кто это готовил, и что туда положили. Но вот на мороженое мы с Платоном уговариваем маму довольно легко. Брат любит пломбир в вафельном стаканчике, я – фруктовый лед, мама берет себе эскимо.

У нас в пути есть очень длинная остановка: четыре часа в Саратове, потому что к нашему составу прицепляют вагоны от другого поезда. Мы втроем в это время обычно выходим погулять по городу, ужинаем в кафе, катаемся в парке на аттракционах. В этот раз мы зашли в пиццерию и съели огромную пиццу. Кстати, мы и дома делали пиццу, я тер сыр, а Платон поливал кетчупом. Получилось вкусно.

Пока мы гуляли, к нам в купе подсела женщина. Они с мамой болтали весь остаток дня, но я из их разговора запомнил только то, что она едет до конца – до Астрахани. А еще я запомнил ее еду, потому что там было «каждой твари по паре», как, бывает, говорит наша учительница по биологии. Женщина выложила на стол два помидора, два огурца, два куска черного хлеба, два вареных яйца, даже коробков с солью у нее было два! Правда, солила она только из одного, а второй так и не открыла, поэтому я не уверен, что там тоже была соль.

Так прошел день в поезде, и снова наступила ночь. Я снова лежал на верхней полке и смотрел в окно. Наш состав проезжал по темным полям, а я ловил глазами одинокие огоньки маленьких домов, разбросанных в ночи. Я представлял себя оказавшимся в таком домике где-то посреди бескрайних полей, и мне почему-то становилось грустно и в то же время как-то уютно.

Рано утром мы наконец прибыли в Царицын. Сразу на выходе из вагона ощутилось южное солнце. До автобуса на Степной оставалось три часа, и мы пошли к Волге. Сидели на набережной, ели сахарную вату и попкорн. Платону все не давала покоя сонная болезнь, и он спрашивал у мамы подробности:

– А если я приеду и сразу усну?

– Не волнуйся, – мама погладила брата по голове, – засыпают не все. Большинство жителей об этой сонной болезни только в новостях слышали.

И если Платон опасался и никак не хотел столкнуться с сонной болезнью (это понятно, он же еще маленький и боится всего непонятного), то мне, напротив, хотелось хотя бы поговорить с кем-нибудь, кто ощутил таинственный недуг на себе. Ни бабушка, ни дедушка, по словам мамы, ни разу не «засыпали», а из всех наших родственников в Степном только одна двоюродная тетя вроде бы проваливалась в сон, но мама говорит, что она и так всю жизнь сонная, и не факт, что так проявилась новая болезнь.

Автобус – моя самая нелюбимая часть поездки, потому что в нем ужасно жарко да еще и укачивает. Остановок в пути всего три штуки на пять часов дороги, да и те не особо радуют, на улице ведь палящее солнце и горячий ветер. Часть людей стоит в очереди в туалет, часть – просто ошивается вокруг автобуса, разминаясь. Остановка длится пятнадцать минут, и мы едем дальше. Время в пути тянется ужасно долго, и, в отличие от поезда, мне это не нравится. Некоторые пассажиры просят высадить их прямо посреди степи. Они выходят и идут куда-то вдаль, а куда именно – непонятно, потому что вокруг до горизонта не видно никаких домов. В автобусе мне никогда не удается поспать (вот уж где пригодилась бы сонная болезнь), только дремлю несколько раз минут по десять. Вообще-то до Степного есть железная дорога, и когда-то до него можно было доехать на поезде (я помню, как мы ездили так давным-давно), но теперь туда ходят только товарняки.

В этот раз мы ехали даже дольше обычного и добрались до Степного спустя шесть часов пути. Измотанные, сели в маршрутку и наконец вздохнули с облегчением – мы ведь почти на месте! Маршрутки здесь – это желтые «газели» с несколькими рядами кресел. Мы втроем заняли последний, и стали ждать, пока салон наполнится хотя бы наполовину – только тогда маршрутка двинулась с места. Еще до отправления меня начало так сильно клонить в сон, что я успел подумать о сонной болезни, но как только мы поехали – сонливость как ветром сдуло, и осталось только радостное предвкушение. Всего лишь несколько минут поездки – и встретимся с бабой Томой и дедом Сашей, а потом, вечером, – с друзьями, которых не видели целый год!

На улицах и остановках в это послеобеденное время не было никого, и я был рад, что мы едем, нигде не тормозя. Правда, немного странным мне показалось, что никто из наших попутчиков не требовал остановки, но тем лучше – быстрее окажемся на месте! Только вот поездка почему-то затянулась: вместо обычных десяти минут дорога уже заняла вдвое больше, да и маршрут был каким-то незнакомым. Наверное, ремонт дороги или что-нибудь в этом духе, решил я. Наконец спустя полчаса пути мы прибыли. Из маршрутки, кстати, до нас так никто и не вышел. Наша остановка находится прямо у дома деда и бабушки – большой желтой девятиэтажки. А сам дом – практически на краю города, через дорогу – бескрайняя степь.

Так вот, здесь мне действительно стало не по себе. Мало того, что вокруг все еще не было ни души, так еще и дом был выкрашен в синий цвет. С последним еще можно было кое-как смириться, но почему на улицах города не было ни одного человека – это меня чуть-чуть насторожило. На удивление мама и Платон будто бы вообще ничего необычного не заметили, находя на все мои вопросы какие-то дурацкие отговорки:

– Подумаешь, дом перекрасили, – говорил брат.

– Никто просто в такую жару на улицу носа не сует, – вторила ему мама.

Их спокойствие не только не успокоило, но взволновало меня еще сильнее. Неужели только мне это все кажется странным? Почему даже в нашем обычно многолюдном дворе – тишина? Ладно, может быть, наши друзья и правда сидят по домам (в конце концов, в Степном мы гуляем или утром, до полудня, или вечером, после пяти), но где же постоянно обитающие на лавочке у подъезда бабки? Они-то точно всегда на месте, потому что дежурят чуть ли не караулами: одна ушла – другая заняла ее место. Их тоже сейчас не было. Никого. Мертвецки пустой двор.

– Просто очень жарко, – опять пожал плечами Платон.

– Вам все это не кажется странным? – я не выдержал. – Где все? Почему мы так долго ехали? Почему дом синий?

– Заходи, – все, что сказала мама в ответ на мои слова, придерживая открытую дверь подъезда. Мне не оставалось ничего, кроме как пройти в дом. Может, я и правда нафантазировал какой-то ерунды и не стоит беспокоиться?

В подъезде все вроде бы было по-старому, только лифт поставили новый. Мы загрузились внутрь, нажали кнопку 6 и поехали. И ровно в тот момент, когда мне стало казаться, что едем мы слишком долго, кабина лифта остановилась. Я хотел нажать кнопку вызова лифтера, но мама вдруг одернула меня и сказала совсем странную фразу:

– Они сами знают, что мы застряли. Будем просто ждать.

Я посмотрел на брата, но Платон только кивнул и улыбнулся. Тут я уже схватился за голову:

– Да что с вами такое?! Что происходит?

– Эй, соня, мы подъезжаем, – мамин голос откуда-то издалека растворил картинку перед глазами. Мы ехали в маршрутке, а я, похоже, все-таки задремал еще до отправления.

Первое, что пришло мне в голову, – посмотреть в окно. Народу на улицах было мало, но город все-таки был живым, а не пустым. Я вытер испарину со лба и перевел дыхание. Сердце колотилось как бешеное.

– У тебя что, сонная болезнь? – хихикнул сидящий рядом Платон.

– Это вряд ли, – улыбнулась мама. – Просто мы все устали с дороги. Надо будет отдохнуть.

Я ничего не сказал, но подумал, что брат может быть прав – уж очень незаметно я уснул, да и сон был каким-то странным. Не таким странным, какими обычно бывают сны, он был очень… реальным.

Выйдя из маршрутки, я оглядел привычно желтую девятиэтажку и успокоился. На лавке у дома дежурила компания бабушек, а лифт в подъезде, похоже, никто и не думал менять. Нажав на оплавленную 6, мы резким толчком тронулись вверх и уже через минуту были у двери квартиры. Здесь всегда было два звонка: один – для взрослых, повыше (я дотягивался до него с прошлого года), а другой – для нас с Платоном и наших друзей, пониже. В этот раз мне почему-то захотелось позвонить в нижний.

Едва коснувшись кнопки звонка, я вдруг почувствовал что-то странное. Даже не знаю, как правильно это назвать. Было похоже на то, как будто все, что я вижу, затуманилось, стало размытым, а на первом плане привиделось нечто вроде большого экрана, на котором крутились отрывки из моего прошлого, как будто перебираясь на барабане, мелькая на экране на пару секунд. Один из фильмов-воспоминаний внезапно задержался, и я мог рассмотреть происходящее подробнее, отматывать вперед и назад, изучать детали. Это было так, как будто все, что я видел, записали на камеру, и теперь я просматривал эту запись. Здесь мне лет семь. Жаркий летний день, точнее утро. Я выхожу гулять с новым водяным пистолетом. Едва выбежав на улицу, вспоминаю, что забыл набрать в него воды, и возвращаюсь. Бабушка долго не открывает (потом она скажет, что вешала белье на балконе и не слышала звонка), и я долго и упорно несколько раз жму на кнопку. Наконец наполняю пистолет и возвращаюсь на улицу. Успеваю брызнуть из пистолета буквально пару раз, как вдруг невесть откуда появляются два незнакомых мне пацана на пару лет старше и просят попробовать. Без задней мысли даю им пистолет. Первый, тот, что попросил, стреляет вверх и отпрыгивает от падающих назад капель. Второй – с огромным шрамом на все предплечье от ладони до локтя – просто берет пистолет и, рассматривая его, начинает медленно уходить. Подбегаю к нему, пытаюсь забрать свое. Пацан с усмешкой отталкивает меня, я пробую его ударить и тут же получаю сильную оплеуху, от которой едва не падаю. Чуть не плача, кричу, чтобы отдал пистолет, и снова неуклюже стараюсь заехать куда-нибудь кулаком. Пацан огрызается, орет: «Ты че, не понял?» – и больно бьет мне прямо в скулу. Я падаю и ударяюсь головой о бордюр. Фильм-воспоминание тает, «экран», на котором я его смотрел, словно растворяется, а окружающий мир снова становится четким, будто фокусируясь, как в фотоаппарате.

Вокруг все было так же, как до моего видения: мы с братом и мамой стояли у двери в квартиру и я только что нажал на нижнюю кнопку звонка. Как будто весь мир был «поставлен на паузу», пока я смотрел моменты из своего прошлого. По ощущениям это отдаленно напоминало состояние, когда вдруг глубоко задумаешься о чем-то, не связанном с происходящим прямо сейчас, и летаешь в мыслях где-то далеко. Только в этом случае все было намного живее и ярче, словно я по-настоящему еще раз побывал там и снова прожил все, что тогда видел. Конечно, я и так помнил о том случае. И о том, что меня привел в чувство какой-то проходящий мимо мужик, чуть похлестав по щекам, и о том, как ревел по потерянному навсегда новому водяному пистолету, и о том, что больше никогда не видел того пацана со шрамом от ладони до локтя. Мне подумалось, что с тех пор я ни разу не дрался, всякий раз стараясь избежать конфликта в накаляющихся ситуациях. Я все это помнил, но воспоминания эти были как бы на задворках памяти, а сейчас предстали ярче, чем окружающий настоящий мир. Я стоял в оцепенении еще несколько секунд, пока нам открывали дверь, и более-менее пришел в себя, только увидев бабушку с дедушкой.

Дурные мысли окончательно ушли, когда я обнял бабу Тому и деда Сашу и сел за накрытый стол. В большой чаше был насыпан мой любимый салат: огурцы, помидоры, редиска, зеленый лук и укроп с ароматным подсолнечным маслом. Попробовав первую ложку, я закрыл глаза от удовольствия (так было вкусно!) и понял: лето началось!

В Степном у меня есть друзья, которых я знаю с возраста, когда еще даже не помню себя. Дом – одну из первых девятиэтажек в городе – построили двенадцать лет назад, и в него сразу въехало несколько семей с детьми. Нашу компанию взрослые часто называют первым поколением 64-го (это номер дома). А вот мой брат относится уже ко второму поколению – ребятам на три-четыре года младше, которых больше, чем нас, их вообще целая орава. А нас всего пятеро: я, Эрни, Макс, Лизка и Паша. Но вообще у нас очень дружный двор, и часто мы играем все вместе, толпой человек в пятнадцать. Очень классно в прятки по вечерам или в футбол большой компанией. А в основном, конечно, тусуемся впятером.

Эрни – самый старший из нас, у него день рождения почти на два месяца раньше, чем у меня. У меня, кстати, тоже летом, но свой день рождения я не очень люблю. Потом расскажу почему. А еще Эрни точно самый умный. По крайней мере, что касается точных наук: все время побеждает на олимпиадах, конкурсах, даже ездил в Москву на какую-то викторину или что-то такое. В общем, местный Эйнштейн, как мы его называем. Интересно, что из нашей компании Эрни – единственный, кто курит. Ну то есть мы все пробовали сигареты, но привычка появилась только у него. Из моего рассказа может показаться, что Эрни весь такой ботан-заучка. Хотя он совсем не такой, даже скорее наоборот: родители его ругают за то, что он не очень серьезно относится к учебе – у него полно троек. Ага, странно сочетается с победами на олимпиадах по математике и физике.

Макс – фанат футбола, это первое, что приходит на ум. Кажется, он знает всех футболистов в мире: кто где играет, какой ногой бьет, в каком году родился и все такое прочее. Он и сам занимается в секции в местном клубе, хочет стать профессиональным футболером. Не знаю, насколько он успешен в секции, но точно играет лучше всех в нашем дворе. И единственный, кто умеет забивать головой (наверное, потому, что самый высокий – ему даже прыгать толком не нужно). А еще мама Макса, тетя Маша, работает продавцом в соседнем магазинчике, она очень добрая и часто угощает нас всякой мелочью или отпускает товар в долг, когда нам не хватает денег. Конечно, мы всегда все возвращаем (ну, надеюсь, что я ни разу не забыл).

Лизка – единственная девчонка в нашем «поколении». Правда, то, что она девчонка, мы вспоминаем редко. Если бы не волосы чуть длиннее, чем у пацанов, то и вообще забыли бы. А ей, мне кажется, пофиг – с нами Лизка общается чаще, чем с подругами из школы или соседних дворов. Играет в футбол, лазает по деревьям и крышам, убегает с нами от охранников на стройках. И одевается тоже как мы: футболка, шорты, кеды, а с кепкой на голове так и вовсе пацан пацаном. Такая вот Лизка-пацанка. Да, еще у нее огромная коллекция музыки дома. Точнее, не у нее, а у ее старшего брата. Бывает, он ездит за кассетами в Царицын, потому что до Степного новая музыка доходит очень долго. От брата Лизка и заразилась любовью к новому русскому року: все эти «Би‐2», «Мумий Тролли», «Сплины»… Она часто вполголоса напевает что-нибудь из них. Этим летом мы, бывало, спорили на тему музыки – мне-то нравится совсем другое, то, что Лизка терпеть не может: Децл, Эминем, Bad Balance… Только на Дельфине наши музыкальные вкусы более-менее сошлись.

Наконец, Паша – наш местный буржуй. Мы иногда так называем его в шутку, но Паше не нравится. Мама Паши работает в мэрии города, а папа – полковник милиции, один из главных в Степном. Паша – единственный в нашей компании, у кого есть компьютер, и главное увлечение нашего друга – игры. Летом он играет почти все время, которое не проводит с нами. Наверное, из-за этого только он из всех ребят в нашем дворе носит очки. Правда, сам Паша отмахивается и говорит, что причина вовсе не в этом. Из всей нашей компании Паша – самый веселый и общительный. Странно, конечно, учитывая его огромную увлеченность виртуальными мирами. Тем не менее именно Паша из всех нас первым идет на контакт, если нужно заговорить с незнакомцами, и легко располагает к себе. Такой вот открытый и дружелюбный геймер (слово, которое Паша узнал этим летом и все пытался приклеить к себе как прозвище, но так и не приклеилось).

Я всегда чуть волнуюсь перед первой встречей с друзьями в Степном. Так было и в этот раз. После обеда мы с братом немного поспали (нормально, а не так, как я в маршрутке), а затем за Платоном прибежали его мелкие друганы (как их называет сам Платон). Они всегда встречаются так, как будто виделись до этого не год назад, а только вчера. К примеру, Даня, наш сосед сверху, пока ждал шнурующего кроссовки Платона, без умолку рассказывал ему о том, какую огромную яму вырыл экскаватор позади дома, о том, что там прорвало трубу, вода стоит уже несколько дней и в ней можно ловить головастиков и жаб.

– Говорят, от жаб бывают бородавки на руках, – сказал я.

– Говорят, что это все выдумки, – ответил Даня и пулей вылетел на лестничную клетку вместе с Платоном.

Я взял телефон, городской справочник и нашел фамилию Эрни. Номеров с его фамилией было не меньше десятка, но под каждым значился домашний адрес, так что «настоящий» Эрни нашелся за пару секунд. Кстати, в Степном телефонные номера состоят всего из пяти цифр, хотя у нас дома они шестизначные (и еще у нас дома нет такой книги-справочника, где записаны номера всех жителей города). Набрав-навертев телефонный диск, я услышал гудки, а потом голос тети Вики:

– Алло.

– Здрасте, теть Вик, а Эрни дома?

– Сейчас позову.

Мама Эрни, конечно, не узнала меня по голосу, а вот сам мой друг – мгновенно. Выяснилось, что друзья собирались у подъезда через полчаса, чтобы пойти играть в футбол. Там и договорились встретиться.

Первым пришел Макс, в полосатой футболке с фамилией Del Piero и номером 10 на спине. За год он совсем не изменился. Точнее, вырос, конечно, но и я вырос тоже, и поэтому разница в росте у нас осталась прежней – ровно полголовы. Макс подошел и протянул мне руку. Это был первый раз, когда я здоровался со своими друзьями в Степном по-взрослому. Рукопожатием я встретил и Пашу. Тот, как обычно, улыбался и с ходу то ли пошутил, то ли нет о том, что не узнал меня из-за своих новых очков. Наш геймер за год вырос не так, как мы, и хотя он никогда и не был высоким, теперь казалось, что он младше Макса на пару лет, хотя на самом деле – всего на год. Почти сразу за Пашей пришла Лизка. Вот кто уж точно изменился заметнее других. Лизка стала больше похожа на девчонку: отрастила волосы, стала какой-то более… выпуклой. С ней мы не жали руки, а просто сказали друг другу «привет», немного замявшись. Наконец, последним пришел сам Эрни. Он был в такой же полосатой футбольной форме, как у Макса, только сзади был номер 21 и фамилия Zidane. Эрни похлопал меня по плечу:

– Ну что, вернулся?

– Так говоришь, – вставила Лизка, – как будто он тут живет, а к себе туда на время ездит, чтоб потом вернуться сюда.

– Так и есть, – подхватил Макс. – Все дороги ведут в Степной.

Мы рассмеялись и какое-то время просто болтали о том, что нового вокруг. Главная местная новость, конечно, была о сонной болезни. Паша поддел меня локтем:

– Еще не засыпал?

– Да вроде бы нет, – сказал я, а сам вспомнил свою дрему в маршрутке. – Точнее, не уверен…

– Это ни с чем не спутаешь, – как-то серьезно заметила Лизка.

Я решил не рассказывать подробно о странном сне по пути с автовокзала и вместо этого спросил о том, что за матч и с кем будем играть. Мы выдвинулись в сторону спортплощадки в соседний квартал, и по пути Эрни объяснил, что играем против 60-го дома, а матчи с ними уже стали традицией примерно раз в месяц. Команда из пяти человек, плюс один на замене, и это буду я, потому что никто не знает, как я играю, а рисковать ребята не хотят. В основе выйдут Эрни, Паша, Макс, Лизка (все уже привыкли, что девчонка играет в футбол с пацанами) и еще один парнишка с 65-го дома, друг Макса по спортивной секции. Меня немного удивило, что к матчу все подходили так, будто это не обычная дворовая забава, а игра на Кубок мира, не меньше.

– Ну конечно, – сказал Паша. – Не проигрываем им вообще. Нас, по ходу, только из-за этого еще к ограм не пришили.

– Что? – переспросил я, так как вообще не понял окончания фразы.

– Да он же не в курсе всей этой темы, – напомнила Лизка вполголоса.

– Какой темы? Это че такое? Новая игра?

– Ага, вроде того, – как-то ехидно ответил Макс, не отвлекаясь от набивания мяча прямо на ходу. – Но Пахан прав, мне кажется. Уважают из-за того, что выиграть у нас не могут. Их воротчик же из огров.

– Давай после матча тебе расскажем, – сказал мне Эрни мрачно. Было видно, что обсуждать это ему не очень хочется.

Соперники и наш пятый участник уже ждали на поле, все молчаливо обменялись рукопожатиями и стали договариваться, где чьи ворота и чей мяч, то есть кто начинает игру. Я присел на скамейку у нашей половины. Рядом находилась лавка с запасным из команды 60-го дома. Мне сразу показалось, что в общении ребят видно какое-то напряжение, несмотря на традиционные матчи раз в месяц. Солнце медленно опускалось, но даже для вечернего времени пекло непривычно сильно. Непривычно, конечно, только для меня – больше никто не выглядел вялым и не зевал так, как я. Снова подумалось о сонной болезни: не она ли это? Или я просто все еще не отдохнул толком с дороги?

Игра началась, и мы практически сразу же забили: Лизка навесом переправила мяч из нашей штрафной на фланг атаки, Макс выпрыгнул и скинул пас головой своему другу из секции (вроде бы он представился Димой, но точно я не помнил), а тот с лету сильно пробил в нижний угол мимо вратаря. Я отметил, что у ребят и правда хорошее взаимодействие на поле, да и индивидуально каждый играл хорошо: Макс был нападающим и постоянно угрожал воротам соперника, Дима и Эрни исполняли роль атакующего и опорного полузащитников, Лизка ловко отбирала мячи в защите (удивила меня больше всех, я все не мог привыкнуть к тому, что девчонка так играет в футбол), и даже Паша раз за разом отбивал удары по нашим воротам.

Правда, следующий гол как раз забили нам. Их нападающий ловко ушел от Эрни, но путь в штрафную в последний момент перекрыла Лизка, резко сблизившись с соперником и попытавшись выбить у него мяч. Тот ответил грубым толчком плечом в корпус, от чего Лизка упала на землю, вскрикнув и прижав руки к груди. Нападающий не обратил на это внимания и, воспользовавшись всеобщим секундным замешательством, ударил в девятку наших ворот. Паша, смотревший в это время на свернувшуюся калачиком Лизку, не среагировал.

– Слышь, че за дела? – мгновенно вскипел Макс.

– Все по правилам, – дерзко ответил ему защитник соперников. – Борьба корпус в корпус.

– Вы думайте хоть немного, – Макс не унимался, – это девчонка, аккуратнее!

– Это ваше желание – взять телку в команду, – выкрикнул их вратарь, тот самый, что был «из огров». – Теперь будет падать от каждого толчка, потому что сиськи выросли и ей больно? Ну так ваши проблемы.

Команда 60-го дома всем составом заржала. Макс и Эрни помогли Лизке встать. В матче объявили перерыв, и обе команды отправились к скамейкам запасных. Я обратился к Лизке:

– Ты как? Давай заменю тебя.

– Нет, – она хмурилась, но перестала держаться за место удара. – Хочу доиграть.

– Точно? – спросил Эрни. – Смотри, они сейчас специально могут грубить на тебе, давай лучше заменим.

– Нет, – Лизка решительно покачала головой и отпила воды из общей двухлитровки.

– Такая ты у нас бой-баба все-таки, – Паша весело похлопал подругу по плечу.

– Сейчас очки сломаю, – ответила та без улыбки и пошла обратно на поле.

Вторая половина игры выдалась более спокойной. Вопреки опасениям Эрни, никто не пытался специально грубо играть против Лизки, а вот сама она решительно и без раздумий шла в подкаты как заведенная. Матч превратился в перетягивание каната, где ни одна из команд не могла дойти до ворот соперника. Мне стало откровенно скучно на лавке и снова захотелось спать. Благо, в этот момент к скамейке подбежал Дима и спросил:

– Заменишь? Че-то у меня с голеностопом…

Я резко взбодрился и пулей выскочил на поле. Во мне словно включили какую-то дополнительную силу, и энергия била через край. Наверное, во многом из-за физической усталости ребят (все-таки они играли уже полчаса к тому моменту, как вышел я) никто из команды 60-го не мог уйти от меня на скорости. Идя в отбор, я словно видел все вокруг в замедленной съемке и мог легко выбить мяч из ног противника. Ни разу до конца игры никто не обвел меня и не прошел к воротам. Их запасной громко объявил, что до конца матча осталась минута, и мы решили всей командой пойти в атаку. Лизка оставалась на одной линии со мной, Макс и Эрни были впереди, но соперник их перекрыл чуть ли не в два ряда. Я решил взять игру на себя, хотя прежде никогда не пробовал кого-нибудь обводить. Передо мной один за другим располагались три игрока соперника, еще один, видимо в надежде на быстрый заброс, дежурил в нападении ближе к нашим воротам. Первого я обошел на скорости, даже без финтов. Эрни что-то кричал, Макс показывал, что открыт, но я видел и слышал все это как будто с приглушенным звуком. В глазах снова включился режим «замедленной съемки», и я, выбрав момент, пробросил мяч между ног противника. На пути к воротам оставался защитник, который тут же пошел в низкий подкат. Решение пришло само собой: мне нужно был лишь легонько перекинуть мяч и перепрыгнуть через пацана самому. Выполнив череду трюков и снискав овацию своей команды, я устремился к воротам и прицелился в ближнюю девятку. Оставалось каких-то пять-шесть метров до вратаря, я занес ногу для удара и тут…

Мне в голову попал мяч и резким всплеском адреналина смыл дремотные грезы. Послышался общий смех «шестидесятки» и даже некоторых из наших. Ко мне подбежала Лизка и, уточнив, все ли нормально, попросила заменить себя. Я вышел на поле, но сконцентрироваться на игре не получалось совсем. Все, о чем я мог думать, – не реальный матч здесь и сейчас, а сон, который видел пару минут назад. Я снова не заметил как заснул, и снова быстрое сновидение было настолько реальным, что даже теперь вспоминалось не как сон, а как события, происходившие недавно наяву. В действительности играл я совсем не так, как во сне: несмотря на вроде бы свежее состояние, с трудом успевал за соперниками и едва ли сделал несколько точных пасов своим. А под конец так и вовсе привез пенальти в наши ворота. Я в очередной раз не успел за нападающим и, будучи в этот момент последним нашим полевым игроком перед воротами, решил во что бы то ни стало помешать противнику забить. Единственная возможность воспрепятствовать такому исходу – а я почему-то был уверен, что Паша в этот раз точно не выручит – заключалась в низком подкате. Но учитывая, что в скорости я уже проиграл и бежал позади их форварда, был высок риск не попасть в мяч и просто скосить соперника. Я рванул что было силы, постелился в подкате, направляя ногу точно в мяч… и со всего маху сбил нападающего, влепив ему по лодыжке.

– Э, ты че творишь, баклан? – крикнул вратарь «шестидесятки» и побежал к месту происшествия.

Там уже столпились обе команды, а Макс активнее всех расталкивал наших противников, пытавшихся подойти ко мне. Он вообще всегда был самым дерзким из нас и тут в очередной раз показывал характер: