Сергей Юрьевич Ежов
Пушинка в урагане
– Превосходно. – повторил император – Мне доложили, что Вы собираетесь продавать парусные доски?
– Совершенно верно, Ваше величество. Разве что завод формально принадлежит другому лицу, поскольку сам торговлей не собираюсь заниматься.
– Разумно. Весьма разумно. А теперь, Пётр Николаевич, скажи мне, как ты собираешься совершить вояж по Европе.
Я давно ожидал этого разговора, поэтому взял из поданного Андреем портфеля папку, раскрыл её и начал доклад, подтверждая свои слова документами, схемами и планами.
***
Рекламный вояж мы озаглавили «Русские крылья в европейских столицах», и пока строились остальные четыре самолёта, прошла подготовка по дипломатическим и техническим каналам. Маршрут был назначен такой: Санкт-Петербург – Берлин – Вена – Париж – Лондон – Санкт-Петербург. Сформировали поезд: салон-вагон для меня, вагон первого класса для Можайского, Степанова, Иванова, офицеров конвоя и двоих химиков, взятых со шпионскими целями, вагон второго класса для механиков, вагон третьего класса для конвоя, два грузовых вагона для запчастей и прочих материалов, и пять удлиненных платформ для самолётов с отстыковаными крыльями. Над платформами построили легко демонтируемые навесы, чтобы самолёты можно было легко сгружать, а сами они не страдали от дождя. Я страшно волновался, что нет достойного нитролака для покраски самолётов, но оказалось, что зря. Как выяснилось, эмалит здесь уже производят, жаль только, что под десятком различных названий, и если бы я не стал дотошно проверять содержимое банок с красками и лаками, ни за что бы не узнал, что он есть.
И вообще, я понял, что хреново быть попаданцем из сельской местности. Эвона, читаешь о других, и сердце радуется: они и крутые спецназеры, и, при этом имеют по четыре высших гуманитарных образования. Они и безумной дотошности историки, и знатоки оружия, и сами красавцы-соблазнители… Хотя, на последнее мне жаловаться грех. Это там, в своём селе я был неприметным мужичком, а тут ух какой видный мужчина не совсем совершеннолетнего возраста. Впрочем, это мне мало помогает: великосветские дамы смотрят на меня только как на выгодную партию. Те, что достаточно родовиты и богаты, присматривают в качестве мужа, а те, что поплоше – в качестве любовника и содержателя. Тфу! Я настолько старый, что помню ещё времена в Советском Союзе, когда женщины ещё смотрели на мужей как на личность, но потом пришли гнусные демократические времена, и брак стал совершенно соответствовать ехидному замечанию то ли Бальзака, то ли Моруа: «Брак – это узаконенная проституция». Справедливости ради замечу, что и достойных мужиков осталось совсем немного. Но это в моём мире. А тут как-то не попадались мне высокодуховные «тургеневские барышни», всё больше вьются вокруг меня шалавы разной степени распущенности. Не везёт, должно быть. А, скорее всего, пробивные и наглые фемины оттесняют достойных девушек в задние ряды, вот мы и не пересекаемся. Пока же, я пользуюсь услугами одной из женщин, уж не знаю, в какой должности она числится во дворце, это неинтересно. Дамочка является, буквально по свистку, темпераментно отрабатывает номер, получает деньги и уходит.
Впрочем, я отвлёкся. Я нетипичный попаданец. О дате покушения на Александра II помню случайно, и только потому, что этот вопрос мне попался на уроке, а я ухитрился подсмотреть ответ в открытой методичке, что лежала на столе учителя. Событие это настолько эмоционально ярко окрасилось, что запомнилось на всю жизнь, вместе с датой, естественно. Конструкцию мотоцикла я знаю досконально, поскольку все мальчишеские годы возился с ним. Кое-что помню о конструкции грузовика ГАЗ-51, колёсного и гусеничного тракторов, зерноуборочного комбайна – доводилось работать на них в уборочную. Знания плохо совместимые с музыкой? Совершенно верно, плохо совместимы. Руки мои из-за тяжелой работы огрубели, и музыканта из меня не получилось, хотя для сельской местности сошло. В общем, я знаю то, с чем непосредственно работал, прекрасно понимаю, как выращивают хлеб, и почему единоличник ни за что не сумеет прокормить не то что страну, но и себя со своей семьёй. Я знаю о том, что капитализм – тупиковая ветвь развития человечества, ведущая к деградации и гибели. На мой взгляд, феодализм и то более гуманен, но он, к сожалению, совершенно изжил себя. Ещё я занимался авиамоделированием, и полученные в кружке знания весьма ценны в эту эпоху. Но главное, что я принёс из будущего – это системный подход. Понимание, что тот же самолёт, это не только фюзеляж, крылья и винт. Гораздо важнее для самолёта двигатель. С хорошими крыльями полетит даже кресло-качалка, а если присобачить к ним хороший мотор – будет вообще сказка. Но не забываем, что на самолёте имеется довольно много приборов, конструкции которых я не знаю. К примеру, в детстве я не догадался спросить, а потому мне и неизвестно: как на самолёте измеряют скорость? Да и в мотоциклетном спидометре я не ковырялся, следовательно, не знаю его устройства. Зато я знаю много вещей, которые будут изобретены в будущем, но могут быть полезны и сейчас. Я не знаю конструкции многих вещей, но это неважно: когда возникает потребность в чём-то, находим специалиста и ставим ему хорошо оплаченную задачу и через какое-то время получаем результат. Особенность человеческого мышления заключается в том, что оно сразу и чётко определяет: решаемая стоит перед ним задача, или нет. Если человек твёрдо знает, что задача решаемая, то она будет решена. Это немногие гении способны разглядеть решение нерешаемой до сей поры задачи. Другой вопрос, что задачи нужно подбирать решаемые на данном уровне развития технологий, а это очень сложное искусство. Ну и не забудем об ускользающей из поля зрения большинства неспециалистов темы важности производства средств производства. Если проще: станкостроение должно быть самым приоритетным направлением для руководителя. Авиазаводы не нужны без моторных и приборостроительных заводов, а они, в свою очередь, не нужны без станкостроения. Сложно? Не без того.
Кстати, именно такой сложной работой я сейчас и занимаюсь. Со мной в салоне двое химиков, приват-доцентов Университета. Справа от меня расположился Никита Петрович Нестеров, а слева Кирилл Карлович Тропе.
– Господа, дела, которые я вам хочу поручить, весьма своеобразны, но также весьма перспективны в смысле получения прибылей. Нашей комиссии очень нужны деньги на развитие уже начатых проектов, и потребность исчисляется в суммах с множеством нулей. Вы, господа, должны помочь нам всем. Разумеется, роялти вам гарантированы. Вам интересно?
– Разумеется. Мы вас внимательно слушаем, Ваше Императорское Высочество.
– Это хорошо. Первое по срочности и лёгкости идёт создание гигроскопических повязок. Повязки должны представлять собой пакеты из тонкой эластичной бумаги, наполненные целлюлозой, перемешанной с гигроскопичным сорбентом. С одной стороны, пакет должен быть проницаемым для влаги, а с другой нет.
– Пока ничего сложного Вы, Ваше императорское высочество, не описали. Но для чего понадобятся эти пакеты?
– Господа, обойдёмся без чинов. Вы не возражаете? Хорошо, тогда продолжим. Повязки нужны при перевязках кровоточащих ран. Военные хирурги будут в восторге от нового перевязочного средства. Это первое. Второе: как вы знаете, у женщин бывают месячные, и вам, людям женатым, известно насколько это неприятный и болезненный для женщины период. Гигиенические прокладки значительно облегчат их состояние.
– А вы уверены, Пётр Николаевич, что эти, гм… гигиенические прокладки будут востребованы? – спросил Кирилл Карлович.
– А вы, Кирилл Карлович, проведите эксперимент: изготовьте два десятка прокладок: десяток потолще, для месячных и десяток потоньше, на каждый день, и проследите реакцию жены.
– И какую же реакцию Вы предполагаете?
– Жена потребует от Вас и в дальнейшем обеспечить её таким удобным гигиеническим средством. Более того: того же захотят и её подруги, и подруги подруг…
– Хм… Получается, что нам следует сразу планировать строительство фабрики?
– Совершенно верно! И ваша задача будет заключаться в отработке технологии массовой выделки таких прокладок. Если вы к тому же, придумаете клей, не оставляющий следов, при помощи которого прокладки будут крепиться на бельё, то заслужите бесконечную благодарность всех женщин планеты Земля.
Химики заулыбались.
– Я полагаю, что состав начинки прокладок и состав клея вы разработаете до возвращения в Россию. Состав прокладок должен отвечать некоторым условиям: во-первых, быть абсолютно нетоксичным, во-вторых, должно использоваться, по возможности, отечественное сырьё, и, наконец, они должны быть приятными на ощупь.
– Благодарим за подробные пояснения, Пётр Николаевич. У нас есть некоторое представление о том, какие составляющие мы будем использовать, и Вы правы, до возвращения в Россию мы обязательно успеем. А какова будет вторая задача?
– Вторая задача значительно сложнее. Я предлагаю вам создать эластичную прозрачную плёнку, например, из целлулоида, и нанести на неё фоточувствительный слой. Такая плёнка заменит стеклянные пластины в фотографических аппаратах, которые станут меньше, легче и дешевле, а значит, потребуется очень много фотографической плёнки. Я уже дал механикам задание на создание фотоаппарата, а плёнку для него создадите вы. Что ещё крайне важно, вами должны быть созданы станки, на которых будут производиться сии вещи. Продажа станков и лицензий на них принесёт ещё немало денег, в том числе и вам.
Окрылённые химики ушли, их место заняли Степанов и Иванов. Первым заговорил Иванов:
– Ваше императорское высочество, разрешите внести на Ваше рассмотрение кандидатуру пилота самолёта?
– Господа, когда мы наедине, прошу обращаться ко мне без церемоний: мы товарищи в трудном деле. Хорошо?
Офицеры кивнули.
– А позвольте задать вопрос: для чего нам ещё один пилот?
– Ну как же! Самолётов у нас пять, а пилотов всего четверо: Вы, адмирал Можайский, старший лейтенант Степанов и я.
– Максим Сергеевич, пилотов мы обучать будем, и, если этому искусству захотят обучаться все офицеры нашего конвоя, и кто-то из нижних чинов, я буду только рад. Но это обучение никак не связано с количеством имеющихся в нашем составе самолётов.
– Несколько туманно, Пётр Николаевич. Поясните, будьте добры, что Вы имеете в виду?
– Да то простое обстоятельство, что, начиная с Берлина, мы начнём терять в каждой столице по самолёту. Вы читали роман господина Дюма-отца «Три мушкетёра»?
– Ну, разумеется!
– Вот как Д’Артаньян терял по товарищу на каждой остановке по пути в Лондон, так и мы будем терять самолёты.
– Спаси Христос! Пётр Николаевич, уж не планируете ли Вы катастрофы?
– Что-о? Разумеется, нет! Я просто буду дарить по самолёту каждому венценосному родственнику, встреченному по пути.
– Роскошные подарки!
– Великокняжеские, друзья мои. Это вопрос статуса и протокола. К тому же, не забывайте Максим Сергеевич, что самолёты надо обслуживать и учиться на них летать. А для обучения им придётся прислать к нам будущих пилотов и механиков к нам. Это первое. Во-вторых, многие захотят не отстать от своих повелителей, и приобретут у нас ещё самолёты, и тоже пришлют людей на обучение. А кто-то приедет и лично.
– Хитро задумано.
– Политика, мой друг. Кстати о пилотах, господа. Я уже начал теоретическое обучение Андрея.
– Вашего слуги?
– Да, его. Как выяснилось, он умнейший человек. Образования у него, за исключением элементарной грамотности, совершенно нет, но в наличии светлый ум и великолепные способности. Я прошу вас по возможности позаниматься с Андреем в том предмете, в котором вы лучше всего разбираетесь.
– Позвольте, Пётр Николаевич, – поднял голову Степанов – я техник-механик, и моя специализация паровые котлы и машины. Я должен заниматься с Андреем сим сложным предметом?
– Если только на то будет Ваше желание и его интерес, Иван Александрович. Видите ли, меня приводит в негодование отношение нашего дворянства и вообще образованного класса к мужикам, как к неполноценным людям, как к белым неграм. Я хочу на примере Андрея показать, что различия между классами и сословиями состоят лишь только в образовании и воспитании.
Степанов умолк глубоко задумавшись.
– Я займусь с Андреем математикой и физикой. – сказал Иванов – Нынче же договорюсь с ним о занятиях.
– Благодарю, господа. А теперь давайте составим детальные планы наших выступлений: мы этот вопрос обсуждали до отъезда, но торопливо, поскольку все мы были заняты.
А заняты мы были всерьёз: господа офицеры получали отпускные документы в своих воинских частях, это непросто, даже с великокняжеской поддержкой: у чиновников свои правила, и нарушать эти правила, они не собираются. Потом пришла очередь на оформление документов для механиков, и это тоже легло на офицеров. А попутно они же контролировали процесс выделки и сборки самолётов. Я держал все эти дела под полным контролем, но офицерам таких подробностей знать необязательно, пусть привыкают к личной ответственности за общее дело.
Первое публичное выступление в рамках вояжа «Русские крылья в европейских столицах», мы дали в Петербурге, на Комендантском аэродроме, который был устроен специально для нас рядом с ипподромом. Зрителей собралось, по сведениям полиции, не менее тридцати тысяч, но благодаря отличной организации всё прошло без сбоев и волнений. Удалось даже заработать, организовав продажу флажков с государственным гербом, спешно напечатанных открыток с самолётом и фотографиями всех четверых русских пилотов. Огромным спросом стали пользоваться наборы, с помощью которых можно собрать бумажную модель самолёта… Должен сказать, что сувениров даже не хватило на всех желающих, и мы сделали из этого важные выводы. Во-первых, пригласили в качестве импресарио нашего шоу московского книгоиздателя Ивана Дмитриевича Сытина. Понятно почему: офицерам, а уж тем более, великому князю, заниматься низменными денежными делами как-то не с руки, а книгоиздателю в самый раз. Во-вторых, Иван Дмитриевич заранее организовал издание сувениров в странах, которые собрались посещать, и наконец, в-третьих, я через Сытина дал задание модельерам разработать костюмы а-ля пилот, адаптированные для мужчин и женщин. Заказы на пошив таких костюмов был размещён в Германии и Бельгии – там оказались самые дешёвые швейные фабрики.
***
В Берлин наш поезд прибыл глубокой ночью и под проливным дождём. Поезд отогнали на запасной путь, от которого было всего полкилометра до поля, где должны проводиться показательные полёты. Впрочем, я всё это время спокойно спал: не хватало ещё заниматься мелкими делами, попусту нервируя подчинённых, которые и без начальства прекрасно справляются. Часам к десяти я проснулся и, приняв душ и позавтракав, вышел на деревянный перрон, явно построенный специально для приёма нашего поезда. Да, отличная организация приёма! В конце поезда, где находятся платформы с самолётами, видна и слышна деловитая суета: сгружают самолёты. Немцы подготовили широкий деревянный пандус, по которому самолёты по одному стали скатывать на землю, а механики тут же начали их собирать.
Хотя показательные полёты назначены на завтра, уже сегодня собралась немалая толпа. Впрочем, зрители ведут себя прилично, чему способствует и великолепная работа полиции: поставлено оцепление, верёвкой на колышках обозначен охраняемый периметр. В толпе очень много людей в мундирах: очень похоже на Россию, где каждое ведомство имеет свой мундир.
Ко мне тут же подошел Можайский:
– Доброе утро, Пётр Николаевич! Как отдохнули?
– Прекрасно, Александр Фёдорович! Вижу, что Вы уже организовали разгрузку?
– Да, это так. Должен отметить отличную организацию: принимающая сторона выполнила все наши пожелания. Первый самолёт будет уже вскоре собран,
– Это радует. Будем надеяться, что и в других странах будет организовано не хуже. Акулы пера ещё не досаждают?
– Акулы пера… Ах, репортёры? Были журналисты из трёх газет, я поручил их заботам Степанова и Иванова. Вас дожидается адъютант принца Вильгельма.
– Пожалуйста, немедленно пригласите его ко мне.
– Слушаюсь.
– Благодарю за успешную работу, Александр Фёдорович. Адъютанта я приму в своём вагоне, туда его и направьте.
Офицер в мундире первого гвардейского полка, с погонами гауптмана и адъютантским аксельбантом чётко откозырял мне. Говорит адъютант на неплохом русском языке, что приятно. Выглядит офицер молодцевато, держится уважительно и с достоинством. В доставленном письме карточка принца Вильгельма и просьба о встрече до начала показа.
– Передайте Его императорскому высочеству, что я буду сердечно рад его принять в любой удобный для него момент.
– Если позволите, то принц будет у вас сегодня, ровно в полдень.
– Очень рад, буду ждать с нетерпением.
Адъютант ушел. Любопытно, а зачем Вильгельму так срочно понадобилась эта встреча? Не буду ломать голову: через полтора часа всё и так станет известно. И не ошибся: принц пришел, и сказал, чего он хочет. Оказывается, газеты с описанием полёта самолёта Можайского попали в руки Отто Лилиенталя, известного немецкого воздухоплавателя, конструктора первых удачных планеров, и он отправился к принцу. Лилиенталь убедил Вильгельма в перспективности нового вида техники настолько, что тот отправился лично познакомиться с создателем самолёта и его высочайшим покровителем.
Прежний хозяин моего тела был знаком с принцем, и много раз с ним встречался, но разница в возрасте не позволяла до сих пор возникнуть дружбе. Это для меня Вильгельм был легендарной личностью, главой очень близкого нам государства, с которым мы в том мире воевали долго и страшно. А для него я ничем до сей поры не примечательный великий князь, один из последних в очереди наследования престола. Но вот ситуация меняется: я теперь знаю, что Вильгельм очень незаурядный политик и личность, а он узнаёт о том, что я начал набирать политический вес, занявшись очень важной отраслью.
Для начала мы с Вильгельмом вспомнили наши предыдущие встречи, общих знакомых, рассказали друг другу по парочке анекдотов из придворной жизни, и наконец, Вильгельм перешёл к основной части:
– Пётр, я до дыр зачитал газеты с описанием полётов ваших самолётов, а затем просто измучил полковника фон Гершова, добиваясь мельчайших подробностей его посещения самолётного сборочного цеха на Адмиралтейских верфях в Петербурге. А затем на приём ко мне пробился инженер Отто Лилиенталь, и ещё сильнее подогрел моё любопытство.
– Да, Вильгельм, самолёт оказался весьма занятной штукой. Когда я впервые его увидел, то тоже влюбился в него, и в те возможности, которые даёт самолёт.
– Я слышал, что сегодня вы будете испытывать собранные самолёты…
– Вы желаете присутствовать при сборке?
– Не только, Пётр, не только. Если на то будет ваша воля, конечно.
– Ага, наконец, я догадался: Вы желаете совершить полёт, а может даже получить навыки пилотирования?
– Именно так.
– Тут я вынужден Вас несколько разочаровать, Вильгельм.
Вильгельм напрягся. Известно, как он очень остро переживает намёки на своё увечье, и если я на него тоже намекну, а уж тем более, откажу под этим предлогом, то сразу стану смертельным врагом.
– Дело в том, что управление самолётом вовсе не так просто, как кажется. Сколько Вы учились управлять лошадью? Несколько лет до тех пор, когда ваш навык стал совершенным. Вот и у самолёта есть масса особенностей, которые надо учитывать. Образно говоря, Вильгельм, Вы должны научиться управлять драконом.
– Да-да Пётр, этого я об этом не подумал. Но Вы поможете мне в освоении этого искусства?
– Вне всяких сомнений, Вильгельм! Всё что я знаю и умею в этой области, будет известно и Вам. А теперь благоволите переодеться в лётный костюм, и мы пойдём наблюдать за сборкой самолётов. Вы не откажете мне?
– Всем сердцем согласен, Пётр!
При помощи Андрея и адъютанта Вильгельма мы переоделись в кожаные лётные доспехи, и вышли на перрон. В толпе, увеличившейся за последнее время, заметили Вильгельма и послышались приветственные крики.
– Вы популярны, Вильгельм!
– Приветствуют не только меня, но и Вас, Пётр. – ответил он, пряча довольную улыбку.
Первый из самолётов уже был собран, и Можайский прочитал принцу лекцию по устройству летательного аппарата. Затем принц уселся на место пилота, и приступил к изучению органов управления. Выглядел он при этом совершенно счастливым. Я отошел в сторонку, и ко мне подошел наш жандарм:
– Пётр Николаевич, вы не забыли о недужной руке германского принца? Как бы нам не получить неприятностей по сему случаю.
– Ну что тут поделаешь, Андрей Антонович, в данном случае мы совершенно бессильны. Самолёт проверят и испытают, и я возьму принца в ознакомительный полёт. М-да! Так скажу, Андрей Антонович: надежда только на то, что Вильгельм со временем сам охладеет к авиации. Или врачи ему запретят. – но последнее я буркнул уже про себя.
Тем временем уже на второй самолёт установили крылья, и приступили к монтажу винтов. Одновременно другая бригада проверяла работу тяг руля и элеронов.
Часа через три я повёл Вильгельма на обед, уже накрытый в салоне. Принц так увлёкся новой игрушкой, что даже не хотел снимать с себя лётной формы. Однако, оглянувшись на меня и на своих свитских, принял серьёзный вид и переоделся к трапезе. Разговор за столом, конечно же, крутился вокруг самолёта.
– Пётр, каков будет ваш следующий шаг? – взволнованно спросил Вильгельм.
– Всё просто: после обеда, присутствующий здесь старший лейтенант Степанов испытает в воздухе собранный самолёт. Иван Александрович на этот момент лучший пилот в мире. После него в полёт отправимся мы с вами. Разумеется, если Вы этого желаете.
– Полёт – это прекрасно, но я спросил о другом. Я слышал, что вы собираетесь строить самолёты на продажу?
– Собираемся. Нужно же где-то брать деньги на исследования и строительство новых самолётов, не правда ли? Но это дело не скорое, судите сами: только в том самолёте, который Вы лично видели, заложено около пятидесяти изобретений. Из них защищены патентами только восемнадцать, а остальные пока находятся в стадии рассмотрения. А ещё готовятся к подаче в патентные бюро не менее сорока патентов, в основном касающихся органов управления самолёта.
Застольный разговор вился вокруг самолёта и желания всех присутствующих офицеров свиты принца совершить полёт. Однако, на мой внимательный взгляд, далеко не все господа офицеры на самом деле горели желанием отрываться от земной тверди, а болтали о своём желании лишь для того, чтобы угодить начальству. Ну и ладно, силком в самолёт никого пихать не собирается, прокачу только принца, а у остальных будет прекрасная отговорка: не взяли, мол.
Когда мы вышли на лётное поле, куда выкатили самолёт, старший механик отдал рапорт о готовности. Степанов занял место в открытой кабине и провёл проверку по полной программе: прокатился по полю до конца полосы и обратно, совершил три подлёта по прямой, два подлёта по кругу на минимальной высоте, и, наконец, поднял самолёт на максимальную высоту: около пятисот метров. Сделав несколько кругов, Степанов приземлился, причём остановился он как раз напротив меня с принцем. Как он умудряется останавливаться там, где надо, не имея тормозов, для меня остаётся загадкой. Впрочем, в блокноте я сделал пометку: «оборудовать самолёт тормозами».
– Рассказывайте, Иван Александрович, как Вы оцените качество сборки?
– Замечаний нет, всё сделано в высшей степени добротно.
– Благодарю Вас, Иван Александрович! Ну что же, теперь моя очередь лететь, Вильгельм, если Вы не передумали, занимайте своё место, вот оно.
И спустя несколько минут, самолёт отправился на взлёт. Взлетев, я стал нарезать круги вокруг лётного поля, в соответствии с полётным планом.
– Пётр, а давайте посмотрим на Берлин с высоты птичьего полёта! – восторженно заорал Вильгельм.
– Давайте, только недалеко.
Я развернул самолёт в сторону Хафеля, и полетел над ней. В случае аварии у нас будет хорошее место для посадки, если конечно не влепимся в мост, а вид, открывающийся от реки, пожалуй, самый выигрышный в любой столице. Достигнув какого-то замка, недалеко от слияния Хафеля с Шпрее, я развернулся над ним, и отправился обратно.
– Пётр, это невероятно! Я, наконец, понял, чего мне не хватает в жизни! – Вильгельма переполняли эмоции – Меня не остановит никакая цена, я просто обязан приобрести у Вас самолёт! – заявил он мне сразу после посадки.
– Вильгельм, Вы грубо ломаете мои планы – засмеялся я – один из этих самолётов предназначен в подарок Вам, и я собирался вручить его завтра, на показательных полётах. Так сказать, государственный подарок. Вы не сможете потерпеть до завтрашнего дня?
– Потерплю, но из последних сил. Однако, Пётр… Одного самолёта мало.
– А вот здесь я с Вами полностью солидарен, Вильгельм. Одного самолёта для великой державы бесконечно мало. Самолётостроительный завод мы вполне можем сделать совместным, русско-германским, внеся в его создание всё самое лучшее, что есть в наших империях. И продукцию мы будем делить исходя из степени участия. Это справедливо?
– Я бы сказал, что это по-братски. Согласен. Германское участие начнётся с моего личного вклада. Каким Вы его видите, Пётр?
– В первую очередь обучение русских мастеровых в Германии. Во вторую – станочный парк: всему миру известно германское качество.
Вильгельм довольно улыбнулся.
– Пётр, Вы не откажете мне в просьбе?
– Если я в силах выполнить, то…
– Позвольте мне Вас сопровождать в вашей поездке?
– Милости прошу, Вильгельм. Но как на это посмотрит кайзер? Простите, что напоминаю об этом, но Вы не простой подданный Германской империи, а наследник престола.
– С кайзером я договорюсь легко, а что до родителей… Разрешение я получу.
– Ну и прекрасно! Тогда, как почти полноправный член нашей группы, слушайте первый приказ своего возможного временного начальника: Вы поступаете в распоряжение господина Степанова, который будет Вашим наставником, как в теоретической, так и в практической лётной подготовке.
– Яволь, герр начальник! – шутливо отсалютовал мне Вильгельм.
На следующий день ко мне с утра подошел полицейский чиновник:
– Ваше Императорское Высочество! Разрешите представиться, барон фон Гольц. Имею честь доложить, что по нашим подсчётам, на поле собралось не менее пятидесяти тысяч человек, и публика продолжает прибывать. Вскоре ожидается прибытие кайзера Вильгельма и принца Фридриха с супругами. Будут ли какие-либо пожелания?
– Нет, барон, всё должно пройти по заранее согласованным с вами планам. Нам ведь не нужны неожиданности, не так ли?
– Разумеется, не нужны.
– Вот и прекрасно! Я намереваюсь встретить Его Императорской Величество, не составите ли мне компанию?
– С радостью!
Ещё бы! Лишний раз появиться перед глазами царственной особы очень полезно для карьеры. Кайзер прибыл точно в назначенное время, в сопровождении жены, сына с женой и внука, принца Вильгельма, а также свиты человек в пятьдесят. Отзвучали положенные слова, и я повёл императора к самолётам, выстроенным ровным рядком. Даже пропеллеры были установлены в одинаковом положении! Рядом с самолётами выстроились пилоты и механики. Пилотов я представил императору, и они удостоились рукопожатия.
– Пётр, мой внук сказал, что Вы намерены разрешить ему участвовать в полётах. Это так?
– На самом деле, Ваше Императорское Величество, разрешение должно исходить от Вас. Сам же я счастлив доверием, оказанным мне моим другом. Самостоятельно управлять самолётом он пока не будет, поскольку ещё не проходил обучения.
– Управление самолётом настолько сложно?
– В какой-то мере. Даже управлять лошадью учатся не за один день, а в двигателях самолёта около сотни лошадиных сил. В любом деле есть масса тонкостей, и Вам это известно лучше, чем любому другому.
– Это верное замечание. Я разрешил Вильгельму сопровождать Вас в поездке, но как быть со свитой?
– Ваше Императорское Величество, я бы предложил решить задачу на основе паритета: дело в том, что в поезд больше нельзя добавлять вагонов. Это требование железнодорожной безопасности. Я приглашаю принца разделить со мной салон-вагон, в нём два спальных купе, и мы сможем там прекрасно разместиться. В вагоне первого класса свободны семь купе, там может разместиться его свита. Половину русских охранников я отправлю в Россию, а на их месте разместятся германские гвардейцы. Такой расклад устроит Ваше Императорское величество?
– Гм… Это воистину Соломоново решение. Я не вижу больше препятствий к поездке принца. Но право слово, я завидую вам, молодые люди! Найти для себя новое дело, и отдаться ему со всем жаром души! Это возможно только в молодости. Наслаждайтесь ею, мои мальчики!
Император растроганно обнял меня и расцеловал.
Механики с помощью солдат выкатили все четыре самолёта на старт. Сегодня запланированы групповые полёты, о чём народ известили глашатаи с мегафонами, стоящие вдоль ограничительной линии через пятнадцать метров. Мы с Вильгельмом подошли к первому в строю самолёту, и я вручил ему свернутый германский флаг.
– Вильгельм, когда мы сделаем второй круг, по моей команде сбросите германский флаг. Я сброшу русский. В воздухе они развернутся, и величественно опустятся вниз, а там их немедленно поднимут солдаты.
– Эх, жаль, что я не увижу этого внизу!
– Помилуйте, Вильгельм, Вам для этого придётся разорваться надвое. Или Вы решили не лететь?
– Действительно, Пётр, я не желаю рваться! – засмеялся Вильгельм.
Мы заняли свои места, и я поднял руку, показывая готовность к полёту. Остальные пилоты тоже подняли руки. Все готовы, ждём команды руководителя полёта, коим выступил наш жандарм. Власьев в форме и при орденах, взмахнул своим флагом в жёлто-красную клетку. Пропеллеры закрутились, и по вторичному взмаху клетчатого флага солдаты прекратили удерживать самолёт, а мы, всё ускоряясь, покатились по полю. Трибуны восторженно гудели. Взлетели удачно, почти синхронно. В воздухе мы выстроились в шеренгу, на расстоянии крыла от крыла не более десяти метров, и сделали первый круг. Второй круг сделали, перестроившись журавлиным клином: я с Вильгельмом впереди (ничего личного, просто положение обязывает), Можайский встал справа, а Степанов и Иванов слева. Когда мы после перестроения снова приблизились к полю, я громко скомандовал Вильгельму:
– Сбрасывайте флаг!
И одновременно с ним я сбросил русский флаг, притороченный к фюзеляжу справа от меня. На флагах сверху был укреплён парашют, а снизу грузик, потому они развернулись, и красиво развеваясь, стали опускаться. Народ на поле взвыл так, что было слышно даже здесь, на высоте триста метров, сквозь пыхтение двух паровых машин.
