Сергей Юрьевич Ежов
Пушинка в урагане

Часть I
Прививка

Я стар… Я очень стар. Я суперстар! Шучу. Теперь я часто шучу: молодость, а юность в особенности, вообще чертовски весёлая пора, и уж тем более, юность, доставшаяся мне. Судите сами: я молод, здоров, у меня и людей моего нынешнего круга нет финансовых проблем, нам вообще непонятно слово «дорого». Для нас не слишком дорого даже то, что неподъёмно многим государствам! Впрочем, вместо долгих объяснений назову мой нынешний титул: Великий князь. Великий князь Петр Николаевич. Внук Николая I, сын Николая Николаевича-старшего, брат Николая Николаевича-младшего.

Для меня всё началось в другом мире, весной 2020-го года, когда я, старый косорукий чёрт, решил отремонтировать греющуюся электророзетку. Ну и конечно, меня долбануло током, а много ли надо дедушке семидесяти трёх лет от роду? Вот-вот, двухсот двадцати вольт при пятидесяти герц хватило с избытком. Что я чувствовал? Да ничего особенного: вслед за спазмом от электрического разряда, с каким-то нутряным хрустом остановилось сердце, мгновенно лишились сил все члены, и я безвольной куклой завалился на крашенный коричневой краской пол. Сознание не покинуло меня чуть ли не полминуты, и я успел увидеть, как от заискрившей розетки стали расползаться по стене чёрные языки, которые моментально вспыхнули. Деревянные стены, высушенные за десятки лет, захрустели пожираемые огнём… Жалко дом. Я возводил его своими руками, ну, кроме электрической проводки и кирпичного крыльца, а так от фундамента и кровли до оклейки обоев – всё сам. Ну, разве что на помощь кого-то нанимал, но потом от результата работы этих косоруких помощников долго плевался. Уж лучше просить о помощи своих же учеников: эти хоть слушают, когда им говоришь.

А потом сознание погасло.

Очнулся я совсем в другом месте: вместо простецкой крашеной сосны, моей щеки касался вощёный наборный паркет из ценных пород дерева. Глядя в упор, я видел, что плитки паркета подогнаны идеально, без малейших зазоров. Перевёл взгляд на стену: тоже не моя. У меня дешёвые бумажные обои, а тут ткань. Уж не шёлк ли? Может быть. При таком паркете и шёлк на стенах вполне уместен.

Паники нет: я просто не понял, что произошло, впрочем, и времени прошло всего ничего, к тому же, пугаюсь я не сразу, а так сказать, «с замедлением». Попытался встать, но не тут-то было: руки оказались какими-то неимоверно длинными, а ноги и того длиннее. Первая попытка закончилась вполне закономерно и больно, хорошо хоть успел повернуть голову, и брякнуться на паркет не носом, а ухом. Ладно. Повозился, опираясь руками на пол, а боком на шкаф, сел, и стал осматривать себя. Чёрт-те что творится! А тело-то не моё! Видны ноги, обутые в изящные коричневые туфли. У меня за всю жизнь не было такой дорогой обуви! Из туфель торчали носки. Очень длинные. Выше наличествовали серые в узкую полоску брюки. Или-таки не брюки? Где у этих штанов ширинка? Застёжки ни на молнии, ни пуговичной, на положенном месте не имелось. Потянул брючину вверх, и обнаружил, что носки не имеют резинок, а вместо неё имеется прехитрая система: под коленом застёгнута подвязка, и уже от неё тянутся ленточки с застёжками к носкам.

На этом я временно прекратил осмотр, и сделал новую попытку встать. Неудачно. В тот момент, когда я уже почти утвердился на ногах, внутри меня, не в голове, а именно внутри, в потрохах что ли(?) раздался панический возглас: «Что со мной происходит???»

Ноги обмякли, почти как при давешнем ударе током, и я опять оказался на полу. Хм… а ведь имеется положительная динамика! На этот раз руки сработали как надо, и мой нос избежал встречи с полом. И затеялся более чем странный разговор, когда тело валяется неподвижно, разве что слегка подёргиваются кисти рук и ступни. А вот рот крепко захлопнут: это я сумел взять тело под контроль, и не дал возможности прежнему хозяину организма поднять шум: сами понимаете, я в дурдом не спешу. Но диалог, тем не менее, получился весьма эмоциональный:

– Кто вы? Сатана или его служитель?

– Человек я. Только почему-то моё сознание попало в вас. Давайте спокойно обсудим нашу ситуацию, успокойтесь, ладно?

Но человека во время нервного срыва так легко не остановишь. Минут пять беспросветной истерики, и наконец, более-менее внятный крик:

– Я понял, я знаю! Вы явились забрать мою бессмертную душу!

– Опа-на! А зачем она мне, да и за что?

– За мою вторую попытку наложить на себя руки.

Ага! Начал соображать, включает аргументацию. Что же, поможем человеку:

– Уважаемый, не знаю, как вас зовут! Самоубийцы в любом случае попадают в ад, так что нет смысла самому сатане лично являться к вам. Вы и так всё сделали бы, не так ли?

Молчание. Нравится мне этот человек! Получил информацию, и теперь обдумывает, а не несёт панической чуши.

– Прочтите святую молитву! – требует визави после минутного молчания – Я хочу удостовериться, что вы не от нечистого.

– Да я всего две молитвы и знаю. «Отче наш» и «Символ веры». Какую читать?

– Символ веры!

– Верую…

Мой собеседник внимательно вслушивается, не искажаю ли я слова молитвы, а я осматриваюсь кругом. Стол, стулья, застекленные книжные шкафы… Какая ерунда эти шкафы! Мои руки!!! Никаких старческих морщин, никаких пигментных пятен, ухоженные ногти на длинных пальцах… Поворачиваю руки ладонями вверх… У меня никогда не было таких мягких ладоней: всегда приходилось работать руками, потому и не сложилась карьера музыканта, а наоборот, случилась работа учителя музыки в сельской школе.

– Какая музыка в сельской школе? О чём это Вы?

Оказывается, я одновременно читал молитву, и думал о своём, но думал «громко», так что собеседник слышал.

–Разрешите представиться: Пётр Николаевич Булгаков, пенсионер, а до недавнего времени учитель музыки и нескольких других предметов в Верхне-Ольшанской школе Пристенского района Курской области.

– Позвольте! Какой такой области? Есть Курская губерния.

– Есть губерния. Сейчас. А область – будет.

– Так вы… Из будущего?

– И, возможно, весьма отдалённого. Сейчас какой год? Назовите точную дату.

– Первое марта одна тысяча восемьсот восемьдесят первого года.

– Вот это фокус! Сегодня в тринадцать сорок пять террористами убит император Александр II!

Дату и время помню случайно: почему-то запомнился параграф из учебника, да к тому же, недавно пересматривал фильм о Софье Перовской. Люблю, знаете ли, иногда смотреть классические фильмы разных времён и разных жанров.

– Тринадцать сорок пять это что? – требовательно уточняет внутренний голос.

– Без пятнадцати минут два часа пополудни, если по-старому.

Голова моя резко дёргается, и в поле зрения попадают большие напольные часы. На циферблате двенадцать пятьдесят.

– Скорее! Мы ещё успеем предотвратить злодейство!

– Ну, давай попробуем. А где мы находимся?

– В Николаевском дворце. Где же готовится цареубийство?

– Значит мы в Ленинграде?

– Нет, мы в Санкт-Петербурге.

– Извините, именно это я и имел в виду. Просто город будет переименован.

– Чудеса! Где же готовится цареубийство?

– Террористы устроили засаду на канале Грибоедова.

– Таковой мне неизвестен.

– Раньше он назывался Екатерининским каналом.

– Скорее! Вперёд!

Ну что же, поднимаюсь, направляюсь в двери. Уже выходя, вижу на полу возле книжного шкафа здоровенный револьвер.

– Да, я уже упоминал, что собирался свести счёты с жизнью, но в последний момент лишился чувств. Далее вам всё известно. – сухо прокомментировал увиденное хозяин тела.

Коридоры во дворце весьма широкие, но я то и дело касался плечами то правой стены, то левой, и вовсе не потому, что новый я такой большой, а потому что очень уж крепко меня штормило. По дороге попадались какие-то люди, звучали встревоженные голоса, кто-то окликал, но я просто пёр вперёд: моя цель важнее. Внизу я двинулся, было, куда-то во двор, к каретным сараям, как услужливо подсказало мне сознание, но тут же повернул на улицу – там ехал извозчик.

– Стойте! – завопил я в спину уже проехавшим саням.

Мужчина в шубе, сидящий в санях, оглянулся, и, увидев меня, изумлённо открыл рот. Повернулся к извозчику, что-то сказал, сани остановились, и я в одно мгновение догнал их и запрыгнул на место рядом с пассажиром.

– Ваше высочество, Пётр Николаевич! – забормотал пассажир – Что происходит, почему Вы не одеты, почему такая спешка?

– Готовится страшное злодейство. Цареубийство. Мы обязаны его предотвратить.

– Как? Что?

– Голубчик – крикнул я извозчику – стрелой мчись на Екатерининский канал, угол Мойки. Знаешь ли, где это?

– Как не знать, барин! А на какой берег-то? Токмо боюсь, кобылка моя не сдюжит.

– К Михайловскому парку, любезный! И гони изо всех сил! Если успеем, я тебе рысака подарю!

– А как же барин, что до вас сел?

– Гони, извозчик, гони куда сказано! – закричал пассажир в шубе, и мы полетели.

Хотя полетели очень относительно. Лошадка у извозчика была мелкая, тощая и весьма заморённая, поэтому бежала она не шибко споро, но всё равно побыстрее, чем бежал бы я своими ногами. Да и не пробежать мне столько, чего уж там.

– Пётр Николаевич, ваше высочество! – забормотал господин в шубе – Вы простудитесь! Позвольте укрыть вас моей шубой!

Морозец небольшой, градуса три-пять, но проклятая питерская сырость! До места я, без сомнения, доеду, но однозначно простужусь, а без нормальных лекарств, скорее всего, потом откину ласты.

Я оглянулся на попутчика. Шуба у него большая, возможно и хватит закутаться двоим.

– Благодарю вас за великодушное предложение… Простите, не знаю, как вас величать.

– Профессор Меншуткин, Николай Александрович. Служу в физико-математическом факультете Санкт-Петербургского императорского университета – отрекомендовался он, торопливо расстёгивая крючки на шубе. Попытку совсем снять её с себя я пресек, и мы, тесно прижавшись друг к другу, укутались в профессорскую шубу.

– Шуба, признаться не моя – зачем-то стал объяснять профессор – На мою шубу служитель…

– От неловкости служителя выиграл я – прервал я мучения профессора – В Вашу шубу мы вдвоём бы не поместились. Вы уж, уважаемый профессор, пожалуйста, поощрите служителя от моего имени. И прошу Вас, Николай Александрович, разрешите позже заглянуть к вам с визитом, связанным с вашей учёной деятельностью?

Профессор торопливо закивал.

Вдоль Мойки мы пролетели одним духом, но после поворота на Невский проспект, лошадь начала спотыкаться, а когда, наконец, добежала до Казанского моста, то вовсе упала на передние колена. Я выскочил из саней. Сунул руку в карман… чёрт, кошелька нет. Однако, есть нечто более ценное: часы. Торопливо сунул часы обомлевшему извозчику и бросился вдоль канала, скользя гладкими кожаными подошвами по растоптанному ногами и копытами снегу. Дыхание сбилось – хреново тренируют нынешних аристократов! Впрочем, школьники и студенты моего времени, в массе своей, тренированы много хуже.

У Итальянского мостика увидел впереди белый клуб дыма, а мгновение спустя, услышал грохот взрыва и звон осыпающегося стекла. Чёрт! Не успеваю! Однако, прибавил ходу. Холодный воздух рашпилем скребёт бронхи, боль спускается ниже… Быть острейшему бронхиту или даже воспалению лёгких, стопудово быть!

Впереди крики, суета. Вижу, совсем как в фильме про Софью Перовскую, в мою сторону идёт царь. Вот взгляд царя, совсем как в фильме, останавливается на высоком человеке, медленно перемещающем из-за спины вперёд свёрток… Между нами десять шагов… пять… три… шаг… Парень уже размахивается, и тут я выхватываю из рук террориста бомбу, и кидаю её за ограду канала.

Взрыв.

Темнота.

– Они очнулись!

Шёпот такой громкости способен, без преувеличения, разбудить полк похмельных егерей. А мне он просто расколол голову.

Темнота.

– Пётр Николаевич, вам легче? – голос профессионально ласковый. Врач, и с практикой лет в тридцать. Можно даже не заглядывать в трудовую книжку.

– Легче. Доктор, почему я ничего не вижу? Я ослеп?

– Зрение у вас в порядке, по крайней мере, за правый глаз я совершенно спокоен. А вот левый глаз пострадал, но надеюсь, незначительно.

– В таком случае, когда будет снята повязка?

– Если всё будет благополучно, то завтра утром, а пока покорнейше прошу потерпеть неудобство.

– А что с моим бронхитом?

– Откуда Вы о нём знаете?

– Симптомы в наличии: клокочет в грудине, явно повышенная температура, неприятные ощущения в горле и носоглотке. Что до причины оного состояния… У меня сбилось дыхание у Итальянской улицы, а бежать пришлось ещё метров двести, и бежать с ускорением… Так что вывод очевиден.

– Ничего страшного. Дня за три-четыре выздоровеете, таков мой прогноз. Да-с. А почему Вы упомянули метры, а не аршины? Кстати, примите микстуру.

На ощупь принимаю мензурку с лекарством, и, выпив его, отвечаю:

– Полагаю правильным использовать систему мер, принятую в большинстве стран Европы.

– Резонно. Гораздо серьёзнее обстоят дела с Вашей левой рукой: открытый перелом кисти.

– Странно, почему я не чувствую боль?

– Вероятно это действие морфия.

– Прошу Вас, доктор, уменьшить до минимума дозу наркотика.

– В чём дело, Пётр Николаевич? Морфий совершенно безопасен.

– Любой наркотик вызывает привыкание, переходящее в зависимость. Это я знаю доподлинно. Однако я отвлёкся, что с государем? Он жив?

– Его Величество жив и вполне благополучен. Взрывной волной с него всего лишь сорвало головной убор.

– А террорист?

– Его убило обломком ограды при взрыве бомбы, которую Вы отбросили в сторону.

– Значит, не удалось перебросить в канал. Жаль.

– Несомненно, жаль.

– А я?

– А Вас ударило тем самым осколком, который прошел сквозь тело террориста. По счастью, осколок потерял силу, и значительных повреждений он Вам не нанёс.

– Простите великодушно, доктор, но как Вас именовать? Право, неловко, Вы меня знаете, а я…

– Ох, совсем я забыл приличия! Слишком уж обрадовался тому, что Вы пришли в себя… Профессор Боткин, Сергей Петрович, к Вашим услугам.

– Сам великий Боткин?

– Насколько я велик, судить не мне, но да, Боткин, Сергей Петрович, собственной персоной.

– Чрезвычайно лестно быть вашим пациентом, Сергей Петрович.

– Вы весьма любезны, Ваше императорское высочество.

– Значит, рана на моём лице не слишком серьёзна?

– Слава богу, нет. Я наложил несколько швов, но вполне вероятно образуются шрамы…

– Ничего страшного. Как известно, шрамы украшают мужчину.

– Безмерно рад, что чувство юмора Вас не покидает. Однако, Пётр Николаевич, к Вам посетители, уступаю им место. Господа – это он обращается к кому-то мне невидимому – прошу вас не затягивать визит долее десяти минут. Больной вполне бодр, но боюсь, что он может легко и быстро утомиться, а это пойдёт отнюдь не на пользу его здоровью.

Мдя… У меня первые посетители. Думаю, их будет очень-очень много. А что, подвиг совершил, без дураков.

Посетителей оказалось человек десять, и все оказались родственниками, великими князьями. Приклеив себе вежливую улыбку, внимательно прислушиваюсь к голосам: у большинства в голосе слышится забота и беспокойство, а вот у двоих – у мужчины и женщины, судя по голосам, средних лет, сквозило змеиное шипение. Жаль, что я не вижу, кто это, но ничего, чуть позже выясню, кто эти люди, и постараюсь их если не нейтрализовать, то держать подальше от себя, и под наблюдением. А тем временем визит завершается, в комнате остаюсь лишь я и не старый ещё, молчаливый мужчина.

Спустя несколько часов прибыл мой брат, великий князь Николай Николаевич-младший, в сопровождении пятерых офицеров. Все громогласные, все чересчур энергичные, все абсолютно толстокожие. Уж не знаю, как Петя ладил со своим братом, но мне он совсем не понравился. Ну да куда деваться, сработаемся. И не с такими наводили контакты в бытность мою директором школы: с сантехниками, дорожниками, а того хуже – с заезжим начальством, которое толком не знает, чего хочет.

Николай снисходительно поинтересовался моим здоровьем, произнёс небольшую речь ни о чём, и убыл, оставив после себя запах кожи, одеколона, коньяка, и облегчение, что визит завершен.

Ночью делать нечего, скучно. За предыдущие дни выспался на годы вперёд, вот и беседую сам с собой. А что? Тело-коммуналка, это экзотично. Пётр Николаевич рассказывает мне историю своей короткой невесёлой жизни, а я рассказываю ему о своей.

Петя, мой сожитель по телу, даёт сведения о текущей истории, а я рассказываю ему о будущем. Кое-что вызывает у нас горячие споры, но тут вступает в дело мой главный калибр: возраст, опыт, образование и наработанное мастерство учителя – уж этого у меня много. Нет, я не давлю авторитетом, и даже не пытаюсь. Зачем? Петя мальчик умный, даром, что отец-самодур сломал его, и юноша, имевший огромный потенциал выдающегося руководителя, растёт робким и застенчивым. А у него ещё имеется братец, любящий подавлять под видом заботы. Мать мотает срок в монастыре, причём за дело. Гаденькая у них семейка, ну да ладно, судить я их не собираюсь, а буду лишь сосуществовать, пока сосед позволяет. Впрочем, сосед мой всё больше уходит вглубь, оставляя себе лишь справочные функции – он незамедлительно даёт справки по любому поводу, помогает правильно строить предложения, по голосам узнаёт посетителей. А в «свободное время» куда-то испаряется, да так, что я его даже не чувствую.

Однако, вскоре меня посетила мысль: вот я удачно попал в чужое тело, а дальше? Я относительно здоров, возможности мои практически не ограничены, особенно если сравнивать таковые с возможностями сельского учителя. Но что я умею? Умением играть на восьми музыкальных инструментах никого тут не удивишь, историю я, каюсь, учил как все, то есть, посредственно. Правда, неплохо помню историю Великой Отечественной войны, но до неё семьдесят лет! В последние годы убивал время игрой в танчики, на компьютере, а вот до того, было ли в моей жизни что-то полезное, применимое в этом времени? Ничего! Хотя постойте, занимался я моделированием самолётов, и даже построил несколько кордовых моделей. Радиоуправляемых моделей строить не довелось – уж в очень большом дефиците было оборудование, дальше областных Домов пионеров оно не проходило. Так что нам оставалось строить только модели попроще. Тем не менее, учили нас добротно, давали кое-какую теорию, так что фюзеляж, крылья, оперение и элементы управления модели самолёта я рассчитывал и строил самостоятельно. Забавно, но об аэродинамике и авиастроении мне известно гораздо больше, чем всем академикам этого времени вместе взятым.

А с мотором ещё лучше: был у меня мотоцикл «Ковровец», К-175, из последней серии. Достался он мне крепко послужившим, да ещё в не очень умелых руках, так что ремонтировать приходилось много. Прекрасная была машинка! Проходимая, живучая, невероятно отзывчивая на ремонт и ласку – где бы я ни бывал, отовсюду возвращался своим ходом. Перебирать мотоцикл пришлось раз десять, это не считая вдумчивой работы с карбюратором и электрической частью. Как-то даже участвовал в перематывании статора и ротора генератора магнето, правда, участвовал на вторых ролях, типа «принеси-подай», но кое-что запомнил. А остальное ремонтировал самостоятельно: любая машина любит заботу, и мотоцикл тут вовсе не исключение.

Ну что же, придётся потрудиться. Самостоятельно мне мотоциклетного мотора не создать, авиационного тем более, но кто мне мешает нанять толковых инженеров и технологов? Мои идеи и наброски будут конвертированы в металл, останется только следить, чтобы получилось не слишком убого.

Решено! Займусь прогрессорством, раз уж так легла карта, буду продвигать в империи двигатели внутреннего сгорания, и всего, что с их помощью можно двигать.

Наутро, после лёгкого завтрака, прибывает Боткин, в компании с незнакомым мне врачом. Сначала они меня осматривают, а затем дают указания плотно задёрнуть шторы.

– Петр Николаевич, если Вы не возражаете, то мы, пожалуй, рискнём снять повязку с глаз. Вы готовы?

– Вполне. Делайте что должно, господа, а я обязуюсь выполнять все ваши врачебные указания.

– Прекрасно. Ну-с приступим.

В четыре руки повязка была снята. Я осторожно приоткрыл глаза, и несмотря на царящий сумрак отчётливо увидел двух мужчин, внимательно глядящих на меня.

– Я вас прекрасно вижу, Сергей Петрович!

Несмотря на выдержку, волнение в голосе мне скрыть не удалось. Впрочем, его и скрывать не стоило, всё-таки зрение чертовски важная штука.

– Прекрасно, Пётр Николаевич! Разрешите Вам представить лучшего специалиста Российской империи в области офтальмологии. Кабат Иван Иванович, лейб-медик Его Императорского величества.

Иван Иванович изобразил поклон, в котором отразил и своё почтение к моему титулу, и отношение к моему возрасту, и много чего ещё изобразил, да только мне на его ужимки плевать: лишь бы был он хорошим специалистом.

Последовала процедура взаимного расшаркивания, ибо время, место и социальный статус весьма требовательны к ритуалам.

– Придётся немного подождать, Ваше императорское высочество, ибо для осмотра мне нужен свет, а Вашим глазам необходимо к свету привыкнуть. Поэтому предлагаю просто побеседовать, а я тем временем понаблюдаю за реакцией Ваших глаз на изменение освещённости.

– Прошу Вас, Иван Иванович, давайте обойдёмся без чинов. Я просто Ваш пациент, а Вы мой врач. Хорошо?

Профессор польщён, улыбается.

Спустя час одна из штор на дальнем окне была приоткрыта, а потом и отодвинута полностью. Ещё через час открыты и остальные окна.

– Свет не режет вам глаза?

– Нет, я вполне привык.

– Прекрасно.

Иван Иванович дотошно исследовал мои глаза и объявил, что за зрение он вполне спокоен, однако, необходимо ещё понаблюдать, дабы исключить возможные осложнения.

На том мы и расстались. Меня вполне успокоило, что у Кабата не возникло профессионального интереса к моим глазам: это значит, что ситуация с ними более чем заурядна, и это прекрасно.

А к вечеру меня посетил сам император.

Признаться, я не испытываю большого волнения в присутствии великих мира сего. Видел я Брежнева, во время посещения им Харькова, и даже коротко с ним переговорил. Жал руку Ельцину, когда он вручал мне орден Почёта. Путина видел издалека, на торжественном собрании. Так что царями меня не удивишь… Это я так храбрюсь, поскольку всё-таки волнуюсь: а ну как что-нибудь ляпну! Срочно вызвал на помощь Петю, а уж умный мальчик грамотно и красиво провёл процедуру встречи с императором и его свитой – для него это дело привычное.

Кризис наступил в конце, когда царь, отослав свитских, наклонился ко мне и тихонько спросил:

– А теперь расскажи, Петя, как ты оказался столь вовремя на месте покушения, и, к тому же, столь легко одетым?

Петя уже приготовился во всём признаваться – так уж он воспитан – что мне пришлось брать управление на себя.

– Откроюсь Вам, Ваше Императорское величество…

– Ну, полно, Петя, к чему титулования? Говори запросто, я ведь как родич пришёл тебя навестить, право слово!

– Если позволите, я начну немного издалека. Вы, Александр Николаевич, знаете мои обстоятельства, и давеча я чуть было не свёл счёты с жизнью.

– Да что ты говоришь, Петя! – император размашисто перекрестился.

– Это так. К счастью я лишился чувств, и в этот момент, с высоты птичьего полёта увидел, как на Малой Садовой расположились люди, до того вырывшие подкоп из подвала лавки, и устроившие в нём адскую машинку. Это была засада на вас, Александр Николаевич. Руководила террористами девушка, очень красивая. Узнав, что Вы избрали другой маршрут, она дала знак своим соратникам, и засада переместилась на Екатерининский канал, куда должен был повернуть ваш кортеж. Времени совсем не оставалось, и я бросился на помощь, однако едва не опоздал. По счастью мне помог профессор Университета, Меншуткин Николай Александрович. Он, не произнеся ни одного лишнего слова, пустил меня в свои сани и дал указание нанятому им извозчику ехать куда надо. На съезде с Казанского моста извозчичья лошадь пала, так что дальше пришлось бежать самому, и, к счастью, удачно. Я рад, что успел

– Я тоже безмерно этому рад! – растроганно воскликнул Александр Николаевич.

– Только я очень прошу, мой повелитель и родич, не предавать огласке, обстоятельства моего участия в предотвращении злодеяния. Полагаю, что детали, сопутствующие этому делу столь неоднозначны, что могут вызвать нежелательные толки и злословие. Поверьте, мне совсем не нужна слава юродивого.

– Очень серьёзный подход, Петя, и я его полностью одобряю. Но как же ты объяснишь своё присутствие?

– Очень просто. Проезжал мимо, стал свидетелем попытки покушения, и счёл обязанным вмешаться. Если попросить профессора подержать язык за зубами, то и слухов не возникнет.

– Резонно. Ты, Петя, как оказалось, весьма серьёзный юноша.

– Благодарю, государь.

– А что бы ты хотел получить в награду? Необычный юноша наверняка имеет необычные желания.

– Истинно так, Александр Николаевич. У меня есть две мечты. Вторая из них такова: лет через двадцать стать руководителем всей промышленности Российской империи.

– А ты весьма честолюбив. Отчего же ты не желаешь стать генералом?

Я пошевелил покалеченной рукой.

– Вряд ли я смогу полноценно нести военную службу. Да и, признаться откровенно, у меня нет склонности к оной.

– Понимаю. А какова твоя первая мечта?

– Хочу научиться летать, и даже знаю, как я это могу осуществить.

– Полёты на монгольфьере или аэростате? Нет ничего проще! Я подарю тебе баллон.

– Нет, Александр Николаевич, аэростат мне не нужен. Меня интересует свободный полёт, независимый от привязного троса и воли ветра.

– Полагаю, ты заинтересовался работами Александра Фёдоровича Можайского? Этот моряк обещает создать воздухолетательный снаряд, весьма полезный в военном деле.

– Аппарат Можайского крайне интересен, однако, я сомневаюсь, что он сможет полететь. В его конструкции явственно видны несколько принципиальных ошибок, удалив которые мы получим вполне совершенный образец.

– Чего же ты хочешь, Петя?

– Александр Николаевич, государь, Ваше величество… Я хочу заняться этим направлением. Но есть громадное препятствие: мне всего лишь семнадцать лет, и до совершеннолетия я не вправе управлять собственным имением и капиталами.

– Для чего тебе они?

– Для производства деталей, приборов и механизмов, необходимых при постройке воздухолётного снаряда, но я бы назвал этот аппарат самолётом: так проще и благозвучнее.

– Согласен, так благозвучнее. Однако, задачку ты задаёшь… Ты желаешь быть признанным совершеннолетним?

– Да.

– Пойми и ты меня: я не могу пойти против закона, обычая и мнения общества. Против последнего в особенности.

– Понимаю.

– Сделаем следующим образом, Петя: необходимые деньги я буду выдавать тебе из личных средств. Ты доволен?

– Более чем. Однако ещё мне нужна лаборатория и помещение, причём немалое.

– Немалое это какое?

– В несколько раз больше чем эта комната. Нужно расположить станки, а также место для сборки самолёта. А к ней дополнительно – несколько служебных помещений.

Император очень внимательно посмотрел на меня:

– Как интересно! У меня полное впечатление, что ты точно знаешь, чего хочешь добиться. Согласен. Будет помещение. Где бы ты хотел его получить?

– По соседству с хорошо оборудованным заводом, было бы идеально.

–Адмиралтейские верфи тебя устроят, мой друг?

– Совершенно устроят.

– Вот и прекрасно. Дам указание, и вопрос решится. А с Можайским ты не желаешь ли сотрудничать?

– Это превосходная идея, она весьма ускорит дело. Но в первую очередь я намерен создать двигатель для своего аппарата.

– Да будет так. Выздоравливай, Пётр Николаевич, буду рад видеть тебя здоровым, весёлым и полным сил.

С утра меня посетил жандармский офицер, представившийся поручиком Власьевым.

– Произошло некое событие, Ваше императорское высочество. Возможно, это недоразумение, но я обязан уточнить.

– Внимательно Вас слушаю, господин поручик.

– У некоего извозчика Игнатова были обнаружены золотые часы, и извозчик заявил, что получил их от Вас за несколько минут до взрывов на Екатерининском канале. Правда ли это?

– Совершенная правда, господин поручик. Этот извозчик со всей возможной скоростью, загнав свою лошадку, доставил меня к Екатерининскому каналу, а так как у меня не оказалось денег, то я расплатился часами.

– Прекрасно. Однако, есть небольшая сложность. Видите ли, подобные часы совсем не по чину извозчику. Он даже продать их не смог – тут же был задержан.

– Понимаю. Если Вас не затруднит, доставьте, пожалуйста, извозчика ко мне. Я имею желание поучаствовать в его судьбе. Это возможно?

– Сию минуту его доставят.

Поручик высунулся в дверь, что-то скомандовал, и спустя короткое время передо мной предстал худой высокорослый мужик, с умными серо-зелёными глазами, с испугом глядящий на меня.

– Как Вас величать, уважаемый?

– Андрей Игнатов я, извозчик.

– Извини, Андрей, что из-за меня чуть не попал в неприятности. Давай сюда мои часы, а вот тебе взамен…

Я полез в карман куртки, весящей на спинке стула, и вынул бумажник, а из него вытряс все монеты и купюры достоинством не более десяти рублей.

– Вот тебе деньги. Хватит ли их на лошадь?

Извозчик приблизился, взял из моей руки деньги, и принялся считать.

– Здесь сто пять рублей и сорок три копейки, барин – почему-то шёпотом произнёс он – Этого на двух лошадок хватит, да ещё на корм до конца года. Спаси тебя Христос, барин! – и парень рухнул на колени.

– Вижу, что ты грамотен, Андрей?

– Немного, барин. Батюшка мой грамотен был, и нас, детушек своих, обучил. Читаю, пишу и считаю.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать три, барин.

– А не желаешь ли ты пойти ко мне в услужение? Буду тебе платить, одену, обую.

– А как же семья моя?

– Велика ли семья?

– Жонка моя, Алёна, да дочь Танюша.

– Ну что же. И семью с собой бери, будет и для них место.

– А и согласен, барин, что тут думать. Однова хуже не будет.

Я повернулся к поручику, внимательно наблюдающему за нашим разговором:

– Благодарю Вас, господин поручик, и прошу обращаться ко мне при необходимости. А для беседы жду Вас у себя, скажем, через неделю. Придёте?

– Всенепременно, Ваше Императорское Высочество.

Поручик ушел, а Андрея я поручил заботам моего нынешнего камердинера Джошуа. Надо обустроить и обучить нового слугу. Есть у меня тайная мысль, удалить из своего окружения всех иностранцев, заменив их на своих, полностью обязанных мне. Но об этом пока молчок.

После посещения меня императором, началась интенсивная светская жизнь. Приходили императрицы: действующая, хотя и не венчанная на царство, и будущая, то есть жена императора Александра Николаевича и жена цесаревича Александра Александровича, а за ними следовали фрейлины. Императрицы милостиво со мной беседовали, а фрейлины строили глазки и щебетали о том, какой я загадочный и мужественный. Выпуклости свои они при этом демонстрировали в таких выгодных ракурсах, что я едва не скрипел зубами. Замечу, кстати, что с некоторых пор я ужасно скучаю по моде того, покинутого мною времени. Судите сами: ну что может быть загадочного в женщине в микробюстгальтере и микроюбке, зачастую, даже без трусов, или как их там дразнили… стрингов? А тут дамы одеты так, что воображение само дорисовывает то, на что намекает платье, а намекать, уж поверьте опытному человеку, есть на что. К тому же эти чертовки прекрасно знают, как пользоваться одеждой в деле обольщения, умело используя целую систему знаков. Словом, я невыносимо страдал.