Сергей Владимирович Киреев
Люди идут по дороге

«Была инженершей, имела гроши…»

Была инженершей, имела гроши,
Имела сплошное расстройство души,
Махнула рукой и ушла в торгаши,
Простилась с родною конторой, —
Маманя – в истерику, брат – на рога,
Мол, там до тюрьмы три неполных шага,
«Посодют, – кричат, – как ворюгу, врага
Тебя вместе с ихнею сворой!»

Меня же теперь уважает народ,
С большими людями вожу хоровод,
Имею поклонников невпроворот,
Знакомых артистов навалом,
И даже районный наш о-бэ-хэ-эс
Недавно с портфелями наперевес
Сквозь щели и скважины лихо пролез
В подсобку ко мне за товаром.

Великую силу имею в руках —
Пять тонн дефициту держу в закромах,
А перед начальством ребяческий страх
В душе моей откувыркался:
Вчера я от общей душевной тоски
Профессору физики с правой руки
Мороженой рыбой разбила очки,
И он же еще извинялся!

Меня на всю жизнь заклеймили друзья,
В меня полюбовник стрелял из ружья,
Пытаясь уменьшить процентность жулья,
А бывший наш зам. по науке
Подумал и к нам притащился тайком, —
С задором работает, зло, с огоньком,
И только червонцы сплошным косяком
Плывут к нему в шустрые руки!

И полчища недругов нам – трын-трава,
Про нас не напрасно гуляет молва,
Что мы настоящие хозяева́
По целому микрорайону, —
Вчера из секретного штаба майор,
В преддверии свадьбы, взволнован, хитёр,
Потупив немного застенчивый взор,
Ко мне приходил бить поклоны!

1981

С. Киреев, Подмосковье, 1971

С. Киреев, 1979

Подмосковье – Сергей Киреев и Сергей Евсенко, 1973

Раздел VII
Песни и стихи разных лет

С. Киреев, 2010

«Вроде банда на дно залегла, и привет вам – опять…»

Дмитрию Игнатьеву и Юрию Моисееву

Вроде банда на дно залегла, и привет вам – опять
По далёким дремучим окраинам – кражи, разбои.
Старший, главный у них смел и дерзок – Профессором звать,
Нам в отделе от них третий месяц ни сна, ни покоя.

Юра с Димой – два опера – в полночь, почти наугад
В старый брошенный дом к ним пришли, в неурочную пору,
Вон они – за столом вшестером в полном сборе сидят,
Скуку лечат сивухой, о жизни ведут разговоры.

«Быстро встали! Пора! —
Юра сразу им – в лоб, – все на выход!»
«Что ж, привет, мусора, —
Им Профессор в ответ тихо-тихо, —

Вы пришли, ну, так что ж?
Тут сто лет от своих жди подмогу.
Хватит, братцы, хорош!
Ведь обоих завалим, ей-богу!»

И весёлым тигрёнком в печи трепыхался огонь,
И Профессор беспечно курил и качался на стуле,
И в открытую ржали шестёрки его, шелупонь,
И горела свеча, и дымилась картошка в кастрюле.

Юра резок в делах, ты его понапрасну не зли.
Вот Профессор стакан осушил и закашлялся глухо,
И к карману, где нож, вдоль бедра его пальцы ползли,
Втихаря, под шумок, там всегда у него выкидуха!

«Ты хоть понял, куда
Занесло вас, легавых? – спросил он, —
«Юра, Юра, беда,
Если ношу взвалил не по силам!

Не мудри, не мути,
Топай лесом домой напрямую!
Я в законе почти,
Нынче-завтра меня коронуют!»

«Я тебе помогу, слышь ты? – Юра качнул головой, —
Будешь главным ферзём, а не мелкой какой-нибудь сошкой.
Получи!» – он как будто корону надел на него,
Он ему на башку нахлобучил кастрюлю с картошкой!

Он на шаг отступил, на Профессора глянул мельком,
Словно скульптор на статую – да, мол, хорошее дело! —
И вдобавок прихлопнул ещё сверху вниз кулаком,
Долбанул по короне по этой, чтоб крепче сидела!

И какой уж там смех!
Руки скрючены, рты пораскрыты.
«Дима, вяжем их всех!
Ну куда королю-то без свиты?»

«Все – в машину, в УАЗ!
Путь далек до тюрьмы, черт возьми вас!
Ваше право при вас —
Взять и закусь и пойло навынос!»

Ночь. Дорога. Туман. Вот и банда сдана под арест.
А на Юру потом накатила начальников свора:
«Как-то груб ты бываешь с людьми, типа, жалобы есть,
И вообще, говорят, твой Профессор – племяш прокурора!»

«Хрен тебе, а не премия, Юра!» – сказали ему,
Строгий выговор дали: «Иди, отдыхай понемножку!
Как такое понять – в ходе трапезы, в частном дому
Нацепить на башку человеку кастрюлю с картошкой!»

Лишь майор-замполит, бывший опер, смеялся в усы —
Он мораль Диме с Юрой, зевнув, прочитал, и при этом
Две поллитры поставил: «А всё-таки вы молодцы!
Будет случай – кунайте их рылом в бадью с винегретом!»

Он закуску припас,
Он сказал: «Буду пить до упада
За Россию, за вас,
Чтоб и впредь вам ловить этих гадов!

Чтоб родная страна
От жлобья, от ворья не страдала б,
Чтоб от страха она
Не тряслась. И чтоб не было жалоб…»

2018

«Мы в село вошли без боя…»

Мы в село вошли без боя.
Гогот-топот, шум и гам!
Врассыпную – всё живое —
По задворкам, по углам.

Здесь у них врагам раздолье.
Здесь и Врангель, и Махно
Угощались хлебом-солью,
Пили сладкое вино.

Мы штыком их, пулей, шашкой
Из любых достанем дыр.
Ой, Ванюха бьёт с оттяжкой —
Наш любимый командир!

Он под вечер за свободу
Водку хлещет от души,
Он в окно кричит народу:
«Эй, народ, давай, пляши!»

…Ваня, милый, хватит, что ты?
Как плясать им? Ты же сам
Пол-села из пулемёта
Покрошил ко всем чертям.

И пацан, лихой и прыткий,
Что вчера нам хлеб носил,
Даже он, смотри, к калитке
Привалился и застыл.

Ваня спьяну нос повесил:
«Мы тут были. Я три дня
С его мамкой куролесил.
Он похожий на меня!»

Он сивуху в печку вылил,
Вяжет в узел кочергу:
«Что мы, гады, натворили?
Я так больше не могу!»

Ну, чего ты, ляг, братишка,
Ты с устатку сам не свой.
Ты сегодня принял лишку,
Наш товарищ боевой!

Ты кончай врагам в угоду
Рвать тельняшку на груди,
Нас зовёт заря свободы,
Путь далёкий впереди!

Он проспался за сараем.
Утро. Закусь. Опохмел.
Мы коней своих седлаем!
Нам трубач подъём пропел.

Нам вдогонку поп похмельный
Бьёт, подлец, в колокола.
Он нас проклял. Ваня, стрельни!
Выстрел. Крик. И все дела.

Он со смеху умирает,
И красив он, и удал:
«Я не помню, что вчера я
С перепою наболтал!»

Даль степная так и манит
Развесёлой синевой.
Ваня рядом, Ваня с нами —
Наш товарищ боевой!

1990

«Я пирог доедала…»

Я пирог доедала,
Я гоняла осу.
Он пришёл, пьяный, шалый,
И пенсне на носу.

Он красив и неистов,
Он с ума меня свел.
Он отряд анархистов
К нам в станицу привёл!

Белых – к чёрту и в шею,
Краснопузых – долой!
Он их всех веселее,
Он нарядный такой!

Он плечо мне щекочет
И от страсти горит,
И в окно среди ночи
Из нагана палит!

Я опухла от пьянки,
Я живу, не тужу,
По степи на тачанке
С ним в обнимку кружу.

Мы одни в поле чистом,
Счастье, радость и смех,
Я люблю анархиста,
Я счастливее всех!

Кони топчут колосья,
Я припала к ружью.
Наугад, на авось я
По станичникам бью.

В журавлиную стаю
Влёт луплю во хмелю.
С анархистом гуляю,
Анархиста люблю!

Мне буянить охота.
Мой любимый меня
Приучил к пулемёту,
Жаждой жизни пьяня.

С милым чёртом косматым,
Ох, и весело мне.
Мы в упор колошматим
По родной стороне!

Я в тачанке, как в кресле,
Как графиня, сижу.
Люди в щели залезли
И пускают слезу.

И дрожит, вон, понурый
Дуб у наших у ворот,
И кудахтают куры,
И строчит пулемёт!

У меня от печали
Прямо, как от петли,
В горле ком. Мы устали,
Мы с тачанки сошли.

Он на всех разливает.
Нет вокруг никого.
Дрожь вприпрыжку гуляет
По лицу у него.

Зенки мутные, злые,
На губах пузыри.
«Эй, друзья боевые,
Где вы, чёрт побери?

Может, люди забыли
Путь-дорогу в дыму,
Или прочь укатили?
Ни хрена не пойму!»

«Где народ мой, Надюха?» —
Он совсем озверел,
Ложкой тычет мне в ухо,
Суп мой жрёт между дел.

Все убёгли, как зайцы,
Он заплёл мне косу, —
Перстень с камнем на пальце
И пенсне на носу!

День к закату плетётся,
Стихли гогот и лай,
И лежит у колодца
Старый дед Ермолай.

В нашей речке студёной
Рыба глохнет и мрёт.
Сам товарищ Будённый
В нас снарядами бьёт!

Ночь светла от пожара.
Васька, вор и шакал,
Адъютант комиссара,
Нас прикладом поднял!

Курим, ждём, дело к смерти.
Васька глазом кривым
Взад, вперёд крутит-вертит.
Мы у стенки стоим.

Нас разделают чисто
В пух и прах, под орех.
Я люблю анархиста.
Я счастливее всех!

1987

«Чёрный «маузер» в кулаке…»

Чёрный «маузер» в кулаке,
Об стакан звенит ствол стальной, —
На окраине, в кабаке
Загулял чекист молодой.

В куртке кожаной, в сапогах,
Он в углу сидит, в стороне,
И гуляет дрожь на губах,
И башка горит, как в огне.

У таких не стой на пути.
Вот сосед к нему сбоку сел:
«Всё забыто, брат, не грусти,
Будь здоров, румян, жив и цел!

Вон, смотри, чекист, степь вдали!
Ни крестов там нет, ни могил,
Вьюги белые замели
Кровь, которую ты пролил!»

Он к стене припал, взвёл курок,
Грусть-печаль его гнёт в дугу:
«Эх, кто рядом был – в землю лёг,
Я друзей забыть не могу!

Я им спирт в стакан наливал,
А потом в расход всех пустил,
Эх, я молодость промотал,
Эх, я жизнь свою загубил!»

«Эй, прощайте все!» – он шепнул,
У виска застыл ствол стальной,
И упал, и лёг, и уснул
Вечным сном чекист молодой…

1987

«Не спи, солдат, не вешай нос, в ночное небо глядя…»

Не спи, солдат, не вешай нос, в ночное небо глядя!
Зима на Севере длинна, два года – долгий срок!
Мы пьём за дембиль, нам – домой, а ты опять в наряде,
А ты, как бобик в конуре, от холода продрог!

Стоять на страже, начеку – твой долг, твоя задача,
Пахать, как лошадь, мыть, мести, в строю смотреть вперёд,
Гараж старлею возводить, майору строить дачу!
Служи и смейся, молодняк, кто весел, тот живёт!

Держись, салага, верь, братан, что будет всё, как надо,
Она взойдёт, твоя звезда, без понта, без балды!
Старлей с майором водку жрут до дрожи, до упада,
Глядишь, и кинут четвертак за все твои труды!

И ты с цветами типа роз, объятый жаром страсти,
Чтоб от печали и тоски не кашлять, не болеть,
По месту службы навестишь врачиху из санчасти
И под гитару ей всю ночь романсы будешь петь!

И в зной, и в стужу, при любом дожде и снегопаде
Держи, братишка, хвост трубой и рыло топором!
Не падай духом, не грусти, что ты опять в наряде,
В Россию верь, девчат люби, и будет всё путём!

2012

С. Киреев, 1976

Мои армейские друзья, 1975

«А мы с Серёгой…»

А мы с Серёгой
              по стопарику махнули
В вагоне, в тамбуре,
                  но злые мусора
Наружу, палками
               в три шеи нас турнули,
И старший крикнул,
                 мол, ни пуха, ни пера!

И мы с Серёгою —
                 одни на полустанке!
И мысли прыгают
                лягушками в мозгу,
И фонари вокруг,
               как бледные поганки,
В тумане прячутся.
                 И нет пути в Москву!

А там в программе —
                   олимпийская регата!
А там на улицах —
                 и тишь, и благодать!
А мы собрались
              в Оружейную палату,
А мы хотели
           в парке Горького гулять!

Но твёрдо велено
                сержантам и старшинам
Гостей столицы
              оградить от наших рыл,
А мы начистили
              ботинки гуталином,
А я в дорогу
           кепку новую пошил!

А звёзды кружатся,
                и мы стоим некрепко,
Перрон, как палуба,
                  уходит из-под ног,
И закусь кончилась.
                  И ветер с меня кепку
Содрал, скотина,
              и в потёмки уволок!

Москва закрыта!
               Всех высаживают…!
И мёрзнут молча
               семафоры под дождём!
А ветер ворот
            отрывает от рубахи!
Давай, Серёга,
             по стопарику махнём!

1989

«Боже, дурака прости…»

Боже, дурака прости —
Подыхал от старости,
Но хлебнул для храбрости
Сто пятнадцать грамм,
И галошей, валенком
Гражданам начальникам
Хлещет по хлебальникам:
«Я не верю вам!»

Он братву глазами ест,
Рвёт на окнах занавес:
«За нос водят с нами вас
Повар, санитар!
Мы при них, как конюхи,
Хватит, братья хроники,
Жарь, дуди в гармоники,
Раздувай пожар!»

Вся палата на уши
Поднялась, и надо же —
Тихий, скромный, набожный,
Озверел народ,
Для души, для тонуса
Развалил полкорпуса:
«Нам не надо тормоза!
Мы хотим вперёд!»

Старцы шизанутые,
Битые и гнутые,
Морды в майки кутая,
Приползли к вождям:
«Хватит нас обманывать,
Мы родились заново!
В общем, того самого,
Мы не верим вам!»

Главный врач нахохлился:
«Лучше бы вы сдохли все,
Жрали б свой горох в овсе,
Кости с чешуёй,
И вперёд не рапылись,
Вдоль по стенке двигались,
А уж кто на дыбу влез,
Так и чёрт с тобой!»

Граждане начальники
На пододеяльники
Положили пряники,
Плюшки, кренделя,
Трюфеля да трубочки,
А стукачу под тумбочку
В калорийной булочке —
Тридцать три рубля.

Но, за правду ратуя,
Голос – как по радио:
«Пропадает братия,
Дохнет по углам!
Эй, вы, там, гулящие
Власти предержащие,
Все ненастоящее,
Мы не верим вам!

К чёрту ваше логово,
Между вами до́ говор,
Чтоб меня, убогого —
Рвать напополам,
Чтоб в одно мгновение
Сдохли боле-менее,
Кто имеет зрение!
Я не верю вам!»

Он медбрата-олуха
В подпол тащит волоком,
В лоб ему, как в колокол,
Вдарил не спеша
И лежит под деревом:
«Финиш! Смерть империям!
Ни на грош не верю вам,
Ни на пол-гроша!»

Вот ему под палкою
Натянули внаглую
Наволочку на голову!
Вот иглы – наголо!
В вену что-то серое
Впрыснули, не меряя,
А он опять не верует
Всем шприцам назло!

А вокруг него врачи,
Как на бочке обручи, —
В грудь вставляют, сволочи,
Через горло шланг!
…Он нутром нарушенным
Объявил за ужином:
«Смерть различным шушерам!
Я иду ва-банк!»

Он, таблетки треская,
Дверь открыл стамескою,
Вышел в степь донецкую
И пошёл в забой, —
К братьям-пролетариям
Прыгнул, как в аквариум,
Стоптанным сандалием
Машет: «Все за мной!»

Не пошло, не клюнули,
Подошли и плюнули,
В «воронок» засунули,
Дверью дали в лоб!
Он глазами волчьими
Смотрит в ясны очи им,
Челюстью ворочает:
«Буду рыть подкоп!»

…Спят курганы тёмные,
Солнцем опалённые.
Умоповреждённые
В богадельне спят.
Вот один ощерился (наш, тот самый),
С ближним возле двери сел:
«Брат, я им не верю всем,
Поднимай ребят!»

Август, 1991

«Я по бегу мастер спорта…»

А. Р.

Я по бегу мастер спорта.
У меня девиз – «Вперёд!»
Много – до хрена, до чёрта
Девок на земле живёт.

Я на них расставил сети,
Я хочу запас копить.
Если ты живёшь на свете,
Ты обязан баб любить!

У меня – размах, масштабы:
Запад, Юг, Курилы, Крым!
Я хочу ходить по бабам!
Вот я и хожу по ним!

Я подошвы в грязь вонзаю,
Я в пути снежок леплю.
Может, я дебил, не знаю,
Но зато я баб люблю!

Не Шекспир, не Блок, не Пушкин,
Не завод любимый, нет —
Верные мои подружки —
Вот кому я шлю привет!

Я скажу опять и снова:
Духом ты и телом слаб,
И дела твои хреновы,
Если ты не любишь баб!

Я вдыхаю воздух горный.
Я на Эверест залез.
Я стою с трубой подзорной,
У меня от страсти стресс.

Вдалеке – страна родная.
Мне и тыща вёрст – не крюк.
Может, я дебил, не знаю,
Но зато я девкам друг!

Я к ним на рысях спустился,
Чтоб союз сердец крепить.
Если ты на свет родился,
Ты обязан баб любить!

1988

«Я хожу печальный по лесной тропинке…»

Я хожу печальный по лесной тропинке,
Морда в паутине, в волосах репьи,
Девки, я вас помню, Валька, Галька, Машка, Зинка,
Миленькие, родненькие вы мои!

Вас из института к нам в колхоз прислали —
Добывать картошку из сырой земли!
Вы её до ночи с фонарём искали,
Вы нас просто-напросто с ума свели!

Мы вас уважаем как подруг, как женщин,
Как людей, ей-Богу, вот вам крест, не вру!
Мы за вас различные напитки хлещем,
Маемся на холоде да на ветру!

Тучи, вон, на небе, как на роже пятна,
Это гнев природы, это знак – не спать,
Всю картошку в землю закопать обратно,
Чтобы вы приехали сюда опять!

Девки, мы вас любим, ну чего же боле?
Я всегда на стрёме, как солдат в строю,
Ездию на тракторе во чистом поле, поле,
Музыку, страдания про вас пою!

Не со мной, так с Колькой, молодым, кудрявым,
Будете под ручку совершать маршрут!
Приезжайте, девки, посмотреть пора вам, слышьте,
Как у нас в деревне соловьи поют!

Мы за всё хорошее с душой, с оттяжкой
Медовуху выхлебаем из бадьи.
Девки, мы вас ждём, Наташка, Машка, Дашка, Глашка,
Миленькие, родненькие, вы мои!

1985

«Петь-плясать хочу. Рановато…»

Н. С.

Петь-плясать хочу. Рановато
Выпадать мне из ряда вон.
Не роняйте меня, ребята,
Я изранен со всех сторон!

Донесите меня до места,
Там приют мне, покой, почёт,
Там Танюха, моя невеста,
Подвенечное платье шьёт.

Взяли курс, донесли, сгрузили.
У Танюхи в глазах зима.
Чьи-то тени в углах застыли,
В зеркалах замерзает тьма.

И какой то кощей костлявый,
Окуная окурок в снедь,
Мне, усталому, для забавы
Серенаду свистит про смерть.

Страх, как в кресле, во мне расселся,
По извилинам скачет бред.
Где любовь, где сигналы сердца?
Ничего тут такого нет!

Я трясусь, словно мышь в капкане,
И раскормленный чёрный кот
Ковыряет меня когтями
И клыком по ковру скребёт.

Танька глазом вращает вяло:
«Вот такие, дружок, дела,
Я сто лет по тебе скучала,
Где ты был? Я сто лет ждала.

У тебя трудовая лямка
И по жизни расклад тяжёл:
Служба-дружба, гулянка-пьянка.
Ты сюда слишком долго шёл».

Я похмелье прогнал из мозга:
«А который сегодня год?»
Я руками хватаю воздух:
«Эй, Танюха, айда вперёд!»

В пыльных комнатах крик мой канул,
И пропал впереди просвет,
И кощей волокёт Татьяну
На подаренный мною плед.

Я спиною упёрся в угол.
Я шнурки завязать забыл.
Я в туман безвозвратно убыл,
Я иду из последних сил.

Даль ночная грохочет глухо,
И не видно в потьмах пути.
Я стремился к тебе, Танюха!
Я к тебе опоздал, прости…

1985

«Я люблю завод, люблю страну мою…»

И витает в воздухе понятие,
Что пройдёт ещё какой-то год,
И родное наше предприятие
Будут звать Киреевский завод.

В. Ходулин

Я люблю завод, люблю страну мою,
А войду, бывает, в кабинет,
И сижу тихонечко, и думаю:
Может, я … к, а, может, нет.

Можно важным чином быть, значительным,
Крупной шишкой, главным игроком,
Но при этом всё же исключительным,
Абсолютным, полным …ком.

Чтобы мне безумьем, словно инеем,
Душу не сковало, как стекло,
Нарекать не надо моим именем
Ни завод, ни город, ни село,

И ни райский остров на экваторе —
Их там, словно семечек, не счесть.
А вот лучше ковш на экскаваторе
Назовите, братцы, в мою честь!

Понимаю, дело это спорное,
Тут бы сообща помозговать.
А вообще и ленту транспортёрную
Можно мною запросто назвать, —

Да хоть гвоздь, хоть ножку табуретную,
Или даже чушку чугуна —
Что-нибудь простое и конкретное,
Мне не надо больше ни хрена.

Много на заводе всякой всячины,
Много превратилось в пыль и дым,
Много, братцы, нами накосячено.
Ничего, исправим, победим.

Словно Жучки, Бобики и Тузики,
Мы по жизни носимся гурьбой,
А душа, ребята, просит музыки —
Есть у нас Захариков такой!

Если что, найду в любой норе его
И заставлю снова и опять
На гитаре имени Киреева
Гимн заводу нашему сыграть.

Мы коньяк закусим сладким овощем.
Он меня возьмёт к себе в дуэт,
И никто не спросит нас с Петровичем,
…ки мы оба или нет.

2016

«Город детства – вот он…»

Город детства – вот он,
                     я сто лет здесь не был,
Вон плакат на стенке,
                   как на лбу печать,
Всё живое стёрлось
                 в порошок и пепел,
Одному тоскливо
                на ветру стоять.

Вот к дружку Андрюхе
                    я приполз на брюхе,
Разузнал дорогу,
              отработал след,
Но дружок-товарищ,
                  находясь не в духе,
Через дверь сказал мне,
                     что его здесь нет.

Вон гарцует Любка,
                 как гнедая лошадь, —
Я с ней жил три года,
                   я кричу ей: «Стой!»
А в ответ: «Пошёл ты,
                   господин хороший,
Знать тебя не знаю,
                 кто ты есть такой!»

Всё тут было раньше
                  для меня родное.
Я хожу, гуляю,
            новый плащ надел,
А соседи шепчут
               за моей спиною:
«Это тот, который
                в каталажку сел».

Местный пёс дворовый
                     подошёл, подумал,
И узнал, и лапу
             мне свою подал,
И хвостом виляет:
                «Извини, спешу, мол»,
Сам меня погладил
                 и в ночи пропал.

Дождь ломает стёкла
                   и кусты колышет,
Всё к чертям смывает —
                      не воротишь вспять.
Эх, зачем я, братцы,
                  на свободу вышел?
Одному тоскливо
                на ветру стоять…

1991

«Мои полномочия…»

Участковым милицейским инспекторам советской поры посвящается эта песня.

Мои полномочия
Весьма ограничены —
Хлебалом ворочая,
Ловить зуботычины.

Мне отроду дадены
Кривые дорожки,
Ухабы и впадины,
Пинки и подножки.

Участковый, простой старлей —
Вот я кто. Я со злом мириться
Не могу. Я и сам всё злей,
Я в советской служу милиции.

Теория с практикой
Одна вся и та же,
Мой путь – профилактика,
Любой это скажет.

Не бить, а воспитывать,
Внушать, а не драться,
Судьбу не испытывать,
За ствол не хвататься.

Потому-то вот и шпана
Вся вокруг надо мной глумится:
«Хочешь – пальцем нам из окна
Погрози, раз уж ты милиция!»

Шпана стала бандою.
При всём бы при этом
К чертям их, как гланды я,
Рванул бы, да где там?

В инструкции – тактика
Для нашего боя:
Сперва профилактика,
Потом остальное.

Я не лапчатый важный гусь,
Словно в петлях, в силках синица, я
Так и сяк трепыхаюсь, бьюсь,
Тяжко, трудно, но я милиция!

Они огрызаются,
Смеются в глаза мне,
А в сердце врезаются
Слова, словно камни:

Мы видим воочию —
Лопух ты и лапоть,
Твои полномочия —
Сидеть и не вякать.

Нету света в моём окне,
Я не знаю, кому молиться.
Только вера живёт во мне,
Что не зря я пошёл в милицию!

Любимая самая
До смерти, до гроба
Родная земля моя
И дурью, и злобой

Наполнена доверху.
Тоска меня точит.
Эх, дать бы тут шороху,
Да нет полномочий.

А мне бы под ёлкою
От Деда Мороза
Наган бы с двустволкою
От спазм, от невроза.

Скажу даже хуже я:
Хоть кобру ручную
Заместо оружия
В подарок приму я.

Я прошу. Молчат. Ни гу-гу.
Я на вверенном мне участке
Даже в рыло дать не могу
Подлецу, врагу для острастки.

Мои полномочия —
Смотреть, не встревая,
Я разнорабочая
Тварь ломовая.

То справки, то рапорты
Начальству ношу я,
У них двери заперты,
Нутром, нюхом чую —

Там рекою коньяк течёт,
Водка льётся и будет литься,
Хохот, звон, ты поди ещё
Разберись, кто из нас милиция!

Козлов отмороженных
Терпи до упора
Терплю – так положено,
Веду разговоры.

Я должен им уровень
Поднять понемножку,
Так надо – культуру им
Привить, как картошку.

«Не грабьте, товарищи!» —
Долдонь им, как дятел,
Да ты их ударь ещё,
Совсем, скажут, спятил?

Я читаю лекции им:
Труд любите, сейте и куйте!
Каждый бодрым будь, молодым,
И ещё, друзья, не воруйте!

Не где-нибудь на небе,
А здесь, на земле я
Однажды когда-нибудь
За глотку, за шею

Вот это мордастое
Отродье лихое
Возьму и сграбастаю
Железной рукою.

Не уйдёт никто. Всех порву.
А потом мои генералы
Скажут: «Нам тебя на плаву,
На виду держать смысла мало».

Особисты поднимут хай,
Замполит, как зверь, будет злиться:
«Дисциплина где? Отвечай!
Будь здоров, ковбой, и прощай».
…Я махну сто грамм невзначай:
«И тебе не хворать, милиция…»

2002