Сергей Леонидович Скурихин
Мама, я мыл полы в ракете!
До стартового комплекса было километров пять, но на ровной, как блюдце, степи он просматривался прекрасно. Установленная ракета казалась Синицыну такой близкой, что протяни только руку. На этом импровизированном наблюдательном пункте собралась вся дежурная смена, включая дембелей, старослужащих и первогодков. Их глаза были прикованы к белому стволу ракеты. Вот-вот должно было произойти нечто неординарное, но ожидание, как и всегда, когда ждешь чего-то стоящего, затягивалось. Картинку со стартовым комплексом будто поставили на стоп-кадр. В голове у Синицына щёлкал свой обратный отсчёт, уже не по разу сбившись и принявшись заново.
И, наконец, началось! В тишине, которая казалась звенящей, из-под днища ракеты показался клуб пыли. Этот пылевой хвост вылез широким раструбом и, смешавшись с дымом и газами, быстро заволок нижнюю и среднюю часть ракеты, а через пару секунд, сквозь завесу, внизу пробилось пламя. До Синицына дошёл чудовищный рёв, кто-то из солдат даже присел от страха. Неудивительно, ведь это вырывалась наружу мощь в тридцать миллионов лошадиных сил – таких табунов местные пески не видели за всю свою кочевую историю ни с Чингисханом, ни без него!
Воздух вокруг начал дрожать, словно он состоял из какой-то желеобразной субстанции. Синицын задрожал тоже. Всеми органами чувств он впитывал этот стартовый рёв, это колебание воздуха, эту ярость пламени, прорывающегося сквозь клубы дыма! И для него это было как рождение – рождение то ли Бога, то ли дьявола, то ли чего-то нового в мире и в нём самом!
Тем временем ракета оторвалась и медленно, тяжело, пошла вверх, а пламя под ней стало вертикально вытягиваться. В какой-то момент она на полсекунды как бы замерла в одной точке, но это была лишь временная иллюзия, после которой разгон стал уже неотвратим. Пламя превратилось в широкий сноп, и ракета свечкой ушла в небо под гул своих сопел!..
Когда люди пусть на миг, но становятся свидетелями чего-то неординарного, даже величественного, то всё мелкое, суетное и наносное в их жизни отходит на второй план. Так и в эти минуты среди сослуживцев Синицына не было ни дедовщины, ни Устава, ни каких-то иных условностей. Раскрыв рты, они синхронно провожали взглядами яркую точку, пока та не исчезла с небосвода, и это чувство сопричастности чему-то грандиозному было общим на всех. А когда затихли последние громовые раскаты, Синицын уже твёрдо знал, что этот день он не забудет никогда!
***
На земле уже улеглась пыль, а в небе растаял ракетный след, солдаты возвращались обратно в казарму. Они и сопровождающий их офицер шли молча, каждый по-своему переживал увиденное. Синицына же не отпускало чувство потери: он понимал, что вряд ли когда-нибудь увидит подобное снова. Но вместе с тем он ощущал и какую-то неоправданную гордость, гордость за то, что просто был рядом. Синицын тут же решил, что при первой свободной минуте напишет домой подробное письмо про этот запуск, но по пути до расположения все правильные и точные слова куда-то подевались, а в голове остался один только сумбур из эмоций. А ночью Синицыну приснился ещё один космический сон:
