Сергей Калинин
Там, где твое завтра

– Эх, такая бабенка, а не замужем. – Витя, монтажник рентген-аппаратов, уже изрядно окосел и теперь пытался поговорить с Марией. – Ты того, смотри, я человек солидный. Ты привлекательна, я чертовски привлекателен. Не будем терять время. – Он вставил слегка подправленную любимую фразу из кинофильма, которая из его опыта должна была действовать безотказно, и попытался, словно играя, положить руку на колено Марии, которая с некоторой нервозностью оттолкнула это нелепое ухаживание.

– Если мужчина не понимает, что его слова могут обидеть женщину, то невольно возникает вопрос, а может ли он считать себя настоящим мужчиной. И уж тем более руки стоит держать при себе, – сказал я прежде, чем успел подумать.

Вряд ли я и сейчас знаю, что случилось со мной тот день, какие магнитные бури бушевали на солнце и что послужило причиной неожиданной даже для меня самого активности. Было по меньшей мере три причины промолчать: всем вокруг происходящее казалось игрой, и коллектив находился в отличном настроении; сама Мария никогда за словом в карман не лезла и ответить могла вполне достойно, может, даже получше меня; ну и внезапно проявившаяся смелость тоже вызвала немалое удивление. Но слово не воробей, и теперь я горел под устремленными на меня изумленными взглядами всех находящихся в салоне. В какой-то момент показалось, что Мария даже смутилась, но складывалось ощущение, что ничего против сказанного она не имела.

Тишина была недолгой. Витя рассмеялся, перевел происходящее в шутку, и инцидент оказался исчерпан. Через пять минут у меня мелькнула мысль, что все происходящее забывается значительно проще, чем я думал. Предположить последствия этого поступка я не смог бы и в самых смелых мечтах.

Стоит заметить, что лишь спустя годы, вспоминая себя, я пришел к неутешительным выводам по поводу собственной персоны. Главная задача ближайшего будущего по-прежнему виделась в поиске второй половины. В эпоху отсутствия интернета, сайтов знакомств и социальных сетей вариантов было меньше и требовались навыки живого общения. Так что стесняться, комплексовать и откладывать знакомство на завтра относилось к категории непозволительной роскоши. Основным требованиям к мужчине – быть умным и выглядеть чуть приятнее обезьяны – я соответствовал. Кто-то даже однажды сказал, что на детских фото я очень даже симпатяшка, с намеком на то, что и повзрослев, что-то осталось из того карапуза. Тестов на IQ в то время еще не было, а потому ум измерялся лишь собственным мнением. Но даже такое количество положительных качеств не давало той смелости, которая позволила бы подкатить к Марии. К счастью, судьба решила все сама (правда, с годами к самой судьбе появились некоторые вопросы, да и только ли она участвовала в моем распределении, я уже не уверен).

Буквально на следующий день мы чисто случайно оказались с ней вдвоем, и нам предстояло добираться из больницы в гостиницу. Володя и Александр Иванович плохо себя чувствовали после вчерашнего ужина и на работу не пошли. Жук, как обычно, решив бумажные вопросы за один день, уехала домой, пока весь завод уверен, что она в командировке, а мы, как самые молодые и вовремя завершившие ужин, отдувались за всех. В маленьких городах общественный транспорт понятие более чем условное, и местные жители в массе пользуются велосипедами или просто идут пешком.

– И откуда ты такой заступник нарисовался? – Мария не удержалась от вопроса, посмотрев на меня с легкой иронией. – Надо же. Я и спасибо сказать не успела. Вот скажи, удивил, так удивил.

– Само получилось. – Признаться, я так и не мог понять, смеется она или нет.

– У тебя все само получается?

– Да, собственно, особо и нечем хвастаться. – Я пожал плечами, отчего вся куртка слегка приподнялась и снова села на место. Наверное, со стороны могло показаться, что я подпрыгнул.

– Вот еще один плюс – не хвастливый.

Мария явно смеялась надо мной, но это было лучше, чем вести серьезный разговор. Тем более я почувствовал, что совсем растерялся и не знал, о чем говорить. Привычное красноречие куда-то исчезло, и все, что получалось сейчас лучше всего, – это кивать и соглашаться.

– Нравится работа? – Мария перевела тему.

– Ты про нашу работу? – Я не сразу сообразил.

– У тебя еще есть какая-то?

– Не. Нету. Хотя я думал… Знаешь, я хочу разобраться в компьютерах. Думаю, тема перспективная.

– Перспективная тема у нас на заводе – это списывать аппараты и продавать их в частные центры. А компьютеры больше похожи на игрушку. Кому они нужны?

– Понимаешь, это сейчас. Но ведь, смотри, уже и печатать на машинке хуже, чем на клавиатуре, и на диск, знаешь, сколько записать можно? – Я вдруг подумал, что и сам точно не помню, но казалось, что очень много. – Да и понимаешь, оно ведь интересно. – Я сказал с некоторым чувством вины. Компьютер был мечтой, и, скорее всего, безнадежной. Выделить деньги на бесполезную вещь в семье мне не позволил бы никто.

К тому времени я уже начинал понимать, что самое важное в жизни – уметь крутиться. Редкие встречи с друзьями демонстрировали разрыв в уровне благосостояния, который неуклонно рос, причем грозил достичь той величины, когда придется обращаться к ним на «вы». Неделю назад они уговорили меня выбраться в баню. Посмотрев, как я достал кошелек и начал отсчитывать мелочь, лишь рассмеялись. Стол ломился, личный водитель и привез, и развез ночью по домам, разговоры вертелись вокруг каких-то заказов, обсуждались нереальные для меня суммы, и в какой-то момент показалось, что я живу в параллельном мире. Я делал вид, что мне все это безразлично; что моя работа важнее; что именно я помогаю обеспечить техническую основу медицинских учреждений, и пусть вот так случайно, можно сказать, по воле судьбы, но ведь связан с людьми такой нужной и важной профессии. Да что говорить, мы даже День медика отмечали как заправские врачи. Но как и все люди нужных и востребованных профессий, большой зарплатой я не отличался. Хотя жаловаться тоже было глупо.

Наступил возраст, когда потеряла смысл любимая мамина фраза: «Начнешь работать – поймешь, как эти копейки достаются». Я уже знал, как они достаются, и смею утверждать, что учиться было значительно сложнее. Умение взрослых выставлять свою жизнь на грани человеческих сил и иногда тонко, почти незаметно намекнуть нам, детям, что и шага мы ступить без них не сможем, всегда вызывало досаду. Поверьте, сессии, экзамены, зачеты, ожидания родителей, заданные планки успеваемости и еще бог знает что – все это требует тех еще нервов и переживаний. И каждый раз ты с ужасом думаешь о возможном отчислении, боишься рассказать о плохой оценке – ведь всегда услышишь грустное и слегка обреченное предложение: «У тебя ж все есть! Да в мои годы ничего этого не было, а то бы я…» Здесь вариантов много, но все они чисто теоретические, а потому значения не имеют. Эта взрослая жизнь, в которой нет места отдыху, в которой засыпаешь у телевизора и в которой любят многозначительно говорить о том, какое замечательное время сейчас у меня, вызывала лишь недоумение. Сказки о самых лучших годах жизни давно набили оскомину, и порой я начинал думать, что кто-то пытается мстить молодости за то, что сам ее бездарно потерял. Я видел себя совсем другим и был твердо убежден, что меня ждет совсем другое будущее, насыщенное событиями. Без ненужной суеты в решении проблем, которые именно для того и создаются, чтобы продемонстрировать собственную значимость. Уверенность в том, что рассказывать своим детям о трудной взрослой жизни я не буду никогда, крепла с каждым днем.

Но Марии я рассказывал совсем о другом. Блок, Есенин, истории взлетов и падений – все то, что можно было бы иронично назвать романтичной глупостью, во мне вдруг проявилось со всей силой. Мы уже прошли гостиницу, словно не заметив ее, и забрели в парк. Декабрьский парк районного центра – это мутные лужи растаявшего первого снега, голые деревья и безлюдность – картина, которая вряд ли способна очаровать и никак не располагает к прогулкам. Серый день, низкое свинцовое небо, качели, которые скрипели под пронизывающими порывами ветра, – все то, что заставляет вжать голову в плечи, поднять воротник и скорее бежать в любое теплое место. Не знаю, мерзла ли Мария, но я определенно холода не чувствовал и летал на крыльях внезапно нахлынувших чувств. Меня слушали, мне улыбались, и, в конце концов, мне казалось, что уж сегодня однозначно мой день.

– А может, зайдем куда? – Я заметил, как поежилась Мария. Мысленно прикинул, сколько у меня денег, и решил, что на кофе уж точно хватит.

– Пожалуй, не сегодня. Но если не передумаешь, то приглашай в другой раз. Я готова рассмотреть предложение. – Мария улыбнулась. – Да здесь и идти некуда. Только кулинария в хлебном. А в гостинице ужасный кофе и дорогой.

– А давай в театр сходим. – Я решил договариваться сразу, боясь, что в другой раз такой смелости у меня может и не оказаться.

– Давай. Я театр люблю.

– С меня билеты. – Я уже прикинул, что куплю их на самое ближайшее представление, причем совершенно неважно, что там будет.

Остаток вечера я рассеянно бродил по комнате. Потом мы всем коллективом собрались на ужин. Толик и Александр Иванович уже подлечились и чувствовали себя значительно лучше. В этот раз командировочные нам отдали не все, и пришлось слегка ужаться. Картошку мы сварили на плитке, которую всегда возили с собой, каждому досталось по селедке, которая была дешевле колбасы, и две бутылки зубровки. Ее вкус был просто ужасен, и пить эту настойку с селедкой я не мог, но отказы никто не принимал.

– Кто не пьет – тот сдает. – Толик налил мне полстакана, несмотря на протесты и мольбы. – Не нюхай. Раз, и все. А там оно сразу хорошо станет.

– Ага, видел сегодня утром, как тебе хорошо было. – Я кое-как выпил и отставил стакан. – Все. Больше не могу, и не предлагайте. Не идет она мне. – Я смотрел так уныло, что, видимо, смог разжалобить коллектив, и меня оставили в покое.

Мария лишь на минутку заглянула к нам в комнату, взяла немного картошки и ушла к себе. Она редко участвовала в застольях, которые в командировке были каждый вечер, и я не знал, радоваться этому или огорчаться. С одной стороны, очень хотелось быть с ней рядом, но обстановка совсем не располагала к беседе.

Нужно признать, что кризис в сознании назревал, а моя деятельная натура требовала активности и новых вершин. Примеры взлетов друзей и знакомых не давали спокойно спать, и я изо всех сил искал пути реализации своих незамысловатых, но весьма амбициозных планов. Проблема была даже не в том, что кто-то богател. Скорее, не давала покоя мысль о том, что я ведь и учился лучше, и знаний, по всей логике, имел, ну, никак не меньше, а уж тупее я если и был, то точно не с таким катастрофическим разрывом. Последней каплей стал Коля, парень из параллельного класса в школе. Мы не виделись уже лет семь (примерно столько же, сколько прошло с момента окончания школы) и вдруг случайно столкнулись на остановке. Он работал в ритуальном агентстве, и мне пришлось приложить некоторые усилия, чтобы не улыбнуться, когда он с некоторым пафосом поведал об этом. Но через пять минут я узнал, что дела его прекрасны, зарплата больше моей раза в три, и я лишь молча моргал, слушая, как свалились на него блага жизни и какие перспективы открывает этот вид деятельности. Боже мой, я и подумать не мог, что, пока я учился и переживал за оценки в зачетке, люди строили фундамент будущей жизни. Коля, который и запомнился по школе лишь тем, что был тихим троечником, маленьким, полненьким и почти невидимым, вдруг расправил плечи и уже не прятал животик. Он приобретал солидность и посматривал на меня свысока, стараясь подчеркнуть самодовольным видом, что нам, ботаникам, судьба уготовила места далеко в стороне от праздника жизни.

Эта была банальная зависть. Чувство далеко не то, которым можно гордиться, а уж тем более в нем признаваться, но осадочек от встречи остался. Глобально переживать за успех каждого знакомого не было ни времени, ни желания. Я лишь утвердился в мысли, что наступают новые времена. Времена, когда только собственный бизнес приведет к успеху и той долгожданной независимости. Я был в этом абсолютно убежден, и мой мозг был занят исключительно тем, как, не имея достаточного опыта и навыков, что-то придумать. План вырисовывался только такой: купить любой компьютер, самый дешевый и можно даже нерабочий. Ключевым моментом была цена. А уж как его разобрать и что из него выжать, я придумаю. В конце концов, кого-кого, а консультантов у меня здесь было с головой.

Но сейчас я думал лишь о предстоящем походе в театр. Первое, что я сделал по возвращении из командировки, это бросился в кассы молодежного театра. Он открылся от силы года четыре назад, наделал много шума и отличался, по слухам, самым оригинальным репертуаром, который выгодно выделял его на фоне областного драматического. Названия пьес мне не говорили ни о чем. Единственно логичным вариантом выглядела суббота: есть время собраться, да и утром не нужно вставать чуть свет на работу. Спектакль был только один, на семь вечера, а потому вопрос выбора отпал сам собой. Определиться с местами оказалось сложнее. В театре, да и то не в этом, я был всего один раз, на третьем курсе института, когда мы решили всей группой провести вечер культурно. Единственное, что я помнил из того похода, – это где находится буфет и что второй акт мы именно в буфете и провели. Еще я помнил, что потом мы гуляли в парке, пытались накормить белочек какой-то рыбкой, купленной к пиву, но к театру все это отношения уже не имело. Определяться пришлось чисто математически: дешевые выглядели бы как-то по-жлобски, а самые дорогие – смахивали на желание рисануться. Поближе к центру и средние по цене – этот вариант никогда не подводил в кино, да и здесь система должна была работать так же.

Каждый из нас, переживая любовь, считает, что именно его чувства самые сильные и никто никогда не переживал ничего подобного. К своим двадцати пяти я уже знал, что такое разбитое сердце. Я уже прошел клятвенные обещания остаться холостяком навсегда, и стихи по ночам уже тоже были. Тогда, безответно и безумно влюбленный, я был абсолютно уверен, что любовь бывает лишь однажды, и моя прошла, уныло, быстро и оставила меня несчастным навсегда. Нет, я действительно почти год прятал ее фото в верхнем ящике стола, где хранились мои самые ценные вещи. Я думал о ней перед сном и цепенел, когда слышал песню, под которую мы танцевали и целовались. Я с тоской ходил по нашим тропинкам, вспоминая те счастливые минуты. Время удивительное и самое лучшее лекарство. Наверное, это характеризует меня как не самого постоянного и, может быть, легкомысленного человека, но спустя какое-то время я снова обращал внимание на девчонок, и мысли о гордом одиночестве оказались забыты. Теперь в моих мечтах поселилась Мария.

Только утром по пути на работу я вдруг подумал, что купил билеты, даже не поинтересовавшись планами девушки на выходные. Внезапно появился новый повод для переживаний. «Черт, вечно несусь, как голый в баню. По уму, сначала нужно спросить о планах, есть ли возможность, есть ли желание. И что сейчас сказать? "Привет! Я купил билеты, и мы идем в театр, на, не помню, какой спектакль. Так что отменяй дела"», – я мысленно проговаривал наш предстоящий разговор и сейчас представлял реакцию Марии.

Остаться вдвоем никак не получалось, и сто раз отрепетированные фразы периодически забывались или браковались. В конце рабочего дня этот момент настал, и медлить было никак нельзя. Я понимал, что времени у меня мало, а потому, запинаясь и, кажется, покраснев, но делая вид, что просто случайно проходил мимо и вдруг вспомнил, как можно небрежнее бросил:

– У меня чисто случайно оказалось два билета в театр. В субботу. В семь. Может, сходим? Говорят, хороший спектакль.

– Какая интересная случайность. – Мария какое-то мгновение выглядела серьезной, и я, наверное, слышал, как остановилось мое сердце, но внезапно девушка рассмеялась. – Давай сходим. Не пропадать же «случайным билетам».

– Конечно. Зачем пропадать? – Мне казалось, что я самый счастливый человек на земле и теперь лишь смеялся над всеми своими волнениями.

То, что «случайные билеты» Мария чуть иронично и кокетливо выделила, мне прямо врезалось в сознание. Она и не скрывала, что не очень поверила в такое совпадение, но согласилась, а значит, провести вечер выходного дня в моей компании она совсем не против.

Остаток недели тянулся невероятно долго. Чем я ни начинал бы заниматься, мысли возвращались к Марии. Все валилось из рук, и таким рассеянным я не был, наверное, еще никогда.

С обеда субботы я старательно утюжил брюки. Долго думал, стоит ли надевать костюм. Все же это был театр, и в этот раз со мной были не друзья-студенты. Не выдержав, позвонил Славику. Он был человеком опытным, любителем всяких светских мероприятий и уж наверняка знал, как должен выглядеть мужчина в такой ситуации.

– Махни рукой. Там кто в джинсах, кто в чем. Не парься. Что нравится, то и надевай. А лучше практичное что-нибудь. Ты потом куда после театра? К себе пригласишь? – Славик успокоил, но его любопытство показалось не самым тактичным.

– Не парься. – Как же я не люблю это слово в некоторых контекстах, но оно все активнее входило в словарный запас моих друзей и невольно вырвалось у меня. Порой начинало казаться, что вся их жизнь проходит легко и беззаботно, следуя этому простому принципу. – Так она и пошла. – Я не знал, что ответить, и ляпнул совсем не то, что хотел бы сказать.

– Друг, ты потихоньку теряешь нить жизни. – В голосе Славика проскальзывали нравоучительные нотки. – Кафе, шампусик, стандартная схема. Вы же, чай, не маленькие.

– Разберусь. – Я уже пожалел, что позвонил.

Не сказать, что настроение испортилось, но разговор не понравился, а потому не выходил из головы. Наверное, я слишком много пытался читать между строк и додумывать, но не заметить, что отношения с друзьями совсем не те, что были пару лет назад, я не мог. Оно было и понятно: они стремительно набирали вес, а я барахтался где-то далеко позади, в другом мире и с другими интересами. С этими размышлениями я добрался до остановки, где мы договорились встретиться.

– Что за думы печальные на челе?

Мария стояла рядом, а я и не заметил, как она подошла. Почему-то был убежден, что она приедет на автобусе, и выглядывал только те маршруты, которые шли из ее района.

– Да ничего. Задумался. – Я смог лишь пожать плечами, растерянно хлопал глазами и не мог связать пары слов.

Мелькнула мысль, что, если бы меня попросили рассказать, о чем я думал минуту назад, вопрос поставил бы в тупик. Это было и ожидание предстоящей встречи; откуда-то набежавшее волнение; всплывали обрывки разговора со Славиком; недовольство собой и тем, что не смог ответить достойнее и умнее. Хуже всего, что в автобусе кто-то наступил на ногу, и теперь на ботинке, который я старательно доводил до блеска, пропал глянец. На остановке, зайдя за тумбу, чтобы никто не обращал на меня внимания, я пытался вернуть приличный вид, поплевывая на краешек носового платка, но это было уже не то.

– Выходной, суббота, хороший вечер – не надо задумываться сильно. Пойдем. У нас уже не очень много времени. – Мария взяла меня под руку.

В эту минуту мне казалось, что жизнь прекрасна, и жалел я лишь о том, что дубовая куртка не давала возможности чувствовать ее прикосновения. А еще только сейчас подумал, что не купил цветы, и эта мысль словно обожгла. Где-то в глубине души я пытался представить, что это всего лишь встреча коллег по работе. Просто абсолютно случайно по-дружески мы выбрались в театр. И нет здесь ничего личного, и я даже не буду показывать вида, что очень нравится мне эта белокурая девушка, за которой ухаживает половина мужчин завода, и томно вздыхает вторая половина, делая вид, что им, женатикам, оно и без разницы совсем. Да и о чем может мечтать вчерашний студент на фоне настоящих кавалеров, которые сыпали комплименты Марии, как из рога изобилия. На их фоне, как мне казалось, я выглядел молодым, неопытным, глупым и бедным. Но цветов не было, а значит, как кавалер я получил минус, и это уже неисправимая ситуация. Оправданий не было. Но вот, можно ли считать нашу встречу свиданием, я тоже понять не мог. Вроде как и да, но что-то смущало.

Мы не прошли и десяти метров, а в моей голове прокрутилось столько мыслей, что я успел себя обругать, оправдать и снова доказать, что никого тупее меня нет во всем городе.

– Что-то ты сегодня особенно разговорчивый. – Мария рассмеялась. У нее настроение было замечательным. – Мы не на прием к английской королеве идем. Можно расслабиться немножко. Обычно ты красноречивее.

– Да оно просто… – Я не мог найти слов и поймал себя на мысли, что связующие слова типа «нах» могли бы быть порой и полезны. Но у меня в арсенале ничего такого не было.

– Так, а что мы смотреть-то будем? – Мария придержала меня у светофора. – Я так понимаю, что и дорогу ты сегодня переходить не умеешь. Объясняю: когда горит красный свет, нужно остановиться и подождать зеленый.

– Угу. – Я кивнул, соглашаясь со всем. Мне вдруг показалось, что сейчас цвет светофора не имел никакого значения, и за Марией я мог бы идти куда угодно.

– Я рада, что правила перехода дороги ты усвоил. А теперь хоть скажи, что смотреть будем? Драма или комедия?

– Сейчас на афише посмотрим. – Мы уже подходили к театру, и я подумал, что действительно не помню, что же мы будем смотреть.

– «Я стою у ресторана, замуж поздно, сдохнуть рано». – Мария прочла название и повернулась ко мне. – Скажем так: для замужних и тем, кому нет двадцати оно, наверное, комедия. Остальным может показаться, что это драма.

– Да уж. – Я вдруг оценил всю двусмысленность ситуации. – Только сейчас я вспомнил, что при покупке билетов билетерша что-то сказала о предстоящем аншлаге, и мне этого было достаточно. Раз билеты разбирают – значит, интересное.

– А что? Очень даже любопытно послушать размышления на тему замужества. А что ты так расстроился? Если подумал, что я переживаю по поводу названия и своей незамужней жизни, то совершенно напрасно. Я же не замужем не потому, что не звали, а потому, что не хочу. Так что не переживай. Ты же не виноват, что случайные билеты были только на этот вечер. – Мария так посмотрела, что я лишь кивнул и улыбнулся.

– Знаешь, я честно не знал названия. Слышал только, что интересное что-то. – Я был безумно признателен, что она так легко читала мои мысли и развеяла все сомнения, готовые испортить настроение, которое только-только начинало налаживаться.

– Пойдем, уже пора.

Зал театра по сравнению с областным был совсем небольшим. Судя по тому, что народ все прибывал, крепло ощущение, что постановка будет интересной. Места оказались очень даже хорошими, да и атмосфера зала создавала впечатление уюта и в некоторой степени делала зрителей участниками действий, разворачивающихся на сцене. Я не мог понять причину такой близости и только чуть позже понял, что здесь нет высокой сцены, которую я привык видеть. Зрители и актеры словно находились на одном уровне.

Сам спектакль оказался монологом девушки, которая играла не очень молодую даму, живущую в гордом одиночестве. Ярко и эмоционально она старалась убедить всех вокруг, что ей никто и не нужен. Что настоящая свобода лишь в одиночестве и независимости от чего бы то ни было и от кого бы то ни было. Местами было даже смешно, и, в общем-то, первый акт выглядел вполне оптимистично. На самом деле, мне было в целом все равно, но Мария, как мне казалось, не скучала, а это было самым важным.

В антракте я вскочил, чтобы рвануть в буфет и попытаться купить что-то из еды, но Мария дернула меня за руку:

– Здесь нет буфета. – Она извлекла из сумочки шоколадку и пакетик орешков. – Здесь все с собой что-нибудь берут.

– Спасибо. – Я осмотрелся. Вокруг и правда шуршали чипсы, конфеты, и показалось, что донесся запах котлет. Впрочем, возможно, это было просто от голода. Перед выходом из дома аппетита у меня не было совершенно, зато сейчас готов был съесть что угодно. – Я думал, мы кофе попьем.

– Кофе на ночь вредно. – Мария рассмеялась и достала бутылочку минералки. – Пить хочешь?

– Угу – Я что-то промычал и кивнул.

– Да не смущайся ты так. Мы с подругой сюда часто ходим, так что мне подготовиться было проще.

Я вдруг поймал себя на мысли, что страшно горд тем, что рядом со мной такая очаровательная девушка. Еще на входе обратил внимание на взгляды, которыми одаривали ее проходящие мужчины. Я боялся признаться сам себе, но этот вечер казался лучшим в моей жизни. Тем более сложно было признать, что во мне есть что-то, или (неужели!) я мог ей понравиться. Это было бы замечательно, но я мысленно осмотрел себя, словно со стороны, и вздохнул.

– Да что с тобой сегодня? – Мария слегка наклонила голову, и голосе прозвучали нотки сочувствия. – Ты всегда такой позитивный и не молчун, а тут как сам не свой.

– Не знаю. Просто как-то все у меня сегодня невпопад. Название спектакля забыл, буфета нет, угостить тебя не могу, даже цветы, и те не купил. Ты такая красивая, а вот такой кавалер неудачный получился! – Я выпалил все, что не давало покоя.

– Ну, бывает. В следующий раз исправишься. – Мария рассмеялась.

– Да. Я обязательно исправлюсь. – Мысленно я отметил лишь то, что следующий раз будет.

Второе отделение девушка рассуждала уже о том, что не все так уж однозначно в этой жизни. Свобода оказалась не столь уж и желанной, и хочется кому-то поплакаться и рубашки гладить кому-то так хочется, что прямо сил нет, а уж как скучно готовить только для себя – просто нет слов. Признаться, второй акт пьесы слегка утомил, о чем и сказала Мария, когда мы вышли из театра:

– Не понимаю я пока всего этого рассуждения. Я все же надеялась, что героиня будет сильнее. Впрочем, возможно, время что-то изменит и в моих взглядах, но гладить рубашки я просто терпеть не могу.

– Я читал, что отношение к одиночеству определяется интеллектом. Чем он выше, тем легче переносить, – помнил я смутно, и, если честно, уверенности в правильности не было, но к слову вставил. – А может, зайдем куда-нибудь? – Я осмотрелся, прикидывая, какие кафе есть поблизости.

– Поздно уже. Давай не сегодня.

– Только тогда я провожу. – Я был настроен еще хоть немножко времени побыть с Марией.

Мы ехали в полупустом троллейбусе по ночному городу. Устроившись на заднем сиденье, что-то обсуждали, а я, словно случайно, поддерживал ее за руку, с удовлетворением отмечая, что она совсем не против моих попыток выглядеть галантным и предупредительным.

– Мне далеко от остановки. Тебе поздно будет обратно добираться.

– Ничего. Я не спешу. – Попытку Марии тактично меня пожалеть я проигнорировал.

– Ладно, пойдем.

Общежитие областной больницы, где жила Мария, располагалось в тихом и спокойном районе. Да, собственно, район, где располагались роддом, две больницы, три общежития медицинского персонала пяти больниц города и три детских садика вряд ли мог быть уж очень шумным. Магазины были уже закрыты, садики спрятались в темноте, окружив себя с редкими фонарями, жилые пятиэтажки были лишь рядом с остановкой и остались позади. Узкая дорожка проходила между сетчатыми заборами школ, петляла, иногда обрывалась, переходя в проезжую часть, и, наконец, вывела нас к главному корпусу областной больницы. Чуть правее стояли две девятиэтажки общежитий.

– Смотри, девятый этаж крайнее окно справа – это мое. – Мария показала мне рукой, где ее комната.

– Не долезу. – Я вспомнил, как рассказывали наши парни о способах посещения в общежитии, и подумал, что здесь этот вариант никак не пройдет.

– Жаль. Я думала, попьем чая. – Мария смотрела на меня, явно слегка издеваясь.

– Ладно, я попробую. Пожарная лестница есть? Мне бы хоть до восьмого добраться… – В глубине души я надеялся, что есть еще какие-то варианты попроще, и очень надеялся, что мне их подскажут.

– Ну, можно попробовать в лифте. Или ты очень лестницы пожарные любишь?

– Признаться, лифт поприятнее.

– Тогда пошли. Паспорт есть?

– Нет. – Взять паспорт в театр я, прямо сказать, не догадался.

– Я просто так спросила. Мало ли, но с ним было бы проще. Придется отдать шоколадку.

Мы вошли в вестибюль.

– Постой. Я сейчас. – Мария направилась к старушке, сидевшей у лестницы за столом.

Через минуту она махнула мне рукой.

Было ощущение, что я прохожу флюорографию. Вахтерша проводила меня таким взглядом, что казалось, что она даже посчитала, сколько денег в моем кармане.

– Здраст… – Я проглотил последнюю букву слова, да и голос дрогнул.

Грозный вид и тяжелое лицо старушки были страшнее Фредди Крюгера.

– Повезло. Сегодня Варфоломеевна, с ней договориться можно. – Мария заговорила, когда лифт доехал примерно до пятого этажа.

В это было невозможно поверить, но мне показалось, что никого и ничего не боящаяся Мария слегка волновалась после разговора с вахтершей. Но еще страшнее было представить тех старушек на страже порядка, с кем договориться нельзя.

Я никогда не думал, что так может выглядеть комната в общежитии. Полка с книгами и цветы. К книгам я всегда шел в первую очередь. Они порой могли рассказать о хозяине больше, чем он сам. Было очень тепло, и ничто не напоминало привычный интерьер казенного жилья. Я даже опешил от обилия цветов, которые создавали ощущение необыкновенного уюта.

– Жди. Я на кухню, поставлю чайник. Руки можно помыть в блоке. Не пугайся, в соседней комнате живут три девчонки, так что можешь столкнуться. – Мария улыбнулась и исчезла за дверью.

Книги по психологии, что-то из технической литературы, Лев Толстой, Александр Грин, Юрий Лермонтов, Михаил Булгаков – я лишь пробежал глазами по корешкам и покачал головой. Сам в последнее время подсел на фантастику и детективы, а потому обилие классики воспринял, как руководство к тому, чтобы попытаться перечитать те произведения, которые небрежно пролистал в школе. Было ощущение, что что-то я упустил. Быть может, сейчас, повзрослев, я смогу увидеть все то, что делает эти произведения бессмертными. Увы, в школе мы учили литературу согласно утвержденному плану, и смысл нам чуть ли не вбивала Джемма своими вычурными темами для сочинений. Причем сам смысл уже был изложен критиками, и наша задача заключалась в том, чтобы этот смысл заучить и пересказать близко к оригиналу. Ничего, кроме страха плохой оценки, литература во мне не вызывала. Душа требовала фантазии и полета, а ее старательно ограничивали готовые ответы, которые вызывали лишь тоску.

Дверь отворилась. Мария вошла с чайником, что-то ответив соседке, которая словно случайно застыла у двери, явно стараясь рассмотреть меня. Я оценил любопытство и отошел чуть в сторонку, скрываясь из вида.