Сергей Алексеевич Минский
Дорогая пропажа
Позвонить собралась лишь следующим вечером. Когда окончательно разобралась в себе. Набрав номер, вслед за гудками услышала обрадованный голос Полины.
– Але? Сестричка, это ты?
– Привет, Полька. Как ты догадалась?
– Так, а кто мне еще по межгороду звонит? Только ты. Славины-то – все на его сотовый.
– Понятненько…
– Наташ, ты хочешь сообщить, когда тебя встречать? Я уже жду не дождусь. Я и Пашке уже сказала, что ты приезжаешь. Он, бедный, не в своей тарелке… Ты бы, может, поласковей с ним была?
– Поль, а как ты себе это представляешь?
– Да понимаю я: обиду, как и сорняк, не так-то просто выполоть. Хоть корешок, да останется, чтобы прорасти, – она вздохнула, – Конечно, виноват. Но разве тебе все равно? Разве тебе не хочется к нему?
– Ладно, сестричка, – перебила Наташа, – оставим пока эту тему. Как будет, так и будет. Я ведь звоню совсем по другому поводу.
– Не поняла, – в голосе Полины зазвучала тревога, – Только скажи какую-нибудь гадость по поводу приезда. Я не знаю, что тогда с тобой сделаю. Я сегодня Пашке такое шоу устроила…
– Да, Полечка… Не получается ничего, – снова перебила ее Наташа.
Они еще долго говорили, перемалывая мелочи – почему не состоялась поездка, и как бы хорошо было, если бы она случилась. В конце концов, решили, что сообщит «бедному Пашечке о неприезде» Полина. А Наташа как-нибудь – может быть – ему позвонит.
– Поль, ну ты же понимаешь меня? – спросила на прощание Наташа.
– Я тебя, Наташка, ни хрена не понимаю. Но ты моя сестра, и этим все сказано. Целую. Пока.
37.
Утром в пятницу он позвонил Веронике и сказал, что до обеда его не будет: никаких встреч у него не запланировано, а всю бумажную работу, требующую внимания, он выполнил еще вчера. Погода хорошая. Дел срочных нет. Почему бы не съездить отдохнуть, прихватив еще и пятницу. Мало ли Веронике сказал, что до обеда. На самом деле не собирался на работу и после него: «Потом еще раз позвоню, скажу – не получается». Просто констатировать, что проблемы на личном фронте, что все надоело до чертиков, конечно же, не мог. Вероника бы его, конечно, пожалела, и время бы они провели, пожалуй, не дурно. И нравилась она ему. Думал даже о ней несколько раз по вечерам. Но что потом? Налаживать жизнь с ней? Может, и срослось бы у них что-нибудь на фоне общего дела, не будь Наташи. Но Наташа-то была. И пусть далеко и достаточно эфемерно, но она – именно та женщина, с которой он готов был разделить эту жизнь. Если бы не прошлое, он бы давно уже сделал шаг в ее сторону. Но прошлое лежало между ними порогом, переступить который не решались оба, подспудно боясь новых психических травм. Оба понимали, что нужно что-то делать, что жизнь проходит, что однажды может наступить точка невозврата. Но, ни один, ни другой этот порог – эту, казалось бы, не стоившую внимания преграду – переступить не могли: дули на воду, обжегшись на молоке. «А может, точку невозврата я уже прошел? – мысль больно царапнула по сердцу. Но какая-то инерционная сила внутри уравновесила боль. И кто-то спокойный и рассудительный в нем заключил, – Если и прошел, то дороги назад все равно нет – переживай, не переживай».
Эта поспешившая на помощь логика умиротворения, как такового, не принесла. И мысль о предельности отношений с Наташей засела в подсознании накрепко, вызвав вместо предполагавшегося философского обоснования лишь досаду.
Сборы оказались недолгими. Смена белья – будет баня. Камуфляжную пару и резиновые сапоги – для рыбалки: без нее никак не обойдется. Все остальное – в магазине: продукты и «подогрев». Это по пути.
Товарищ Павла по университету, Александр Колычев, с которым они на подготовительном отделении в общежитии жили в одной комнате, ушел в свое время в органы. Особой карьеры не сделал, потому что для этого оказался человеком мягким и порядочным до безобразия. Может, потому и вся его служба в большей степени стала работой с документами. Правда, начинал он с командира взвода патрульно-постовой службы. Но гуманитарное образование определило дальнейшую судьбу. Сейчас он в отпуске. В деревне. В оставшемся от родителей доме, устроенном под дачу. Один – без семьи. Саша всегда старался проводить отпуск там: в одиночестве – любил очень рыбалку. Только по выходным приезжала Нина – его жена. И чаще без детей.
Машина летела по «олимпийке» – автомагистрали Брест-Москва. Такое почетное название дорога получила в народе, соединив Европу с Москвой в 1980-м. Дорога хорошая. Ограничение для легковых – 120. С этой скоростью Павел и шел по трассе, иногда забываясь, и обнаруживая, что стрелка уходит в сторону ста тридцати. Тогда он возвращал ее на место, выжимая сцепление и давая машине двигаться по инерции. Цифры километража показывали, что позади уже около сотни. Осталось еще порядка шестидесяти. И из них – километров двадцать по узким извилистым сельским дорогам. Благо – заасфальтированным.
Выехав с трассы на узкое, петляющее по пересеченной местности, шоссе, Павел выбрал режим в пределах восьмидесяти и открыл окно – впустил в салон аромат майских лугов и полей. Сменяя друг друга, они замелькали растительностью, подступавшей к самой обочине, плавно поплыли чуть вдали и почти застыли на месте ближе к горизонту, у которого по обеим сторонам и впереди темнела полоска леса.
Минут через двадцать «Вектра» вошла в прорезь деревьев. Сразу – без пролеска высокими коричнево-золотистыми мачтами поднялся в небо сосновый бор. И все вокруг резко изменилось. Влетавший в окно воздух стал прохладнее: в нем ощущалась влага, запах прели и хвойный аромат. Иногда на дорогу попадало солнце. Пульсируя через кроны деревьев, и мельтеша в глазах, оно ослепляло. И тут же пряталось за деревьями, чтобы снова появиться и внести контраст, оживляющий восторженное ощущение красоты окружающего мира и движения.
Сбоку от дороги появилась большая куча старой хвои, огороженная жердями – знакомый муравейник. «Почти приехал, – обрадовался Павел ориентиру, – Осталось километров пять».
А вот и деревня. Лес так же неожиданно закончился, как и начинался. Павел достал телефон и набрал Александра.
– Привет, затворник… Ты еще ждешь меня? Да? Ну, тогда выходи – встречай.
Деревня начиналась сразу от моста – справа – по обеим сторонам озера: в том месте, где оно вытягивалось в узкую полосу, наподобие реки. А слева переходило в заросший водной травой и кувшинками затон с болотистыми в камышах берегами. И – то ли речушкой, то ли ручейком пряталось в зарослях ивняка. Не переезжая небольшую с металлическим ограждением переправу, Павел повернул и поехал по длинной, утопавшей в зелени деревьев улице. И минут через пять уже оказался у домика Колычева – с мансардой и небольшим балкончиком при ней. Если бы не эта мансарда и не место, дом не узнать. Шифер на крыше с изломом заменен на красного цвета пластик или железо под черепицу. А стены обшиты молочного цвета панелями. И окна, когда-то маленькие, изменились в размерах. «Вот те раз? – Павел изумленно смотрел на похорошевшее строение, – Когда он успел? И молчал же, главное… Хотя нет, – он засомневался, – что-то такое говорил или намекал по телефону, но я, видимо, его тогда не понял».
– Слушай, Санек, мы же с тобой уже целый год не виделись! – обрадовался Павел, выйдя из машины и показывая рукой на дом. Он словно извинялся перед спешившим ему навстречу другом за то, что так долго не участвовал в его жизни.
– Ну да, – было заметно, что Александру приятен его восторг, – Чуть меньше – ты в июле прошлый раз был, заметил он, открывая ворота, – Заезжай! Потом болтать будешь, – отмахнулся от начавшегося славословия со стороны Павла.
Машина въехала во двор, выстланный разноцветной бетонной плиткой.
– Ого, да у тебя тут цивилизация по сравнению с прошлым годом. Завидую по-хорошему, – Павел высунул голову из открытого окна.
– Если бы ты знал, как мне пришлось покорячиться в конце прошлого лета, то зависть твоя пропала бы сразу. Первую половину лета меня терзала Нинка. Насиловала, можно сказать, своими планами. А вторую – я себя сам. Работой. И вот что получилось… Недоделок, правда, еще куча. И на отпуск, и после него хватит. На все лето и осень, считай.
– Но зато – какая красота! – Павлу даже не приходилось изображать восторг, чтобы порадовать хозяина. Он на самом деле и восторгался, и радовался искренно.
– Ладно тебе, – отмахнулся Александр, – Давай уже доставай, что привез, – сменил он тему, – Я же тебя знаю – ты без сюрпризов не можешь… Доставай и пойдем.
Открыв багажник, Павел вытащил два огромных пакета с продуктами и спиртным и ведерко с готовым, уже замаринованным для шашлыков мясом.
– Принимай, отшельник.
– О-о, ты и шашлык привез? А зря, наверное. Нинка там жаркое готовит.
– Ха! Так ты не один оказывается? Я его отшельником называю. А он молчит, видите ли. Не признается, что в его пещере есть женщина.
– Да она только вчера вечером приехала, – как бы оправдываясь, что не соответствует статусу, ответил Александр, – А то я все время один был.
– Ладно, забей, – улыбнулся такой реакции Павел, и шутливо добавил, – Ну, тогда отдай добычу женщине – она знает, что с этим делать… Кроме шашлыка, конечно.
Оба рассмеялись, как это бывает в кругу близких людей. Со стороны, вроде, и не смешно, но почему-то здесь и сейчас по какой-то неуловимой причине смешно.
Вышла Нина. Она симпатично выглядела в стареньком платьице. С косынкой на голове, завязанной сзади у шеи. С не накрашенными глазами и губами. Очень домашняя, и оттого более привлекательная, чем обычно.
– И кто это у нас здесь нарисовался? – изобразила она удивление появлению Павла, – Никак пропажа объявилась? Да-а, Думанский, ты что-то последнее время не балуешь нас своим появлением… Я не имею в виду дачу, – она подошла ближе, – Привет, Паша.
Они коротко обнялись.
– Привет, Ниночка… О! Смотри на ревнивого мужа, – он нарочито отпрянул от нее, – Хорошо, что у него руки пакетами заняты.
– Ну, чего стоим? – улыбнулся «ревнивый муж», – Торжественная часть закончилась. Смену взял? А то баня уже заждалась… Нин, – обратился он к жене, – выдай ему полотенце.
– Уже все в предбаннике, товарищ майор. Неси, давай, пакеты на кухню, командир, – возмутилась она с иронией.
– Вот так всегда, – пожаловался с кислой улыбкой Александр, – Слова не скажи.
– Ну, как бизнес? Как сама? – машинально, чтобы не молчать, спросил Павел, когда он ушел.
– Да все по-прежнему, Паша. Выживаем, как можем. Сам знаешь…
– Я смотрю – ты стала краситься, – заметил он, – Тебе к лицу. Жаль, конечно – твой пепельный оттенок был шикарен.
– Ну да, – усмехнулась Нина, – Вспомнила бабка, как девкой была: мне пепельный сейчас – что корове седло. Мне же уже тридцать два стукнуло, Пашенька.
– Ты так это произнесла, как будто тебе не тридцать два, а все – семьдесят два. Тридцать два – прекрасный возраст для женщины. И молода, и взгляд уже осмысленный. Да и выглядишь ты – на двадцать два, не больше.
– Вот-вот. Эта осмысленность и выдает возраст. А мужики, Паша, как ты знаешь, – в ее глазах промелькнуло природное женское кокетство, – не на осмысленность заглядываются… а на все остальное.
– Психолог ты, однако, – улыбнулся Павел, как будто его уличили во лжи.
– А представляешь, Паша, – она чуть приподняла взгляд вверх, – когда мы с тобой познакомились… Это же был восемьдесят седьмой год… Мне было восемнадцать, а Нинке – девятнадцать… как немцу тому, что самолет посадил на Красной площади… Я почему-то это запомнила. А тебе? – она сделала паузу, – А тебе двадцать. Точно, ты же только что отслужил. Значит тебе… тридцать четыре.
– Тридцать пять, – поправил ее Павел, – Я – декабрьский. Я и в школу позже пошел, и в армию. Весной не взяли – школу заканчивал, а осенью дали отсрочку на полгода. То есть в армию я пошел в девятнадцать…
Вернулся Александр – с двумя бутылками пива.
– Ну что? Пошли? Потом будете выяснять – кто молодой, а кто старый.
– Да. Идите уже, – согласилась Нина, – Саш, смотрите – аккуратно там, не переборщите с паром… Да пиво до того не пейте! – скомандовала вдогонку.
– Пойдем, Пашка, – Саша пропустил его вперед, хлопнув по плечу. И уже когда чуть отошли, добавил, – Вот язва! Все ей надо проконтролировать, везде нос свой засунуть.
Сказано это было как-то беззлобно. Скорей даже, наоборот – с теплотой и нежностью. «Тринадцать лет уже вместе, – прикинул Павел, – Срок, поди. А вот – на тебе – любит до сих пор».
– Ну что? Зададим жару!? – излил он свои чувства, – С пивком! Чтоб запах был хлебный!
– Как нечего делать. Как захотим, так и сделаем, – Александр оглянулся назад, словно отвечая на выпад жены, – И никто нам не указ.
Парились часа два – не меньше. Отхлестали друг друга – как надо быть. Павел пять раз залазил на полок. Потом – застолье. Сидели на открытой террасе до самой темноты, пока вечерняя прохлада майского вечера не подсказала, что завтра ранний подъем и пора ложиться.
В свою комнату Павел попал уже в первом часу – Нина постелила ему в мансарде. Войдя, почувствовал тепло от остывающей крыши. Включил свет. Кровать притянула свежестью белья, обозначенного складками на пододеяльнике и подушке. Разделся и лег: «Завтра Санек разбудит в половине пятого – надо постараться уснуть». Но, как всегда в таких случаях, сон не шел: перевозбуждение от встречи и всему ей сопутствовавшему еще не выветрилось. Мысли о завтрашней рыбалке унесли в прошлое, к одной из вылазок на природу, где тоже была рыбалка, где была Наташа, палатка на двоих, и где, как ему казалось тогда, они были одни на целом свете…
Где-то вверху стал зудеть комар. Он – то приближался настойчиво, то удалялся, напрягая все больше и больше психику. Невидимое в темноте насекомое раздражало ожиданием атаки. Сосредоточенностью на звуке. На, пусть даже и не смертельной, но опасности. Организм соизмерял, насколько далеко находится раздражитель. В какой стороне. На какой участок тела будет совершено нападение. Мышцы рук постоянно жили боевой готовностью. Комар, явно, издевался. «Надо встать, включить свет и прихлопнуть сволочь, – подумал Павел. Но даже не пошевелился, – Если через минуту не сядет на меня, и я его не убью, тогда встану».
Минуты шли, комар выводил свое «з-з-з», то приближаясь, то удаляясь, а Павел лежал неподвижно, не в силах преодолеть навалившуюся лень. «А может это самец? – услужливо подсказала память, – А самцы не кусаются. Только самки. Может, поэтому и не подлетает?» Он несколько успокоился, и сон потихоньку стал одолевать. Сознание уже почти ушло в пограничное состояние, когда пронзительная боль в районе мочки уха вызвала рефлекс. Рука совершила движение и хлопнула от души по этому месту. Сон мгновенно слетел с глаз. Убитого, как казалось, комара нащупать не удалось. Павел лежал и прислушивался к деревенской тишине. И это напряженное вслушивание, нет-нет, да и давало то, что искало сознание – отдаленное «з-з-з». «Неужели, не убил?.. Да нет же. Это – галлюцинация», – успокаивал сам себя. Но перенапряженный слух снова выдавал далекий и почти неестественный звук летящего насекомого. Вспомнилась Западная Сибирь. Стройотряд. Полчища гудящих и звенящих насекомых, доводивших чуть ли не до нервного срыва.
Минут десять еще сознание мучилось – то затухая, то восстанавливаясь, боясь уйти и оставить тело на поругание. Но, в конце концов, сдалось. Мгновенно выключившись, оно погасло, как электрический свет.
– Паша, вставай. Пора.
Сознание включилось так же, как и выключилось, стоило только Александру прикоснуться к плечу.
За стеклом балконной двери уже забрезжил рассвет. В полутьме комнаты еще только-только начали прорисовываться предметы. Павел приподнялся на локтях и сел, опустив ноги на пол.
– Включи лампочку, Санек.
Яркий свет полоснул по глазам, хотя Павел заблаговременно прищурился.
– Давай веселей, Зоркий Сокол, – рассмеялся хозяин, – Кофе с бутербродами уже на столе. Давай, давай! Одевайся быстрей, – он подсунул стул с одеждой поближе и пошел вниз.
«Принесла же меня нелегкая на эту рыбалку», – Павел резко встал, помахал руками и присел несколько раз. Быстро оделся и спустился во двор. Кофе с бутербродом проглотил, что называется. Какое может быть ощущение вкуса? Так – лишь бы что-то в рот положить. По привычке.
Пока собирались, стало светать, и птичий пересвист, до этого осторожный и нестройный, заполнил собой окружающее пространство.
Озеро совсем рядом: только перешли участок и – вот оно.
– Да-а, – поразился Павел, когда подходили, – Вот это ты молодец. Целую пристань тут забабахал.
С берега в рассветный туман над озером уходил дощатый настил – метров на десять, из которых, по крайней мере, семь – шли над водой. У мостков покачивалось несколько лодок.
– Это я не сам, – возразил Александр, – Скооперировались. Видишь, сколько посудин. И здесь не все. Во-он, смотри – Петрович уже удит.
Недалеко от берега сквозь молочную дымку тумана просматривался силуэт рыбака в лодке.
Оба остановились. Заворожено смотрели на представшую взору картину только что проснувшейся природы. Тишина утра, не нарушаемая редкими всплесками воды и голосами птиц, вливалась в их организмы живой чудодейственной силой – бодрящей энергией природы. Вообще-то Павлу глубоко было плевать на рыбалку. Просто доставлял приятные ощущения своему другу, который, по всей вероятности, думал, что приятно делает ему. С Сашей хорошо – есть о чем поговорить, что вспомнить. «А для этого и рыбалка не нужна, – подумал с благодарностью, – Конечно, фон шикарный, но я, наверное, мог бы обойтись и без него… А может, нет? – засомневался, – Вот они – интеллигентские штучки… Но разве мне плохо здесь? Разве я смог бы увидеть нечто подобное, проснись я в эту субботу в десять часов, да еще в городе? Нет ведь. Вот и получается…»
– Давай весла, юнга зачарованный, – заулыбался Александр, глядя на товарища. Он уже отомкнул свое, что называется, утлое суденышко, которое досталось ему по случаю от соседей, и бросил в него снасти.
– Есть, капитан, – усмехнулся Павел, – Точно. Юноша бледный со взором горящим… Но красиво же, черт побери, как… Ты хоть чувствуешь эту красоту? Или живущий у моря – моря не видит?
– Да ты что такое говоришь, Пашка? Разве же к этому можно привыкнуть? Ты посмотри – все же меняется на глазах.
– Да-а. Ты прав, – Павел спрыгнул в лодку и оттолкнулся от мостков.
Вернулись к обеду. Поймали пару окуньков, несколько плотвичек и пару небольших подлещиков. Вот и вся рыбалка. Но довольные были оба. Сожалели лишь об одном: о том, что у Саши сорвалась щучка – обсуждали, что и как нужно было делать, чтобы этого не случилось.
– Санек, ты, как хозяин озера, – Павел хитро улыбнулся, – готовишь уху. А я… шашлыком, пожалуй, займусь.
– Ну, пройдоха, – возмутился было Александр, но передумал – статус хозяина озера, видимо, пришелся ему по душе, – Ладно – уговорил. Где мангал и дрова – знаешь, – Вот пройдоха, – повторил засмеявшись, обращаясь уже к жене, – Нин, давай посуду и нож… И ведро с шашлыком захвати.
– Раскомандовался… Когда уже я научу тебя по-людски разговаривать? – одернула ворчливо Нина.
– Ну что ты опять заладила, женщина? И то тебе не так, и это…
– Ладно, мужчина – перебила она его, продолжая изображать серьезность, – Попользуйся моей добротой, пока гость в доме.
«Вот бы я на ней женился, – подумал Павел, – Не дай бог. Я бы не выдержал этих постоянных придирок. А у них – все в порядке вещей. Любовь… Ну, по крайней мере со стороны Сашки точно», – поправился.
Оставшийся день и вечер прошел, как это бывает с близкими и давно не видевшимися людьми, в воспоминаниях. Легли не поздно – к вечеру стала чувствоваться усталость от раннего подъема и обильного застолья. А в воскресенье к обеду Павел уже был дома.
38.
В понедельник утром, как всегда, собрался мобильный персонал фирмы – рекламные агенты. Павел принял бланки договоров, провел разбор полетов, установил градацию между лидером и аутсайдером и определил объем работы на неделю. Кабинет опустел. Относительная тишина после шума и гама, покидавших помещение людей, завладела опустевшим пространством. Лишь из полуоткрытого окна проникала сюда фоном стремительная жизнь города. Да пьянящий аромат теплого майского утра, входя вместе со звуками, выдавливал через верх фрамуги остатки запахов парфюма. Павел сидел в своем уютном кресле перед компьютером, просматривая таблицу успехов и неудач охваченного объема предприятий. Радовала мысль, что в этом году пока еще ничего – не хуже, по крайней мере, чем в прошлом. Заглянула секретарша.
– Можно?
– Да, Леночка, входи, – он отвлекся от размышлений, – Слушаю тебя…
– Павел… – запнулась она на мгновение, – Вероника просила вас зайти, когда освободитесь.
– Ты в курсе зачем? – улыбнулся он официальности девушки, и тому, как она пересиливала себя, чтобы не назвать его по имени-отчеству.
– Нет…
– Ты… не знаешь, о чем думает начальство? – смеясь и с издевкой изображая удивление, спросил Павел.
Девушка засмущалась, порозовев.
– Павел… Ну зачем…
– Леночка! – перебил он ее, продолжая ерничать, – Секретарь должен знать, о чем думает начальник. И предупреждать его желания, – засмеялся снова, увидев, как девушка окончательно стушевалась, – Да расслабься ты – я же шучу.
– А мне не до шуток, – насупила она носик, – Тем более что это и не шутки, а издевательство с вашей стороны, – дала она неожиданно отпор.
– Ладно, Леночка, извини, – Павел изобразил виноватый вид, – Иди. Я сейчас.
Он больше не стал подтрунивать над ней. Девушка – неделю всего, как устроилась, и еще толком не адаптировалась к новым условиям. Для восемнадцатилетней девчонки он был взрослым дядей. А к тому же еще и начальником. Уже хотел уходить. Но только пошел к двери, как та распахнулась, и в проеме показалась Вероника.
– А я сама к тебе…
– Что случилось? – спросил Павел и сразу понял, что не дал ей договорить.
– Да все уже – забудь, – торопливо сказала Вероника, будто боялась, что он так и не даст продолжить начатое.
Павел вдруг почувствовал – она волнуется. «Интересно? – волнение вдруг передалось и ему, – Вот блин… Неужели, снова?»
– Извини, Вероника. Я – весь внимание. Что ты хотела сообщить мне?
– Паша… Ты только правильно пойми меня… – она стала теребить серьгу, глядя чуть в сторону, – Я хотела… Я подумала, что… Короче, у меня к тебе просьба!
– Да, что такое? Что, наконец, случилось? – в душу стало вползать недовольство. «Неужели все таки опять будет клеить меня в гости к себе?»
– Тут такое дело… Короче, – вдруг собралась она с духом, – Мне нужен мужчина на вечер.
Павел ждал всего, чего угодно, но от такой прямолинейности Вероники его ввело в ступор.
– Паша! – воскликнула она, – Ты не так понял… Извини, извини, извини… Я сейчас все объясню.
– Ну, уж будь добра, – Павел изобразил светскую улыбку, – А то меня чуть кондратий не хватил от твоей прямолинейности.
– Дело в том, что сейчас в городе моя подруга детства с мужем. К родителям приехала. Мы с ней не общались тысячу лет, и она обо мне ничего не знает толком. А вчера она позвонила. И я, когда о себе говорила, сказала, что не замужем… А потом – как черт попутал – вспомнила о тебе… и ляпнула, что у меня, мол, есть человек, с которым мы живем вместе и планируем… ну, пожениться, что ли… Паша, сама не знаю, как вырвалось, – она умоляюще посмотрела на него, – Короче, сегодня они придут ко мне. Клавка сказала безапелляционно, чтобы к семи часам я их ждала. Ничуть не изменилась… Пашечка, не отказывай, пожалуйста… Мы же друзья? – она вопросительно посмотрела ему в глаза.
– И всего-то? – Павла стал разбирать смех, – Предлагаешь мне театрализованное представление, где я буду не зрителем, а актером? – его понесло, – Даже одним из главных героев? Да с удовольствием, – он взял ее за талию, весело рассмеявшись, – И ты боялась, что я тебе откажу в такой малости?
Большей радости, наверное, в жизни он никому не доставлял. В лице Вероники на мгновение промелькнуло что-то детское, какая-то давно забытая мышцами лица счастливая наивность.
– Честно говоря, да. Хотя не на сто процентов. Иначе бы не обратилась. Думаю – будь, что будет. Клавка через неделю уедет, и опять лет, может, на десять. Не хочу этих разговоров… Ну, сам понимаешь. «А как же так получилось? А у тебя все ли в порядке со здоровьем?» И тому подобное. Клавка насчет этого беспардонна по жизни. Захотела придти навестить – жди ее. Она не спрашивает – можно, удобно ли? Ну, короче, ты понял, с кем придется иметь дело.
– Кажется, да, – улыбнулся Павел серьезности, с какой Вероника его инструктировала, – Да успокойся ты, сыграю все в лучшем виде.
– Спасибо, Паша, – с нежностью посмотрела Вероника ему в глаза, – Так мы, может, вместе поедем сразу?
– Нет, мне надо будет заехать домой. Я мигом – туда и обратно. Не волнуйся – не подведу.
– Хорошо, Паша. Пойду я тогда. Прямо сейчас… Сколько там? – она взяла его руку и взглянула на часы, – Уже почти час? Ну, давай, – подмигнула, – До встречи.
Часов в пять собрался уходить и Павел. Зашел в кабинет, где располагалась бухгалтерия и секретарь, и где была дверь в смежный кабинет – директора.
– Все, девочки, я пошел. Не забудьте сдать мой кабинет под охрану, – обратился к Леночке, – Чип у вас есть. До завтра.
Приехав домой, он взял спортивную сумку и сложил реквизит для пьесы, в которой ему предстояло сыграть сегодня вечером главную роль. Бритвенные принадлежности. Зубную щетку. Тапочки и спортивный костюм. Все, что посчитал необходимым для антуража. «Раз подруга такая беспардонная, главное – не дать ей повода для размышлений». Подумал, и взял еще бутылку виски, стоявшую на всякий случай, а то, может, у Вероники окажется только вино.
К шести он уже был у нее. Она обрадовано встретила его, как будто до самого конца сомневалась, что придет. А когда Павел стал доставать то, что принес, вообще превратилась в девочку, восторженно ликующую от сюрприза родителей.
– Ну, Паша! Ну, ты хитер! Мне бы и в голову такое не пришло.
– Зато могло придти твоей Клаве. Мужик живет в доме, а его присутствие ничем не подтверждено. Ни тапочек, ни зубной щетки, ни бритвенных принадлежностей.
– Ну да, – радовалась Вероника, – Слава богу, ты догадался.
Стол у нее уже был сервирован, холодные закуски на месте, и кроме вина стояла бутылка коньяка.
Он взял ее по-хозяйски и передал Веронике.
– Спрячь! Может, не понадобится. А то, если они еще принесут, может оказаться лишней. Кто знает, как будет. Ты же ее мужа не видела. Может, он сморчок какой, а, может, шкаф с антресолями. Исходя из ситуации, и будем действовать, – Павел внимательно осмотрел стол еще раз. Остановился и взглянул на Веронику. Уловил ее восторженное внимание. Она смотрела на него и улыбалась.
– Что? – спросил.
– Смотрю, Паша, тебе и играть не нужно. Ты уже вжился в роль – как надо быть.
– А ты думала. Опыт семейной жизни у меня все-таки есть, – усмехнулся он, – Давай, дорогая, шевелись – скоро гости придут.
– Конечно, милый, бегу на кухню, – радостно засмеялась Вероника.
Павел почувствовал ее неподдельную радость – по-детски наивную во взрослой женщине, обделенной теплом и заботами семейной жизни. Настоящую радость. Как будто это мгновение и есть сама жизнь. «А разве не так? – подумал, – Разве мгновение – это не сама жизнь?» Чувство жалости к Веронике, родившееся из этих мыслей, было легким и по-отечески теплым. Внутренняя логика вдруг напомнила о сыне, привнеся в эту легкость душевную боль непреодолимости судьбоносных жизненных обстоятельств. Грусть, последовавшая за ней, уже готова была сменить игривость ситуации, в которую попал Павел. И если бы она продлилась еще какое-то время, наверное, он погряз бы в ней с головой, как в болоте.
Из прихожей послышались восклицания Вероники.
– Паша, – радостно позвала она, – У нас гости.
Вероника вошла в комнату и обернулась.
– Проходите… Миша, Клава… Проходите, проходите.
В дверях показалась миловидная, но с какими-то грубоватыми чертами лица и фигуры, небольшого роста женщина. «У нее – точно – и голос будет таким же» – пронеслось в голове у Павла. За ней, чуть ли не сгибаясь в дверях, входил мужик. Язык не поворачивался назвать его по-другому. Настоящий мужик. Этакий персонаж из фильма о Ломоносове. Помор. С удлиненными волосами и бородой. И хотя не было у него косой сажени в плечах, выглядел он внушительно и слишком импозантно для нынешней действительности. И голос у него оказался под стать внешности. А вот с Клавой Павел промахнулся – ее тембр был обычным и невзрачным – его тяжело было бы узнать, услышь он его вне видимости хозяйки.
Вечер прошел легко и непринужденно. И подруга, и ее муж оказались людьми разговорчивыми, но ненавязчивыми, чего ожидал Павел от Клавы. Может, разве потом – чуть-чуть, когда уже прощались: по принципу – не бойся гостя сидящего, бойся стоящего. Литра виски оказалось достаточно. Коньяк по немой договоренности доставать не стали. А вино пила только Вероника – больше на него никто не позарился. Клава и Миша, слава богу, пришли с букетом и тортом, иначе вечеринка могла бы затянуться. И так закончили почти в два.
Вернувшись в квартиру от лифта, где они распрощались с гостями, Павел заспешил домой – хотел уже вызвать такси – сел на диван и снял трубку городского телефона.
– Паш, ты что мотор собрался вызывать? – Вероника подошла и нажала на клавишу, – Кончай, Паша. Пока он приедет, пока ты доберешься, будет три. Я постелю тебе на диване. Тем более что все необходимое у тебя есть, – она засмеялась, – Ты прямо угадал, что тебе это может понадобиться.
– Нет, Вероника. Неудобно, как-то. Лучше я поеду домой… Вот сейчас вызову такси и выдвигаюсь, – попытался он сопротивляться.
Получилось неубедительно, потому что туловище, приняв сигнал, сразу разнежилось и выдвигаться, куда бы то ни было, не хотело, не обращая внимания на насилие со стороны уже слабого, но еще бдительного сознания.
– Паш, ну не дури. Посмотри, как поздно, – сделала Вероника еще один подход.
– Нет, поеду.
– Ладно, Паша, как хочешь. Хочешь ехать – езжай, – она махнула рукой.
И Павел в ее голосе услышал обиду. «Она заботится обо мне… А еще ей сейчас хорошо от этой иллюзии. А я – черствый человек…» На какое-то мгновение ему даже стало стыдно перед ней. А потом, как и днем, пришло чувство жалости и теплоты. «Мы уже столько лет с ней близкие люди, доверяющие друг другу свое благополучие… Ладно, пусть уже вечер закончится тем, чем начинался».
– Ну, хорошо, партнер – остаюсь. Стели.
– Вот и правильно, Паша. Дольше поспишь. Раскладывай диван.
– Да я и так посплю, не раскладывая, – попытался отмахнуться он.
– Да не ленись ты. Раскладывай, – усмехнулась она, – На не разложенном – слишком узко. Завтра будешь жалеть. Проснешься как побитая собака.
