Сергей Алексеевич Колобаев
След подковы

Андрей поддержал разговор. – Жалко меч и остальное все погнило…

Николая Савельевича возмутило это замечание. – Погнило? Да, если учесть нахождение в земле на протяжении почти четырех столетий, они находятся в потрясающем состоянии.

Вдруг он замер и прислушался. Ольга и Андрей, глядя на него, тоже замерли. Вдалеке послышался гудок паровоза.

Тихо, словно боясь спугнуть удачу, Николай Савельевич произнес. – Поезд… Кажется в сторону Востока… Откуда он появился? Это перст судьбы…– Он повернулся к ребятам, -

Срочно сворачиваем лагерь! Пакуемся! Если мы на него успеем, уже завтра будем в Москве. С такими доказательствами мне не посмеют отказать в экспедиции.

Ольга остудила его пыл, – пап, мы не успеем собраться.

Но тот, не слушая ее, начал собираться. – Должны успеть! Чем раньше я окажусь в Москве, тем раньше вернусь сюда… Сезон раскопок, он такой короткий!

Андрей в растерянности принялся размышлять. – Пока в деревню за телегой, пока все свернем…

Но историк и слушать не хотел. – До станции быстрее пешком добежим. Берем только экспонаты, которые уместятся в моем саквояже, остальное сворачиваем и прячем здесь.

Ольга в недоумении переспросила. – Оставляем здесь?

– Ничего страшного. Место здесь тихое, за все время никого здесь не было. Как бы не сложилось, я через неделю, максимум через две вернусь.

Вагоны, лязгая буферами, с натуженным скрипом остановились напротив станционных построек. Сразу же из вагона с красным крестом выпрыгнул на землю мужчина крепкого телосложения в белом халате и насторожено оглядел пустынный полустанок. К нему подошла бабулька с узелком в одной руке, второй она держала за руку маленькую девочку. Она с любопытством спросила у санитара. – Милок, это откуда же поезд? Почитай месяц ни одного не было. Все война, будь она трижды проклята.

Но мужчина, словно не слыша, не реагировал на ее вопрос, и она спросила громче, думая, что тот глуховат, – милок, так откуда поезд?

Санитар вынуждено ответил на ломаном русском языке, – я не понимает.

Бабулька, осознав, что перед ней немец, перекрестилась. – Германец, ой, господи, не к добру это… Солдатики пьяные все. Как прознают, что германцы тут… Ой, Господи….

Она, чуть не волоком таща за собой внучку, торопливо удалилась, временами озираясь.

Санитар, посмотрев по сторонам и убедившись в спокойной обстановке на станции, обернулся назад и подал знак кивком головы.

Из вагона вниз по откидной лестнице спустился еще один немец в черном костюме и следом за ним человек, который был изображен на фотографии у Красильникова. Он ловко грыз семечки и сплевывал шелуху на землю себе под ноги.

Кошельков покосился на откинувшихся спиной на стену башни солдат. Убедившись, что они спят, он встал, склонился над Семеном и достал у него из кармана часы. Яшка начал выпрямляться, но в это время ему в спину уперлось дуло винтовки, которую держал в руках Никифор, который неожиданно оказался у него за спиной. – Не дергайся, именинник. Поднимай ручки, и пойдем.

Кошельков повернулся. – Служивый, ты чего, белены объелся?

– Ага, я ей закусывал твое пойло. Думаю, что это он сам не пьет?

Кошельков судорожно начал соображать, как выкрутиться из щекотливой ситуации, в которой оказался. Главное, требовалось усыпить бдительность солдата. – Никифор, я тебе сейчас все объясню.

Но тот был настороже и готов выстрелить в любое мгновение. – Ты не мне, ты Назаренко объяснишь. Он любит байки послушать, перед расстрелом.

Кошельков использовал свой любимый финт. Он сделал вид, что кого-то увидел за спиной солдата и с видимым облегчением произнес, – а вот и он, легок на помине. – Яшка весело крикнул за спину своего противника, – Назаренко! Иди сюда, успокой Никифора.

Никифор на долю секунды обернулся, но этого времени Кошелькову оказалось достаточно, что бы резким движением вырвать винтовку и ударить прикладом в голову недотепе. Тот рухнул на землю.

Кошельков прокомментировал свой удачный маневр. – Фу-фу с фраером окопным прокатило на ура.

От выпитого самогона у Яшки появился кураж, которого он не ощущал в себе уже достаточно давно. Он приподнял находящегося без сознания Никифора и усадил рядом с Семеном. Посмотрев, Яшка остался недоволен картиной, и с глумливой улыбкой уложил голову Никифора на плечо Семена. Затем он снова оглядел, словно художник, композицию и нанес последний штрих. Яшка уложил руки обоих солдат в район паха друг друга. Со стороны могло показаться, что они мирно нежатся, словно голубки с нетрадиционной ориентацией.

– Да-а, тяжело служивым без баб…

Кошельков проверил винтовку, наличие патронов и, закинув ее за спину, начал по скобам забираться на водонапорную башню. Уже поднявшись метра на четыре, он замер. Внизу проходила бабушка с внучкой. Когда они поравнялись с солдатами, бабушка закрыла девочке глаза и плюнула в их сторону. – Тьфу, бесстыжие, креста на вас нет! Совсем от пьянства рассудок потеряли.

Кошельков довольно улыбнулся и, когда бабушка скрылась за лабазом, продолжил карабкаться дальше.

У входа в купе несколько немцев крепкого телосложения в военном обмундировании без знаков различия наблюдали за своим командиром, Гансом Бриллером, который через небольшую щель в занавеске изучал происходившее на улице. Стоявший у него за спиной Вилли Струг, прервал молчание. – Ганс, ты не считаешь, что мы свою задачу по охране объекта выполнили.

– Рано расслабляться. Мы должны довести все до конца. – Ганс самодовольно ухмыльнулся, – к тому же здесь тихое место. Если что, мы своими силами можем эту станцию захватить без единого выстрела

– Мне все-таки кажется, нужно закругляться. Не будут же они выставлять ликвидаторов на каждом полустанке.

– Они владеют информацией и будут до последнего стараться уничтожить Ульянова. Кстати, к нему направляется человек.

Вилли тоже выглянул в окно. – Ты имеешь в виду этого мальчишку-газетчика?

– Мальчишки бывают разные… Всем приготовиться!

Митя, сдвинув на живот сумку с газетами, направился к Ульянову, который стоял рядом с санитаром и еще одним немцем. Одна рука находилась в сумке и сжимала наган. Сухого щелчка взведенного курка практически не было слышно. В голове уже сложился план действия. После ликвидации Ульянова и его охраны, нырнуть под вагон и главное успеть скрыться за ветхим забором, который тянулся вдоль железнодорожного полотна.

Болшев, подойдя вплотную к стоявшим людям, обратился к Ульянову. – Барин, не желаете газет? Последние известия из Петербурга…

Тот не проявил интереса к новостям, а, закурив папиросу, спросил, – хлопец, а подсолнухов нет?

Митя инстинктивно начинал понимать, что образ Ульянова, сложившийся у него в голове разваливается. – Из интеллигентной семьи… Семечки… Закончил университет… заляпанные весенней грязью туфли… Руководитель большевиков и полное безразличие к газетам…

Болшев несколько запоздало ответил на вопрос. – Семечек нет. Аккуратно сняв курок с боевого взвода, он стал отходить от вагона.

Пьяненький Кошельков, внимательно наблюдавший с водонапорной башни за происходящим у поезда, был настроен весьма решительно. Он сжимал в руках винтовку, был готов к стрельбе, и его раздражала нерешительность Болшева. – Ну, давай…. Что тянешь?.... Жим-жим?… Специалист!

Увидев, что Митя начал отходить от Ульянова, Кошельков прицелился и произвел выстрел. – Кажется, есть… Теперь главное унести свои ноги белые.

Убедившись, что попал, он начал быстро спускаться вниз.

Болшев уже отошел на несколько метров, когда услышал прозвучавший выстрел. Оглянувшись, он увидел, что пуля попала Ульянову в плечо, и тот упал. Над ним склонились немцы. Один из них сразу же выхватил пистолет и стал изучающе смотреть в ту сторону, откуда был произведен выстрел.

Болшев быстро скрылся под вагоном.

Из соседнего вагона выскочили Ганс, Вилли и еще несколько немцев с пистолетами в руках.

– Стреляли с башни.

– Вон он!

Немцы побежали в сторону башни. Ганс, задержавшись на секунду, скомандовал санитару.

– Этого в вагон! Перевяжи и ни шагу от него!

Затем он побежал вслед за всеми. В стороне раздался взрыв, и все начало затягиваться черным дымом.

Николай Савельевич, Ольга и Андрей быстро шли по проселочной дороге, проходившей рядом с небольшим леском. Руки историка оттягивал тяжелый саквояж, за плечами ребят были не менее легкие котомки. Николай Савельевич переживал, что бы успеть на поезд.

– Не опоздать бы…

Андрей посоветовал. – Здесь можно наискосок, через лес и выйдем прямо к станции.

– Тоже верно.

Они свернули с дороги в сторону леса. Пройдя несколько метров, Ольга неловко подвернула ногу. Вскрикнув, она оперлась на ствол дерева. Ее отец обернулся.

– Что?

– Нога.

– Идти сможешь?

– Смогу.

Чернышев забрал у Ольги котомку и она, опершись на его плечо, продолжила идти, сильно прихрамывая.

Николай Савельевич оглянулся и с раздражением посмотрел на сильно отставших Ольгу и Андрея. Немного подумав, он принял решение и сказал ребятам. – Я не буду вас ждать, пойду быстрее. Попробую, если получится, договориться, что бы задержать поезд. Мы не должны его пропустить!

Андрей его успокоил. – Мы Вас догоним.

Когда отец удалился, обессилившая Ольга обратилась к Чернышеву. – Андрюша, дай передохнуть.

– Время.

Чернышев повесил обе котомки на грудь и повернулся спиной к Ольге. – Цепляйся за шею.

– Ты выдержишь?

– Цепляйся!

Девушка обхватила его шею руками и Андрей, придерживая ее ноги, начал с трудом идти.

Кошельков, стараясь выглядеть спокойным, уселся в телегу и, дернув вожжи, тронул кобылу. Он с невозмутимым видом проехал мимо нескольких солдат, которые подходили к водонапорной башне. Оглянувшись назад, Яшка увидел, как они со смехом обступили сидящих в обнимку Никифора и Семена.

– Никифор спутал Семена со своей Матреной! Га-га-га…

– Мы и не знали, что Семен на ласку заводной!

От дружеских толчков Никифор пришел в сознание. Он с трудом открыл глаза и, сначала ничего не понимая, обвел взглядом смеющихся солдат. Только через некоторое время к нему вернулась память и понимание того, что произошло.

– Где он?

Этот вопрос вызвал у окруживших его солдат неподдельный восторг и взрыв хохота.

– Рядышком, что не видишь?

Не обращая внимания на веселый настрой однополчан, Никифор попытался им растолковать, что произошло. – Солдатик, ловкий такой… опоил. У Семена часы увел, а у меня винтарь… – Он оглянулся на то место, где стояла впряженная лошадь. – И кобылы, Зойки нет…

Солдатский смех сразу стих.

– А мы то подумали… Найдем суку! Из под земли достанем!

– Он только что нам навстречу попался. Я еще подумал, кобыла с твоей схожа…

Выяснение всех подробностей случившегося и намечавшуюся погоню прервали прозвучавшие выстрелы. Пули высекли крошку из кирпичной кладки башни. Послышались отрывистые команды на немецком языке. Солдаты замерли, осмысливая происходящее.

– Германцы!

– Откуда они здесь взялись?

Бывалые фронтовики не растерялись, пригнувшись, они рассредоточились по сторонам и, укрывшись, открыли ответный огонь.

– Тимоха, беги в тупик за нашими!

– Сами услышат. Сейчас все сюда привалят!

Не ожидавшие встретить на глухой станции какого либо серьезного сопротивления немцы были вынуждены принять полноценный бой с опытным противником.

Насторожено поглядывая в сторону разгоревшегося боя, Болшев выбрался из-под вагона и сразу же устремился в сторону. Его окликнул Красильников. – Болшев, Митя, стой.

Болшев остановился и, озираясь по сторонам, дождался Красильникова, который, подбежав, сразу же начал интересоваться произошедшим. – Что случилось? Почему ты не сам, а отсигналил Кошелькову?

– Ничего я не сигналил, он сам. Это был не Ульянов.

Красильников замер. Он, надеясь, что ослышался, уточнил. – Как не Ульянов? С чего ты взял?

– Его не интересовали последние новости из Питера. Понимаешь? Не может человек с университетским образованием, из интеллигентной семьи ходить в грязных штиблетах и лузгать семечки, как пьяный извозчик.

– Ты хочешь сказать, нас, и не только нас, ловили на живца?

– Точно.

– А где же тогда настоящий Ульянов?… Кошельков двойника наповал?

– Нет, только в плечо зацепил.

Красильникову в голову пришла шальная мысль. – Надо его прокачать, он может знать, где находится настоящий.

Митя поддержал этот рискованный план. – Все немцы в сторону Кошелькова рванули.

– Нам и карты в руки.

Санитар в купе уже заканчивал перевязывать плечо мнимому Ульянову, когда туда

неожиданно ворвались Красильников и Болшев с наганами в руках. Красильников сразу же ударом рукоятки нагана привел санитара в бессознательное состояние. Перешагнув через его бесчувственное тело, Митя присел к испуганному двойнику и, наставив на него наган, задал вопрос. – Где настоящий Ульянов?

– Какой Ульянов? Я ничего не знаю.

Красильников скомандовал Болшеву. – Я говорил, что он не знает. Кончай его.

Митя вдавил дуло нагана в висок Ульянову, лоб которого сразу же начал покрываться мелкими капельками пота. – Не надо кончать! Я,… я свой, я из плена! Они обещали меня отпустить!

Красильников, словно не слыша его слов, стал торопить Болшева. – Не тяни время, кончай. Он все равно ничего не знает.

Двойник, пытаясь доказать свою нужность, сбивчиво начал показывать осведомленность.

– Я,.. я много чего знаю! Я слышал их разговоры. Ганс думал, что я не понимаю по немецки, а я за два года в плену… Какой то наш агент на них работает. Это он организовал переброску Ульянова и ложный след.

Болшев сразу же ослабил нажим ствола. – Что за агент?

– Не знаю. Они его называли вроде Гротом. Связь с ним через лысого официанта в Вене. В кафе «Франц».

Митя вновь вдавил наган в висок ложного Ульянова. Тот облизал пересохшие губы.

– Еще в соседнем купе должны быть какие то важные документы. Ганс их должен кому то передать на нашей стороне.

Митя его ласково предупредил, – если наврал, я тебя из-под земли достану.

– Я,… да я… ей богу!

Болшев обратился к Красильникову, – время. Уходим.

Они стремительно вышли из одного купе и тут же зашли в соседнее, где в считанные секунды перерыв все, нашли папку. Красильников бегло просмотрел документы.

– Интересно,… очень интересно.

Митя, осторожно выглянув в окно, напомнил. – Время.

– Да, да… Делаем так. Ты забираешь документы и к барону, а я совершу вояж в Вену. Попробую разговорить лысого официанта.

Болшев с сомнением отнесся к задумке Красильникова. – В Вену? В таком виде, без подготовки?

Но тот его успокоил. – Время дорого. Мне до Бреста добраться, а там у меня есть надежная точка. В Вене буду франтом. – Красильников напомнил Мите, – не забудь прихватить с собой Кошелькова.

Край леса. Невдалеке уже стали видны строения, примыкающие к полустанку. Ольга сползла на землю со спины обессилившего Андрея. Она села рядом с лежавшим на земле парнем и встревожено начала прислушиваться. – Там, кажется, стреляют.

Андрей тоже насторожился. – Да,… стреляют….

Ольга заволновалась. – Как бы с папой чего не случилось…. Андрюш, беги туда.

– А как же ты?

– Я боюсь за папу… А я ничего… Мне уже лучше. Я вот с этой палкой буду потихонечку сама идти.

Андрей засомневался. – Он сказал, что бы я с тобой…

Девушка оборвала его на полуслове. – Ты узнаешь, что там. Если что, папе поможешь, а я догоню вас потихоньку.

Андрей был вынужден подчиниться ее настойчивости. Он встал и, сделав несколько шагов в направлении полустанка, оглянулся и посоветовал Ольге. – Ты лучше сиди здесь. Я быстро. Все узнаю и вернусь.

– Беги, беги. Не тяни время.

Ганс, Вилли и еще один оставшийся в живых немец, укрывшись за углом кирпичной постройки и каменной тумбы, отстреливались от атакующих солдат.

Вилли упрекнул Ганса. – Я говорил, что не надо было. Трех человек потеряли.

– Отходим к поезду.

Немцу, укрывавшемуся за тумбой, пуля попала в грудь, и он уткнулся лицом в весеннюю лужицу. Не намного его пережили и Вили с Гансом. Их пули настигли уже у, как они считали, спасительного вагона.

Николай Савельевич, появившийся из-за угла элеватора, сразу же столкнулся с Кошельковым, который привязывал впряженную в телегу лошадь к столбу.

– Милейший, что там происходит?

Яшка сначала замялся. – Там то? Да, солдатики перепились и бузят…

– Как некстати… Мне очень нужно попасть на тот поезд…

– Я бы не советовал туда соваться…

– Как же быть? Я даже не за себя переживаю, а за…

Историк не договорил, а лишь покосился на саквояж, который переложил в другую руку. Эта забота о саквояже не укрылась от внимания Кошелькова, который воспринял ее по-своему.

Николая Савельевича очень сильно смущали звуки боя, но желание, как можно быстрее попасть в Москву пересиливало чувство осторожности. Он обратился с просьбой к Кошелькову. – А Вы не смогли бы меня посопровождать? У Вас и ружье есть. Я бы заплатил… А?

Кошельков посмотрел по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии посторонних. – Да, запросто. Поедем, барин.

Кошельков, пользуясь тем, что ученый направился к телеге и повернулся к нему спиной, нагнулся и поднял валявшуюся на земле старую подкову. Оглянувшийся Николай Савельевич увидел это и заметил. – Найти подкову, это к счастью.

Но стоило ему вновь повернуться спиной к Кошелькову, чтобы положить саквояж в телегу, как тот с силой ударил его по голове найденной подковой. Ее Кошельков бросил на бездыханное тело ученого и с ухмылкой произнес. – Дарю… счастье.

Затем Яшка затащил тело через приоткрытые ворота в здание элеватора. О трагедии напоминал лишь окровавленный берет, оставшийся лежать чуть в стороне на пожухлой траве.

В помещении элеватора Кошельков вырвал из руки историка саквояж, который тот продолжал сжимать даже после смерти, и вытряхнул его содержимое на землю.

Кошельков отбросил в сторону ржавый шлем и начал по очереди разворачивать небольшие сверточки. Он пришел в бешенство, когда увидел, что в куски газеты завернуты осколки старых горшков. Кошельков нетерпеливо обшарил карманы, но и там не нашлось ничего ценного, за исключением портмоне с небольшим количеством денег.

Яшка обратил внимание на выпавший из саквояжа темный цилиндр. Он покрутил его в руках и с помощью финки вскрыл. Достав из него свернутый в рулон лист потемневшей от времени бумаги, он отбросил сам футляр в сторону и, наморщив лоб, попытался разобраться, что там написано. Но его отвлек раздавшийся голос Мити. – Кошельков!

Яшка на ходу сложил письмо, убрал за пазуху и недовольно ответил. – Иду.

Измотанный Чернышев с трудом одолел подъем из глубокого оврага. Когда показался элеватор, он облокотился на ствол дерева и решил отдышаться. Андрей проводил взглядом проходивших мимо Кошелькова и Болшева, которые даже не заметили его. Кошельков, расстроенный неудачным ограблением, напевал, – Хива укроет ночкой темною, заглушит шкаликом тоску мою…

Паршивое настроение и еще не выветрившийся хмель подтолкнули его спросить у Болшева, – у тебя случаем в котомочке шкалика нет? – Вспомнив, проведенную акцию и, не зная, что Ульянов остался жив, добавил, – помянуть бы невинно убиенного…

Болшев промолчал, не считая нужным отвечать пьяненькому Кошелькову, но тот словно не замечал настроения Мити. – Может все-таки на лошади. Что я зря ее достал?

Болшев сухо, словно мальчишку отчитал его. – Перед тем, как предлагать, сначала подумай. Сам же говорил, что уходить нужно по реке. По лошади нас мигом просчитают.

Кошелькова покоробил тон Болшева, и он ответил с сарказмом. – Слушаюсь, Ваш бродь.

Митя одернул его. – Не ерничай.

Когда они скрылись за склоном, отдышавшийся Чернышев выбрался из оврага и с трудом перешел на бег.

Рядом с воротами элеватора он замер, увидев на земле знакомый берет.

Он поднял его и заметил, что на руке остаются следы крови. Андрей, чувствуя неладное, позвал, – Николай Савельевич…

Не услышав ответа, Чернышев заглянул в ворота и замер, увидев в полумраке неподвижное тело.

Он вышел из элеватора на звук шагов, когда мимо, сильно хромая и неловко опираясь на палку, проходила Ольга. Она с изумлением посмотрела на вышедшего из ворот Андрея.

– Ты почему здесь? Почему не на станции? Я сейчас чуть-чуть передохну, и пойдем.

Андрей замялся, не зная, как сообщить Ольге о гибели ее отца. Он нашел в себе силы только тихо сказать, – Оля, не надо идти на станцию…

– Что, значит, не надо? Нужно успеть на поезд, там папа ждет!

– Он там не ждет,… он здесь…

Оля по обреченному виду Андрея поняла, что произошло что-то непоправимое. Она направилась в ворота. Чернышев, опустив голову, сделал шаг в сторону, пропуская ее.

Через мгновение Андрея резанул по сердцу ее надрывный крик.

– Папа… Папулечка! Папа, вставай… Папочка….

В небольшой заводи, скрытой густым ивняком, покачивалась лодка, привязанная к дощатым мосткам. Сюда, на берег пришли Болшев и Кошельков, который неожиданно для себя предался ностальгическим воспоминаниям. – Вон в том овражке родник. Вода в нем… Поручик, пойдем, заглянем туда, заодно попьем…

Но Болшев был не склонен поддерживать лирический настрой Яшки и передразнил его,

– Там родник, Там сеновал… Еще вспомни, где мочился. Нам уходить надо, а ты…

Эти слова были для Кошелькова словно пощечина, лицо его закаменело. Он остановился и, еле сдерживаясь, с ненавистью смотрел на Болшева. Но тот не видел этого. Его внимание отвлекла пчела, назойливо кружившая у самого лица. Митя стал отмахиваться от нее и внешне сразу преобразился, на его лице появился неподдельный детский испуг. Кошельков угрюмо наблюдал как мальчишка, неловко махнув рукой, сбил свой картуз. Непослушные вихры усиливали ощущение того, что Митя, по сути, еще ребенок.

Яшка с презрением подумал, – и этот сопляк командует мною!!!

Отбившись от пчелы, Митя зашел на мостки и, положив свою сумку, стал отвязывать веревку, которой лодка была привязана. Не глядя в сторону Яшки, он скомандовал ему,

– посмотри весла в кустах. Вряд ли их далеко уносят.

Мрачный Кошельков с неохотой забрался в растущие на берегу кусты, и через некоторое время вернулся оттуда с веслами. Он поинтересовался у Мити.

– А тот,… ну, капитан… Красильников где? Мы его что, ждать не будем?

Болшев снова отчитал Кошелькова, как нашкодившего школяра. – Запомни, никогда в разведке не задавай лишних вопросов. Ты должен знать только то, что должен.

Этот тон переполнили чашу терпения Кошелькова, и он завелся. – Понял, ваш Родь! Я никто и зовут меня Никак. Ты, конечно мальчонка шустрый, только, что же ты там заменжевался? Очко сыграло? Даже забыл мне отсемафорить…

Привыкший за два года к военной дисциплине и жесткой субординации, Болшев был взбешен подобным хамством курсанта. Со всей строгостью, на какую был способен, Митя осадил зарвавшегося солдата. – Кошельков, смени тон! Ты не с торговками на базаре разговариваешь! Ты не выполнил приказ! Ты не должен был стрелять!

Но Кошельков не собирался успокаиваться. – Если бы не я, этот Ульянов уже ехал дальше на паровозе!

– С подобным отношением к дисциплине, твое место не в разведке, а в дешевом шалмане.

Болшев, считая ниже своего достоинства продолжать базарную склоку, начал забираться в лодку и не видел, что у Кошелькова лицо перекосилось от ярости. Подобное унижение помутило рассудок Яшки, и он тяжелым веслом нанес Болшеву подряд два удара по голове, и тот завалился в лодку.

Кошельков постоял некоторое время, остывая и глядя на лежавшую на мостках сумку Болшева. Он вытряхнул ее содержимое, его внимание привлекла папка, находившаяся среди газет. Внезапно краем глаза Кошельков заметил, что течение начинает уносить лодку. Он попытался ухватить конец веревки, но та стремительно сползла с мостков в воду, и течение понесло лодку с телом Мити в сторону крутого изгиба реки.

Ольга, убитая горем, сидела у тела отца на ящике, который заботливо поднес Андрей. Слезы капали на остывшую руку отца, которую она, поглаживая, держала на своих коленях. Андрей робко тронул девушку за плечо. – Оля, побудь здесь, а я схожу к нашему лагерю.

– Зачем?

– Принесу лопату. Нужно же чем-то могилу копать.

Ольга встрепенулась и с гневом посмотрела на Андрея, – ты, что хочешь папу похоронить здесь?

– А что остается делать? У нас совсем нет денег. Они выгребли у Николая Савельевича все, до копейки.

– Я не знаю, что делать, но папу мы не будем здесь хоронить. Он не бродяга… Папа ученый, его знают во всем мире… Мы должны похоронить его в Москве.

Чернышев постоял задумчиво некоторое время и затем несколько неуверенно принял решение. – Поедем на той телеге, которую бросили здесь бандиты. Долго, но другого выхода нет.

Ольга засомневалась. – А эта лошадь с телегой, точно их? А то получится, что мы ее украли.

Андрей ее успокоил. – Точно. Я слышал их разговор. Они ее бросили, потому что боялись, что дороги могут перекрыть. Видно где-то еще что-то натворили. Не просто же так стрельба была на станции.

Сидя за массивным письменным столом, Федор Михайлович изучал документы, находившиеся в папке, которую ему доставил Кошельков. Он обратил внимание на лист бумаги, отличавшийся по фактуре и по цвету от остальных документов. Бегло просмотрев его, барон заинтересовался и начал изучать древнее письмо более тщательно с помощью лупы. Параллельно с этим он слушал окончание рассказа Кошелькова, который сидел рядом на стуле.

– … Я там их прождал до ночи. Дольше ждать не было смысла. Они, скорее всего, погибли. Там же после того, как я Ульянова сделал, такая буча поднялась.

Барон оторвался от изучения письма и прояснил Кошелькову, – он не стал стрелять, потому что просчитал подставу.

– Какую еще подставу?

– Настоящий Ульянов благополучно пересек в опломбированном вагоне Германию и через Финляндию прибыл в Питер. Тот маршрут, который вы отрабатывали, был отвлекающим. На нем в Германии сгорели еще две группы.

– Значит, мы работали впустую? И капитан с поручиком погибли зря…

Федора Михайловича возмутило настойчивое мнение курсанта о гибели офицеров

– Почему погибли? Ты же не видел их трупы… Красильников и Болшев опытные специалисты и не из таких переделок выходили.

Кошельков, потупив глаза, упрямо настаивал на своем мнении, – оно так, только и на старуху бывает проруха.

Барон считал бессмысленным гадать на кофейной гуще и перевел разговор на древнее письмо, обнаруженное им среди документов. – Голубчик, а это письмо тоже было в папке?

– Так точно. – Кошельков, не мигая, смотрел прямо в глаза барону, – я же уже говорил. Я этого германца у поезда финкой. Смотрю, у него какая-то папка с документами. Думаю, дай, захвачу, вдруг, что-то важное…

У Федора Михайловича не было причин не верить курсанту, но что-то смутно тревожило его. Возможно, древнее письмо непостижимым образом разваливало версию Кошелькова.

– Этим документам цены нет. Только непонятно, как среди них оказалось это послание? Странно…

Кошельков уже начал жалеть, что не выкинул это письмо, а сунул в папку. – А что это за послание?

– Уникальное. Послание князя Курбского царю. Я просто не верю своим глазам…– Федор Михайлович снова увлекся изучением письма, – если подтвердится его подлинность, тебе придется отправляться в Ковель.

Ковалев, пораженный способностью барона, не задумываясь, бросаться с головой в авантюры, попытался уточнить, – там же…

– Да, там сейчас германцы. Но вас здесь готовят не для праздничных ярмарок на Урале. Так, что, голубчик, будь готов работать на вражеской территории.

– А что там нужно делать?

– Именно там покоятся останки Андрея Курбского. Я все тебе объясню, когда придет время. А пока, можешь идти отдыхать. Благодарю за службу.

Кошельков немного замялся, но потом все же спросил. – Ваше Превосходительство, Вы обещали после этой операции офицерское звание.

– Голубчик, к этому вопросу мы вернемся только после отчета Красильникова или Болшева.

– Но, если они…

Барон жестко прервал его фантазии.

– У меня отсутствуют данные об их гибели. Так, что пока благодарность за службу.

Оскорбленный подобным отношением к себе, Яшка решил хоть что-то выжать из барона, – а кроме благодарности деньжат никаких не полагается? Документы то важные, сами говорите…им цены нет.

Барон усмехнулся, – мы служим Отечеству не за деньги. Ну да ладно… герой…– он достал из портмоне несколько купюр и отдал Кошелькову. Тот их демонстративно пересчитал и только после этого убрал. – Не жирно, но и за это благодарствуем.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ВИЗАНТИЙСКИЙ НОЖ

Светлая, лунная ночь. В тишине слышен дальний лай собак, пиликание губной гармошки и невнятная немецкая речь. Вдоль кладбищенской ограды продвигались две мужские фигуры. Они подошли к пролому в стене.

Кравшийся первым, Кошельков оглянулся назад и обратил внимание на испуганное выражение лица своего напарника, курсанта Ефима Долина, могучего деревенского парня. Яшка, как старший, не посчитал нужным посвящать того, что им предстоит ночью проникнуть на кладбище, что бы вскрыть склеп с прахом князя Курбского. Теперь его поведение стало непреодолимым препятствием для достижения цели. Кошельков надеялся сорвать на этом кладбище большой куш и на этом завершить свою военную карьеру. Как правило, саркофаги в склепах накрывались многопудовыми гранитными плитами, и Долин был необходим, что бы сдвинуть подобную преграду. Но суеверный парень уперся.

– Не пойду я на погост! Там по ночам одни вурдлаки и упыри ошиваются.

Кошельков со злом зашипел на него, – здравствуйте, приехали… Что же ты вообще пошел учиться на курсы? Какого черта сюда поехал? Сразу бы отказался!

Ефим, набычившись, попытался объяснить свое поведение, – так обещали офицерское звание, да и жалование…. Вот и поблазнило…. Я же не знал, что по могилам, да по склепам лазить придется! – Он с вызовом посмотрел в глаза Кошелькову. – Воевать – пожалуйста! . А на погост…. Нет….

Яшка, с трудом сдерживая раздражение, попытался соблазнить Долина возможными ценностями. – Дурында, там по моим прикидкам, рыжья должно быть немерено. Делим и разбегаемся, ты в деревню, а я на Хиву.

Ефим наморщил лоб, – чего? Какого еще рыжья? Куда разбегаемся?

Кошельков понял, что погорячился со своим предложением и пошел на попятную.

– Да это я так, шуткую.

– С кем другим так шуткуй, делильщик. Вернемся, я барону доложу – пригрозил Ефим.

– Что же, ты, лапоть, делаешь? Тебя послали, что бы ты смог сдвинуть плиту. А ты?… – Уже чуть не плакал Кошельков, но Ефим был неумолим, – если-б чего, а на погост я не пойду….

Кошельков был взбешен, время шло, а ему вместо того, чтобы прошерстить склеп и постараться затемно уйти, как можно дальше от Ковеля, приходилось уговаривать деревенского недоумка. Яшка не вытерпел, достав наган, он вжал ствол в щеку своего напарника. – А теперь думай, что хуже – упыри или пуля в твоей башке?

Медленно, словно зачарованный, Ефим сгреб руку с наганом своей огромной ручищей, отвел ее в сторону, так, что Кошельков согнулся от боли.

– Ты, паря, меня не пужай! Я твоего левольверта не боюсь! Нельзя по ночам тревожить усопших…. Грех….