По спине пробежал холодок. Если найдут, я не знаю, чего страшусь более: кары, которая неизбежно постигнет меня за ослушание, или того, что уничтожат мой последний крик души. Или того хуже – исказят, изуродуют, и никто так и не узнает, что я не всегда был с этими, что было время, когда я служил другой стороне…
Я снова воззрился из темной своей комнаты, как из бездонного колодца, как из могилы, к солнцу:
Боже, не оставь хотя бы людей! Только не наедине с ними!
ИСПОВЕДЬ
Правдивым бременем томим,
В пустыне глиняной влачился,
Но древний падший серафим
На перепутье мне явился;
Перстом – железным тяжким сном -
Моих зениц коснулся он:
Закрылись вещие зеницы,
Рождая стон слепой орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил пустозвон:
Забыл я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И войск на суше прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал праведный язык,
Пророческий и нелукавый,
И жало подлыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.