Серафима Вишняк
Дом, который… Повесть

– Кажется, да.

– Ой, как классно!

– Давай, беги в магазин уже.

И Надя убегает. Может быть, все будет не так плохо, как ей кажется?

4.

Он вскоре появляется. Вслед за мамой, Надя тоже называет его Ринатиком, хотя мама всегда строго поправляет ее и требует, чтобы она называла его дядей Ринатом.

Но Надин язык попросту не поворачивается выдавить это фальшивое «дядя». Ринатик, и все.

Надя знает его давно. Кажется, она еще в садик ходила, когда он появился у них дома. Стоит сказать, что, будучи маленькой, она сильно страдала, видя, как других детей из садика забирают и мамы, и папы. Ее папа жил далеко, в России, но его для нее все равно, что не было. Когда мама спрашивала, «хочешь, чтобы у нас был папа?», она всегда отвечала «да». И однажды рядом с ее красивой мамой появился гипотетический «папа». Большой и добрый. Надя хорошо помнит, как однажды он взял их с мамой за руки и повел на барахолку. У нее в руках было маленькое синее игрушечное ведерко. По мере следования по барахолке, к ведерку опускалась большая добрая рука и клала туда всякие вкусности – жвачки, шоколадки, конфетки… Вскоре ведерко было наполнено до краев. Надя часть съела, часть поделила с мамой, а часть раздала в садике.

Но Надя любила его вовсе не за вкусности. Он был добрый, рядом с ним было хорошо и спокойно. И так продолжалось долго. А потом в Надин маленький мирок ворвался он, Ринатик. Когда он появился, тот, другой, исчез и не появлялся больше никогда.

Сперва на Надин вопрос о том, куда девался тот «папа», мама давала смутные, неясные, вязкие, как тесто для оладушек, ответы. Он уехал, но приедет. Не сейчас, а попозже. У него там работа, дела…

И только потом Надя стала что-то понимать. Сперва смутно, а потом, с каждым разом, с каждым годом все четче и яснее. Маме не нужно было ничего говорить – Надя все видела сама. Ответ был в ее сияющих глазах, в ее голосе, когда она случайно роняла в разговоре имя Ринатика, в ее движениях, когда она ждала его, в ее запахе.

Ответ был и в нем тоже. В его ботинках, аккуратно поставленных рядом с мамиными туфлями, в сиротливо лежащем у двери прихожей пакете с инструментами, в его смехе, в его белых зубах, в его улыбающемся смуглом лице.

Ответ был во всем. В бутылке водки, в беспорядке лежащих на столе хлебных корочках, в смятых тарелках с оставшимся на них мясом. В отсутствии бабушки. В разбросанных тапочках, в расставленных в беспорядке стульях, в задвинутых занавесках. В закрытой двери и приглушенно-морковном свете, который царил там. В странных горловых звуках, которые как бы нехотя выпускала комната.

Шоколадно-конфетные улыбки, когда оба смотрели на Надю, какой-то игрушечный тон, которым они обращались друг к другу, смешные, напряженно-неестественные позы обоих, когда Надя наблюдала за ними – все было обман, обман. Настоящее творилось за дверью в бабушкину комнату. Однажды Надя набралась смелости и, движимая мучительно-болезненным любопытством, заглянула туда.

Они спали. Его черная голова покоилась на подушке. Он обнимал маму так, как будто она была его собственностью – руками и ногами. Он был голый. И мама тоже была голая. И вид их переплетенных фигур казался неестественным, неправильным, то ли страшным, то ли смешным. Надя смотрела, как завороженная. Вдруг Ринатик, будучи все еще под властью сна, снял с мамы ногу и подтянул голые колени к груди. Между ног у него Надя заметила какую-то длинную штуку. Испугавшись, она поспешно закрыла дверь.

И когда мама говорила, что «дядя Ринат» придет, чтобы починить светильник или повесить новую люстру – все было не то, не то. Надя знала, что «дядя Ринат» принесет с собой не только инструменты, но и водку, после которой мама станет другой, другой…

Казалось бы, с приходом «дяди Рината» у Нади появлялся «Сникерс», свобода и мамины «да» на все просьбы. Казалось бы, чего еще надо? Проблема заключалась в том, что такая мама переставала быть мамой – требовательной, но веселой и доброй, строгой, но любящей и всепрощающей. Она становилась неестественной, неприятной, фальшивой «Юлькой», как называл ее Ринатик.

Однажды мама поняла, что Надя знает. Честно говоря, Надя тогда немного испугалась – и того, что мама наконец скажет, что Ринатик теперь ее, Надин, «папа» и так будет всегда, и того, что, пытаясь объяснить ей, что происходит, только больше запутается в обмане, вновь станет фальшивой, мертвой внутри куклой Юлькой. Но мама предпочла промолчать. Она узнала, что Надя знает. И все.

***

– Надежда, здорово! – как всегда, жизнерадостно сказал Ринатик, переобуваясь в тапки.

– Привет, – бурчит Надя.

– На-деж-да, мой ком-пас земной, – поет Ринатик, – как дела?

– Хорошо.

– Каникулы? Отдыхаешь?

– Да.

Он тоже давно знает, что она знает.

– Ну и молодец.

И Ринатик идет на кухню к маме. Надя собирается на улицу.

– Мам, я гулять.

– Давай, только недолго, – отвечает ей кукла Юлька. Все, Нади для нее уже нет. Теперь до вечера ее будет интересовать только Ринатик, Ринатик и Ринатик.

Надя надевает ошейник с поводком на Томку и вприпрыжку сбегает в двор. В голове как нельзя некстати звучит навеянное Ринатиком «Надежда, мой конь подземной» – так и только так слышит Надя эту песню.

5.

– Ка-тя! – зовет Надя, стоя по окном девятнадцатого дома.

Катькина голова тут же высовывается.

– Привет. Выйдешь?

– Не знаю. Щас спрошу.

Томка увлеченно нюхает какую-то травинку, затем деловито и немного презрительно «делает дела». Катька вскоре появляется:

– Я покушаю и выйду.

– Давай! – Радуется Надя.

Кстати, Белка нашлась. Ее привели тогда Катькины родители.

Катька скоро выходит и на ходу доедает кусок белого хлеба, густо намазанный аджикой-«жоподэром». Надя вспоминает про мясо, которое смачно жарилось дома на сковородке, и сглатывает слюну. Конечно, мама предложила ей пообедать, но сидеть за одним столом с Ринатиком ей, по понятным причинам, совсем не хочется. В кармане шорт находится не отданная сдача. Мелочь, но на пару пачек печенья должно хватить.

– Куда пойдем? – спрашивает Катька.

– Давай к тому Дому?

– Давай.

– Только я Томку сейчас отведу.

***

Катька ждет ее у подъезда. В ее светлых волосах запутался солнечный лучик, левая коленка со вчерашней ссадиной наспех перевязана неумелой детской рукой. Катька девчушка миловидная, а сейчас даже стала не такой чумазой, как раньше, когда обе подружки еще под стол пешком ходили.

Катька растет сорняком, хотя у нее есть и отец, и мать, и даже два старших брата, Андрей и Сергей. Просто Катькина мама, как она сама говорит, надрывается на двух работах, а отец, когда не работает, сильно пьет. Взрослым (одному пятнадцать, второму шестнадцать) Андрею и Сергею, уж конечно, не до Катьки.

Надя влюблена в Катьку. С ней интересно, хотя приключения у девочек всегда достаточно опасные. Надиной маме не шибко нравится эта дружба, она считает, что Катька плохо влияет на дочь. А вот Катькина мама, тетя Тамара, наоборот, поощряет их общение. Ей кажется, что Катька может многому научиться у домашней Нади.

Но получается почему-то наоборот. Это Катька научила Надю лазить по деревьям, это Катька привила ей любовь к рогаткам, луку со стрелами, воздушным пистолетам, к игре «Казаки-разбойники», это именно Катька всегда соблазняет ее на дальние путешествия. Дальние – это за территорию разрешенного пространства, куда-нибудь в парк или даже на базар, или, вот, к Дому. Даже четырех-пятилетняя, Катька убегала со двора.

Однажды, когда Надя была еще маленькой, Катька прибежала к воротам ее детского садика. Он находился (и сейчас находится) через двор от Надиного дома. Увидев подругу, Надя и удивилась, и обрадовалась:

– Ты че тут делаешь?!

– Гуляю, – независимо ответила Катька, – а ты?

– И мы гуляем… – вздохнула Надя, покосившись на воспитательницу. И тоскливо добавила – Так хочу уйти отсюда…

Катька, прищурившись, дерзко смотрела на подругу, тоскливо сжимающую пальчиками сетку разделяющего их забора.

– А ты убеги, – посоветовала она.

– А как?

– Перелезь через забор, да и все.

Наде было совестно признаться, что она не умеет лазит через забор. Но и отказываться от Катьки не было сил.

– А давай, ты сюда перелезешь? – Вдруг предложила она.

В зеленых Катькиных глазах на миг появилась тень сомнения:

– А че… а разве можно?

– Можно, можно! – Разрешила Надя, которую все больше охватывал какой-то странный азарт, – давай, пока воспитательница не видит. Ну!

Катька еще секунду постояла, подумала, но потом все же решилась. Быстро и ловко взобралась по сетке, перекинула ногу на Надину сторону, и спустилась вниз.

– Как здорово! Какая ты молодец! – Хлопала от восторга в ладоши Надя. – Ну, пойдем, я тебя с ребятами познакомлю.

Катька удивительно быстро влилась в детский коллектив. Даже пацаны вдруг признали в ней вожака и почти беспрекословно подчинялись ее приказам. Наконец, время прогулки подошло к концу, и воспитательница громко просила детей построиться парами. Надя крепко сжала Катькину ладошку. Сердце ее взволнованно стучало.

– Слушай… – прошептала Катька, наблюдавшая за воспитательницей, пересчитывающей детей, – а может… а может, я лучше пойду, а?

– Нет, ты че! – Зашипела Надя, – сейчас нас кормить будут. Ты есть хочешь?

– Да…

– А у нас полдник. Не уходи! – И Надя еще крепче сжала руку подруги.

– Ладно, ладно, – сказала Катька. – А не прогонят?

– Неа, воспитательница добрая.

В раздевалке Надя подвела Катьку к своему шкафчику. У Катьки, само собой, не было сменки, и Надя решила пожертвовать ей свои чешки. Катька присела на корточки, принялась развязывать бантики на своих ботинках. Но пальцы слушались ее плохо.

– Давай, помогу, – опустилась рядом с подругой Надя. Глядя на непривычно притихшую, растерявшуюся Катьку, она вдруг впервые почувствовала себя старшей.

Увлекшись переобуванием, девочки и не заметили подошедшую к ним няню.

– А эт-то что за девочка? – Удивленно прогудела нянечка.

В раздевалке установилась тишина. Катька смотрела на нянечку огромными испуганными глазами и молчала.

– Ты как сюда попала? – Подступилась к ней нянечка.

– Это я ее привела, – строго сказала Надя.

– Как – привела?! – всплеснула руками нянечка.

– Просто привела.

Тут в раздевалку прибежала воспитательница. Взрослые начали шуметь над головами девочек, а Надя, сжимая влажную Катькину ладошку, взглядом пыталась подбодрить ее. В конце концов решено было Катьку изъять. Воспитательница решительно оттеснила Надю и присела на корточки перед Катькой:

– Как тебя зовут? – Спокойно, дружелюбно спросила она.

– Катя, – еле слышно ответила Катька, упорно глядя в пол.

– Ты где живешь?

Тут Катька, что называется, проглотила язык и угостила воспитательницу диким, тупым взглядом.

– Рядом со мной, – встряла все больше и больше беспокоящаяся Надя.

– Катюша, дома есть кто-нибудь?

– Да.

– Кто?

– Папка.

– Телефон домашний знаешь? – с глухой безысходностью в глазах, спросила воспитательница.

Катька отрицательно мотнула головой.

– А адрес домашний?

«Скажи, что нет, скажи, что нет» – мысленно молила Надя, гипнотизируя подругу. Но тут не поддающаяся гипнозу Катька всех удивила, сказав, что знает.

– Ну вот и хорошо, – с явным облегчением улыбнулась воспитательница, – сейчас Катюша домой пойдет, да?

Катька, тоже испытывая облегчение, робко улыбнулась и закивала головой. Тут Надя не выдержала и расплакалась:

– Нееееет! – Давясь злыми слезами, заголосила она басом, – это мояаааа Кааааатя… Ааааааааа…

Но нянечка потянула ее за руку и, несмотря на рыдания, несмотря на то, что она отчаянно рвалась к подруге, безжалостно увела в группу.

Позже от Катьки Надя узнала, что взрослые каким-то образом разыскали ее домашний телефон. Отец, который, несмотря на выходной, почему-то не был пьян, быстро забрал Катьку и хорошенько наказал дома. После этого инцидента подруги долго не виделись.

***

Сейчас рядом с Надей другая, повзрослевшая Катька. Именно ей принадлежит открытие Дома. Она берет протянутое Надей печенье и с удовольствием хрустит им по дороге.

И вот, Дом смотрит на них. Он как будто стал еще более мрачным, более зловещим. Надя как завороженная смотрит на плющ, разросшийся почти до самого верха Дома, и вновь, как всегда, чувствует его гипнотическую власть.

– Ты когда-нибудь заглядывала внутрь? – Шепотом спрашивает Надя.

– Нет, – таким же шепотом отвечает Катька. Рядом с Домом даже она кажется другой, подавленной, не совсем собой.

– А давай… заглянем?

Девочки испытующе смотрят друг на друга. Заглянуть в нутро Дома – это не через забор садика перелезть. Это настоящий вызов смелости и дерзости.

– Давай, – соглашается Катька.

Девочки робко смотрят на Дом, словно спрашивая согласия. Нет, согласия он не дает. Он грозно хмурится, он предупреждает. Отойдите, не то плохо будет. Отойдите, дерзкие, пока не поздно.

Наконец, Катька решается. Стараясь двигаться бесшумно, она идет вперед. Надя – за ней, как тень, повторяя все ее движения.

Нижнее черное окно щетинится осколком битого стекла, Дом возмущенно нависает над ними, как рассерженный старик, готовый ударить. «Не подходите!» – безмолвно кричит он. И девочки и рады бы остановиться, рады бы подчиниться приказу, но они точно загипнотизированы властной чернотой окна, которая манит их все ближе.

Под ноги Наде попадается стеклышко и лопается. Дом слышит этот треск, и он ему не нравится. Где-то, в самой его глубине, в самом черном углу, о котором и подумать страшно, слышится странный сдавленный звук.

Это отрезвляет девочек. Вздрогнув, как лань, Катька с места бросается бежать. Надя – за ней. Дом еще долго грозно смотрит им вслед.

Отбежав на безопасное расстояние, девочки переводят дух.

– Слышала? – Спрашивает Надя.

Катька молча кивает.

– Тот раз мы с Юлькой видели чье-то лицо, – Надя показывает наверх, – во-он там.

Потихоньку страх отступает. Удостоверившись, что девочки больше не подойдут, Дом успокаивается и погружается в мрачную дрему. Но подругам ясно, что он всегда настороже.

– Давай построим шалаш? – Вдруг предлагает Катька.

– Давай! А где?

– Прямо здесь.

Надя осматривается. Место ей нравится – тихо, никто здесь не ходит, и уж наверняка шалаш не порушат. Да и Дом отсюда хорошо видно. Можно спокойно наблюдать за его мрачными окнами, которые отсюда кажутся маленькими и совсем почти нестрашными.

И закипает работа. Катька – и инженер, и прораб, и подрядчик. Надя – добытчик и исполнитель. Она приносит ветки и доски, Катька тут же находит им применение.

– Постарайся найти знаешь, что?.. – Катька сосредоточенно морщит лоб и критически смотрит на проделанную работу. Чуть больше часа только прошло, а шалаш уже обретает форму и становится похож на небольшой домик.

– Найди, короче, фанерину. Вот такую примерно, – Катька руками показывает размер.

– Ага, я щас.

Найти фанерину на заброшенном участке несложно. Здесь вообще, чего только нет. И доски, и покрышки, и классные сухие ветки для шалаша. Даже раскладушку тут как-то видели.

Надя останавливается над большим куском фанеры, подходящей по описанию. Затем берется за него кончиками пальцев, приподнимает и брезгливо, как жизнью наученный человек, заглядывает под нее. Однажды они с Катькой строили шалаш во дворе. Поглощенная поисками подходящего материала, Надя наткнулась на симпатичную деревянную коробочку, которая вполне могла пригодиться в хозяйстве. Она подняла ее… а оттуда вылезло целое полчище больших серых мокруш, которые бросились врассыпную. Кажется, именно после этого случая Надя приобрела страх перед насекомыми, и до сих пор до ужаса боится всего, что имеет больше четырех ног.

Но под этой фанериной макруш нет. Надя стряхивает с нее землю и несет добычу к шалашу.

– Как раз вовремя! – Радуется Катька, – помоги-ка мне.

Надя берется за фанерину с другой стороны и они возводят крышу. Шалаш готов. Девочки отходят на несколько шагов и любуются своим творением. И в самом деле, чудо, а не шалаш.

Маленький, но достаточный для того, чтобы в нем поместилось два-три человека. Стены сделаны из больших досок и скреплены кирпичами. Это крепкие стены, позволяющие спокойно шевелиться в шалаше, не боясь, что он развалится. На землю Катька предусмотрительно положила большую картонку. Крыша сама по себе представляет произведение искусства. Сперва доски, потом кусок фанеры, а сверху, по краям – кирпичи. Девочкам не терпится испытать свой домик. И, точно по заказу, как это часто бывает на юге, летнее небо вдруг хмурится. Солнце прячется за тучку, где-то в небе слышатся глухие раскаты грома. Вскоре на землю падают первые тяжелые капли. Наде радостно. Хоть бы ливануло посильнее!

И небеса откликаются на ее безмолвную просьбу. За первыми каплями падают другие, и вскоре начинает моросить кратковременный летний дождик.

– Давай под крышу! – командует Катька и сама юркает в шалаш. Она теснится, пропуская Надю, но та умудряется звонко стукнуться с ней лбом.

– Подожди! – Властно говорит Катька, – давай еще раз стукнемся.

И девочки трижды – аккуратно, не больно – стукаются лбом, приговаривая заклинание:

– Раз, два, три, мама-папа, не умри!

Немного повозившись, подруги притихают. Они лежат рядышком и поэтому им не холодно. По крыше мелодично стучит дождик. Надя лезет в карман шорт, достает вторую пачку печенья, предлагает Катьке и выдыхает:

– Классно…

– Да, здорово, – хрустя печеньем, откликается Катька, – слушай, а тебя искать не будут?

– Да нет, – отмахивается Надя.

– А че?

– Баба в Аксае, а к маме пришел… этот…

– Хахаль ее?

– Ну да…

Катька деликатно умолкает. Но у Нади все кипит внутри, и она принимается жаловаться Катьке на Ринатика. На секунду она умолкает, прикидывая, стоит или не стоит сказать ей про штуку, которую она увидела в комнате с морковным светом, и, наконец, решается:

– Я, короче, видела кое-что… – понизив голос, доверительно говорит она подруге.

– Что ты видела?

– Я, короче, зашла к ним в комнату, когда они спали… А он был голый. И у него между ног… было… это…

Катька тянется к пачке с печеньем, берет одну печенюшку, сует в рот и деловито спрашивает:

– Х..й, что ли?

Надя вспыхивает, краснеет:

– Эээ… ну, да.

– И че?

Тут Надя сдается. Она смотрит на невозмутимую подругу и шепотом спрашивает:

– А че это такое-то?

– Ну, это… – Катька задумчиво морщит лоб, – это, в общем, такая штука, которую дядьки засовывают тетенькам в письку. И из-за этого рождаются дети. Я так родилась, – авторитетно заявляет она, – да и ты тоже.

Какое-то время девочки молчат. Потом Надя спрашивает:

– Слушай, а правда, в этом Доме убили кого-то?

– Да, кажется, – отвечает Катька, – но я точно не знаю.

– А я, кажется, слышала, что там один бандит убил другого. Из-за денег. Зарезал. А потом сам исчез. И с тех пор там призраки…

Катька притихает и задумчиво смотрит на Дом:

– Все может быть, – говорит она, – все, дождик кончился.

Уходить не хочется, но ужасно хочется есть и пить. Печенье только раздразнило голод. Попить-то и на колонке можно, а вот чтобы поесть, нужно домой топать. Судя по всему, времени уже больше трех. Может, Ринатик уже ушел?..

Катька словно читает ее мысли:

– Ты домой?

– Да, наверное. А ты?

– И я тоже. Мамка сказала до вечера быть. Пойдем?

Девочки вылезают из своего убежища, распрямляют затекшие члены.

– Думаешь, не разгромят? – Глядя на уютный шалаш, с тоской в голосе спрашивает Надя подругу.

– Не должны, – отвечает Катька, – здесь никто не ходит. Ну разве что наркоманы… Знаешь, что? А давай, это будет только наше место? Никому его не показывай, мгм?

– Давай! И ты тоже – никому!

Уходя, Надя еще раз оглядывается на шалаш.

***

Дверь квартиры открыта, а Ринатиковы ботинки все еще стоят рядом с мамиными туфлями. Стиснув челюсти так, что зубы заскрипели, Надя переобувается в тапочки, моет руки, прислушивается к плотно закрытой двери бабушкиной комнаты, и тихо, крадучись, идет на кухню. Заглянув в сковородку, она забирает себе на тарелку оставшееся мясо и садится обедать. Ест украдкой, по-волчьи, то и дело прислушиваясь, не встал ли кто за стенкой. Покончив с мясом, она заглядывает в холодильник, достает колбасу, отрезает несколько кружочков, делает бутерброд, запивает остывшим чаем. Затем, вздохнув, принимается прибирать на кухне.

В прихожей слышится звук шагов. Надя вытягивает шею, смотрит, кто это, с тайной надеждой, что это мама, у которой можно спросить, когда же наконец он уйдет. Но это Ринатик. На нем только незастегнутые брюки. Увидев Надю, он останавливается. Он еще очень пьян.

– Надежда… – бормочет он, – как делл?..

Надя дерзко смотрит ему в лицо и еле удерживается от желания брызнуть в него пеной от средства для мытья посуды. Он шатается. Он, кажется, ничего не соображает. На его заспанной голове вырос смешной черный хохолок. Неожиданно для себя Надя выпаливает:

– Дядя Ринат… Покажи х..й!

Ринатик секунду смотрит на нее, часто мигая глазами. Сперва Наде кажется, что он вдруг мигом протрезвел и сейчас скажет что-нибудь вроде «да ты, Надюха, сдурела» или еще что-нибудь в своем стиле. Но Ринатик молча лезет в штаны и извлекает на свет большую, уродливую штуку.

6.

– Скажи еще раз, как он выглядел? – в глазах Юльки огонек, щеки пылают. Она берет с прикроватного столика большую книгу, тащит Наде, не глядя открывает страницу и указывает пухлым пальчиком на одну из картинок, – вот так?

Надя смотрит на картинку, изображающую голого дядьку и видит «штуку».

– Блин, я тебе уже сто раз говорила. Да.

– Большой?

– Уфф… Да.

– Какой? Вот такой? – Юлька, все больше возбуждаясь, показывает руками размер.

– Ну, примерно. Чуть поменьше. Вот такой. – Надя немного сдвигает ее ладошки и, поддавшись игривому настроению сестренки, хихикает. – А че это за книга-то?

– Мамина, – Юлька тоже прыскает в ладошку, – я все картинки уже сто раз посмотрела, когда она мылась.

– Не боишься, что она тебя застукает?

– А она меня уже застукивала, – продолжает посмеиваться Юлька, – хочешь дальше смотреть?

– Не, не хочу, отнеси назад. Да и поедем же сейчас.

Девочки стоят в прихожей в ожидании бабушки. Надя с нетерпением дергает дверную цепочку, ей хочется уже уйти отсюда, да поехать поскорее домой. За плотно закрытой белой, аккуратно покрашенной дверью слышны приглушенные голоса бабушки и тетки. Вдруг бабушка повышает тон:

– Да не брАла я, не брАла!..

– Ну как же не брали, если он на холодильнике лежал, рубль! – звенит возмущенно тетка.

– Ну, паскуда ты такая… – бабушка едва ли не плачет. – на! На, посмотри кошелек! Нету тут твоего засратого рубля!

– Да зачем вы мне свой кошелек под нос тычете? – Тетка почти визжит, – вы его поди потратили уже, рубль!

Бабушка замолкает. Наде слышны всхлипывания. В груди у нее растет гнев, кулаки непроизвольно сжимаются. Ей хочется вбежать в комнату, защитить бабушку. Но тетка быстро поставит ее на место: рубль видела? Нет, не видела. Ну и молчи тогда.

Бабушка шумно сморкается в носовой платок.

– Скажу… Юле… Отдаст она тебе… твой блядский рубль… змеюка… Или сама с пенсии отдам…

Притихшая Юлька дергает Надю за руку:

– Пошли на улицу, – тихо говорит она.

Юлька на пять лет младше Нади. Спроси кто у нее, любит ли она сестренку, Надя не знала бы, что ответить. С одной стороны, конечно, любит. Юлька привязана к ней, как собака. Ходит за ней по пятам, во всем подражает. С другой – она такая надоедливая! Наде хочется почитать, а Юлька тут как тут, и начинает ее теребить. Надя сдерживается до поры до времени, а потом как рявкнет! Юлька – в слезы и, конечно, бегом жаловаться. И тут вмешивается мама:

– Ты почему ей грубишь?

– Я не грублю.

– «Не грублю»… Я в зале, при включенном телеке слышу, как ты орешь на нее!

– А че она мне читать мешает?

– Не начиталась еще? Ребенок к тебе в гости приехал, а ты на нее внимания не обращаешь. Деда Гаврила на тебя нет… Иди сюда, Юленька, ну ее, грубиянку.

Юлька плюхается на диван-кровать рядом с мамой, а Надя, внутренне кипя и искренне надеясь, что мама займет сестренку на несколько часов, возвращается к недочитанному «Тому Сойеру».

Но Юльке хватает и нескольких минут в маминой компании. Сперва слышится ее заливистый смех, потом возня, а потом мама говорит, что реклама закончилась, началось кино, и ей ничего не слышно. Юлька тоже хочет смотреть кино. Молчит она несколько секунд. Наконец до Нади доносится мамино:

– Ты уляжешься или нет?

– А кто это? – Громко спрашивает Юлька.

– Главная героиня.

– Главная героиня? А почему?

– Что почему?

– Она главная героиня.

– Потому что потому и кончается на «у». Все, тихо! Иди к Наде.

– Она читает…

– Ну тогда сиди тихо и не мешай мне смотреть кино.

Но Юлька не может, она просто не умеет сидеть тихо. Кино с непонятной «главной героиней» кажется ей скучным. Другое дело реклама! Юлька любит смотреть рекламу едва ли не больше, чем мультики. Она выучила все песни оттуда. Голос у нее чистый, звонкий, и поет она очень хорошо.

Юлька «шарит» во многом. Она точно знает, какой чай нужно пить, и какие таблетки лучше помогают от простуды. А однажды произошло вот, что.

Как-то они втроем – Надина мама, Юлька и Надя, зашли в магазин. Маме нужно было купить гигиенические прокладки. Юлька внимательно смотрела, как мама выбирает прокладки, как рассчитывается с продавцом, как получает сдачу… И вдруг ей показалось, что что-то не так. Она дернула маму за руку и громко, на весь магазин, спросила:

– Мама, – Юлька почему-то всегда называла Надину маму, свою тетю, мамой, что доводило Надю до бешенства, – а… синюю жидкость?! Ты что ли забыла?!

***

Слышится гневное рычание Томки – Юлька посмела придвинуться к «маме» на сантиметр ближе позволенного. Диван-кровать – это его территория. Он лежит в маминых ногах и даже сквозь дрему охраняет порядок. Сколько раз Надя просыпалась ночью от его истеричного рычания… А уж сколько раз он вцеплялся зубами в ее ноги, укрытые одеялом…

– Том, фу! – Перекрывая звук телевизора, командует Юлька.

Томка раздраженно лает, Юлька взвизгивает.

– О, Господи! – Не выдерживает мама, – да дайте же мне наконец посмотреть кино! Я его всю неделю ждала! Юля, иди к Наде. Надя, займись ребенком!

Да… Почитать Наде точно не дадут. Но она все равно продолжает лежать на диване с книгой в руках. Может быть, Юлька займется рисованием?.. Но нет, сестренка жаждет общения. Она вваливается в Надину комнату и нагло заявляет:

– Мама сказала, чтобы ты со мной поиграла!

– Блин… да не называй ты мою маму мамой! – Шипит Надя.

– Почему?

– Потому что у тебя есть своя мама.

– А я хочу две.

– Блиииин!.. Да не бывает двух мам!

– Почему?

– Потому что! Садись и рисуй! Дай мне почитать!

– А ты сколько еще будешь читать?

– Не знаю.

– Ну примерно?

– Минут двадцать.

– А минут двадцать – это сколько?

– Минут двадцать – это минут двадцать, – Надя незаметно для Юльки кусает себя за щеку, чтобы не засмеяться. Гнев на сестренку проходит – уж слишком невинно она смотрит на нее своими огромными глазами. Ежу понятно, что у нее и в мыслях нет доводить сестру до белого каления, ей просто хочется внимания.

– Это долго?

– Нет, недолго.

– Хорошо, – вдруг легко соглашается Юлька и идет к Надиному письменному столу.

Юлька любит рисовать и получается у нее здорово. Она рисует гораздо лучше своих сверстников. Пожалуй, рисование – это единственное, чем можно ее увлечь и заставить отстать. Минут на тридцать.

Наконец, Надя дочитывает главу и загибает уголок страницы. Так, конечно, делать нельзя, но закладка все время куда-то девается. Юлька сосредоточенно сопит над рисунком. Надя какое-то время молча наблюдает за сестренкой: язык высунут, в порыве вдохновения она практически сползает со стула.

– Че ты там рисуешь? – Не выдерживает Надя.

– Щас покажу…

Наконец Юлька несет к дивану, на котором устроилась Надя с книжкой, свой рисунок:

– Вот, смотри. Это мама, это я, а это…

– Кто? Папа?

– Наверное… Или, нет, дядя Ашот.

На рисунке изображено три человечка. У одного округлые формы и большие груди – это, видимо, тетя Аля. Она почему-то получилась больше всех остальных. Второй человечек маленький и дерзкий – это Юлька. А у третьего между ног с поразительной точностью пририсована огромная «штука»…

Надя фыркает. Надо бы попенять сестре, но, черт возьми, это весело. Надя прыскает и хохочет. Глядя на сестру, смеется и Юлька, хотя в ее глазах искреннее недоумение: ну нарисовала и нарисовала все, как есть… Что такого-то?

Дядя Ашот – это Юлькин крестный. Надина мама говорит, что тетя Аля выбрала его потому, что он богатый. Он фотограф. В семейном фотоальбоме есть несколько сделанных его рукой совместных снимков. На одном из них изображены Надина мама с огромной смешной «химией» на голове, тетя Аля, Надя и совсем еще маленькая, завернутая в пеленку, Юлька.

– Пойдем на улицу, – предлагает Надя.

– Пошли! – Оживляется Юлька, – а ночью…

– Что ночью? Курицу воровать? – Улыбается Надя.

– Нет, ночью по КТК будет «Доктор Секс», – хищно сузив глаза, говорит Юлька, – давай посмотрим?

– Ты неисправима, – закатывает глаза Надя, – ладно, давай.

Девочки собираются на улицу. Долго решают, взять ли резиночку, но в последний момент отказываются. Из зала доносится мамин голос:

– Если вы гулять, возьмите Томку!

Надя и Юлька переглядываются и шумно, протяжно вздыхают.

– Без Томки никуда не пойдете! – Выносит вердикт мама.

– Ладно, ладно, – бурчит Надя, – Том! Гулять!

Томке дважды повторять не надо. Услышав волшебное слово, он несется в коридор и сам вдевает мордочку в ошейник с поводком, который Надя держит в руках.

– Недолго и во дворе! – Опять доносится мамин голос.

Девочки закрывают за собой дверь и бегом спускаются во двор.

7.

Двор условно делится на две секции – взрослую и детскую. Первая секция представлена в виде картежных столиков. Они сделаны из прочного металла и плохо покрашены. Краска держится месяц-другой, а потом слезает. К столикам пристроены узкие деревянные скамьи. С тыла картежный уголок обнесен бетонным «дырявым» забором, словно созданном для того, чтобы перелезать с него на растущие рядом урюки и рвать созревшие плоды.

Детскую секцию представляет песочница, наполовину вкопанные в землю баллоны, по которым не пробегался только совсем ленивый и трусливый, качели-весы, а также небольшая площадка для развешивания белья, приспособленная ребятней для игры в выбивалы. Украшением секции является «трехэтажная» урючина. Урюк на ней мелкий, невкусный, но дворовые дети любят ее за то, что на ней можно оттачивать искусство лазания по деревьям.

Первый «этаж» урючины предназначается для новичков. Забраться туда просто. Нужно упереться стопой или коленом – как придется – в слегка склоненный ствол дерева, крепко ухватиться за него руками и быстро подтянуть корпус. Все, ты на дереве. Далее можешь усесться, как тебе вздумается – толстая ветка, на которой ты находишься, позволяет принять самую удобную позу.