Серафима Вишняк
Дом, который… Повесть

© Серафима Вишняк, 2018

ISBN 978-5-4493-6236-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается моей маме

1.

– Надя. На-дя…

Надя открывает глаза. Кругом стоит непроглядная тьма. Объятья еще совсем недавно сладкого и крепкого сна постепенно становятся слабее, но его власть над девочкой все еще сильна. Пока она пытается сообразить, кто и зачем ее будит, голос, кажущийся звенящим из-за глубокой ночной тишины, раздается над самым ее ухом:

– Надька!

Это же Юлька. Тьфу… Какого черта понадобилась ей ночью? Совсем спятила… Надя приподнимает голову с подушки, всматривается, пытаясь сфокусировать взгляд, в смутный силуэт сестренки и сердито шипит:

– Что такое? Ты че?

Увидев, что Надя проснулась, Юлька радостно и таинственно шепчет:

– Пора!.. Пойдем!

– Ты сбрендила, что ли? Куда? – Бормочет Надя, стараясь придумать, как быстро и по возможности не грубо отправить Юльку спать.

– Да курицу же воровать! Ты че, забыла?.. – Восклицает та. – Ты же сама говорила…

– Да тише ты! Ты че?! Сейчас баба проснется, будет тебе курица…

Точно в ответ на эти слова, за стенкой раздается ворчливый скрип пружин старого дивана. Девочки мигом замолкают, испуганно прислушиваются. Но все тихо. Бабушка, кашлянув во сне, и не думает пробуждаться.

Юлька – двоюродная сестренка, но Наде она все равно, что родная. Ей уже пять. Несмотря на наличие собственной мамы, она практически с самого рождения воспитывается вместе с Надей.

Юлька протягивает руку и, обхватив пальчиками запястье сестры, настойчиво тянет ее с постели:

– Пой-дем…

И угораздило же Надю днем вбить сестренке в голову идею о похищении курицы с соседнего двора! Там живет сумасшедшая бабка. Однажды, устав орать на мирно качающихся на качелях детей, она взяла и выплеснула на них кипяток…

О существовании курятника Надя узнала только сегодня – именно благодаря Юльке, которая заметила курицу первая. Надю аж завидки взяли – она-то сотни, тысячи раз проходила мимо ничем на первый взгляд непримечательного палисадника, и ни разу не заметила там ни следа живности. А вот Юлька, которая вообще-то проживает не на Абая-Правды, а в третьем Аксае, тут же завопила, что там бегает черная курица.

– А почему она че-о-орная? – спросила она у бабушки.

– Не знаю, – отмахнулась та.

– Потому что ее хозяйка – ведьма, – вдруг брякнула Надя.

Юлька удивленно ахнула и принялась задавать уточняющие вопросы. Они посыпались на Надю мелкими горошинками, и та, все больше увлекаясь, почти веря в то, что говорит, по дороге домой рассказала сестренке страшную историю про ведьму, которая пьет кровь черных кур. У нее раньше их было очень много, больше тысячи! И вот осталась одна, последняя…

– А зачем она пьет их кровь?

– Чтобы стать молодой.

– А ты ее видела?

– Видела.

– А какая она?

– Ну, такая… седаааая… со скрюченным нооосом…

Огромные, готовые испугаться карие Юлькины глаза стали еще больше:

– Надь… А че, кровь черных куриц ей разве не помогает стать молодой?

– Да нет, помогает, помогает, – спохватилась Надя, – она просто постепенно молодеет. Сперва на сто лет, потом еще на сто… Поняла?

– Поняла, поняла.

– А хочешь, мы… – тихо, чтобы не услышала идущая следом за ними бабушка, предложила Надя, – а давай своруем ведьмину курицу?

– Для чего?

– Я слышала, что у черных куриц черное мясо. И что оно намного вкуснее обычного, белого. Давай проверим?

– Давай! – в Юлькиных глазах вспыхнул восторг, – а когда?

– Сегодня ночью! Разбуди только меня!..

Надя сказала, и забыла. Юлька – нет.

***

Листья деревьев что-то шепчут. То ли ветерок их ласкает, то ли неожиданно расплакалось прохладным июньским дождем ночное небо. Сонно вскрикивает таинственная ночная птица. Ласково перешептываются яблони, протяжно скрипят умирающие ветви старого урюка. Сквозь форточку в комнату украдкой пробирается прохлада, и легонько колеблет занавеску.

Надина голова так и клонится к подушке. Ей совсем не хочется идти за курицей. Хочется спать… Юлька стоит на голом полу и жмется с ноги на ногу. Как всегда, она забыла надеть тапочки… А ведь только недавно болела!

Юлька вообще обладает талантом мгновенно простывать. Даже летом! Она заболевает и после мороженого, и после глотка воды, и даже просто так. И болеет всегда сильно, уколы приходится делать.

– Быстро залезай на кровать, – бесшумно зевая, строго говорит Надя.

– А кууурицу воровать?.. – в Юлькином голосе ни тени сна, но зато слышатся противные ноющие нотки. Еще один Юлькин безусловный талант – реветь. По поводу и без повода. И громко.

Почуяв опасность, Надя скороговоркой произносит:

– Я только что вспомнила. Надо полнолуния дождаться, только тогда можно. Иначе смысла нет.

– А сегодня не полнолуние?

– Нет.

– А когда оно будет? Завтра?

– Послезавтра.

– Нууу… Послезавтра я уже домой уеду…

– Спи, – приказывает Надя, закутывается в одеяло и отворачивается, – а то щас как Фредди Крюгер в окно влезет, будет тебе курица.

Юлька возмущенно сопит и еще какое-то время продолжает сверлить старшую сестру взглядом. Но страх перед Фредди Крюгером берет свое – Юлька опасливо косится в сторону окна и шустро забирается под одеяло к сестре. Повозившись немного, она засыпает. Кажется, даже быстрее, чем Надя.

***

Утром Надю будит Томка. Запрыгнув на диван-кровать, маленький, похожий на лису рыжий пес принимается деликатно и ответственно облизывать каждый пальчик на высунувшейся из-под одеяла хозяйкиной ноге.

Надменно-пузатый, ужасно горластый будильник показывает только семь утра. Но солнце уже высоко, собаке хочется гулять. А вот Надя, несмотря на данное маме обещание гулять с собакой «восемь раз в день», совсем не горит желанием куда-то идти. Еще не все сны рассказала ей подушка, да и утренняя прохлада совсем даже не бодрит, а пугает. Поспать бы еще полчасика хотя бы… Не в школу же. Девочка прячет ноги под одеяло, подтягивает колени к груди и скашивает глаза на пса.

Тот, ничуть не смутившись, принимается лизать Юлькину пятку. Сестренка дергает ногой, морщится, но продолжает сладко спать. На пухлых щеках беззащитная родинка, рот трогательно приоткрыт. Трогательно-то трогательно, но какой из него порой вырывается храп! Не детский и даже не женский. Мама шутит, что Юлька «храпит, как мужик».

Сине-желто-зеленое, свежее летнее утро пахнет оладушками, и поэтому сон потихоньку отступает. Как и блинчики, оладушки являются фирменным бабушкиным блюдом. Никто не готовит их так вкусно, как она.

Сказочные оладушки, мгновенно вырастающие на раскаленной сковородке до гигантских размеров, нужно есть сразу же, пока они свежие, иначе не то. Рот мгновенно наполняется слюной, Надя окончательно просыпается.

***

Как всегда, ни свет, ни заря проснувшаяся бабушка стоит у плиты. На ней старенькое домашнее платье, поверх которого повязан недавно купленный, до сих пор хрустящий и пахнущий магазином фартук. Это бордовое платье почему-то очень не нравится маме, она называет его «колхозным» и часто ссорится из-за него с бабушкой, но та упорно продолжает его носить.

Бабушкины волосы собраны в аккуратную «гульку» на затылке. Она печет оладушки и задумчиво, тихо глядит в окно. Каждый раз, когда Надя застает ее такой, как этим утром, на душе у нее почему-то сильно щемит.

– С добрым утром, баб, – здоровается она, плюхнувшись на стул.

– Выспалася? – Не оборачиваясь к внучке, отвечает бабушка, – давай ешь, и веди скоренько собаку. Она все углы ночью опять пообоссала…

Наде не хочется вести Томку в одиночку и, поглощая один за другим оладушки, она нетерпеливо прислушивается: не встала ли Юлька? Но в зале, где она спит, по-прежнему тихо.

Оладушки, оладушки… И как только вы получаетесь такими ровными и пышными – совсем как на картинке? У мамы они не такие. Они, конечно, тоже вкусные, но почему-то плоские, некрасивые.

Надя уже насытилась, но глаза не наелись. Она густо намазывает очередной оладушек ароматным яблочным, тоже бабушкиным вареньем, засовывает его в рот целиком и, прихлебывая чай, интересуется у бабушки, когда приедет мама.

– Сегодня должна, – отвечает бабушка, – ну, ты наелась? Веди давай собаку, а то она и нагадит тут.

В прихожей показывается Юлька. Неодетая, неумытая, взлохмаченная, со сном в каждом глазу, она вбегает на кухню, по-щенячьи бросается к столу и на ходу хватает горячий оладушек.

– Ыыыый… Да ты умойся сперва, и причешись. Как чухысрака, а к столу лезешь! – Сердится бабушка, – и тапки обуй иди!

Но Юлька пропускает ее слова мимо ушей. Косясь в сторону прихожей, где Надя далеко не с первой попытки надевает ошейник с поводком на прыгающего от радости и нетерпения Томку, она торопливо (как бы без нее не ушли!) заглатывает несколько оладушек. Не допив остывший чай, Юлька громко благодарит бабушку и бежит одеваться.

– И-и! Куд-да ты? Вся морда же в варенье! Вымой сперва морду, а потом одевайся! – кричит бабушка на Юльку.

– Юльк, я тебя во дворе жду, – говорит Надя. Она выходит с собакой за дверь и бегом преодолевает несколько лестничных маршей.

Ее встречает уютный утренний двор. Тихая сень урючин скрывает игральные столы, за которыми местные картежники с раннего утра «режутся» в карты.

– Вот так тебе! – ревет могучим басом сосед Корнеич, швыряя замусоленные карты на стол.

– А я тебя вот так вот! Эн-на!..

Рядом с Надиным двадцатым стоит девятнадцатый дом. На втором этаже живет Катька Толстунова, закадычная Надина подруга. Дружат они, что называется, с песочницы – они именно там и познакомились.

Катька на год младше, но выше ростом и похожа на мальчишку. Ее светлые волосы коротко подстрижены, чтобы не было вшей, а над верхней губой находится небольшой шрамик – след от собачьих зубов. Катька умеет быстро бегать и лазить по деревьям, как обезьяна. Однажды дворовые ребятишки решили выяснить, кто быстрее залезет на дерево. Катька выбрала самое сложное дерево, сливу. Лихо перескакивая с ветки на ветку, она стремительно залезла почти на самый ее верх, что уже само по себе было верхом искусства. Но этого показалось Катьке мало. Ловко цепляясь за ветки, она перелезла со сливы на растущий рядом карагач, и триумфатором, под бурные аплодисменты зрителей, спустилась на землю.

А еще Катька всегда является инициатором интересных приключений. Если ее выпустят гулять, то, возможно, приключения будут и сегодня.

Надя подходит к Катькиному окну и зовет:

– Ка-тя!

Ждать приходится недолго. Вскоре в окне показывается стриженная Катькина голова.

– Выйдешь?

– Нет, – грустно отвечает Катька.

– Почему?

– Меня наказали.

– За что?

– Белку потеряла.

– Ну ты отпросись! Скажи, что мы вместе пойдем поищем…

– Папы с мамой дома нет.

– Ну так вообще классно! Выходи!

– Меня закрыли. В комнате.

– Блин…

Белка – это Катькина собака. Маленькая, белая, с небольшими темными пятнышками на спине и груди, имя она получила именно за окрас.

Однажды, когда Катька была у бабушки в деревне, а ее отец напился пьяный, Надя поймала за поводок мечущуюся по двору, напуганную и скулящую Белку, и, воспользовавшись тем, что вернувшаяся из командировки мама крепко спит, а бабушка находится в Аксае у еще тогда совсем маленькой Юльки, приютила ее у себя дома и от души накормила колбасой.

В знак благодарности, собака уже глубокой ночью «заминировала» квартиру и, видимо, решив, что этого недостаточно, дабы еще больше порадовать спасителей, исполнила свой лучший сольный номер. Белка пела от души, пронзительно, с надрывом. В этом «Не пытай ты меня, барин, отчего грущу…", талантливо исполненном на собачий манер, была вся боль и тоска Белкиного народа.

И вот, Белка пропала… Катька говорит, что она ни с того, ни с сего вывернулась из ошейника и убежала.

– Ее, наверное, уже сожрали бомжи, – Катькин голос звучит уверенно.

– Жа-алко, – сочувственно говорит Надя. На сердце щемит от вдруг живо вставшего перед мысленным взором взгляда умных, тоскливых Белкиных глаз.

– Да, жалко, – вздыхает Катька, – хотя, может, и не сожрали. Может, знаешь, она прибежит еще. Как в тот раз.

– А что, прибегала уже? – Оживляется ободренная Надя.

– Ну да. Однажды она от папы убежала. Ну, когда он… – тут Катька смущается и прерывает себя на полуслове, но потом, подумав, продолжает – воот… А потом прибежала. Сама.

Не очень-то удобно разговаривать, задрав голову вверх. Наде хочется, чтобы Катька стояла прямо здесь, рядом с ней. Вдруг ей в голову приходит гениальная идея.

– Слушай… – говорит она, – а давай, ты из окна вылезешь? Немного погуляем, а потом обратно залезешь.

Катька задумывается, с видом знатока меряет взглядом расстояние от окна до земли и, наконец, решается:

– Можно. Только у меня веревки нет… Но я сейчас что-нибудь придумаю.

Катька скрывается в комнате, и Надя слышит, как она там возится, как стучит выдвижными деревянными ящиками. Из подъезда выскакивает Юлька. Надя окликает ее, и сестренка подбегает к ней. Ее довольное лицо чисто умыто, а светлые волосы заплетены бабушкой в аккуратную косичку.

– Куда пойдем? – В карих глазах Юльки тоже горит жажда приключений.

– Не знаю, как Катя скажет. Вот только спустится, и пойдем куда-нибудь. – В двух словах Надя объясняет сестренке, в чем дело, и Юлька тут же становится активной участницей событий.

– Слушай! – говорит она Катьке, – а ты простыни попробуй связать! Тогда точно до земли хватит!

– А это идея, – говорит, взвесив новое предложение, Катька.

И начинается операция «Побег». Катька крепко связывает концы двух простыней и демонстрирует навороченный «морской» узел сестрам – так, мол? Те одобряют.

– Теперь что? – Спрашивает Катька.

– Теперь, короче, берешь, и обвязываешь одним концом простыни раму, – инструктирует Юлька, – я кино такое видела, американское, там один дядька так спускался… Только ты крепче узел делай, а то упадешь.

– Ага, – кивает Катька и послушно обвязывает оконный профиль. – Вот так, да?

Катькины манипуляции так уверенны, как будто она тысячи раз спускалась таким образом из окна, но наблюдающей за ней Наде почему-то становится не по себе.

– Подожди! – Останавливает она подругу, – а ты точно уверена, что узел крепкий?

– Да точно, точно! – Катьке не терпится на волю. Она спускает конец простыни вниз и становится на подоконник. Катька начисто лишена страха, но у Нади глядя на нее пересыхает в горле.

– Кать… А может, ты лучше по дереву попробуешь? А?.. – Робко спрашивает она.

Рядом с Катькиным окном растет молодая яблонька. Катька придирчиво измеряет взглядом расстояние от окна до деревца, прикидывает силы и, наконец, решается:

– Можно.

Вдруг она замирает, прислушивается. Изменившись в лице, она быстро-быстро затягивает простыни в комнату.

– Ты че? – В голос спрашивают удивленные сестры.

– Папа с мамой, – тихо, одними губами произносит Катька.

– Вот и классно, – облегченно выдыхает Надя, – отпросишься теперь.

– Ага, я попробую, – кивает Катька и исчезает в окне.

– Скрести пальцы, – говорит Надя Юльке, и сама следует своему совету. Пытается для верности скрестить пальцы и на ногах, но не получается.

Через несколько минут в окне опять появляется Катькина голова.

– Ну что?

– Не, не пускают… – грустно выдыхает Катька, – до завтра я наказана.

Ну что тут поделаешь?

– Ну ладно, – вздыхает Надя, – тогда мы пойдем.

– А вы куда? – Поджарая Катька, с ее стриженной головой и мальчишескими скулами, сейчас немного похожа на романтичного киношного узника. В ее приглушенном голосе слышится душераздирающая тоска по свободе.

– На «резинку», наверное.

– А. Ну давайте.

Прямо за домом находится полянка, на которой благодушно царствует гигантский трехствольный тополь. Его окружают дикие урючины и яблони, а под их сенью находится тихое, уютное место для игр. В выходные и каникулярные дни дворовые дети часто строят там шалаши и пекут на углях картошку. А в августе-сентябре вырастают до гигантских размеров водянистые, почти сладкие яблоки. Их тоже готовят на углях и с наслаждением съедают.

За перекрестком находится школа, а на школьной территории – резиновое поле, в просторечье «резинка». За полем – гаражи, на крышах которых, на горе сторожей, играет вся окрестная детвора. А чуть поодаль от гаражей, за теннисным полем, стоит большой недостроенный Дом.

2.

Вообще-то, к Дому идут две дороги. По одной из них, ведущей через детскую поликлинику и Дворец АХБК, широкой и комфортной, ходят взрослые. Дети же предпочитают другую, узкую и опасную.

Попасть на нее можно, «нырнув» в дыру в высоком бетонном заборе, который разделяет резиновое поле и гаражи. Это мрачное, заброшенное место, заросшее высокими сорняками. У молча пробирающихся сквозь эти «джунгли» детей невольно пробуждаются неведомые древние инстинкты.

Наконец бетонная стена остается позади. Надя и Юлька смотрят друг на друга с гордостью первопроходцев. Эта дыра, эта стена, и эта тропка принадлежат только им и Катьке.

– У тебя на голове паутина с дохлым пауком.

– Ма-амочки!.. А на тебе жук!..

– Гедость кекея… Фу, нет, это всего лишь ошметок коры…

Взвизгивая, фыркая, судорожно отряхивая одежду, девочки отходят от тропки подальше. И замирают в невольном, непонятном, почти мистическом благоговении: перед ними вырастает Дом.

Выставив на них свои мрачные черные глазницы, он застыл в угрюмом молчании. Он их явно не ждал и не радуется их приходу. Это злой Дом, не желающий отдавать свои тайны. И не стоит даже пытаться забрать их – это мстительный Дом, и он непременно жестоко покарает за дерзость.

Дом подавляет, но и вызывает интерес. Это коварный Дом. Он точно говорит: «Не подходи ко мне и не заглядывай внутрь», и тут же приковывает тебя к месту своим властным взглядом.

Когда-то здесь велась стройка. Те плиты и блоки, которые еще не успели украсть, до сих пор сложены аккуратной стопкой. Почему строительство Дома было остановлено, неизвестно. По легенде, строители убежали, чего-то сильно испугавшись.

Стряхнув оцепенение, девочки подходят к Дому ближе, с благоговейным ужасом обходят его с другой стороны и, наконец, устраиваются на давно облюбованной прохладной плите. Ненадолго воцаряется молчание. За находящимся неподалеку Дворцом АХБК шумит, ревет и бурлит страшная улица Шаляпина. Но рядом с Домом привычно тихо. Такая тишина обычно и порождает причудливые мрачные сказки.

– Посмотри вон в то окно, – негромко говорит Надя, и Юлькины быстрые глаза устремляются за указательным пальцем сестры наверх. – Видишь?

– Нет… – поддавшись настроению сестры, шепчет Юлька, – а что там, Надь?

– Огонек промелькнул. Красненький… Смотри, смотри!.. Видишь?

– Теперь – да… О, вот он!..

– Да тише ты…

– А что это за огонек?

– Рассказать? – Тоже переходит на шепот Надя. – А ты не будешь ночью бояться?

– Расскажи! Не буду…

– Ну, смотри. Короче, год назад двое дядек ограбили банк и решили спрятать тут деньги. Они пришли сюда ночью, зашли в Дом и поднялись на самый верхний этаж, вон туда. Когда клад был закопан, один из этих дядек подумал: «А чего это я буду делиться деньгами с ним?» И, короче, зарезал своего сообщника, и закопал там же… – Надя смотрит на сестренку в ожидании реакции. Юлькины глаза широко раскрыты, зрачки расширены – она жадно впитывает каждое слово сестры. – Вооот… Ну, короче, потом он стал спускаться по лестнице, но его точно толкнуло что-то в спину. Он упал и сломал себе шею, спину, руки, ноги…

– И голову… – эхом откликается ерзающая от страха Юлька.

– Голову не ломают, балда. Только сотрясение мозга может быть…

– А у меня было сотрясение мозга, – Юлька говорит так, словно сообщает важную новость, хотя об этом знают все. Легкое сотрясение случилось полгода назад, когда сбылись мрачные предсказания родственников, и Юлька, по привычке качаясь дома на стуле, таки грохнулась с него.

– Блин. Да не перебивай ты! – строго одергивает сестренку Надя.

– А он умер?

– Ну конечно, умер! Ты бы не умерла?! – Надя сурово смотрит на сестренку и сердится, – да не перебивай же, блин! Ну все, не буду рассказывать.

Юлька молчит. Дом давит на девочек, рядом с ним страшно. Но они не уходят. Вдруг Юльку привлекает какой-то блеск в щели между стройматериалами. Она легко соскальзывает с плиты, осторожно, точно двигаясь по минному полю, подходит к искусственной «горе», затем, осмелев, опускается на колени и шарит в щели рукой. Ее глаза сосредоточенно блестят, лицо напрягается, и, глядя на нее, почему-то напрягается и Надя. А если это ценность? И нашел ее кто? Юлька!..

Ухватив, наконец, добычу, Юлька встает с колен, раскрывает ладонь и ее лицо кривится – у нее в руке обломок из-под желтой пивной бутылки. Еще недавно они с Надей собирали такие же бутылки из-под «Жигулевского», сдавали, а на вырученные деньги катались на каруселях в парке.

– А ты думала, это клад? – Смеется Надя, чувствуя невероятное облегчение.

Юлька косится на Дом. Ей страшно, но одновременно хочется услышать продолжение истории. Вспомнив, что сейчас она находится в немилости у рассказчицы, она вопросительно заглядывает ей в глаза. Но Надя и сама горит желанием досказать историю до конца.

– Вот, короче… Но душа этого дядьки, ну, который с лестницы навернулся, не нашла успокоения. И каждую ночь, ровно в двенадцать часов, из этого Дома слышатся стоны и крики.

– Ужас… – Юльку передергивает. – А что означают эти красные огоньки?

– Это души тех разбойников, что зарыли здесь клад. Они охраняют его, понимаешь?

Юлька задирает голову и настороженно смотрит в черное окно.

– Давай уйдем отсюда? – Наконец предлагает она.

– Боишься? – Улыбается Надя. Ей и самой не по себе, но предлагать уходить от Дома первой (и кому? Младшей сестре!) совсем не хочется.

– Нет, просто холодно здесь, – ежится Юлька, – я не хочу опять болеть, чтобы мне уколы делали. Знаешь, как больно?

С этой стороны Дома и правда прохладно и как-то влажно.

– Хорошо, пойдем.

Они уходят. Дом провожает их недобрым взглядом. Отойдя на безопасное расстояние, девочки, не сговариваясь, оглядываются. В одном из окон показывается чье-то лицо и тут же пропадает.

– Ма..мо… чки… – шепчет побелевшими губами Юлька.

– Бежим! – Надя хватает ее за руку и увлекает за собой.

Убегают они уже не по тропке, по которой пришли – там особо не разбежишься, а по «взрослой» дороге. Рядом с детской поликлиникой длинноногая Юлька останавливается и хватается рукой за грудь:

– Подожди… Не могу больше, у меня сейчас сердце выпрыгнет. Ужас, да? Ты видела?!

– Да…

– Маме расскажем?

– Не надо. Не поверит, да еще и накажет за то, что со двора ушли.

Потихоньку девочки успокаиваются. Рядом с поликлиникой власть Дома постепенно слабеет.

Торопливым шагом сестры спускаются по бетонной лестнице к школе. Надя раздумывает над тем, чтобы поведать сестренке о том, что раньше, еще до войны, на месте школы было кладбище и они, возможно, сейчас идут по могилам, но потом решает, что все же не стоит. В глубине Юлькиных глаз и без того все еще щетинится страх.

3.

– Ма, ты в Аксай сегодня во сколько едешь? – Спрашивает за завтраком несколько дней спустя мама бабушку.

– В Аксай?.. – Бабушкины подслеповатые глаза, окаймленные светлыми короткими ресницами, часто и недоуменно моргают.

– В Аксай. Тебе, разве, Алка не говорила?

– Нет, ниче она мне не говорила.

– Она передать что-то через тебя Наде хотела. Шмотки какие-то из Германии.

– Ниче она мне не говорила… – бурчит бабушка и, помолчав, глубоко вздыхает. – И сёдни надо ехать?

– Да. Пожалуйста. – В голосе мамы появляются просящие нотки, – пожалуйста, ма…

Бабушка молча кивает, затем задерживает взгляд на Наде:

– Ее тоже брать?

– Поедешь с бабой в Аксай? – Спрашивает мама.

– Зачем? – Хмурится Надя, чувствуя неладное.

– Тетя Аля хотела сегодня повести вас с Юленькой в ТЮЗ.

– Не хочу я идти с тетей Алей в ТЮЗ.

– Там интересно будет. Приехали московские артисты, привезли с собой каких-то кукол с огромными головами. В общем, там будет невероятно интересное представление. Алка еле-еле билеты достала, страшно дорогие. Короче, собирайся. Я уже продумала, что ты наденешь. Надень…

– Да не хочу я ни в какой ТЮЗ! – Злится Надя.

– Не хочешь?.. – Мама, кажется, готова сдаться, но новая мысль приходит ей в голову, и она продолжает натиск. – Так, не капризничай. Билет пропадет, Алка мне этого не простит.

– Не пропадет… Простит… – Пытается сопротивляться Надя, и, наконец, взвывает, – ну почему-у-у?! Вместо меня нельзя Кристинку взять, что ли? И вообще, зачем было покупать на меня билет, если не знаешь, пойду я в этот говняный ТЮЗ, или нет?!

– Надя, перестань. И не произноси плохих слов. Поезжай, потом жалеть же будешь. Да и Юленька будет плакать, она тебя уже ждет.

– Ну и пусть плачет. Не поеду я ни в какой Аксай! – Надя и сама готова расплакаться от злости.

– Нет, поедешь! – Сердится и мама.

– Не поеду!

– Поедешь!

– Не поеду! Не поеду! Не поеду!

– Оставь ее, – просит бабушка, – не хочет езжать, пущай остается.

Мама строго смотрит на надувшуюся Надю, уголки ее губ поджимаются:

– Ну, смотри.

Чувство, что сегодня произойдет что-то нехорошее, переполняет Надю. В голове появляется мысль, что, возможно, стоит согласиться и поехать с бабушкой в Аксай, но тут же дает о себе знать врожденная упертость. Да и перспектива идти куда-то там с тетей Алей никак не радует.

Тетя Аля – это мамина родная старшая сестра и Юлькина мама. Она умеет доставать разные заграничные вещи, а летом старается выхлопотать бесплатные путевки в санаторий для детей. А мама и бабушка никогда не отказывают тете Але, когда она просит присмотреть за Юлькой или забрать ее на Абая-Правды. Такое бывает довольно часто.

Как и Надя, Юлька растет без отца. Но если Надина мама была когда-то замужем, то тетя Аля всегда вела холостую жизнь. Надя только однажды видела Юлькиного отца. Высокий, смуглый. Мама говорила, что он грек.

– Почему он не живет с ними? – Спросила как-то Надя.

– Потому что он… живет в другом месте… – Сумрачно ответила мама.

Потом, уже от Юльки, Надя узнала, что у дяди Жоры в Греции есть другая семья. Ее эта новость ввергла в настоящий шок, но сестренка бесхитростно пояснила, что папами надо делиться – там, в Греции, его тоже очень любят. Надя себе представляет, что с ними будет, если она заберет его себе полностью?!

Юлька похожа на дядю Жору. Она обещает быть высокой, у нее большие карие глаза и «породистый» греческий нос. Только кожа и волосы у нее светлые, тети Алины.

Закончив завтрак, Надя плетется в бабушкину комнату. Бабушка неторопливо собирается в Аксай – кладет в пакет две смены белья, вязание, пересчитывает деньги в кошельке.

– Баб, ты разве с ночевкой? – Тихо спрашивает Надя. Чувство, похожее на то, которое она всегда ощущает, находясь рядом с Домом, какое-то нехорошее, злое, липкое чувство, потихоньку захватывает ее целиком.

– Да, с ночевкой, на две ночи. – Так же тихо отвечает бабушка. – Может, все же поедешь со мной?.. Поехали!

Надя колеблется. Она уже не чувствует, она знает, что пожалеет о том, что не поехала. И все равно упрямится:

– Нет. Если что, я сама к тебе приеду в Аксай. На шестьдесят шестой же надо садиться, да?

– Не вздумай! – Строго говорит бабушка, – ишь, чего удумала… Не вздумай езжать одна! – Тяжело, с расстановками, произносит она. – Собирайся давай, поехали вместе.

– Неееет… там тетя Аааля… – хнычет Надя.

– Ну и что, что тетя Аля? Съест она тебя, что ли?

Съесть, конечно, не съест. Тетя Аля относится к ней вполне дружелюбно и, пусть по-своему, но все-таки любит. Никогда не забывает о ней, когда возвращается из-за границы.

Как-то она привезла ей из Германии невиданное лакомство – жвачку «Турбо». Было это года четыре назад, Надя тогда еще в садик ходила.

Она тогда долго обнюхивала маленькую, пахнущую бананом и клубникой пластинку, завернутую в гладкий блестящий фантик. Наконец, с превеликим трепетом развернув фантик, она отгрызла от белой пластинки кусочек. Вкус был так себе, настоящие банан и клубника вкуснее. Но это же жвачка! Настоящая! И она не кончается, как конфета… Предложив половинку маме, Надя засунула оставшуюся половину в рот.

Жвачка не закончилась – закончился ее вкус. Жевать ее стало неинтересно. А немногим позже, несколько дней спустя, замусоленная жвачка превратилась во что-то серое, мерзкое, липкое, с ярким привкусом слюны. Но зато остался фантик… и настоящее сокровище – вкладыш с машиной. Надя хранит его, и он, даже сильно потрепанный временем, до сих пор пахнет бананом и клубникой…

Тетя Аля похожа на небольшую кошечку. У нее даже голос кошачий. Она не смеется, а фыркает. У нее мелкие ровные зубки, прищуренные серые глаза, а в лице есть что-то неуловимо-хищное.

Наде тяжко находиться рядом с теткой даже тогда, когда та в хорошем настроении. Почему-то ей кажется, что хорошее теткино настроение вот-вот закончится, а потом последует взрыв. Такое уже было, и не раз. Тетя Аля умеет, не повышая голоса, надавить на болевые точки, из-за чего бабушка плачет, а мама всерьез сердится, но умеет разбушеваться так, что становится по-настоящему страшно. Обычно буря настигает не маму, бабушку или Надю, а Юльку. Порой ей сильно достается из-за сущих пустяков.

Когда мама с тетей Алей ругаются, в устах последней часто звучит «Подумай о ребенке!». Как будто мама о ней не думает…

– Не поеду…

– Ну, как знаешь, – бабушка обреченно машет на нее рукой, идет в коридор, обувается, затем вдруг останавливается в дверях и вполголоса добавляет, – если что, звони.

***

Бабушка уехала, и Наде стало тоскливо. Она идет на кухню, где вкусно пахнет жареным мясом.

– Раз ты осталась, сбегай в магазин и купи хлеба – просит мама.

– Хлеба и все?

– Да.

– А потом можно погулять?

– Да. Только недалеко. И с Томкой.

– Ну маааам… Ну давай, я его выгуляю и заведу. А потом сама, а?

– Ну ладно…

Подозрительно сговорчива она сегодня. Надя собирается в магазин и слышит, как тренькает телефон. Мама не подбегает – подлетает к нему и хватает трубку:

– Да… – выдержав паузу и рассмеявшись на чью-то шутку, она говорит дальше. Голос ее как-то странно меняется, – давай… жду… Уже все готово. Инструменты же не забудь!

Надя так и застывает с кроссовкой в руках, ее сердце мучительно сжимается. Так она и знала…

Счастливая мама появляется в прихожей и грациозно проплывает мимо Нади на кухню.

– Что, он придет, да? – сердито спрашивает девочка, сверля взглядом мамину спину.

– Да, я пригласила дядю Рината, – взволнованно отвечает мама.

– Зачем?

– В прихожей розетка сгорела.

Надя, морщась, выдыхает:

– Он придет, сделает, и уйдет?

– Да. Кстати… – мама улыбается, – знаешь, даже хорошо, что ты не поехала в Аксай. Завтра мы с тобой на барахолку пойдем. Я в Детском мире видела штанцы на тебя, но там дорого, а Симонова говорит, что на барахолке дешевле.

– Какие штанцы? – У Нади невольно загораются глаза.

– Ну, такие… красивые…

– Джинсы?!.. – Ахает она.