Семен Соломонович Юшкевич
Странный мальчик

– Я думаю и мне уже пора домой идти. Лучше всего зайди к нам, когда будешь свободен. У меня славный брат, и он будет рад когда ты придёшь. Тогда я расскажу вам, если удобно будет. А то в другой раз когда-нибудь…

– Паничи, Коля! Павлуша! – кричала Маша, надрываясь.

– Сейчас, – с досадой крикнул в ответ Коля и, подумав, сказал, – хорошо, я приду к тебе с Павкой, как только мне можно будет.

– Вот это будет славно, – одобрил Алёша.

– Так мы друзья, – повторил Коля снова, – подавая на прощанье руку.

– Друзья, друзья, конечно, – улыбаясь ответил Странный Мальчик.

Мы стали спускаться, всё оглядываясь на Алёшу, который быстро вскарабкался на третью площадку и сейчас же появился на скале.

– Какой славный мальчик, – задумчиво сказал Коля, сбегая вниз.

– Ужасно хороший, – поддержал я, – и я люблю его.

– Никогда я такого не встречал. Спрошу сегодня у папы кое о чём. Наверно папа знает.

– Папа всё знает, – убеждённо произнёс я.

Говоря так, мы успели спуститься с горы. Во дворе мы ещё раз оглянулись на Странного Мальчика. Опять, как прежде, не то муха, не то большая птица, не то человек сидел на скале. Мы дружески улыбнулись ему, будто он мог увидеть улыбку, и пошли домой.

– Бабушка, – оживлённо произнёс ещё на пороге Коля, – скажите: существуем ли мы, или нам это только кажется, а на самом деле мы спим?

– Что такое? – изумилась бабушка, глядя на него во все глаза.

– Существуем ли мы, или нам это только кажется? – повторил он.

– Ступай лучше умыться, – скомандовала мать, – я тебя таким грязным к столу не пущу.

Против обыкновения Коля не стал противоречить и пошёл исполнять приказание.

– Умываемся ли мы? – с недоумением произнёс он, стоя перед умывальником и взглянув на меня, – или нам это только кажется?

Я начал тихонько дрожать.

– Должно быть, снится, – трепещущим голосом ответил я.

Мы переглянулись. В первый раз в жизни мне стало страшно от того, что я посмотрел ему в глаза.

– Глаза ли это? – пронеслось у меня с ужасом.

Я внезапно почувствовал, что мы стали чужими, далёкими…

– Брат? Что такое брат?

Ледяные струи поползли по моему телу. У меня завертелось в голове.

– О чём я думаю, зачем я это думаю? – упрекнул я себя, – ведь это Коля, Коля! Что такое Коля? А, может быть, мне всё это снится. Где это я теперь?

Я вздохнул и оглянулся. Коля уже намылил лицо и руки, и там, где были его глаза, лежали большие комки белой пены.

Я сделал умоляющий жест и как-то весь сжался.

– Это ты, Коля? – тихо спросил я. – Не будем говорить об этом, – прибавил я сейчас же.

– Не будем, – равнодушно ответил он.

Стало как-то очень скучно в комнате, и плеск воды раздражал, как будто кто-то царапал тело в одном месте не переставая. Мы молча докончили умывание и пошли в столовую. Там было темновато от полузакрытых ставней. Коля ещё раз спросил:

– Мама, живём ли мы, или это только сон, гадкий сон?

– Что это за глупые вопросы, Коля; вот, возьми яйцо.

– Это яйцо?

Он внимательно осмотрел его, точно впервые увидел; долго вертел в руках и, наконец, лениво разбил.

– Как будто яйцо, – тихо произнёс он, – а может быть его совсем и нет.

Он задумался и молча ел. Я осмотрел свой хлеб, попробовал его и спросил:

– Бабушка, это хлеб? Что такое хлеб?

Здесь я не так боялся и мне было легко.

– Да что это с ними сегодня?! – рассердилась мать. – Ешьте скорее. У Маши постирушка, и ей нужно дать прибрать.

Мы начали есть. Молча, без шума, без крика прошёл завтрак. Мать не могла надивиться нашей сдержанности.

– Вот такими, – произнесла она, обращаясь к бабушке, – я их обожаю. Как приятно, когда завтрак проходит без огорчений.

Мы не дослушали конца её рассуждений и отправились в свою комнату. Там Коля улёгся на кровати, а я сел у окна и стал смотреть на двор. На скале уже никого не было.

– Никого нет на скале, – с сожалением произнёс я.

– Я так и знал, – ответил Коля, – но мы пойдём к нему. Только бы мама об этом не узнала.

Потом мы молчали долго, всё думая о том же.

– Удивительно?! – произнёс, наконец Коля.

Я живо обернулся и сейчас же пересел к нему.

– Что ты, Павлуша, думаешь о нём?

– Мне жаль, что Стёпа его ударил.

– Нет, не то, – с нетерпением оборвал он меня, – живём ли мы, или это нам кажется, а мы спим. Что такое жизнь, Павка?

Я не мог сразу ответить на этот вопрос, молчал и думал.

– Жизнь, – сказал, наконец, я, – жизнь это… жизнь. Как странно, Коля, что мы никогда об этом не думали…

– Я бы у учителя спросил, – отозвался он, – но наверное и тот не знает. Странный Мальчик умнее всех их. Учитель интересуется, выучил ли я басню, решил ли я задачу. Задача? За-да-ча, – повторил он раздельно, – разве это имеет какой-нибудь смысл? Но ведь тогда и учителя нет, и если он мне является во сне, то только, чтобы спросить или объяснить задачу. Как же человек, который мне снится, может знать, что такое жизнь?

– Мне страшно, Коля, – дрожа выговорил я, хватаясь по обыкновению за него.

Он каким-то странным взглядом смерил меня и вдруг засмеялся:

– Но ведь и ты, Павлуша, сон мой; почему же мне жалеть, что ты боишься.

– Коля, перестань, я боюсь! говорю тебе, мне страшно. Всё это неправда. Ты Коля, а я твой брат и папа наш, а другое, может быть, и сон. Но мы, мы не во сне, мы на самом деле. Не говори больше, Коленька. Вот я держу тебя за руку. Ты чувствуешь, что я держу её. Нельзя много думать. Странный Мальчик нас обманул. Ах, зачем мы его слушали, – вырвалось у меня с тоской.