Дмитрий Серов
Люди и учреждения Петровской эпохи. Сборник статей, приуроченный к 350-летнему юбилею со дня рождения Петра I

«У СОЧИНЕНИЯ УЛОЖЕНЬЯ РОСИЙСКОГО С ШВЕЦКИМ БЫТЬ…»
Уложенная комиссия 1720 г. и ее труды ¹¹⁵

История систематизации отечественного законодательства (прежде всего в форме кодификации) является в настоящее время одним из перспективных направлений историко-правовых исследований. В свою очередь, в истории кодификации XVIII в. особое место принадлежит проекту Уложения Российского государства 1723–1726 гг., подготовленному Уложенной комиссией 1720 г. Исходя из сведений, приводимых в литературе, отмеченный проект следует признать как наиболее значительным по объему, так и наиболее завершенным из числа законопроектов, выработанных уложенными комиссиями XVIII в.

Уложенная комиссия 1720 г. не раз привлекала внимание ученых авторов. Первым к истории означенной комиссии обратился М. М. Сперанский, упомянувший о ней в хрестоматийно известном «Обозрении исторических сведений о Своде законов»¹¹⁶. Однако подлинным первооткрывателем сюжета об Уложенной комиссии 1720 г. следует признать петербургского правоведа В. Н. Латкина, который посвятил Комиссии особый раздел докторской диссертации по государственному праву «Законодательные комиссии в России в XVIII ст.», защищенной в 1887 г. на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета¹¹⁷ и изданной в том же году в виде монографии.

Широко использовав архивные источники, В. Н. Латкин вкратце осветил предысторию создания и внешнюю историю Уложенной комиссии 1720 г. (ее структуру, персональный состав, взаимодействие с Сенатом, динамику проведения заседаний за 1720–1723 гг.), а также законопроектную работу Комиссии (хотя и не предприняв анализа проекта Уложения 1723–1726 гг.)¹¹⁸. В 1888 г. на диссертационную монографию В. Н. Латкина появилась развернутая рецензия А. Н. Зерцалова. Правда, коснувшись раздела об Уложенной комиссии 1720 г., А. Н. Зерцалов ограничился лишь тем, что привел разрозненные дополнительные сведения о предыстории ее создания, а также о деятельности и персональном составе в 1724 г.¹¹⁹

В начале ХХ века Уложенной комиссии 1720 г. уделили некоторое внимание А. Н. Филиппов (в связи с вопросом о законотворческой деятельности Сената в первой четверти XVIII века) и М. С. Померанцев (в связи с вопросом об участии в Комиссии генерал-рекетмейстера В. К. Павлова)¹²⁰. В советский период наиболее значительные изыскания, посвященные характеризуемой Уложенной комиссии, предпринял ленинградский историк А. Г. Маньков. В первой половине 1970‐х гг. А. Г. Маньков опубликовал три статьи, в которых впервые дал подробную характеристику составленного Комиссией проекта Уложения 1723–1726 гг., а также углубленно рассмотрел отдельные вопросы, связанные с содержанием этого законопроекта¹²¹.

В начале XXI в. Уложенной комиссии 1720 г. небольшие разделы посвятили М. В. Бабич в диссертационной монографии 2003 г., а также В. А. Томсинов в специальном учебном пособии 2010 г.¹²² Кроме того, в разное время деятельность Уложенной комиссии 1720 г. обзорно затронули Г. Ф. Шершеневич и О. А. Омельченко¹²³. Крупнейшим же вкладом в изучение темы об Уложенной комиссии 1720 г. и ее трудах явились работы А. С. Замуруева. Ученик А. Г. Манькова, А. С. Замуруев подготовил ряд статей, посвященных проекту Уложения 1723–1726 гг.¹²⁴, а также кандидатскую диссертацию «Проект Уложения Российского государства 1723–1726 гг. – памятник отечественной политико-правовой мысли»¹²⁵, успешно защищенную в январе 1993 г. в Санкт-Петербургском филиале Института российской истории РАН.

Из числа зарубежных авторов существенный вклад в изучение темы внес шведский правовед К. Петерсон. К. Петерсон остановился на вопросе об Уложенной комиссии и подготовленном ею законопроекте в диссертационной монографии 1979 г., а затем в фундаментальной статье 1983 г. «Использование датского и шведского права в законодательной комиссии Петра Великого 1720–1725 гг.», оставшейся, правда, малоизвестной в России¹²⁶.

Между тем, несмотря на очевидные достижения предшественников, следует констатировать, что организация и деятельность Уложенной комиссии 1720 года оказались к настоящему времени освещены недостаточно целостно и не вполне систематически. Так, не получили надлежащего прояснения вопросы: 1) о кодификационной концепции Петра I; 2) о политико-правовом контексте деятельности кодификаторов; 3) о стадиях законодательного процесса; 4) о взаимодействии Уложенной комиссии и Правительствующего сената в процессе законотворчества. В предшествующей литературе остались вовсе не затронутыми вопросы о степени подготовленности членов Комиссии к законотворческой деятельности и об их персональном вкладе в составление проекта Уложения.

В настоящей статье предпринята попытка осветить историю Уложенной комиссии 1720 года, опираясь в основном на архивный материал. Источниковой основой статьи послужили прежде всего делопроизводственные и законопроектные материалы Уложенной комиссии 1720 года, компактно отложившиеся к настоящему времени в фонде 342 Российского государственного архива древних актов – в первую очередь протоколы заседаний Комиссии за 1720–1724 гг. (Оп. 1. Кн. 9. Ч. 1).

Переходя к вопросу о концепции кодификации, сложившейся у Петра I еще до создания Уложенной комиссии 1720 года, необходимо отметить то обстоятельство, что в середине 1710‐х гг. Петр I пребывал в убеждении, что основой системы отечественного законодательства должен являться единый кодифицированный акт. Показательно, что уже в законе от 20 мая 1714 г. о подтверждении юридической силы Уложения 1649 г. говорилось, что данное Уложение сохраняет силу до тех пор, пока не будет подготовлена его новая редакция («дондеже оное Уложение… изправлено и в народ публиковано будет»)¹²⁷. А в заключительной части Наказа «майорским» следственным канцеляриям от 9 декабря 1717 г. Петр I удрученно констатировал, что «…Устава земского полного и порядочного не имеем»¹²⁸.

К концу 1710‐х гг. концепция создания акта всеобщей кодификации российского законодательства претерпела радикальное изменение. Если ранее предполагалось, что новое Уложение будет создаваться на основе синтеза Уложения 1649 г. и отечественного законодательства второй половины XVII – начала XVIII в., то к моменту учреждения Уложенной комиссии 1720 года законодатель стал исходить совсем из иной политико-правовой установки и, как следствие, из иной кодификационной концепции. В окончательном виде новая кодификационная концепция сложилась у Петра I, по всей очевидности, в 1717 г. Кроме того, вероятно, на стыке 1717 и 1718 гг. царь возложил кодификационные работы на только что основанную Юстиц-коллегию. По крайней мере, в п. 5 доклада Петру I от мая 1718 г. Юстиц-коллегия уже запросила для подготовки нового Уложения дополнительные штатные единицы.

Как явствует из формулировки в отмеченном пункте доклада, кодификационная деятельность Юстиц-коллегии должна была заключаться в «соединении… Росийского уложения, новосостоятелных указов и Швецкого уставу»¹²⁹. В приведенной формулировке, думается, как раз и нашла отражение новая концепция создания акта всеобщей кодификации российского законодательства. Иными словами, законодатель поставил перед Юстиц-коллегией задачу осуществить синтез норм Уложения 1649 года, текущего российского законодательства и шведского кодекса.

Новая кодификационная концепция сложилась отнюдь не случайно. Не останавливаясь на этих страницах на рассмотрении политико-правовых воззрений Петра I (что было предпринято в рамках иных работ¹³⁰), следует отметить, что основой этих воззрений стала концепция «полицейского» государства (Polizeistaat), исподволь, но твердо усвоенная царем к середине 1710‐х гг. В свою очередь, в тот же период Петр I принял стратегическое решение о построении в России идеального «полицейского» государства не с «чистого листа», а по какому-либо зарубежному образцу. В итоге к 1717 г. в качестве такового образца царь избрал, как известно, Шведское королевство.

С точки зрения современных взглядов на проблему рецепции права возможно констатировать, что монарх-реформатор принял решение осуществить частичную рецепцию шведских правовых норм и институтов. Соответственно, новая кодификационная концепция, в отличие от прежней, полностью соответствовала только что утвердившейся стратегической установке Петра I на всемерное использование шведского административного и правового опыта¹³¹.

К настоящему времени о начале разработки проекта нового Уложения в Юстиц-коллегии известно сравнительно немного. Установлено лишь, что в мае 1718 г. коллегия направила Поместному приказу и Канцелярии земских дел распоряжение о своде глав Уложения 1649 года (использовавшихся названными судебными органами в правоприменительной деятельности) с отечественными законодательными актами второй половины XVII – начала XVIII в. В самой Юстиц-коллегии занялись сведением части Уложения 1649 года со шведским Земским уложением 1608 г. – как в русском переводе оказалось наименовано архаичное Уложение Кристофера 1442 г. (Kristoffers landslag 1442), добытое в Швеции в типографском издании 1608 г.¹³²

Характерно, что против широкого использования Уложения Кристофера 1442 года при подготовке проекта российского Уложения выступил не кто-нибудь, а вице-президент Юстиц-коллегии бывший шведский судья Герман Бреверн (Hermann von Brevern). В составленной по указанию Петра I особой записке о принципах подготовки нового Уложения Г. Бреверн отметил, что шведские законы «в том виде, в каком они содержатся в опубликованном шведском Земском уложении, уже устарели, будучи в значительной мере заимствованы из канонического права и соответствуют времени, давно ушедшему даже в Швеции, и реальности, сильно отличающейся от положения вещей в России…»¹³³. Как бы то ни было, несмотря на возражения Г. Бреверна, работа с Уложением Кристофера 1442 года продолжилась. 18 апреля 1719 г. подготовленные в Юстиц-коллегии законопроектные материалы были затребованы в Правительствующий сенат¹³⁴.

Стремясь поскорее завершить составление нового Уложения, 9 декабря 1719 г. Петр I издал указ о заслушивании подготовленного Юстиц-коллегией проекта в Сенате. Согласно именному указу от 9 декабря 1719 г., сенаторы обязывались заслушивать представленный им законопроект начиная с 7 января 1720 г., с тем чтобы завершить обсуждение к концу октября 1720 г.¹³⁵

Очень скоро, однако, выяснилось, что установленные в именном указе от 9 декабря 1719 г. сроки оказались на практике неисполнимыми. Открылось, что разработанный в Юстиц-коллегии законопроект был далек от совершенства, и уже 21 января 1720 г. Сенат отправил его на доработку обратно в коллегию¹³⁶. Поскольку Юстиц-коллегия не смогла осуществить требуемую доработку в сжатые сроки, Правительствующий сенат принял решение кардинально изменить организацию подготовки проекта нового Уложения.

8 августа 1720 г. был издан сенатский указ, согласно которому для «сочинения Уложенья росийского с шведцким» при Сенате учреждалась особая кодификационная комиссия¹³⁷. Согласно отмеченному указу, Комиссия должна была состоять из коллегиального присутствия (в составе восьми поименованных лиц) и канцелярии во главе с двумя секретарями, один из которых владел бы немецким языком. В работе присутствия предусматривалось также участие сменного сенатора.

Укомплектовать канцелярию Комиссии предписывалось путем временного откомандирования подьячих и переводчиков из центральных органов власти («колегей и канцелярей»). Подготовленный законопроектный материал Комиссия обязывалась еженедельно представлять для рассмотрения общему собранию Правительствующего сената. Так была создана Уложенная комиссия 1720 года¹³⁸.

На основании сенатского указа от 8 августа 1720 г. и упомянутых выше нормативных и распорядительных актов 1710‐х гг. представляется возможным реконструировать следующие стадии законодательного процесса, которые должны были сложиться в связи с деятельностью Уложенной комиссии 1720 года: стадия законодательной инициативы, стадия выработки законопроекта (не выделяемая для современного законодательного процесса), стадия обсуждения законопроекта, стадия утверждения и стадия обнародования. В качестве стадии законодательной инициативы в данном случае, думается, следует рассматривать отмеченные выше указания Петра I касательно подготовки нового единого кодифицированного акта и его общего содержания.

Далее наступала стадия выработки законопроекта, которую предстояло всецело осуществить Уложенной комиссии (с участием сменного сенатора). Стадия обсуждения должна была заключаться в рассмотрении подготовленного Комиссией проекта Уложения общим собранием Правительствующего сената. Затем законопроект поступал на утверждение монарху, после чего Уложение подлежало официальному типографскому опубликованию (за которое тогда отвечала сенатская канцелярия).

Рассмотрение внешней истории Уложенной комиссии представляется целесообразным начать с вопроса о динамике ее заседаний. Согласно «протокольной записке» (книге протоколов) Комиссии, ее первое заседание состоялось 31 августа 1720 г., последнее – 16 декабря 1724 г.¹³⁹ Всего же, как удалось установить по «протокольной записке», на протяжении 1720–1724 гг. состоялось 347 заседаний присутствия Уложенной комиссии 1720 года.

Интенсивность работы Комиссии была в разные годы неодинакова: в 1720 г. – 31 заседание, в 1721 г. – 81, в 1722 г. – 77, в 1723 г. – 93, в 1724 г. – 67. При этом необходимо отметить, что, как явствует из книги протоколов, законопроектная работа велась отнюдь не на всех заседаниях – это зависело от кворума членов присутствия (каковой, не будучи нормативно регламентирован, составлял, насколько можно понять, три-четыре человека). Более всего заседаний было фактически отменено в 1724 г. – 32 (47,7% от общего числа проведенных в этом году) и в 1721 г. – 16 (19,7%)¹⁴⁰. Всего за 1720–1724 гг. обсуждение проекта Уложения не проводилось на 65 заседаниях Комиссии (18,7% от общего числа заседаний).

Наиболее значительные перерывы образовались в деятельности Уложенной комиссии из‐за последовавшего в 1722 г. ее переезда, вслед за Сенатом, из Санкт-Петербурга в Москву, а в 1723 г. – обратно в Санкт-Петербург. В результате означенных переездов Комиссия вовсе не собиралась с 23 февраля по 26 августа 1722 г. и с 1 марта по 23 июля 1723 г. Наконец, необходимо упомянуть о не отмеченном предшествующими авторами перерыве в работе Уложенной комиссии, последовавшем с 20 февраля по 3 августа 1724 г. Судя по всему, данный перерыв был обусловлен выездом основного состава Комиссии опять-таки в Москву – на мероприятия, связанные с коронацией Екатерины Алексеевны.

В состав присутствия Уложенной комиссии 1720 года согласно книге протоколов на протяжении 1720–1724 гг. входило 17 лиц. При комплектовании присутствия Комиссии, сообразно поставленной перед ней кодификационной задаче, был использован принцип совмещения в его составе имевших представление о шведском законодательстве иностранных специалистов, состоявших на русской службе, и сведущих в отечественном законодательстве российских администраторов.

Из числа иностранных специалистов в деятельности Комиссии приняли участие: уже упоминавшийся Герман Бреверн, Магнус Нирот (Magnus Wilhelm von Nieroth), Сигизмунд Вольф (Sigismund Adam Wolf) и Эрнст Кромпейн (Ernst Friedrich Crompein [Krompein]). Все эти лица не один год проработали в шведских административных и судебных органах и были не понаслышке знакомы со шведской системой законодательства. Наиболее искушенными в юриспруденции из них являлись Г. Бреверн и Э. Кромпейн¹⁴¹.

Включенные в состав Уложенной комиссии 1720 года российские администраторы, не обладая специальной юридической подготовкой, имели в большинстве своем значительный опыт административной и судебной деятельности, что предполагало их знание действующего законодательства. Из русских членов Комиссии наиболее искушенными в практическом законоведении являлись, как представляется, Ф. С. Мануков, С. Т. Клокачев, И. Н. Плещеев и В. Н. Зотов. Особенно в данном случае необходимо выделить Федосея Манукова.

Начавший трудовой путь подьячим еще в 1680 г., 32 года проработавший в Поместном приказе, а затем последовательно занимавший должности санкт-петербургского ландрихтера и товарища санкт-петербургского воеводы¹⁴², Ф. С. Мануков являл собой настоящего законоискусника старомосковской закалки. В бытность исполнения Федосеем Семеновичем должности президента Вотчинной коллегии его обширные законоведческие познания даже вызвали раздражение у прокурора коллегии, вчерашнего офицера-фронтовика А. Г. Камынина. В доношении от 28 октября 1724 г. Афанасий Камынин между иного пожаловался генерал-прокурору Сената о том, что

при слушании дел многажды случалось и ныне есть: ис членов колежских, а особливо Мануков, ис тех, кои изстари в Поместном приказе, скажет: «Не все указы выписаны», и напамятовал указ, в какой книге при том объявит, которых другому, а паче которые из салдат, и ведать невозможно¹⁴³.

Длительным стажем административно-судебной деятельности обладал и Степан Клокачев, который успел до 1720 г. поработать на должностях воеводы в Коротояке, воронежского ландрихтера, санкт-петербургского вице-губернатора, судьи Санкт-Петербургского надворного суда. Иван Плещеев с 1715 по 1719 г. возглавлял особую следственную канцелярию, а 19 июня 1719 г. был назначен судьей Московского надворного суда. Старший сын близкого к Петру I генерал-президента Ближней канцелярии Н. М. Зотова, Василий Зотов в разное время занимал должности олонецкого воеводы, коменданта Нарвы, коменданта новозавоеванного Ревеля, генерального ревизора Сената, а в 1719 г. возглавил Канцелярию переписных дел¹⁴⁴. Этих четырех лиц следует признать в наибольшей мере подготовленными к законопроектной деятельности из числа русских членов присутствия Уложенной комиссии 1720 года.

Нельзя обойти упоминанием и бессменного главу канцелярии Комиссии А. С. Сверчкова, без устали руководившего всей многообразной подготовительной работой по составлению проекта нового Уложения. Вполне опытный приказной делец (правда, с не очень ясным прошлым¹⁴⁵), служивший прежде на подьяческих должностях в сенатской канцелярии и в Земском приказе, а 27 сентября 1719 г. произведенный в секретари и назначенный главой Крепостной конторы Юстиц-коллегии¹⁴⁶ Авраам Сверчков был определен в канцелярию Комиссии сенатским указом от 19 августа 1720 г.¹⁴⁷ Примечательно, что уже в период работы в Уложенной комиссии, сенатским указом от 16 мая 1721 г., Авраам Степанович был произведен в обер-секретари¹⁴⁸.

Впрочем, и подьяческий состав канцелярии Уложенной комиссии формировался отнюдь не из случайных людей. Согласно учредительному сенатскому указу от 19 августа 1720 г., в канцелярию Комиссии предписывалось откомандировать тех канцелярских служащих Юстиц-коллегии, которые принимали участие в охарактеризованных выше кодификационных работах, осуществлявшихся коллегией в 1718–1719 гг.

Состав присутствия Уложенной комиссии 1720 года не отличался стабильностью. Достаточно сказать, что из восьми лиц, назначенных в Комиссию сенатским указом от 8 августа 1720 г., до конца 1724 г. доработали лишь двое – С. Вольф и М. Нирот. При этом, как явствует из книги протоколов, 12 из 17 членов Комиссии (70,5%) приняли участие менее чем в трети общего числа ее заседаний. Подобную ситуацию возможно объяснить прежде всего тем обстоятельством, что должностные лица, назначенные в Комиссию, не освобождались от исполнения основных служебных обязанностей. Тем самым вопрос о посещении заседаний Комиссии оказывался в зависимости преимущественно от субъективной заинтересованности члена присутствия в законопроектной деятельности.

Кроме того, вследствие занятий по основному месту службы далеко не все члены присутствия имели возможность следовать за Комиссией при ее вышеотмеченных переездах. К примеру, в феврале 1722 г. при перемещении Уложенной комиссии в Москву в Санкт-Петербурге остались С. Вольф, Е. П. Зыбин и Ф. С. Мануков, причем двое последних не вернулись более в состав Комиссии. В то же время судьи Московского надворного суда Г. Т. Ергольский и М. В. Желябужский входили в присутствие Комиссии только в период ее пребывания в Москве.

Согласно книге протоколов, более всего заседаний – 208 – посетил вице-президент М. Нирот (73,7% от числа фактически состоявшихся, 59,9% от общего числа). 184 заседания посетил советник С. Вольф, 183 – советник Ф. В. Наумов. Немало внимания делу подготовки нового Уложения уделил и С. Т. Клокачев, принявший участие в 165 заседаниях.

Весьма добросовестно относился к законопроектной работе асессор Э. Кромпейн, включенный в состав присутствия Комиссии в августе 1722 г. в Москве и успевший до выбытия в феврале 1724 г. поучаствовать в 126 заседаниях¹⁴⁹. В 107 заседаниях Комиссии (с 31 августа по 1720 г. по 22 февраля 1722 г.) принял участие Ф. С. Мануков, в 83 заседаниях (с 24 июля 1723 г. по 14 декабря 1724 г.) – И. Н. Плещеев.

Особо здесь следует упомянуть о Г. Бреверне. К моменту включения в состав Уложенной комиссии (по учредительному сенатскому указу от 8 августа 1720 г.) Герман Бреверн был уже серьезно болен¹⁵⁰. Несмотря на это, Г. Бреверн нашел в себе силы принять участие в 25 заседаниях Комиссии в 1720 г. и в 12 заседаниях в 1721 г. 3 июля 1721 г. вице-президент Юстиц-коллегии скончался¹⁵¹.

В условиях, когда состав присутствия Комиссии был недостаточно стабилен, объективно возрастала роль канцелярии (состав которой отличался большим постоянством) и особенно ее руководителя. С внешней стороны роль А. С. Сверчкова в делах Уложенной комиссии отразил тот факт, что начиная с 27 августа 1722 г. его присутствие стало фиксироваться в протоколах заседаний. Когда же Авраам Степанович занемог, то заседания Комиссии со 2 по 12 марта 1723 г. были приостановлены, вплоть до его выздоровления¹⁵².

Наконец, необходимо коснуться вопроса об участии в подготовке и обсуждении проекта нового Уложения Правительствующего сената. Прежде всего, стоит отметить, что уже 17 октября 1720 г. Сенат, по существу, отменил собственное решение двухмесячной давности о еженедельном обсуждении общим собранием законопроектного материала, подготовленного Уложенной комиссией¹⁵³. Впрочем, и до 17 октября 1720 г. данный порядок не соблюдался. Как удалось установить по книге протоколов, единственное обсуждение общим собранием Сената материалов, представленных Комиссией, состоялось 17 августа 1721 г.¹⁵⁴ Таким образом, следует констатировать, что такая стадия законодательного процесса, как обсуждение проекта Уложения общим собранием Правительствующего сената, в 1720–1724 гг. не реализовалась на практике.

Что касается сменных сенаторов, то их участие в заседаниях Уложенной комиссии также не было особенно активным. Согласно книге протоколов, сменные сенаторы участвовали всего в 31 заседании Комиссии (10,9% от числа фактически состоявшихся, 8,9% от общего числа). Более всего внимания законопроектной работе уделили сенаторы Ф. М. Апраксин и П. П. Шафиров, каждый из которых принял участие в девяти заседаниях Комиссии.

Куда больший вклад в подготовку проекта нового Уложения внес представитель Святейшего синода известный своей ученостью архимандрит Гавриил [Бужинский], оставивший след в развитии отечественной юриспруденции как переводчик сочинения С. Пуфендорфа «О должности человека и гражданина»¹⁵⁵. В период пребывания в составе Комиссии с октября 1722 г. по декабрь 1723 г. архимандрит Гавриил участвовал в 72 ее заседаниях (25,5% от числа фактически состоявшихся).

Остается добавить, что немало внимания работе Уложенной комиссии уделял Петр I, один раз даже посетивший ее заседание (13 сентября 1720 г.)¹⁵⁶. Например, 16 марта 1721 г. царь предписал внести в проект нового Уложения нормы из законодательных актов 1710‐х гг. об усилении ответственности за взяточничество и казнокрадство¹⁵⁷. А 20 января 1724 г. Петр I указал, что все впредь издаваемые законодательные акты («указы… в определение вечное») должны передаваться в Комиссию для учета при подготовке законопроекта («отдавать… к Уложенью, хотя оное еще не окончалось»)¹⁵⁸.

Постепенное свертывание работы Уложенной комиссии началось осенью 1724 г. Как явствует из книги протоколов, если в сентябре из 13 заседаний Комиссии фактически не состоялись из‐за отсутствия кворума два, то в октябре из восьми заседаний – шесть. В ноябре же и в декабре 1724 г. сорванными оказались все 14 заседаний. Последнее заседание Комиссии, имевшее кворум, состоялось 26 октября 1724 г.¹⁵⁹

24 ноября 1724 г. попытку активизировать деятельность Уложенной комиссии предпринял Магнус Нирот, известивший обер-прокурора Сената, что «Уложенье не сочиняетца»¹⁶⁰. Несмотря на обещание обер-прокурора доложить вопрос Правительствующему сенату, ситуация никак не изменилась. Лишь 10 февраля 1725 г. состоялся Сенатский указ о пополнении присутствия Комиссии¹⁶¹, который, однако, не был исполнен. История Уложенной комиссии 1720 года закончилась.

Обращаясь к трудам Комиссии, следует отметить, что первоначально ее работа сводилась (как незадолго до того кодификационная деятельность Юстиц-коллегии) преимущественно к параллельному обсуждению норм Уложения 1649 года и Уложения Кристофера 1442 года. Соответственно, при выработке проектов новых статей Уложенная комиссия широко привлекала как отечественное законодательство конца 1690‐х – начала 1720‐х гг., так и шведское и датское законодательство XVII в. Особым Сенатским указом от 26 сентября 1720 г. коллегии, Преображенский и Монастырский приказы, Тайная канцелярия и Главный магистрат обязывались предоставить Уложенной комиссии отложившиеся в их делопроизводстве нормативные акты, изданные в пополнение соответствующих глав Уложения 1649 года¹⁶².

Достойно упоминания, что в бытность Комиссии в Москве 26 сентября 1722 г. в ее распоряжение был передан проект новой редакции Уложения 1649 года, составленный Палатой об уложении 1700 года¹⁶³ (дальнейшая судьба этого законопроекта осталась неизвестной). Из числа шведских нормативных источников, помимо Уложения Кристофера 1442 года, Уложенная комиссия 1720 года использовала прежде всего королевский декрет о суде 1614 года (Rättegångsordonantia 1614), Устав о наказаниях 1669 года (Exekutionstadga 1669) и Процессуальный устав 1695 г. (Rättegångsstadga 1695), из числа датских – Уложение Христиана V 1683 г. (Christian V:s Danske Lov 1683)¹⁶⁴.

Показательно, что уже во второй месяц работы, на заседании 21 сентября 1720 г. Уложенная комиссия определила вывести за рамки своей работы выработку норм военного законодательства (полностью сняв с обсуждения главы 7 и 8 Уложения 1649 года)¹⁶⁵. Тем самым был очерчен исключительно общегражданский характер разрабатывавшегося единого кодифицированного акта.

По мере накопления законопроектного материала перед комиссией со всей остротой встал вопрос о композиционном построении проекта нового Уложения. На заседании 7 декабря 1722 г. Уложенная комиссия приняла ключевое решение предложить на рассмотрение Сената структуру законопроекта, состоявшую из трех книг: книга первая «О земском суде», книга вторая «О криминалных делах», книга третья «О делах гражданских»¹⁶⁶. С этого момента начался переход на отраслевую структуру создававшегося единого кодифицированного акта, что принципиально отличалось от структуры Уложения 1649 года, в котором в одних и тех же главах совмещались нормы как процессуального права, так и различных отраслей материального права¹⁶⁷.

Новая структура проекта Уложения была одобрена Правительствующим сенатом, по докладу Уложенной комиссии, 9 января 1723 г.¹⁶⁸ Соответственно, в справке о ходе подготовки нового Уложения, направленной А. С. Сверчковым в императорский Кабинет при доношении от 1 марта 1723 г., уже констатировалось: «Уложенье сочиняется ныне на последующем фундаменте: …хотя в одной книге… но о каждых делах особыми книгами»¹⁶⁹.

Как показал К. Петерсон, при разделении законопроекта на книги Уложенная комиссия 1720 года использовала в качестве образца композицию состоявшего из шести книг датского Уложения 1683 года. При этом, по мнению К. Петерсона, в структуре российского законопроекта оказалось более последовательно, нежели в датском образце, проведено разграничение норм на процессуальные, гражданско-правовые и уголовно-правовые¹⁷⁰. К данным, приведенным К. Петерсоном, следует добавить, что использование датского Уложения в качестве композиционного образца было особо оговорено Сенатом 9 января 1723 г. при упомянутом выше одобрении отраслевой структуры проекта Уложения¹⁷¹.

После свертывания работы Уложенной комиссии в конце 1724 г. обработка законопроекта велась исключительно служащими канцелярии во главе с А. С. Сверчковым. 10 сентября 1726 г. А. С. Сверчков (от имени de facto уже не функционировавшей Комиссии) предложил представить обработанные к тому времени законопроектные материалы на обсуждение Сената¹⁷². Приготовленный на обсуждение проект нового Уложения состоял из четырех книг, 120 глав и 2113 статей («артикулов»)¹⁷³. В первых двух книгах итоговой редакции законопроекта содержались законодательные предположения, в которых регулировались организация суда и процессуальная деятельность. Состоявшая из 25 глав книга первая законопроекта «О процесе, то есть о суде, месте и о лицах, к суду надлежащих» посвящалась судоустройству и судопроизводству (преимущественно гражданскому)¹⁷⁴.

Состоявшая из 12 глав и 129 статей книга вторая «О процесе в криминалных или розыскных, пыточных делах» касалась исключительно уголовного судопроизводства¹⁷⁵. В названной книге предполагалось регламентировать все стадии уголовного процесса – от стадии возбуждения уголовного дела (чему посвящался ряд статей главы 1 «О испытании злодейств, и каким процесом во оных поступать надлежит») до стадии исполнения приговора (глава 12 «Что при эксекуции надлежит исполнять»)¹⁷⁶. Поныне не рассматривавшаяся в литературе книга вторая проекта Уложения 1723–1726 гг. была составлена главным образом Э. Кромпейном на основе преимущественно шведских нормативных источников. Как представляется, книга «О процесе в криминалных или розыскных, пыточных делах» явилась первым опытом подготовки общегражданского уголовно-процессуального кодекса России, на 130 лет опередившим Устав уголовного судопроизводства 1864 г.

Остается добавить, что кодификаторы из Уложенной комиссии 1720 года безусловно выполнили поручение законодателя подготовить «Уложенье росийское с шведцким». Как установил А. С. Замуруев, шведские нормативные акты были использованы в качестве источника при подготовке 32,2% статей проекта Уложения 1723–1726 гг. Источниками 29,9% статей проекта послужили нормы российского законодательства первой четверти XVIII в., источниками 15,1% статей – нормы Уложения 1649 года¹⁷⁷.