Сборник
Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском
Александр Левенбук
Эдюля
Так называли Эдуарда Успенского в нашей компании. А были в ней: Феликс Камов (Кандель) известный российский и израильский писатель, автор многих литературных и исторических книг, Эдуард Успенский, самый популярный детский писатель, Аркадий Хайт, лауреат Государственной премии СССР, Александр Курляндский, лауреат такой же премии, Михаил Танич – один из лучших поэтов-песенников, и мы с Лившицем. Тогда никаких особых достижений и почетных званий у нас не было, а принципы были. Они не были сформулированы и записаны, но как бы висели в воздухе квартиры Феликса Камова, в которой мы чаще всего собирались.
Вот эти принципы: писать смешно, но не ради смеха; писать не похоже на других; обязательно изобретать свой приём, форму произведения.
Однажды Эдик что-то нарушил, в смысле товарищеской этики. Мы устроили суд над ним. Во время суда я вдруг почувствовал, что все как-то ограничиваются слишком мягкими упреками. Я спросил: «Почему?». Хайт ответил: «Амнистия за талант».
Вся молодость Лившица-Левенбука связана с Камовым и Успенским. Наш успех и популярность – их заслуга. Они написали нам массу прекрасных номеров, смешных и разных. До сих пор, а прошло полвека, многие помнят фразы:
«Начинается массовка,
Открывается перцовка».
Или:
«Баба, не будь дурой —
Занимайся физкультурой!».
Или:
«Жил старик
со своей секретаршей».
Однажды во дворце спорта Лужники мы исполняли номер «Слухи про артистов», в котором существующие слухи авторы доводили до абсурда. Разговор двух бабок.
Одна:
– Я слыхала, что Бернес
Навсегда от нас исчез.
Вторая:
– Никуда он не исчез,
В холодильнике Бернес.
В холодильнике доска,
Где морозится треска.
И на этой вот доске
Марк Бернес лежит в тоске…
Вылез, выступил Бернес
И опять туда залез.
После этих смешных глупостей Марк Бернес выходил на сцену без объявления ко всеобщей радости зрителей.
Мы начали выступать отделением и однажды выехали в длительные гастроли по Сибири и Дальнему Востоку шикарной компанией: Феликс Камов, Эдуард Успенский, Михаил Танич, Ян Френкель, певица Раиса Неменова и мы.
А позже репертуара накопилось и на сольный концерт. И за всё спасибо нашим авторам.
Ещё в период соавторства с Камовым Эдик начал работать самостоятельно. Появились Чебурашка, и Крокодил Гена, и Старуха Шапокляк, и Кот Матроскин, и Дядя Фёдор, и многие, многие другие. И все персонажи были изобретением Успенского, его фантазии и таланта.
Потом судьба развела соавторов. Феликс уехал в Израиль. Эдик несколько раз ездил в Иерусалим, а Феликс приезжал в Москву. Они сохранили самые тёплые отношения.
Мелькают слухи, что Эдик был скуповат. Не знаю. Скорее наоборот. Однажды театру «Шалом» нужна была помощь, и он дал нам серьёзную сумму. Сразу, безо всяких уговоров.
Эдик любил и умел придумывать новые проекты. Он смело сочинял сказку вместе со зрительным залом, он начинал знаменитую «Радионяню» и нестандартную передачу «В нашу гавань заходили корабли». У него всё было: и слава, и популярность. Не хватало только ласки и внимания.
Знаменитый писатель Сергей Михалков придумал Дядю Степу и совершенно заслуженно купался в почестях и признании. А писатель Эдуард Успенский придумал массу таких героев, но не имел почётных званий и почти не имел высоких наград. Наверное, поэтому он любил, когда мы называли его ласково – Эдюля. И называли так до последних дней его жизни.
Валерий Воскобойников
Для меня он – всегда живой!
22 декабря – день необычный: полушарие наше накрывает самая длинная ночь, а уж в следующие недели ночи укорачиваются, зато дни – становятся всё длинней и светлее. Поэтому 22 декабря можно уверенно называть днём начала светлых надежд. А ещё в этот день в 1937 году родился мой друг и любимый писатель Эдуард Николаевич Успенский.
Когда я читаю лекции по истории русской детской литературы от древнейших времён до сегодняшних дней, то говорю студентам, что вклад Успенского в детскую литературу ХХ века приблизительно равен вкладу Чуковского и Маршака вместе взятых. Для нескольких поколений читателей, родившихся в ХХ столетии, Эдуард Николаевич – это эпоха длиной в половину века, и не только нынешние внучки, но их мамы, а также бабушки с дедушками, воспитывались на его стихах, повестях и мультфильмах, радио- и телепередачах. Мне посчастливилось в году 1965 увидеть в только что после большого перерыва возобновлённом журнале «Детская литература», а потом и изданной отдельной книжкой, одну из первых публикаций Успенского – про знаменитого смешного слонёнка. Эта публикация неведомого тогда поэта стала для меня событием жизни, потому что после десятилетий тусклых детских стихов его стихи были абсолютно новой поэзией. Как когда-то «Крокодил» Чуковского. А уже в следующем году, в 1966, была впервые издана и проза Эдуарда Николаевича: повесть «Крокодил Гена и его друзья». В принципе, уже их с избытком хватало, чтобы Успенский стал известным писателем. Так, в общем-то, и было: книги Успенского мгновенно обрели известность. Но вот только членом Союза писателей он стал очень нескоро. Литературные генералы, точнее – генеральши того времени изо всех сил препятствовали его приёму в эту организацию. Внутренне свободный Успенский был для них человеком чужой крови, и они, привыкшие не столько служить, сколько прислуживаться, это мгновенно почувствовали. Зато, в отличие от них, Успенский стал всенародно любимым писателем. Причём, что показательно: его одинаково любят не только дети и взрослые государства Российского, но, например, и японского, финского, которые тоже давно воспитываются на его книгах. Эдуард Николаевич населил литературу столь большой компанией ярких, характерных и чрезвычайно популярных литературных героев, какой хватило бы десятку других известных детских писателей.
Настоящее знакомство с ним состоялось в феврале 1971 года на семинаре драматургов в Ялте. Так уж получилось, что в столовой Дома творчества нас посадили за один стол. И я в первые минуты общения сообщил ему о любви к его книгам. Он выслушал мои восторженные слова спокойно и предложил после обеда прогуляться по ялтинской набережной. Эти прогулки стали для нас ежедневными. Что мы только ни обсуждали в те часы!
В московской «тусовке» было принято считать его человеком трудным. Я, с десяток лет проводивший вместе с ним всероссийские мастер-классы и семинары молодых, пишущих для детей, а также работавший с ним в жюри премий, могу это мнение подтвердить. С Успенским и в самом деле было трудно общаться, но только жуликам, как из министерств, так и от литературы. Для остальных же общение с ним – было праздником творческой фантазии и неожиданных импровизаций. Людей, привыкших к уравновешенной жизни, неожиданные выходки знаменитого классика иногда обескураживали. Но лишь в первое мгновение. А дальше оказывалось, что в той, конкретной, ситуации именно поступок Успенского был самым правильным и точным. Я, как и другие, тоже не раз становился свидетелем и участником его импровизаций. Например, такой.
В июле 2007 года мы с ним проводили очередной Всероссийский семинар молодых детских литераторов в родном имении Тургенева – Спасском-Лутовиново и однажды вместе с молодыми поехали в город Орёл, где нам полагалось встретиться в детской библиотеке с читателями. И когда нас привезли в эту библиотеку, оказалось, что изнывающие от жары дети уже ждали нас больше двух часов. Я был в растерянности: вести встречу с читателями, да к тому же – с детьми, доведёнными до такой кондиции, невозможно. И, тем не менее, собрался начать вступительное слово. «А давайте играть в “Репку”», – неожиданно прервал меня Успенский. И немедленно стал выстраивать из присутствующих знаменитую сказку.
Сопровождавший нас в городе мужчина солидных размеров, зам. главы администрации Орловской области, превратился в репку. Семилетний мальчик – стал дедкой, девочка – бабкой, кто-то – внучкой, директор библиотеки – Жучкой, а директор Литературного заповедника (тоже весьма солидный мужчина) – мышкой. Игра прошла под хохот всех – и детей, и взрослых. И после неё воздух вновь показался свежим и можно было начинать литературную встречу.
У Успенского неординарно было многое – его творческая биография, его дом, наполненный добродушным зверьём, его ученики, такие, как например, Олег Григорьев, Станислав Востоков, и главное – его книги, от которых устремляется в мир энергия весёлой фантазии и добра. И это очень важно: книги Эдуарда Николаевича никогда не бывали злыми. И когда однажды к юбилею Успенского меня попросили написать несколько «поздравительных слов» о нём в газету «Книжное обозрение», я, пишущий только прозу, неожиданно для самого выразил свою любовь к нему в стихотворении:
Я не открою вам секрета:
Людей известных – миллиард.
Но мне дороже всех поэтов —
Один – Успенский, Эдуард.
Ах, как хорош товарищ Печкин,
И Чебурашка, Крокодил!
Милы мне эти – человечки
Не зря их Эдик породил!
Хотел бы жить я с ними тоже,
По Простоквашину бродить,
Дрессировать котов и, может,
Его Буренушку доить!
Феликс Шапиро
* * *
С Эдиком я познакомился в середине 60-х годов прошлого века. Мы были почти ровесниками, поэтому сразу же перешли на «ты». Я тогда работал в журнале «Весёлые картинки», а Эдик ещё не был всемирно известным преуспевающим Эдуардом Успенским. Поэтому он охотно брался за любую работу. В «Весёлых картинках» он два года писал сопроводительные тексты к двум циклам детских рисунков. Один назывался «Наши мамы, наши папы». Читатели присылали в журнал рисунки, на которых изображали своих родителей, работающих в самых разных сферах народного хозяйства, а Эдик оживлял рисунки очень остроумными текстами. Он очень жалел, что нельзя подписать замечательный рисунок маленькой девочки, снабжённый собственноручной подписью «Моя мама осеменяет коров, а я ей помогаю». Но – увы! – всевидящее око блюстителей нравственности не позволило мне включить этот рисунок в очередную подборку. Предпочтение отдавалась сталеварам, плотникам и другим почётным профессиям.
Другой цикл был посвящён очередному юбилею СССР. Назывался он «Твой Советский Союз». Эдик отнёсся к этой работе очень серьёзно. Тексты были такими интересными, что мы получили несколько благодарностей от Центральных Комитетов комсомола некоторых союзных республик.
Работать с Эдиком было не просто. Он с присущим ему жаром отстаивал каждое слово. Я, как правило, соглашался с его доводами. Труднее было, когда замечания делали главный редактор или ответственный секретарь. Уже тогда Эдик не признавал никаких авторитетов. Он рвался в бой и почти всегда отстаивал свою правоту.
В 1973 году Эдик очень помог мне справиться с сюжетом либретто оперетты для детей «Аз, буки, веди, или Приключения Азбукина Феди», которую мы написали вместе с Мишей Пляцковским. Но запомнился мне этот год совсем по другой причине.
Итак, 1973-й. Расцвет застоя. Возрождение культа Сталина. Нарождение нового культа бровастого героя всего и вся. За чтение самиздатовских произведений можно было угодить за решётку. И т. д., и т. п. И Эдик даёт мне прочитать свою пьесу, название которой я, к сожалению, забыл. И не только название, но и содержание. Но впечатление осталось. А было оно таким: антисоветчина чистой воды! Вздохнул я и изрёк:
– Эдик, жутко талантливо! Но пьесу эту в Союзе никогда не поставят! Никогда и ни в одном театре!
Хорошо помню реакцию Эдика. Он улыбнулся и сказал:
– Ты исторический пессимист, а я исторический оптимист. Давай поспорим, что в недалёком будущем я тебе позвоню и приглашу на премьеру спектакля.
И мы поспорили. Прошло 15 лет. В этот период мы с Эдиком редко встречались. Честно говоря, о нашем споре я забыл. Но осенью 1988 года Эдик позвонил мне и закричал:
– Ты проиграл! Пьесу поставили! Сразу в двух театрах! В Риге и в Вильнюсе.
Думаю, что эта вера в лучшее будущее всегда помогала Успенскому жить и бороться.
И напоследок ещё один эпизод, в котором проявилась суть внутренне очень доброго человека, которым, несомненно, был Эдик.
Осень. Проливной дождь. Я в каком-то издательстве, и мне позарез нужно попасть в сберкассу. И вдруг, как в древнегреческих трагедиях deus ex machina, в коридоре появляется Эдик. Здороваемся.
Эдик:
– Ты чего такой понурый?
Объясняю.
Эдик:
– Нет проблем! Я на машине. Подброшу. – И мы на его чёрной «Волге» мчимся по Москве и подкатываем к дверям сберкассы. Как говорится, пустячок, но в нём весь Эдик.
И в заключение хочу вспомнить слова Некрасова, написанные им после ухода из жизни великого критика, которые в равной мере относятся к Эдику Успенскому:
Природа-мать! Когда б таких людей
Ты иногда не посылала миру,
Заглохла б нива жизни…
Михаил Липскеров
«Столбун – это не секта»
(Друг Эдуарда Успенского резко ответил на обвинения его дочери)
Открытое письмо дочери писателя Эдуарда Успенского – Татьяны, в котором она обвинила своего отца в жестокости по отношению к близким, жёнам, детям и внукам, а также выступила против присвоения его имени новой Детской литературной премии, вызвала мощную волну. Мы поговорили со старинным другом Эдуарда Успенского, писателем, сценаристом, автором множества замечательных мультфильмов Михаилом Липскеровым.
– Вы много лет дружили с Эдуардом Николаевичем?
– Когда моему сыну исполнилось четыре года, его кроватка перешла к Тане – дочери Эдика, как только она родилась. А в 1973 году родился мой младший сын, и кроватка вернулась в нашу семью. Вот история нашей дружбы. Мы знакомы ещё по эстраде. В последние годы я общался с Эдиком крайне мало, но знал, что с ним происходит, разговаривал по поводу его тяжбы с Леонидом Шварцманом.
– Что думаете по поводу заявления Татьяны Успенской?
– Я, конечно, прочитал её письмо. Мир велик и интересен. То тут, то там выплывает какая-то ерунда. Что сказать по поводу слов Татьяны, высказанных в письме и в её интервью, крайне неприятная история. Давайте по порядку.
Насчет алкоголизма. Единственная проблема, которая у Эдика была с алкоголем, это та, что он не умел пить. Но именно по этой причине практически и не пил, сколько я его помню. Теперь что касается секты Виктора Столбуна. Столбун – психолог и психиатр. Он имел государственную аккредитацию, выступал у нас на студии «Союзмультфильм», помог большому количеству известных людей, имена которых я не имею права называть.
Столбун помогал справиться не только с алкоголизмом, но с некупируемой астмой. Он вытягивал людей. В тот лагерь, о котором упоминает Татьяна в своих интервью, его пригласили с тем, чтобы помочь в борьбе с алкоголизмом в городе Дмитрове. И алкоголизм при нём уменьшился. Подростков ему сдавали официально. Это не секта. Возможно, он пользовался какими-то нетрадиционными методами. Кому-то это помогало, кому-то нет.
Теперь, насчёт нелюбви к детям. У Эдика – две приёмные больные девочки. Вот это любовь к детям или нет? В чём эта любовь выражается? Надо ласкать, тетешкаться, бегать с ними? В 90-е годы, когда всем жилось тяжело, Эдик получал в издательстве большие деньги в авоське. Он делил их на две части, и ту, что больше, относил в детский дом. То, что он говорил, что не любит детей, – скорее всего, эпатаж.
– Главное обвинение связано с семейным насилием.
– Я был знаком с первой его женой Римулей. Мы общались в 1960-1970-е, когда они жили на Филевском парке. Потом Эдик купил большую квартиру на улице Усиевича с кабинетом. Там жили Римуля, Таня и он. Насколько мне известно, он оставил эту квартиру Римуле. А потом построил дом.
Насчёт его измен. Ну, изменял, наверное. Я этого не знаю. Но не только он. Я Татьяну не понимаю. Каким бы отец ни был, так поступать нельзя. Это что-то вроде Павлика Морозова. У меня это не укладывается в голове.
– Но трудно же судить о том, что чувствует человек, если он действительно подвергался насилию.
– Понимаю, но я впервые об этом услышал. Я не смотрел те разборки, которые происходили на телевидении. Меня это мало интересовало. Но и от других людей не слышал, чтобы когда-либо поднимался вопрос домашнего насилия. Это что-то новое. Ни разу во время предыдущих битв и до смерти Эдика, и после смерти, эта проблема не вставала. Только сейчас она возникла.
– Сейчас такое время – время сокровенных признаний.
– Это да! С харассментом достали всех. Бред какой-то! Динозавриха отказала динозавру – вот они и вымерли. Я не понимаю этого.
– Многие Татьяне сочувствуют. Столько лет в ней жила боль и теперь вышла наружу.
– А почему это теперь вышло наружу? С чего вдруг? Я с ней с 70-х годов не общался. У меня это не укладывается в голове по чисто человеческим позициям.
Требовать, чтобы отменили премию, – запредельно. Эдик – великий детский писатель. Великий! Ни в России, ни в Советском Союзе такого не было. Был у нас «Человек рассеянный с улицы Бассейной» Маршака, «Мойдодыр» Чуковского. Всё! Я не знаю других персонажей, которые пошли бы в народ. Вспомним Чебурашку, героев из Простоквашино. Сколько книг и замечательных стихов Эдик написал! Сколько телевизионных передач, сколько радиопередач сделал. Когда заниматься домашним насилием, иметь проблемы с алкоголем при такой работоспособности? Непонятно. Бог ей судья…
(Отрывок из интервью газете «Московский комсомолец» – автор Светлана Хохрякова)
Татьяна Черняева
* * *
История «АБВГДейки» началась с того, что в 1974 году начальник Управления дошкольного воспитания Министерства просвещения СССР Роза Алексеевна Курбатова съездила в Америку. Там она увидела учебно-развлекательную программу для детей «Sesame Street». А вернувшись, пришла в Учебную редакцию на телевидение и посетовала, что у нас, в СССР, нет программы, которая готовила бы детей к школе. И редакция поручила мне, редактору Татьяне Черняевой, над такой программой подумать.
В то время успешно звучала в эфире «Радионяня», поэтому мы и пригласили детского писателя и талантливого выдумщика Эдуарда Успенского принять участие в создании новой телепрограммы. Он написал 10 первых сценариев, придумал название передачи и предложил состав клоунов-учеников: грустный клоун Сеня (его играл Семён Фарада), весёлый клоун Саня (в исполнении Александра Филиппенко), клоунесса Таня (Татьяна Непомнящая) и серьёзный клоун Владимир Иванович (Владимир Точилин). А роль учительницы, Татьяны Кирилловны, досталась мне… И с тех пор вот уже 45 лет мы готовим детей к школе в компании с клоунами.
Эта отличная идея Эдуарда Николаевича Успенского проверена временем, и наша программа востребована до сих пор. С выходом на спутниковое телевидение и в интернет, её смотрят буквально по всему миру. Соотечественники за рубежом отмечают, что «АБВГДейка» помогает им сохранять русский язык в семьях, а в многочисленных письмах родители пишут, что «АБВГДейка» стала передачей «по наследству».
Александр Филиппенко
* * *
Эдик Успенский – это моя молодость, мои первые шаги в профессии – мы были знакомы очень-очень давно, но в работе встретились только в 1975 году на «АБВГДейке».
С ним невероятно легко и весело было работать, как с любым талантливым профессионалом. Но при этом характер у него был – ого-го, ведь он был невероятно требователен к себе и к другим.
В 1982 году я сыграл Кощея Бессмертного в фильме «Там на неведомых дорожках» по сказке Эдуарда Успенского «Вниз по волшебной реке». Эта роль стала знаковой в моей актёрской судьбе – до сих пор находятся люди, которые при встрече со мной, говорят, что боялись меня в детстве… А некоторые мужчины вполне солидного бандитского вида тихо подходят и говорят басом: «Кощей, привет!»… Я вздрагиваю…
А в 1989 году я озвучивал его прекрасный мультик «Сегодня в нашем городе» про Бурёнушку, получившую медаль на выставке, и вазу с надписью «Да здравствует прогресс!», воз клевера медового из урожая нового, огромный телевизор и материи отрез! – вот до сих пор помню эти стихи!
Так что я бесконечно благодарен Эдику за его прекрасные, остроумные, очень современные стихи, прозу и сценарии, которые нам всем так скрасили жизнь в эпоху глубокого застоя и после!
Виктор Чижиков
* * *
(из книги «Чижиков Виктор Александрович: мои истории о художниках книг и о себе»)
Однажды мы всей семьёй – сын Саша, моя жена Зина и я – ехали в деревню. Все были увешаны сумками, разной поклажей; и вот такие, доверху гружённые, мы приехали в Загорск (в то время так назывался Сергиев Посад). Там нужно было пересесть на такси, чтобы доехать до Переславля, откуда шёл автобус до нашей деревни.
И вот, когда мы в конце концов добрались до деревни, я обнаружил, что где-то забыл портфель с рукописями. Одна рукопись была Эдуарда Успенского «Вниз по волшебной реке», ещё «Чиполлино» Джанни Родари и рукопись книжки, которую я только-только начал рисовать. В портфеле были и очки моего сына – для близи, для дали, для телевизора, этюдов, ну и так далее! Да и мои очки тоже были!
И вот мы стоим, вспоминаем, где же я мог оставить портфель. Получается, в Загорске, на привокзальной площади, когда мы в такси грузились. Тут мимо шёл Эдик Успенский со своей игривой собакой Астрой (у него в Троицком тоже дом был). И говорит:
– Чиж, ты что грустишь?
Я говорю:
– Да вот, как не грустить – забыл портфель в Загорске. Когда в такси садились. И главное, что в портфеле твоя рукопись.
– Ничего! Не грусти! Сейчас окунусь тут, в озере, и съездим с тобой в Загорск на моей машине!
Уже по дороге объяснил, что у него есть друг – бывший директор школы. А сейчас он член горсовета Загорска и может хорошо помочь, потому что знает и начальников милиции всех, и других нужных людей.
– Вот сейчас Толя, мой секретарь, пока мы едем, позвонил и рассказал нашему другу, что ты забыл портфель на вокзальной площади.
Мы приехали в Загорск, звоним другу, и тот, значит, радостным голосом докладывает Эдику:
– Эдуард Николаевич! Не волнуйтесь, портфель найден! Я позвонил начальнику милиции, а он – диспетчеру такси. Запишите, пожалуйста, адрес. Придёте туда, спросите товарища Никишину. Она-то и спасла портфель. А потом я вас жду у себя. Попьём чайку.
По указанному адресу нас встретила маленькая подвижная рыжая женщина. Успенский спрашивает:
– Вы действительно нашли портфель?
– Да! Нашла! Сразу поняла, что учёный человек потерял, – одних очков шесть пар!
А потом объяснила, что, как только ей сообщили про портфель, она взяла его под наблюдение. Хотя заметила его раньше и обратила внимание на то, что очередь движется, а портфель лежит на месте. И, значит, когда к портфелю подошёл какой-то парень, сначала посмотрел по сторонам, а потом взял его в руки – она как пуля вылетела, подбежала к этому парню и, взяв его загрудки, спросила категорическим тоном: «Что в портфеле?!» Парень бросил портфель, вырвался и убежал.
Тогда она взяла этот портфель и позвонила начальнику милиции доложить, что портфель найден.
Мы с Успенским, конечно, её спросили:
– А как нам вас отблагодарить?
Решительным жестом пресекла она наши попытки вручить ей деньги, а потом вдруг мечтательным таким тоном сказала:
– Вообще я очень люблю конфеты «Южная ночь». Знаете, такой мармеладик, а сверху он шоколадом покрыт! Очень хорошие конфеты! Но их давно уже нет в продаже, достать их очень трудно.
Ну, мы с Эдиком выходим, и тут он говорит:
– Давай, Чиж, зайдём в буфет привокзальный, посмотрим.
Заходим, и первое, что мы увидели, – это конфеты «Южная ночь». Причём на развес! Там сколько хочешь их бери! Мы взяли килограммов пять! Честное слово! Такой здоровенный куль! И, значит, притащили ей.
Она очень растрогалась и говорит:
– Вот я буду пить чай долго-долго с этими конфетами и вспоминать вас.
Ну а мы поехали к этому бывшему директору школы. Он был педагог-новатор. Новаторство его заключалось в том, что он разрешал детям на переменке беситься как угодно: бегать, прыгать, лазить по шведской стенке, которая была специально установлена во всех коридорах. Дети так ухайдакивались на перемене, что на уроках в классах была тишина, иногда прерываемая храпом.
Потом его сняли за передовые методы с поста директора. Но он остался преподавателем. Хотя, конечно, дети вели себя на переменках уже иначе.
Вот мы подходим к его дверям и вдруг видим, что дверная ручка у него в виде черепа. А позвонили мы в другой череп, который висел несколько правее, и в глазу у него была кнопка. Нажали. Дверь открыл любезнейший и гостеприимнейший человек:
– Ну, всё в порядке? Эдуард Николаевич, как только позвонил ваш секретарь, я сразу же связался с начальником милиции. Как я рад, что всё нашлось! Прекрасно! Проходите!
Мы зашли.
– А плащи можете вот сюда повесить.
Он показал на вешалку, которая представляла из себя такой ряд черепов. Все черепа были с высунутыми языками почему-то. На языки и надо было вешать пальто.
– Ну, проходите!
Мы прошли в комнату!
– Садитесь; курите, если курите.
Эдик не курил, а я курил тогда «Беломор».
– Вот, – говорит, – пепельница. И подвигает пепельницу в виде, естественно, черепа.
Я закурил. Потом увидел, что на буфете у него такой кусок погоста, а на нём церковь небольшая. Тут я спросил:
– Почему у вас везде тема смерти? Черепа, там, и другие атрибуты всячески мрачного такого свойства…
– Очень просто! Вот вы, например, боитесь смерти?
– Боюсь, – не стал кривить я душой.
– А вы? – спросил он у Успенского.
– Боюсь, – ответил тот с готовностью.
– А я не боюсь! Я себя подготовил вот этой обстановкой.
Тут в комнату вошла его жена:
– Садитесь чай пить! Он что, говорит вам, мол, смерти не боится? Врёт! Боится ещё как! Тут у него на днях пятка заболела, так он унёсся в Обнинск в научно-исследовательский институт проверять, нет ли у него чего серьёзного.
Попив чайку со свежим вареньем, мы поблагодарили хозяев и поехали к себе, в Троицкое. Вот.
Вот такой Успенский в жизни – энергичный, мобильный, в каждом городе у него есть тот, кто может спасти портфель.