Розалина Будаковская
Череп под раковиной

Снежная западня

В дверь настойчиво стучали. Я не сразу понял, что мне это не снится, а потому медлил. Звонкие удары отдавались коротким эхо в купе и протяжной пульсирующей болью в висках. Ещё я не могу не сказать о том, что не слышу грохота колёс по рельсам. Неужели, поезд остановили? В глухом заснеженном лесу?

Это заставило меня немедленно впустить визитёра. Им оказалась Лиззи Льюис.

– Габриэль, – девушка впервые опустила глаза, чтобы не смотреть на меня прямо, – я вынуждена снова Вас побеспокоить.

– Что случилось? Почему мы не едем?

– На путях завал, – робко сообщила Лиззи. – Все стюарды вышли. Даже мистер Дженкинс взялся за лопату, – её щеки покрылись румянцем, мисс Льюис нервно теребит в руках перчатку. – Я подумала, если все мужчины займутся завалом, то мы быстрее поедем. Может, и не придётся ночевать в лесу.

Во мне всё ещё горело чувство стыда перед этой юной леди – и что на меня нашло? – я в порыве приобнял Лиззи, но почти сразу отстранился. Стыд сменился неловкостью, но отчего-то я стал счастливее.

Девушка оторопела, во все глаза глядя на меня.

– Простите, мисс Льюис, – выдавил я. – И за грубость утром тоже.

Девушка заулыбалась и чуть не прыгала на месте, но всячески старалась держаться в рамках приличия.

Я взял пальто, переодел ботинки и вышел из вагона. На улице непонятный сумрак. Ещё не вечер, но будто уже и не день. Небо заволокли тяжёлые тучи, зацепившиеся за верхушки заснеженных елей. На картинах и почтовых открытках такие пейзажи выглядят завораживающе, а когда оказываешься с ними один на один, то мечтаешь поскорее выбраться или хотя бы находиться поближе к оживлённому городу.

Деревья на склоне внизу и непроглядная темнота между ними не внушает доверия. Тело прошибло дрожью. Я поднял воротник пальто, поправил шарф и надел перчатки, пока мороз не обкусал руки.

Я обернулся на поезд. Позади меня всего три вагона. Странно, на вокзале мне казалось, что состав бесконечный. Где-то впереди слабым светом горят керосиновые лампы. Подойдя ближе, мне удалось различить пару мужских голосов. Один из них точно принадлежит Дженкинсу, а второй знаком мне меньше. Речь идёт о поваленных деревьях и огромных льдинах в сугробах.

Холод заставляет ежиться и подгоняет к работе. Я вышел вперёд локомотива, по пути поправил лампу, которая вот-вот свалилась бы с выступа. Завал на путях похож на гору, из которой торчат сломанные стволы елей. Дороги за ним не видно сколько не присматривайся. Кое-где в снегу на глаз попадаются булыжники. Они покрыты ледяной коркой, почти незаметны на общем белом фоне, а потому стоит аккуратнее махать лопатой. Да и топор не будет рад встрече с камнем.

– Мистер Стоун, Вам не стоило беспокоиться! – мне навстречу бежал один из стюардов. Запыхавшийся, с красным обветренным на холоде лицом. – Нам понадобится всего лишь несколько часов!

– Я уже здесь, – отрезал я. – Дайте лопату или топор и скажите, что делать.

Я поймал на себе одобрительный взгляд Дженкинса. В тяжёлой шубе он больше похож на огромного лесоруба, чем на того джентльмена, которого я встретил вчера в коридоре вагона-купе. Он отдыхал, опершись на лопату для снега и дымил трубкой. Мне вдруг стало даже обидно, что трубки выходят из моды. Дженкинсу она идёт. Сигареты смотрелись бы в его руках нелепо и глупо, а сигары не слишком практичны, чтобы носить их в карманах.

Дженкинс поприветствовал меня кивком и также указал на завал. Николас, в отличии от стюардов, его не боялся. По-моему, ему даже нравился такой поворот событий. Будто неожиданное приключение. В его глазах сверкнул юношеский дерзкий огонёк. Дженкинс спрятал трубку во внутренний карман шубы и вернулся к работе.

Мы копали примерно на одном участке, потом я взялся вытаскивать деревья и убирать булыжники, в то время Дженкинс всё ещё без устали разгребал снег. Я уже запыхался, стюарды едва стоят на ногах, а Николас как ни в чём ни бывало орудует лопатой дальше.

Стемнело. Света ламп хватает разве что пока они находятся рядом, когда отходишь на пару шагов тебя накрывает темень. Невидно ни куда копать, ни что копать. Завал превратился в неведомое чудовище, развалившееся на пути игрушечного поезда, а мы, вероятно, кажемся не более, чем оловянными солдатиками рядом с ними.

– Всё, перекур! – воскликнул я, когда силы окончательно меня покинули. – Предлагаю продолжить на рассвете. В темноте всё равно ничего не видно.

Со стороны вагонов показался огонёк. К нам вышел начальник поезда. В годах, с пышными полуседыми рыжими усами в пол-лица, которые на морозе тут же покрывались инеем.

– Если мы пробудем здесь до утра, то у нас угля не хватит, чтобы добраться до города. Даже ближайшего.

– Дрова сгодятся? – присоединился Дженкинс. – Деревьев здесь куча. Лес не обеднеет, если мы срубим парочку.

– Здесь сплошной ельник, им топить нельзя, – возразил начальник поезда.

– Как Вас? – поинтересовался Дженкинс, и я впервые заметил у него отдышку.

– Ричард Беннетт, сэр, – ответил он, приподняв фуражку. – Начальник поезда.

– Мистер Беннетт, я уверен, в лесу найдётся пара-тройка других деревьев, – сказал Николас. – Вопрос в другом: на сколько нам хватит этих деревьев? Как долго они будут гореть?

– Даже двух стволов средней толщины хватит, чтобы сдвинуться с места и доехать до ближайшего вокзала.

– Значит по рукам? – я перенял инициативу. – Ждём до рассвета?

– А делать-то что?

Беннетту явно не нравилась перспектива провести ночь в лесу. Он вышел чуть вперёд, оценивающе взглянул на завал и что-то пробормотал. Помимо нехватки угля, мы все слышали леденящие кровь истории о нападении диких животных, а что ещё хуже: на поезда иногда нападают разбойники. Не решусь предполагать, чего мистер Беннетт боялся больше грядущей ночью.

– Ладно, что уж поделаешь? – сказал он. – Вернёмся в поезд, господа. Работа-работой, а ужин ждать не будет. Выпьем, чёрт возьми, чтоб этот проклятый снег скорее растаял!

Возражений не возникло. Наоборот, среди стюардов послышались одобрительные выклики. Все устали, потому не мешкая собрали вещи, инструменты и фонари, и последовали за начальником поезда. В тепле меня тут же разморило. Так сильно потянуло в сон, что мне казалось, будто я усну стоя, но голод всё же оказался сильнее. Я переоделся в сухую одежду, проверил, чтобы форточка была крепко закрыта, задёрнул штору и присоединился к остальным в вагоне-ресторане.

Свободных столов не нашлось. Где-то по двое, где-то по трое человек, все уже приступили к аперитиву. Сидеть с незнакомцами мне не хотелось. При идеальном стечении обстоятельств, я был взял ужин в своё купе и наслаждался тишиной. Я прошёл почти до самого конца вагона, на меня глазели, но не говорили ни слова. Шумно, десятки голосов звучат наперебой, но одного среди них не хватает: куда же подевалась неумолкающая Лиззи Льюис? Я огляделся и заметил её в полном одиночестве за последним столом на две персоны. Мисс Льюис смотрела в окно, подперев голову рукой. Лиззи непривычно спокойная и тихая. На секунду я даже засомневался, что это она. От девушки веет не то грустью, не то мудростью. Для меня два этих понятия всегда были неразлучны. Отвлекать Лиззи от столь не вяжущегося с её разговорчивостью занятия мне, можно сказать, даже боязно.

Всё же я осмелился подойти:

– Не помешаю? – робко и неловко, почти как мальчишка, сказал я.

– Что Вы! – Лиззи будто бы вздрогнула от неожиданности, но тут же собралась и вспорхнула. – Мистер Стоун, я подумала, Вы захотите поужинать в одиночестве. Чтобы никто не беспокоил, как Вы любите.

Лиззи стеснительно опустила глаза, сжимает подол платья и краснеет.

– Все места заняты, – почти настойчиво сказал я. – Может, составите мне компанию?

Она подняла на меня изумлённые глаза, хлопая ресницами.

– Конечно, – кивнула Лиззи. – Если хотите.

После работы на улице еда показалась мне в сотни раз вкуснее, чем утром. Я едва себя сдерживал, чтобы не наброситься на ужин, чтобы соблюсти все правила приличия, чтобы… Но на самом деле мне так хотелось есть!

С таким настроем я и не заметил, как мы с Лиззи перешли на «ты» и общались как старые друзья. Первый раз за долгое время мне было приятно вести беседу с представительницей прекрасного пола. В голове не крутилась мысль о том, чтобы всё это поскорее закончилось, наоборот, мне хотелось и дальше слушать наивные и по-детски забавные истории из жизни Лиззи.

Время близится к полуночи, но смех и разговоры не утихают. Брызги шампанского, запах горячей выпечки, свежего кофе и крепкого алкоголя. Украшения дам переливаются в искусственном свете всеми цветами радуги, поблёскивают платья, джентльмены снимают пиджаки и открывают новую бутылку виски. Всё прекрасно, настоящий праздник! Такой, каким ему и положено быть, но ни с того ни с сего в моей голове промелькнуло то, как я шёл от своего купе сюда: стюарды бегали по поезду, проверяя выходы и входы. Наверное, хорошо, что их суету не видели остальные пассажиры: мне от таких мер предосторожностей стало не по себе. Как будто теперь ночью с абсолютной точностью должно произойти что-то плохое.

Приличные люди ночью спят

Уснуть никак не удаётся. В голове до сих пор звучат чужие голоса, смех, случайно подслушанные разговоры. Я закрываю глаза и вижу лицо Лиззи, одобрительный взгляд Дженкинса, статную, загадочную фигуру цыганки Азы и слабое мерцание за окном. Так много снега, а под ним будто дышит земля у подножья гор. Вздымается медленно и плавно, а затем также опускается. Лес едва заметно колышется. Если не приглядываться, то и не заметишь, как всё вокруг живёт своей жизнью. Не той замершей, какой мы привыкли думать, а тихой, но полной огромной силы и стального характера. Беннетт говорил о диких животных, но как по мне, большую опасность в нашей ситуации представляет сам лес.

Я растворяюсь в его дыхании, кровать подо мной будто превращается в огромный сугроб, тело тяжелеет и проваливается в него. Меня окутывает холод, затем он превращается в жар и наконец становится приятным теплом. Сопротивляться не хочется, я чувствую, как засыпаю. Нет ни мыслей, ни тревог. В один момент мне показалось, что и меня уже нет, однако… стук?

Нет-нет, это всё шутки разума. Я повел плечами, укутываясь в одеяло, как снова услышал этот звук – будто кто-то стучит в стекло. Дремота отступила, по телу выступил холодный пот. Чёрт возьми, мне страшно до чёртиков! Я медленно подтянулся в кровати и сел, не дыша наблюдаю за окном. Штора задёрнута, и у меня нет ни малейшего желания приближаться к ней. Но стук продолжается.

Раз, два, три. Раз, два, три. Снова и снова.

Не отвечаю. Признаться честно, мне духа не хватит, чтобы ответить! Глубокая ночь, поезд застрял в снегах между непроходимыми горами и бесконечным лесом. Из живых здесь только мы и дикие звери снаружи, и я сомневаюсь, что волки или ещё какие животные вдруг обучились манерам! А если же это люди… Я не открою.

И я твёрдо был уверен в своём решении, пока не услышал голос с той стороны. Меня пронзила дрожь, я ринулся к окну, едва не сорвав штору.

– Габриэль, – под окном стояла Лиззи Льюис, куталась в пальто и пыталась улыбаться посиневшими от холода губами, – не хотела тебя будить, но дверь захлопнулась. Пустишь меня? – она подошла ближе к окну и прикоснулась пальцами к стеклу. – Я замёрзла, Габриэль.

Меня в который раз одолел страх, но сейчас я беспокоился о здоровье Лиззи, поэтому выбежал из купе босиком, но только потянулся к двери, и ледяной пол под ногами заставил меня одуматься: все замки заперты, из спального вагона выйти можно только здесь. Так как же Лиззи Льюис оказалась снаружи, не тронув ни одного замка? Зачем? Что ей делать одной на улице посреди ночи, да ещё и в такой холод?

Хрустит снег, шаги, но я теперь не уверен, кому они принадлежат. В дверь аккуратно постучали.

– Габриэль? – стук превратился в царапанье и железный скрежет. – Габриэль? Ты откроешь дверь? Мне так холодно, очень холодно.

Её голос грубеет, звучит неестественно, но я упрямо слышу в нём только Лиззи. Где-то глубоко внутри я паникую, я понимаю, что здесь творится какая-то чертовщина, но ум, как под гипнозом, настаивает – нужно впустить Лиззи, немедленно открыть дверь, пока она не замёрзла до смерти.

Сердце упало в пятки от ужаса, живот заполняет давящая пустота. Я забыл, как дышать, и не двигаюсь, в упор глядя на проклятую дверь. Холод до боли прожигает ступни. Зажимаю рот руками. Внезапно звук снаружи затих. Ни мольб о помощи, ни стука, ни царапанья, ни шорохов. Только приглушённый хруст снега. Под дверью ходят. Не то прикидывая, как справиться с ней без посторонней помощи, не то появился план получше. Колени подкашиваются, я вжался в угол, прикрыв глаза рукой и дыша сквозь приоткрытый рот.

Наконец и шаги стали отдаляться. Я выдохнул с облегчением и едва не съехал по стене на пол. Из соседнего вагона появился стюард в помятой форме и с заспанным видом. Он подтянулся, увидев меня, и напрягся:

– Мистер Стоун, что Вы здесь делаете? Всё в порядке? – стюард взволнованно подставил своё плечо. – Нельзя ходить без обуви! Подхватите простуду!

– Всё в порядке, всё в порядке, – отмахивался я, но что-то всё-таки заставило меня рассказать о жутком происшествии. – В моё окно стучали, – вполголоса произнёс я, наклонившись как можно ближе к собеседнику. – Это была молодая леди. Мне казалось, я узнал в ней мисс Льюис. Она просила открыть дверь.

– Но что ей делать на улице в такое время? – стюард мельком взглянул на дверь и поёжился. – Не помню, чтобы кто-то выходил.

– Вот и я так подумал, но она настаивала, – от воспоминаний по коже снова пробежал холодок. – В каком купе живёт мисс Льюис? Мы должны убедиться, что это была не она.

– Если она у себя, – дрожащим голосом сказал стюард, – то кто, по-вашему, был снаружи?

Внятного объяснения я не нашёл, но знаю одно:

– Я охотнее приму, что выпил лишнего или поверил в дурной сон, чем…

– Обрекли девушку на смерть?

Я лишь невольно сглотнул и поджал губы. При других обстоятельствах я был тут же учинил скандал, но сейчас все силы уходят на то, чтобы отогнать пугающую мысль. Ведь кем бы ни была та девушка, её лицо как две капли воды похоже на лицо Лиззи. Можно списать всё на алкоголь и кошмары, но мне хорошо известно, что выпил я сегодня меньше обычного, а уснуть так и не успел.

Стюард недолго раздумывал над моей просьбой и жестом попросил следовать за ним. Мы остановились у купе под номером шесть, стюард постучал несколько раз и поднял глаза в потолок, а у меня в ожидании ответа замерло сердце.

– Да? – послышался сонный голос Лиззи Льюис, из решётки над дверью брызнул жёлтый свет ночника. – Что такое? Что случилось?

– Прошу прощения, мисс Льюис, меня зовут Кай, я Ваш стюард, – размеренно начал он, – обстоятельства вынуждают побеспокоить Вас. Не могли бы Вы открыть дверь?

– Зачем? – за дверью шуршала одежда. – Сейчас? Посреди ночи?

– Мы просто должны убедиться, что Вы это Вы, – не выдержал и вмешался я. – Прошу, у Вас всё в порядке?

– Габриэль? – удивилась она, но тем не менее до нас стала доноситься возня, а затем мисс Льюис всё же открыла. – Что случилось?

– Как Вы? – выпалил я. – Всё в порядке?

– Да, – смущенно ответила Лиззи, кутаясь в тёплый халат. – У меня всё хорошо.

– Вы слышали чей-нибудь голос с улицы? – продолжал я и напоминал себе мысленно отвести от юной леди взгляд.

– С улицы? – мисс Льюис обернулась на окно. – Нет. Кому в голову придёт выходить из тепла и света в это время?

Я почувствовал себя параноиком и заодно сумасшедшим. Стыд накрыл с головой. Я потребовал разбудить Лиззи из-за своей же собственной фантазии! Неужели мне всё это только приснилось? Да быть того не может! Я точно видел Лиззи за окном!

– Что-нибудь ещё, Габриэль? – Лиззи устало посмотрела на меня.

– Нет, – я помотал головой.

– Приношу свои извинения, – стюард слегка склонил голову. – Доброй ночи, мисс Льюис.

– Доброй ночи, – присоединился я.

– И вам, – ответила Лиззи перед тем, как закрыть дверь.

Робость и смущение мгновенно сменились злостью на самого себя. Как я могу быть таким… таким… наивным? Да наивностью это сложно назвать. Скорее глупостью. Вот уж не думал, что однажды обвиню себя в столь непростительном поведении. Стюард проводил меня до купе, пожелал доброй ночи и, поджав губы, ушёл.

Я запер дверь и боюсь повернуться к окну. По спине бежит холодок. Вдруг с той стороны снова будет та женщина? Перед глазами промелькнул её несчастный, жалостливый вид. Вспомнились её глаза. Они были огромными и стеклянными, как у куклы. Как я не заметил этого сразу? А губы! Синие-синие! Её пальцы тоже не выглядели живыми. Я закрыл лицо ладонями и не сдержал нервного смешка:

– Мертвецы по улицам не шастают, а приличные люди ночью спят.

Страх притупился, я потянулся шторе, резким движением задернул её, однако в последний момент мне показалось, что на стекле остались следы от пальцев. Проверять не хотелось, тело сковала волна дрожи и холод в груди. Мне не по себе. Кажется, будто вот-вот снова услышу проклятый стук, а потому поспешил лечь, выключить свет и отвернуться к стене. Я накрылся с головой. На удивление, сонливость быстро вернулась, и я провалился в сон.

Тёмный лес

Из сна меня вернули мужские голоса в коридоре. Один из них, самый громкий, принадлежит Дженкинсу. Он стучит в двери и командует, чтобы все мужчины немедленно собирались на улицу. По-моему, ещё вчера нужно было так поступить – принудить всех, а не искать добровольцев.

Я поднялся рывком с кровати, потянулся и с дрожью вспомнил прошедшую ночь. Смотреть в окно до сих пор боязно, несмотря на то, что уже рассвело. Не успел я надеть свитер, как постучался Дженкинс. Должен отметить, под его увесистым кулаком дерево жалобно трещит и больше напоминает картон. В ушах звенит от этого грохота, поэтому я открыл сразу, не дожидаясь, пока Николас решит, что я всё ещё сплю без задних ног и его не услышал.

– Доброе утро, – тут же сказал я. – Такая рань, а Вы уже рвётесь в бой?

– Как иначе, Габриэль? Лучший кусок достаётся первому. Уверен, Вам эта истина известна как никому другому, мой друг, – он протянул мне руку. – Что ж, увидимся снаружи.

Дженкинс деловито прошёл дальше. За ним последовал высокий мужчина с узким лицом. Тёмно-синяя ткань костюма придаёт его лицу болезненный неприятный оттенок. Невольно мне снова вспомнилось женское лицо из окна. Вместо приветствия мужчина пробурчал что-то, кивнул и старался не отставать от Дженкинса. Я уже видел этого господина пару раз во время ужина. Силюсь вспомнить хотя бы его фамилию, но безуспешно.

Наконец я собрался и присоединился к остальным на улице. Сыплет мелкий снег, ночью температура опустилась ещё, и каждый шаг отдаётся хрустом. Над головой белеет небо, солнце такое же белое, выделяется на общем фоне лишь блёкло-жёлтым нимбом. Если бы не громогласные голоса Дженкинса и Ричарда Беннетта, начальника поезда, то лес затягивал бы нас в свои дебри приятным шелестом и безмятежным спокойствием.

Следом за мной из поезда неуклюже вывалился молодой мужчина. Средний рост, внешность неприметна, даже пальто настолько обыкновенное, что такого прохожего, будь он твоим самым лучшим другом, ни за что не заметишь в толпе. Наверное, единственная его отличительная черта – привычка держать грудь колесом. Мужчина также в отличной физической форме, а в его нелепом появлении виновата подруга, на которую он засмотрелся.

– Тедди Джонс, – решительно представился он. – А Вы, если не ошибаюсь, мистер Стоун?

– Именно.

– Не думал, что однажды мы вот так, – он коротко рассмеялся и нервно поправил воротник пальто.

– Вот так что?

– Снег чистить будем. Надо же! – воскликнул Джонс. – Какое ещё открытие меня сегодня ждёт? Может, Эрин скажет, что наконец согласна выйти за меня? – он рассмеялся. – Я был бы счастлив, а Вы?

– Вряд ли, – я пожал плечами, – мы с Эрин ведь даже не знакомы.

– А Вы шутник, мистер Стоун, – Джонс смерил меня взглядом с лисьим прищуром. – Так и не скажешь.

Тедди достал портсигар и закурил сигареты-самокрутки. Он с удовольствием, прикрывая глаза, затянулся, а затем выпустил изо рта облако плотного дыма. Пока мы оба шли к завалу, Тедди Джонс всё расспрашивал, каким ветром меня занесло на этот поезд, о моих планах на будущее и между тем не забывал сам отвечать на свои же вопросы. Так я, совершенно того не желая, узнал, что Тедди заложил украшения своей покойной первой супруги и намеревался в третий раз сделать предложение Эрин – будущей миссис Джонс. Мне также стало известно о двух племянниках-сиротах, которых взял под опеку мой чересчур болтливый собеседник. О его больной собаке, друзьях из колледжа и огромном поместье любимой тётушки, доставшееся Джонсу в наследство совсем недавно.

Наконец, я заметил грозную, хоть и не самую высокую, фигуру Дженкинса и выдохнул. Мне не терпелось приступить к работе, только бы больше не слушать о жизни Тедди. Я схватился за лопату и сразу же направился к дальней точке завала, но меня попросили вернуться Беннетт и Дженкинс.

– Габриэль! – повторил Дженкинс. – Пошли, они тут сами справятся.

– И запомните, – сурово сказал Беннетт, – никакой хвои, только лиственные!

Дженкинс отсалютовал, вручил мне фонарь, сам закинул на плечо топор и, кажется, даже ни на секунду не задумавшись, направился прямо в лесную чащу. Я с трудом следовал за ним, и, скажу честно, не до конца доверял его резвости. Дженкинс скакал впереди меня из одного сугроба в другой, а я едва переставляю ноги. Брюки вместе с обувью промокли быстро, длинное пальто цепляло подолом снег, что ещё больше затрудняло шаг. Время от времени мне казалось, будто неведомая сила ухватила меня за одежду и держит, уберегая от чего-то ужасного в лесу.

Мы уходили всё дальше и дальше. Иногда я оглядывался и прислушивался, чтобы иметь хоть какое-то представление о том, насколько глубоко мы забрели, пока в конце концов голоса и шум у поезда не затихли окончательно. Я остановился и посмотрел назад. Мне не по себе. Стволы сомкнули за нами стену, тяжёлые колючие ветки застилают небо. Свет пробивается где-то понизу, снег едва заметно поблёскивает в его лучах. Я чувствую себя в ловушке, в тёмной комнате, где меня заперли.

Я зажёг свет. Тьма вокруг нас рассеялась, но будто бы не теряла надежды и ждала, когда фонарь потухнет. Темнота сгущалась, свисая на нас вязкими, липкими каплями. Над головой загудел ветер, раскачивая деревья. Прямо передо мной в снег упало что-то большое. Я шарахнулся от испуга, но не успел это разглядеть, как оно вспорхнуло и улетело в неизвестном направлении.

– Сова, – с непоколебимым спокойствием сказал Дженкинс, на его лице не дрогнул ни один мускул. – Их здесь полно.

– Разве птицы падают с веток?

– Замёрзла, – пожал плечами он и с уверенностью продолжал идти дальше. – Чего только не увидишь в лесу зимой! – засмеялся Николас. – Разве ты не бродил по лесу ночью? Девушки такое любят. Визжат от каждого шороха, но кого не манят опасности?

– Город прокурил меня насквозь, – ответил я с ностальгией по тихому клубу, в котором любил читать газету и пить виски по воскресеньям. Я опасливо огляделся. – Терпеть не могу такие места.

Дженкинс не менял курс, он упрямо продолжал идти вперёд. Я устал гнаться за ним и с превеликим удовольствие вернулся бы к поезду. Замёрз, вымок до нитки, ещё и голод так не вовремя напомнил о себе.

В какой-то момент ветер стих. Лес показался мне пещерой: тёмной, уходящей глубоко в недра земли и населённой злыми духами и призраками. Как в самой настоящей пещере, чем глубже мы заходим, тем душнее становится воздух. Жарко, сыро и под дых бьёт тёплый запах гниющей древесины. Со всех сторон слышатся голоса. То детские, то вполне взрослые женские. В темноте мелькают белёсые силуэты. Я с дрожью вспоминаю неживое лицо Лиззи Льюис и до смерти боюсь разглядеть его где-то поблизости. Силуэты смотрят на нас и шепчутся. Выглядывают из-за стволов, прячутся за чёрными кустами и хрустят снегом.

Поначалу мне казалось, что я принимаю наши с Дженкинсом шаги за чьи-то ещё, тогда я останавливался и прислушивался, пристально наблюдая за компаньоном, однако его шаги разнились с теми, которые доносились из темноты. Я изо всех сил стараюсь не замечать их, но то и дело отвлекаюсь на видения. Тело охватил озноб, и будь я немного слабее духом, то рухнул бы прямо здесь от гнетущего ужаса.

Дженкинс замедлил шаг. Он с радостью шёл бы быстрее, но фонарь у нас только один и его несу я. В конце концов Дженкинса стала раздражать моя медлительность. Топор с его плеча полетел в снег, едва не утонув в нём, а Николас обернулся:

– Чего ты копаешься, Габриэль? – практически рычал он. – Так мы и до вечера не вернёмся!

– Здесь кто-то есть, – приглушённо ответил я, присматриваясь к шустрым теням совсем близко. – За нами всё это время кто-то идёт!

– Нет здесь никого, кроме нас! – Дженкинс в отличие от меня не видел нужды говорить тише. – Да и кто здесь может быть?! Волки? – последнее он выкрикнул, и в ветках над нашими головами от испуга зашевелились птицы. – Медведь? Лисы? Какое зверьё высунет нос в такой холод?

– Это люди, – в ужасе выпалил я. – Всё люди. Похоже, сегодняшней ночью я видел призрака!

– Да брось, Габриэль! – разумеется, Николас мне не поверил. – Призраков не существует! А в этом лесу кто только не бродит!

– Сам знаешь, это не так! Никаких людей здесь и в помине нет! Живых уж точно!

– А мертвецы прогулок не любят, – сквозь зубы проговорил он, подавшись вперёд.

Страх заставлял меня забыть о всяких нормах приличия. Я кричал во всё горло и готов был наброситься на Дженкинса с кулаками, только бы он мне поверил! А после я бы бежал из этого проклятого леса так быстро как никогда, словно за мной гонятся все живые существа здешних мест.

– Чёрт с тобой, – раздражённо отмахнулся Дженкинс. – Я был о тебе другого мнения, Габриэль.

Больше он ничего мне не говорил, но тем не менее мы пошли обратно. Фонарь мигает, шепотки за спиной становятся всё громче и чётче, но во мне затеплилась надежда, что вот-вот впереди забрезжит дневной свет. Дженкинс что-то бормочет, оглядывается по сторонам и пару раз я заметил, как мой компаньон вздрагивал. Он рывками поправляет тяжёлую шубу и дергает плечами. Шаг становится быстрее, путанее, затем Дженкинс возвращал самообладание. Но какой ценой! Видит ли он то же, что и я?

Я поравнялся с ним:

– Что ты слышишь?

– Ничего, – рявкнул Николас. – Я ещё в своём уме. Это всё ветер, это лес. Всего лишь. Здесь никого нет.

Я больше не спрашивал. Спустя какое-то время мы вышли из леса и буквально у самой его кромки обнаружили несколько берёз. Дженкинс снова выругался, принявшись рубить деревья, а я тем временем заметил в снегу следы. Мы заходили в чащу ровно в этом же месте, но никаких берез прежде не видели. Чуть поодаль от наших следов мне попались припорошённые отпечатки поменьше. Снова вспомнился призрак, так похожий на Лиззи Льюис. В очередной раз меня накрыло дурное предчувствие.

Позже нас заметил Тедди Джонс. Он в два счёта забрался на крышу вагона и махал нам оттуда.

– Эй! Мистер Стоун! – кричал Тедди. – Что там с деревьями?! Нашли?!

Отвечать я не вижу смысла – он всё равно не услышит меня с такого расстояния. Тем не менее Джонс и сам отлично видел, как Дженкинс срубил последнее дерево, и крикнул:

– Я сейчас! Сейчас! – Тедди ловко спустился на землю. – Не тащить же вам в одиночку!

Мы провели на улице весь день, пока солнце совсем не скрылось за горизонтом. К тому времени большую часть завала удалось расчистить. Мы, валясь с ног от усталости, вернулись в поезд. Я надеялся немного передохнуть перед ужином и переодеться в сухое, но в мыслях крутились силуэты, прошлая ночь и такой натуральный голос Лиззи Льюис.

Я переоделся, машинально поправил карманы и наткнулся на бумажку. Та самая записка без текста, которую я получил, как только сел в поезд. За это время букв не появилось, впрочем, как и новой догадки что могло значить послание. Всё больше я склоняюсь к тому, что это была просто чья-то глупая шутка.

В коридоре я встретил начальника поезда. Он светится не то из-за возможности наконец продолжить путь, не то из-за только что опрокинутого стакана виски. Беннетт растирает покрасневшие ладони и хлопает себя по замёрзшему лицу. Его форму покрывают крохотные льдинки. Странно, что в тепле они до сих пор не растаяли.

– Мистер Стоун! – радостно воскликнул он и несдержанно кинулся меня обнимать. – Вот-вот поедем, представляете? Я боялся, мы здесь замёрзнем!

– Что вы! – неловко похлопал я его по плечу. – В Рождество никто не должен умирать. Это просто нечестно.

– Вот именно! – смеялся Беннетт. – Как верно сказано, мистер Стоун! – он ещё раз обнял меня и ни с того ни с сего смутился. – Не смею Вас больше задерживать. Должно быть, Вас уже заждались на ужин.

Беннетт быстрым шагом скрылся. Я смотрел ему вслед, как услышал щелчок дверного замка. Дальняя дверь купе открылась, и в коридоре появился тонкий силуэт Азы. Её платье совсем не похоже на наряды других пассажирок: у цыганки оно из летящей лёгкой ткани пугающего и манящего чёрного цвета. Широкие рукава делают руки похожими на крылья, а воздушный подол создаёт впечатление, будто Аза парит в чернильном облаке дыма.

Все кутаются в одежду потеплее. Даже я не забываю про свитера, хоть и не очень-то их жалую. Но только не Аза – её тонкая белая кожа на мгновение показалась мне покрытой льдом. От одного взгляда на неё меня морозило и в голову лезли мысли, будто Аза неживая, но затем я смотрел в глаза цыганки. В них горел огонь, которым могли согреться все пассажиры до единого.

Аза прошла мимо меня, поприветствовав лишь лёгким кивком. Я не сумел выдавить ни слова в ответ и просто последовал за ней в вагон-ресторан. Чудесным образом отошли мысли о голоде и усталости, о холоде и страхе. Внутри разливалось небывало спокойствие, умиротворение и всепоглощающая тишина. Вместе с тем терялось ощущение реальности. Будто нет ни поезда, ни пассажиров, да и Ричард Беннетт никто иной как неприкаянная душа. Настоящая среди всего этого хаоса только Аза, потому я беспрекословно следую за ней, пока из забытья меня не возвращает звонкий голос Лиззи Льюис:

– Габриэль! Мы Вас заждались!

Я отвлёкся всего на секунду, а когда снова посмотрел перед собой, Азы уже не было. Она будто растворилась в воздухе. Голова сразу стала тяжёлой, как с похмелья. С трудом понимаю где я и как вообще здесь оказался.

За столом с Лиззи сидели Дженкинс, Тедди Джонс и тот мужчина в синем костюме, чьё имя я так и не вспомнил утром. Он подвинулся, освобождая мне место с краю.

– Кажется, мы ещё не знакомы, мистер Стоун, – он протянул мне руку. – Эмброуз Франклин, рад встрече.