Роман Воронов
Океан
Ладонь обожгло что-то холодное, я отдёрнул руку и вскрикнул от неожиданности. На левом рукаве, возле кисти, сидела знакомая ящерка. Кивнув головкой как старому приятелю, она подбежала к краю скалы и снова кивнула мне.
– Нет, Боже, я не могу!
Ящерка опять кивнула.
«Мыслимо ли отказываться, когда призывает Бог?» – прозвенело во мне.
Я подполз к краю склона, который мучал нас весь день, и посмотрел вниз. Вечернее солнце мешало мне, но я смог разглядеть у подножия горы несколько силуэтов.
– Учитель, там внизу люди, – я указал рукой, но Учитель даже не обернулся и только спросил:
– Как они выглядят?
Я пригляделся.
– Один – сильный воин, второй – дряхлый старик, рядом молодая и очень красивая женщина, а с ней дама в годах и ещё…
– Это Я, – прервал меня Учитель. – Все эти люди – Я, которое я оставил там. Кого ты видишь ещё?
Заходящее солнце прятало в тень последнюю фигуру, я старательно прищуривался и, наконец, разглядел молодого человека в плаще улана Эрриора, с чертами лица, знакомого с детства. Это был я.
Учитель, не дожидаясь моего ответа, сказал:
– Там, внизу, ты. Ты оставил то, что должен был оставить. Себя прежнего. Тебе осталось лишь спуститься, спуститься на Дно. Таков План.
Я обернулся к Учителю задать самый важный вопрос Здесь и Сейчас, но Учитель осветился желтоватой каймой, тело его оторвалось от скалы и, следуя траектории невидимой руки, поднялось над гнилым зубом на три роста, затем ещё выше… Оно растворилось в вечернем небе, напоследок озарив всё вокруг. Там, где только что возлежал мой Учитель, осталась лужица крови с маленьким островком. Камешек-звезда улёгся в мою ладонь, и мы оба заснули.
23
Утро встретило меня в объятиях тумана. Серая влажная вата висела везде: вверху, справа, слева, она набилась в сапоги, заползла под полы плаща, казалось, она проникла внутрь меня. Единственным местом без неё оказалась прослойка между моей спиной и скалой, остывшей за ночь до состояния ледника и забравшей тепло моего тела. Я поднялся, ёжась от холода, и попытался разглядеть хоть что-нибудь вокруг. Серая стена скрывала даже пальцы вытянутых рук, и вдруг я вспомнил о камешке Учителя. Вчера, перед тем как провалиться в сон, я зажал его в ладони, теперь камня не было со мной. Бухнувшись на колени, я начал шарить руками по скале – бесполезно. Нужно было ждать, когда рассеется капельное покрывало и обнажит «гнилой зуб». Я улёгся обратно на ледник и принялся вспоминать вчерашние события. Учитель исчез на девятый день после своего появления, так же внезапно и необъяснимо. Мы прошли Путь, он завершил восхождение вознесением, я одолел половину Перехода, и, как сказал Учитель, мне осталось лишь спуститься.
Что он понимал под этим? Спуститься с «драконьей челюсти» в Энсиноор, спуститься со шпиля стелы гордыни, спуститься с небес на землю, спуститься на Дно океана? Как же мне не хватало его сейчас! Туман, как декорация к одиночеству, навевал печальные мысли о странностях судьбы, об испытаниях, накатывавших океанскими волнами, о собственном бессилии перед ними, о молчании Бога, когда глас Его нужен более всего. Я закрыл глаза. Девять дней с Учителем проплывали по реке Памяти мимо меня, стоящего на берегу Реальности.
Кто он был? Посторонняя душа или часть меня? Те, четверо внизу, они точно были им, и он был ими, а я стоял в стороне, значит, я не часть его. Или всё-таки мы были вместе, впятером, и я – это тоже он? Пока сомнения терзали меня, западный ветер начал терзать туман, давая возможность солнечным лучам согревать одинокую плоть на «челюсти спящего дракона». Есть не хотелось, да я и не мог вспомнить, когда мы питались последний раз. Нужно было заканчивать начатое, меня заждалась таинственная вторая половина Перехода.
Я поднялся, подошёл к восточной кромке Гряды и ахнул – подо мной была отвесная стена. Она уходила вниз, сколько хватало глаз, и тонула в омуте тумана, накрывавшего всю Энсиноорскую долину. Вид захватывал, я будто плыл по серому вспененному океану на громадном каменном судне, и мне предстояло покинуть его и погрузиться в неведомые воды. Таков План, сказал бы Учитель.
Ни намёка на тропинку, ведущую вниз, ни верёвки под рукой, ни руки верного товарища на плече, только Вера в План, начинающая размываться местным туманом. Я замер в нерешительности и тут же услышал шорох под ногами. Аспид обернул сапог живым браслетом и прошипел:
– Да они с ума сошли! К чему они клонят? Он же сам первый против этого и оставляет на выбор только это.
Я попытался скинуть змея, но тот ещё крепче сжал кольца.
– Будешь пробовать? Так ведь это самоубийство.
«Учитель, – думал я, стараясь не слушать надоедливое шипение, – что же ты имел в виду?»
И тут я решился.
– Мне так не хватает товарища. Хочешь пойти со мной? – крикнул я аспиду и, пока он не ослабил хватку, шагнул в пропасть навстречу туману…
Я стоял на ногах, целый и невредимый. После свиста в ушах и странного зависания во влажном облаке наступила тишина. Ни страшного удара о землю, разрывающего плоть и ломающего кости, ни предсмертного крика ужаса… Ничего, только я, стоящий на ногах, и туман, окутывающий всё вокруг.
Мой первый, осторожный шаг как будто шевельнул серое марево перед глазами, и я, осмелев, шагнул ещё и ещё – туман начал рассеиваться. Движения давались легко, я вспомнил хождение над пропастью и подумал, а не иду ли я по туману. Ступни мои совершенно не чувствовали земли, перемещение в пространстве было плавным и походило на сплав по неспешной реке на плоту. Ощущение удивительной лёгкости внутри и полного единения с тем, что было снаружи. Молочная пелена всё больше уступала место лучам света, и я уже мог разглядеть место, где оказался.
Оно было знакомо мне. Широкая поляна, с трёх сторон обрамлённая кустарником, примыкала к лесу четвертой стороной. В центре поляны строгим квадратом высились походные шатры, в южной части были устроены правильной формы конюшни. Но порядок линий нарушался хаотичным расположением тел людей и животных по всей территории лагеря.
Сначала мне показалось, что они просто улеглись спать где попало, но, ступив на поляну, я услышал хруст под ногами – стрелы, торчащие повсюду. Стало ясно – все здесь мертвы. Стрел было так много, что лагерь походил на болото, густо поросшее камышом. Над этим местом висело чёрное облако миазмов, источаемых пролитой кровью, а в облаке плавали присосавшиеся к нему серые пиявки. Они издавали низкие, вибрирующие звуки, от которых в груди спирало дыхание. Хотелось поскорее покинуть поляну, но меня неодолимо влекла палатка в северной части лагеря, и, превозмогая чувство отвращения, я двинулся к ней.
Шатёр оказался сломан упавшим на него грузным человеком, под которым находилось тело. Это был молодой человек с очень знакомым мне лицом. Верзила, падая, свернул ему шею, но закрыл от разящих стрел. Юноша оказался единственным, принявшим смерть без потери крови, и поэтому над ним не висела пиявка. Отчего я читал молитву подле него, отчего Путь привёл меня сюда? «Таков План», – ответил бы Учитель. Камушек-звезда обжёг ладонь. Может, это и есть место за Грядой, где должна засиять новая звезда? Я разжал ладонь и посмотрел на камень – обычный кусок скалы. Учитель называл его Символом и ради него совершил свой Переход.
– Что же делать с тобой? – обратился я к камню. Тот безмолвствовал, предоставив мне возможность самому сделать выбор.
«На сердце камень не держи,
Иначе сердце камнем станет.
Звезду на сердце положи,
И страх из сердца в бездну канет», – проступило в моей голове, и я улыбнулся, вспомнив любовь Учителя к сочинительству.
«Что ж, попробую, – решил я и, подняв над головой руку с камнем, произнёс: – Кхуф!» Ничего не произошло. Я расхохотался. Звезды зажигает Бог, я же только частица Его. Но, чувствуя продолжающийся душевный порыв, всё-таки опустил камешек на грудь юноши. Камень ожил. Серая масса заполнилась изнутри беловатым дымом, который становился ярче и ярче и, наконец, вспыхнул светлячком на одежде улана. Сердце у меня встало, как встаёт караульный, приставив каблук к каблуку, подвластный ритму барабана. Тут же лицо юноши начало удаляться от меня, но он не проваливался – я поднимался над поляной, над горной грядой, над облаками, над землёй, приобретающей сферическую форму. Свет от звезды на груди улана серебряной нитью тянулся к моему сердцу, удерживая меня в полёте. Я приближался к звёздам и говорил Учителю:
– Я хожу меж звёзд, мне не холодно и не одиноко.
