Роман Владимирович Торощин
Джеймс
На пятый решающий день прибрежный лес начал стихать, сильные переваривали слабых, слабые лежали, сверкая обглоданными костями, удачливые забились в норы и зализывали рваные раны.
«Девятый» сушил вёсла и плыл, влекомый течением, чтобы успеть побороть естественную скорость, как только появится нужный ориентир.
Проплывающие мимо острова были однотипно серыми, никак не подпадая под нужное красочное описание. Джеймса стали обуревать сомнения, может он неправильно интерпретировал подсказку?
Вот очередной поворот русла, очередной остров и очередная надежда.
Ему в глаза полыхнуло, как пожар, буйство грязно-красного.
Все было очевидно и как-то банально. Видимо, с высоты вертолёта на плоский кусок суши посреди русла были сброшены две-три бочки с краской. От удара все их содержимое расплескалось по камням и деревьям, как от детской шалости. И никаких тайных знаков, никаких намёков – прямолинейность конспираторов несколько разочаровала.
Но цель была достигнута, и это главное.
Собака очень воодушевилась, когда поняла, что вновь можно будет побегать по твёрдой земле. Но «Девятый», пришвартовавшись, не спешил сойти на берег. Он чутко прислушивался. Лишь редкие птицы потеряно кричали где-то в чаще. Аккуратно, будто на минное поле, Джеймс вступил на землю. Это уже была иная земля. Без рельсов, без проторённых дорог. Земля, на которой придётся стоять, стоять до последнего.
***
Затянув лодку на полкорпуса на берег, «Девятый» тихо поднялся по крутому склону. Перед ним открылась дикая поляна, вся в васильках и малине. Метрах в двадцати торчала приземистая крыша с серой черепицей. Окон не было видно, их скрывал бурелом. Испытывая обоснованные опасения, Джеймс взял щенка на руки и стал медленно продвигаться к домику. Домик оказался довольно крепким и ладным. Небольшой, с открытым крыльцом. Было видно, что построен он был не так давно, но не обжит. Замок носил символический характер, лишь бы ветер или зверьё не открыли. Внутри было темно, ставни закрывали окна. Сбив их кем-то продуманно приготовленным молотком, «Девятый» огляделся. Посередине стояла русская печь с небольшой пристройкой в виде плиты. Слева от нее тяжёлая кровать с упакованным в целлофан матрасом, одеялом и подушкой, справа кухонный стол, на котором стоял ящик с чугунками, железными и деревянными тарелками, прочая утварь. У двери лавка и брутальная вешалка – три гвоздя. В углу располагалась поленница с дежурным набором дров и ночной горшок на случай холодов. За потолком находился чердак. Туда через люк вела приставная лестница. На чердаке вот уже несколько лет сушились какие-то травы – то ли пижма, то ли зверобой. Видимо, строители хотели домой увести, но забыли забрать.
Выйдя из дома, Джеймс нашёл сарай, пристроенный сзади. Там находился туалет, типа «сортир», и немудрёный набор для мужского рукоделия – козлы для распила дров, пара топоров, ножовка, лопаты, грабли, какое-то копье-гарпун, видимо, для ловли рыбы и всяко мелочь – бечёвка, гвозди, каменный брусок, наверное, для заточки инструмента…
Закончив полный осмотр, «Девятый» вытащил лодку, уложил ее сохнуть у крыльца, а багаж перенёс в дом, разрушив весь минимализм спартанской обстановки.
Тем временем значительно похолодало.
Джеймс затопил печь. Дрова, забывшие за годы лежания в поленнице о своём истинном предназначении, начали удивлённо потрескивать, дымить и насвистывать древесные мелодии, но потом, войдя во вкус, весело и самозабвенно заполыхали. Сырость нагрелась и запахла, будто предъявляя последний аргумент, чтобы остаться нетронутой. Но тепло начало постепенно заполнять дом. Вспомнив про ужин, точнее, поняв поскуливания пса, «Девятый» разыскал в рюкзаке недоеденный сухпаек и разделил его с собакой. Они уселись оба на незастеленной кровати и молча, глядя на отблески пламени на полу, жевали хрустящие галеты…
***
Особых признаков наступления зимы не было. Природа была на паузе и не подыгрывала законам мироздания.
Все было одинаково серым и пожухлым, готовым как расцвести, так и уйти в перегной. Индифферентность стала фирменным знаком происходящего. Никаких векторов и направлений. Но холода, как товарные поезда, прибывали с допустимыми отклонениями от расписания.
Судя по инструкции, «Девятому» было предписано переждать зиму в этом таёжном чулане. Переждать и выжить. Рядом была река и можно было с большой долей вероятности надеяться на обеспеченный минимум пропитания. Теоретически.
Вся надежда была на большой фолиант, оставленный предусмотрительными конспираторами. Краткая инструкция по всему. Разработчики этого проекта предполагали, что судьба может забросить в этот дом человека с любой долей подготовленности, даже с нулевой. И поэтому они написали инструкции для земляного червя городских джунглей.
В книге по выживанию были учтены самые базисные принципы и навыки, которые помогут не умереть с голода, холода, жары и жажды.
Содержание было разбито на активности – «собирательство», «охота», «безопасность», «кулинария», «быт».
Наскоро пробежав по страницам, Джеймс решил начать с самого простого – собирательства. Ну, ему показалось, что это самое простое. Когда он вышел «в поля», он осознал, что не будь этой книги, он уже пару раз был бы мертв, съев с куста ту или иную ягоду или весело жуя тот или иной гриб.
Окружающий лес и поляны не были похожи на райские сады, и подножный корм приходилось искать в поте лица. Странные ощущения начали, как пузыри, всплывать на поверхности его сознания. Как в кастрюле перед закипанием. Лекарство действовало, но видимо начинался эффект привыкания, или препарат сам имел побочные эффекты. Но не это «Девятого» беспокоило. Беспокоило то, что ряды ампулы редели. Как тает сладкая вата во рту – неумолимо. И с этим поделать ничего было нельзя – абсолютно нерешаемая задача.
Но он отгонял эти мысли, пытаясь сконцентрироваться на «поиске пуговиц», на том, что ему под силу. Как природа не ленилась, но тиски мороза придут, и им будет все равно, готовы к ним или нет. Вообще, холода или жара, это настолько бескорыстные явления… У них ведь нет задач навредить, у них задача быть и все. А уж кому там плохо от того, что они нагрянули… Не их проблема. Они передвигаются по поверхности, а то, что их движение несовместимо с микроскопическими жизнями в другом измерении, в чем их тут вина? Когда человек прогуливается по тенистой лесной тропинке, жонглируя в голове высокими темами и лирическими оборотами, приближая мир к совершенству, разве он задумывается, сколько растоптано его сапогом жизней, и даже целых миров? Так и сгустки температуры проносятся, любя все вокруг, но не нас.
Так вот надо успеть забиться в норку и без обид переждать их появление. А в норке должен быть запас еды, питья и противоположной температуры для уравновешивание привычного нам уклада жизни.
Поэтому в списке под номером «один» было «засушить грибов и ягод». С этой задачей Джеймс справился довольно легко. За 3-4 дня он собрал и подготовил к хранению вполне достаточный для полутора едоков набор даров земли. Он выкладывал их на печке, как учила книга выживальщика, и от этого дом наполнялся особым грустным сладковатым ароматом засыхающей свежести.
С дровами проблем было и того меньше. Даже далеко ходить не надо. В радиусе 30 метров был много поваленных деревьев, которые своей сухостью вполне подходили на роль поленьев. Попотеть, конечно, пришлось. Под вечер руки гудели и пахли смолой. «Девятый» развлекал себя арифметикой и подсчитал (он все в последнее время переводил на язык цифр, так ему казалось он формирует правильный базис для нового мира), так вот он подсчитал, что для зимовки ему понадобиться около полутора тысяч поленьев. И он не спеша шёл к поставленной цели. Шелест пилы был очень органичен в лесу и порой сливался с шелестом крон. А вот когда дело дошло до топора, здесь за дятлом уже не спрятаться…
***
Джимка вертелся рядом, играясь в куче стружки, как в песочнице.
Наверное, из-за своей увлечённости, он почуял опасность уже очень поздно. Но почуял. Весь ощетинившись и даже не озлобленно, а растеряно и испугано, он не зарычал, а как-то замяукал. «Девятый» сжал топор одной рукой и боком начал выходить из дверей раскрытого сарая, даже не предполагая, откуда ждать беды. До дверей дома было 10 очень долгих метров. Он, медленно оглядываясь по сторонам, присел, не смотря взял собаку в охапку, абсолютно оправдано думая, что ее реакция может быть неадекватной и неполезной. Где-то левее сарая послышался треск валежника, и было слышно, что не прутики ломаются, но крепкие ветви. И вот, рыча как-то в сторону, из кустов показалась медвежья морда… До этого Джеймс видел медведей если только в зоопарке, и то сквозь стекло и с беззаботным вкусом мороженного за щекой.
Зверь по началу не показался ему крупным, сантиметров 70 в холке, как большая овчарка. Пока он не встал угрожающе на задние лапы…
«Наверное, так выглядела первобытная смерть», – лишь успел подумать «Девятый».
Дальше все развивалось стремительно. Джеймс, чтобы выиграть доли секунды, бросил в зверя топор. Неуклюже. Потому что в левой руке он прижимал пищащего щенка. Топор как-то нестрашно достиг цели и попал медведю в морду, слегка рассадив бровь. Пока топор летел, Джеймс в три прыжка добежал до угла дома, завернул и бросился в дверь, в надежде успеть укрыться за засовом. Влетев в дом, он швырнул пса в дальний угол, собака перевернулась несколько раз в воздухе, потом на полу, не вставая на лапы заползла, проскальзывая, под кровать.
«Девятый» обернулся к двери и понял, что уже поздно – медведь стоял на пороге, разверзая свою огромную пасть. Слюни стекали с клыков, глаза маленькие и красные, шерсть на загривке дыбом. Джеймс выставил руку. Зверь посчитал это актом нападения, он резко приблизился и ударил мужчину лапой, раздирая когтями плечо. «Девятый» отлетел в угол, задев увесистый стол, на котором лежал недоразобранный рюкзак. Все его содержимое разлетелось по полу. Медведь, почуяв себя полновесным хозяином ситуации, начал расхаживать по комнате, не нападая, оттягивая сладкий момент победы. Под его лапами хрустел немудрёный скарб. Вдруг он отдёрнул заднюю ногу и завертелся. В подошве блеснули стеклянные осколки ампул. Они не давали ему ходить, причиняя боль. Пока только боль. Зверь силился избавиться от ломких заноз, а тем временем препарат попал в крови и начал заползать вязким туманов во все уголки медвежьего тела. Сначала безвольно опустились лапы, бурый сел на зад и не понимал, отчего это спячка наваливается на него так внезапно. Потом открылась пасть, слюни бесконтрольно начали капать на пол. Он задышал прерывисто, закрыл кровавые глаза, чуть пошатался и рухнул в объятия Морфея. Джеймс, ведомый какой-то панической агрессивностью, подхватил вывалившийся из рюкзака тесак и с каким-то детским писком начал наотмашь рубить зверю шею. Медведь невнятно рычал, пытался подняться, но все тщетно – лекарство любит свою работу и делает ее всегда добросовестно. Когда тесак рассек трахею, вырвался уже известный Джеймсу писк. Никакой разницы между зайцем и медведем не оказалось – последний выдох у всех одинаков…
***
Кровь липкой стылой лужей залила половицы, мухи кружили (они всегда любят поживиться тёпленьким) … «Девятый» как-то очень спокойно осмотрел поверженного врага. Шерсть была клочковатая и засаленная. Там, где она пропиталась кровью, появился какой-то графитовый блеск. Пасть безвольно открыта в полу-рыке полу-зевке, зубы, белые и смертоносные, торчали неровным частоколом, одно веко не сомкнуто – красная радужка и закатившийся зрачок. На брови свежая рана от топора, в прорехе плоти видна кость. Линия шеи переломлена, голова неестественно упала на грудь и чуть завалилась на бок. Кровь уже не пульсировала из аорты – сердце молчало.
И кругом запах смерти и насилия. Торопиться убирать было уже бессмысленно, уже не отмыть, уже пропиталось. Джеймс бросил тесак и, оперившись на руки, попытался встать. Боль пронзила плечо. Он обхватил его инстинктивно ладонью. Сквозь пальцы просочилась кровь, на это раз его собственная.
Пользуясь избытком адреналина, который частично купировал боль, «Девятый» смыл кровь, в остатках разгромленной аптечки нашёл йод, и, не задумываясь, плеснул на рану. Это нельзя было назвать болью, это было больше похоже на огненный шпиль, который пронзил все его тело, выдавливая наружу внутренности.
Ни звериный крик, ни судороги конечностей, со стороны похожие на нелепые танцы, ничего ни на йоту не облегчало этого холодного пламени. Благо, он приготовил нитку с иголкой заранее… Выпучив глаза и как бы разделившись на две сущности, он осознанной рукой всадил иглу в бессознательную руку. При таком зашкале ощущений, проход иглы сквозь плоть осознавался, скорее, тактильными ощущениями, нежели болевыми. Хруст кожи, скрежет нитки по мясу… Ему было важно сделать хотя бы 2-3 стёжка, прежде чем потерять сознание. Уже на границе осознанности он стянул концы нити и успел сделать узел… Боль победила, мозг решил сдаться и отключиться, чтобы не перегореть окончательно…
Сколько он пролежал? Неизвестно. Видимо, он периодически приходил в себя, точнее шёл к себе, но не доходил окончательно. Разбросанные вещи говорили о том, что он пытался встать, глупо цепляясь за них.
Голова гудела, рука ныла, но в целом состояние было удовлетворительным.
В доме царил хаос. Мухи кружили торнадо. И чересчур наглая ворона довольно нехотя скачками спрыгнула с туши медведя и вальяжно выпорхнула наружу.
Джеймс выполз на крыльцо. Было утро или вечер. На серой траве мерцали первые кристаллы инея…
***
Несколько следующих дней «Девятый» посвятил приведению в порядок своего маленького заброшенного мирка. Кровь въелась в дерево так, что оттереть не было возможности. Пришлось прибегнуть к помощи рубанка, но и он справился с задачей лишь отчасти. Тушу медведя Джеймс, следуя советам всезнающей книги, разделал как сумел. Выбрал лучшие куски, тонко их нарезал и развесил, как грязное белье, сушится на холодном ветру, что как сторожевой пес, бежал впереди приближающейся зимы. Остатки он выбросил в реку, чтобы не привлекать на запах мертвечины падальщиков или мстителей. Шкуру скорняжил тоже по инструкции, выходило не очень. И он решил ее тоже выкинуть в воду. Зрелище было сюрреалистичным. Будто медведь летит по медленному жидкому небу меж дубовых да осиновых листов.
Запаса спасительных ампул осталось буквально пригоршня. А про природные альтернативы, про какие-нибудь мухоморы в талмуде ничего не говорилось. Джеймс решил постепенно снижать дозу, чтобы к моменту последней капли хоть как-то быть в теме медикаментозного голода.
Солнце стало лениться и с каждым разом сокращало свой рабочий день. На смену чёрным переливчатым мухам пришли белые и сверкающие. Они медленно вспархивали на землю, чуть слышно звеня, сталкиваясь друг с другом. Как лилипутские бокалы с шампанским. Дзынь-дзынь….
