Роберт Юрьевич Сперанский
Новая архитектура мироустройства
Вот в таком внутреннем раздрае меня и застало сообщение на мой личный номер сотового, который знать было положено строго ограниченному кругу лиц. И ведь что-то заставило меня откликнуться на немудреное приглашение о встрече. И согласие на участие в предстоящем отделении Западной территории я дал на этой самой встрече, не беря время на раздумия, не проверив собеседника, поверив ему на слово, просто так и сразу! Наверное, это потому что, мысли и чаяния мои оказались нашими общими, и мне отрадно было узнать, что не только меня мучает эта неопределенность. Годы Его правления приучили нас играть роли в официальном пространстве, именно роли, не подвергая критике Его решения, которые стали для нас априори верхом тактического и стратегического гения. Сейчас уже стало ясно, что вся эта начавшаяся год назад игра провалилась, и постоянное взвинчивание ставок приведет только ко всеобщему апокалипсису, поскольку единственное и никогда не применявшееся средство, которое априори считалось использовать бессмысленно, поскольку оно нивелирует всех до состояния пепла, сейчас реально стало для Него последним аргументом. И в этой чудовищной, нелогичной аргументации уже не принимаются какие-либо критические доводы со стороны. На свой страх и риск, действуя в строжайшей секретности, чтобы не дай Бог не угодить под пристальный взгляд тайной государственной стражи, мои люди осторожно меняли протоколы приведения в действие этого последнего аргумента. Но осторожность предполагает и длительность этой процедуры. А времени собственно практически уже и нет.
Я прислонился лбом к холодному стеклу. Мне казалось, что я ощущаю время физически. Сколько осталось ждать сигнала? День два, час, несколько минут? Мысли опять понеслись вскачь, по своему обычному невротическому кругу. Из омута депрессивной апатии выводит звонок на личный номер, тот самый…
Глава 5. Врата
Наконец-то! Суета в кабинетах администрации затихает. Несмотря на то, что уже практически год все работают в авральном режиме, учитывая нерадостную обстановку на фронтах, распорядок рабочего дня все же стараются соблюдать. Пока, правда, в приемной секретарша еще отключает компьютер и шуршит какими-то бумагами, но все это звуки уже окончания работы. Скоро я останусь один в вечерней тишине этого огромного казенного здания.
– Борис Львович, Вам ничего не нужно? Вы еще останетесь? – дежурно справляется она по селектору.
– Нет. Ты свободна! – немного нервически отвечаю я, поскольку ожидание повсеместной тишины и своего одиночества становится уже невыносимыми.
Хлопает входная дверь, шаги постепенно затихают в коридоре. Все, можно! Я судорожно вскакиваю из-за своего большого губернаторского стола и быстрым шагом подхожу к большой резной стенке черного дерева, стоящей здесь, по словам моего предшественника, еще со времен советских. Тогда хозяином кабинета был первый секретарь ленинградского обкома КПСС. Руки мои трясутся, ключ никак не хочет проворачиваться в замке. Наконец внутренности встроенного в стенку бара открываются. Хватаю бутылку коньяка и наполняю стоящий тут же бокал больше чем наполовину его объема. Длинными глотками выцеживаю янтарную жидкость. Все! Начинает становиться легче, мышцы тела постепенно расслабляются, в голове наступает ясность, настроение на глазах поднимается. Я уже бодрым шагом возвращаюсь к столу и падаю в кресло, облегченно вытягивая ноги.
Черт! Секретарша наверняка знает о моих ежевечерних возлияниях. Да и дьявол с ней! Этого коньячного «заряда» мне вполне хватает, чтобы к концу рабочего дня не сойти с ума от всех этих ежедневных накачек сверху и добраться до дома в более-менее приемлемом психическом состоянии, не срываясь на всех подряд, а там уже расслабиться перед камином окончательно до следующего утра этой нескончаемой, ежедневной управленческой карусели. У них наверху одна забота – доить регионы для нужд этой никчемной бойни, начатой год назад. И никакие мои оправдания на то, что ресурсы практически на минимуме, в расчет не берутся. А когда конец этого противостояния не знает даже Сам, хотя на всех видео-совещаниях, нарочито бодро предполагает, что «осталось еще немного» и победа будет за нами. Ей, богу! Мне, да и не только мне давно уже кажется, что он умом где-то не здесь, на какой-то своей божественной вершине, куда не доносятся жалобы с подножья. Несколько раз я пытался выхлопотать отставку и какое-то содержание, но все эти попытки вскоре оставил, после того как в последний раз ОН недвусмысленно намекнул на возможность провести остаток дней моих в северном лагере на пожизненном, если он будет, этот остаток! Чертова должность, чертова страна! Которая никак не научится жить по хоть по какому-нибудь минимальному здравому смыслу!
Я встаю, чтобы снова пройти к бару за второй дозой. Что это? Из коридора явственно доносится шум шагов большой группы людей. И шум этот приближается. Я недоуменно смотрю на вереницу телефонов на моем столе. Ничего не отключал вроде. Что там у них опять приключилось?! И прутся ведь без звонка или какого-нибудь предупреждения! Сейчас я им всыплю по первое число! Я сажусь за стол и жду идущих. Топот ног уже в приемной, дверь распахивается.
– А, Борис Львович! Вы опять вдвоем со стаканом? – насмешливо осведомляется вошедший в кабинет первым мой заместитель Аркашка.
Ругань застревает в моей глотке, за ним в кабинет входит множество людей. Узнаю командующего военным округом, других вроде где-то видел на совещаниях, но идентифицировать сейчас не могу.
– Какого… ?! – наконец выдавливаю я из себя.
– Такого…– односложно отвечает один из вошедших, одетый в строгий темный костюм, и, обращаясь куда в приемную, командует, – Вывести задержанного! Содержать в изоляции до особого распоряжения Совета!
Ко мне подходят двое военных в камуфляжной форме и достаточно невежливо извлекают меня из-за стола, после чего заводят мне руки за спину, на запястьях защелкиваются наручники. Сердце готово выпрыгнуть из груди. На меня не обращают никакого внимания, начиная рассаживаться за столом для совещаний. Получив тычок в спину, иду на выход. Меня ведут по длинным коридорам администрации, которая начинает заполняться каким-то деловыми людьми, четко занимающими кабинеты. На меня не обращают внимания. Вдруг чувствую какое-то облегчение, от меня уже больше ничего не зависит. Я понимаю, что сам подспудно или ждал чего-то такого, или даже хотел этого, только мне лично на это никогда не хватило бы решимости. Но они по всему видно, знают, что делают. Меня выводят из здания и сажают в мою же служебную машину, вернее в бывшую мою служебную машину. Водитель, тоже одетый в камуфляж, трогает с места. Из хорошей акустической системы моего Мерседеса раздается голос, очень похожий на голос человека, распорядившегося меня арестовать:
– Всем! Всем! Всем! Говорит Совет новообразованной Западной территории бывшей Федерации – Совет Ингрии! С сегодняшнего дня, открытое ранее окно в Европу мы расширяем до размера врат, которые будут ее органичной частью…
Я закрываю глаза, я спокоен. От меня больше ничего не зависит.
