Роберт Байрон
Дорога в Оксиану. Трэвел-блог английского аристократа. Италия. Персия. Афганистан

ЧАСТЬ II

ПЕРСИЯ

ПЕРСИЯ: Кирманшах (4900 футов), 29 сентября. – Вчера мы провели в пути двадцать часов, но споры отняли у нас больше сил, чем сама дорога.

По дороге в Ханикин нас накрыла песчаная буря. Сквозь тьму виднелись очертания холмов. Кристофер схватил меня за руку и торжественно объявил: «Бастионы Ирана!» Минутой позже мы преодолели небольшой склон и снова оказались на равнине. Так происходило каждые пять миль, пока оазис унылой зелени не сообщил нам своим видом о приближении к городу и границе.

Здесь мы сменили машины, поскольку Персия запрещает въезд иракским водителям, а в Ираке действует аналогичный запрет для персидских водителей. В остальном переход через границу был благоприятным: персидские служащие выразили нам сочувствие по поводу безобразных таможенных правил и продержали три часа. Когда я оплачивал пошлину за фотоплёнки и лекарства, они брали деньги, отводя глаза, будто герцогиня, собирающая благотворительные пожертвования.

Я поделился с Кристофером своими наблюдениями по поводу странной одежды:

– Почему шах заставляет их носить эти шляпы³⁰?

– Тише. Нельзя говорить о шахе громко. Зови его мистер Смит.

– Я всегда называю Муссолини мистером Смитом в Италии.

– Хорошо, мистер Браун.

– Нет, это имя Сталина в России.

– Тогда мистер Джонс.

– Джонс тоже плохой вариант. Теперь, когда Примо де Ривера почил, так будут называть Гитлера. И всё равно я путаюсь в этих обычных именах. Нам лучше называть его Марджорибанкс, если мы хотим помнить, о ком идёт речь.

– Ну хорошо. И записывать лучше тоже так, на случай, если твой дневник конфискуют.

– Я это учту.

В Каср-э-Ширине нас задержали ещё на час – полиция оформляла нам пропуск в Тегеран. Вот где действительно перед нами развернулось величие Ирана. Освещённая позади заходящим солнцем, а впереди восходящей луной, грандиозная панорама округлых предгорий, мерцая тут и там янтарными огнями деревень, уходила вдаль от сасанидских руин, туда, где поднималась мощная гряда пиков, настоящие бастионы, наконец. По спускам и подъёмам, по чистому бодрящему воздуху мы мчались к подножию гор, затем всё выше и выше к перевалу между рваными снежными вершинами, напоминавшими силуэты сосен, которые смешивались со звёздным орнаментом. С другой стороны был Каринд (Керенд-э-Герб), где мы поужинали под музыку ручьёв и сверчков, любуясь на парк с залитыми лунным светом тополями, и съели на десерт целую корзинку сладкого винограда. Комната была увешана плакатами с изображением Персии в образе женщины в надёжных руках Марджорибанкса, на которого с одобрением взирали с вершины арки в Ктесифоне Джамшид, Артаксеркс и Дарий, иранские правители прошлого.

Тегеран (3900 футов), 2 октября. – В Кирманшахе водитель решил продемонстрировать свой характер. Он не хотел ночевать в Хамадане, ему непременно нужно было попасть в Казвин. Причин он не назвал, и я сомневаюсь, что они были, он вёл себя как ребёнок, который хочет одну куклу, а не другую. Чтобы прекратить этот спор, в который начал вовлекаться весь персонал отеля, к утру я поехал в Таке-Бостан³¹. В тот день мы не уехали дальше Хамадана.

Над гротами в Таке-Бостане работал, должно быть, не один скульптор. У ангелов над аркой коптские лица, а драпировка их одежд почти гладкая, нерельефная, и такая же филигранная, как изображения на бронзовых медалях эпохи Возрождения. Боковые панели внутри арки имеют более высокий рельеф, но отличаются друг от друга; изображение на стене слева имеет изящный завершённый вид, а оформление противоположной стены так и не было закончено, на ней выступает ряд плоских граней, которые будто бы приклеены к скале, а не высечены в ней. На заднем плане, резко контрастируя с этими подвижными кинематографичными сценами охоты и суда, стоит исполинская фигура короля на коне, чья тупая безжалостность напоминает немецкий военный мемориал. Это типично сасанидский стиль. Не верится, что остальные мастера были персами.

Гроты вырублены в основании огромного горного выступа и отражаются в озере. Рядом с ними стоит полуразрушенный домик для отдыха, я наблюдал за женской компанией, устроившей в нём пикник. Дополнив самобытную картину, к ним присоединился джентльмен с заострёнными чертами лица, в старой рубашке навыпуск, сиреневых свободных бриджах, какие носят гольфисты, и хлопковых гольфах на сиреневых подтяжках.

Мы задержались на минуту у Бехистунской надписи, огромной клинописи, начертанной, как страницы книги, на красной скале, а также у Кангавара, разрушенного маленького местечка, которое может похвастаться развалинами эллинистического храма и бандой детишек, которые бросались в нас камнями. В Хамадане мы не почтили вниманием усыпальницы Эсфири и Авиценны, но посетили Гонбад Алавиан, мавзолей династии Сельджукидов XII века, чьи неокрашенные лепные панели среди изобилия растительности выглядят всё столь же парадно и богато, как Версаль – вероятно, богаче, учитывая возможности, ведь когда великолепие достигается только резцом и гипсом, а не богатствами всего мира, это великолепие одной лишь композиции и исполнения. В моём сознании магометанское искусство олицетворяли Альгамбра и Тадж-Махал, после увиденного я избавился от этих стереотипов.

День в пути выдался экстремальным. Вверх и вниз по горам, по бесконечным равнинам нас всю дорогу трясло и подбрасывало. Солнце жгло нещадно. Огромные клубы пыли, танцующие, словно демоны, над пустыней, остановили наш удалой «Шевроле», и мы едва могли дышать. Неожиданно далеко в долине мелькнул бирюзовый кувшин, покачивающийся на осле. Его хозяин в более тусклой голубой одежде шёл рядом. И, увидев этих двоих, затерянных на пространстве гигантской каменистой пустыни, я осознал, почему синий – символичный для Персии цвет, и почему в их языке слово, означающее этот цвет, означает и воду.

К ночи мы добрались до столицы. Ни один огонёк не моргнул нам на горизонте, чтобы предупредить о приближении к городу. Деревья, потом дома внезапно обступили нас. Днём здесь балканский колорит. Но Эльбурс³², закрывающий полнеба, придаёт неожиданный вид улицам.

Тегеран, 3 октября. – В английском клубе мы застали Крефтера, помощника Герцфельда³³ в Персеполе, занятого беседой с Уодсвортом, первым секретарём американской дипломатической службы. Тема их разговора была секретной, но настолько впечатляющей, что они не могли удержаться и не рассказать: пока Герцфельд был в отъезде, Крефтер на раскопках нашёл довольно много золотых и серебряных табличек, рассказывающих об основании Персеполя Дарием. Он рассчитал их расположение математически, именно в тех местах их и обнаружили при раскопках, помещёнными в каменные ящики. Довольно неохотно он показал нам их фотографии, профессиональная ревность и подозрительность промелькнули в его взгляде. Герцфельд, похоже, превратил Персеполь в свои частные владения и запрещает кому-либо там фотографировать.

В этот же день я навестил Мирзу Янца, маленького учтивого пожилого джентльмена. Он принимал меня в своём кабинете, окна выходили на небольшой круглый пруд и сад с геранью и петуниями, которые он сам посадил. Он является представителем армянской колонии Джульфы за пределами Исфахана и переводчиком «Корсара» на свой родной язык – Байрон дорог армянскому сердцу за упоминание об их национальном монастыре в Венеции. Мы говорили о войне³⁴, в которой большинство персов ставили свои деньги (как в прямом, так и в переносном смысле) на Центральные державы. Не имея представления о морских державах, они не могли себе даже вообразить, какой ущерб Англия может нанести Германии, находящейся в 200 фарсахах³⁵ от неё. Мирза Янц был более дальновиден:

«Раньше я рассказывал людям эту историю. Однажды я путешествовал из Басры в Багдад и остановился на несколько дней у шейха, который принимал меня как самого дорогого гостя. Он дал мне прокатиться на великолепной серой кобыле, которая скакала и брыкалась, в то время как сам он ехал степенно рядом со мной на тихой вороной лошадёнке, ступающей шагом. Тогда я спросил его:

– Почему ты отдал мне это прекрасное животное, а себе оставил ту загнанную лошадь?

– Ты думаешь, она так плоха? – спросил шейх. – Давай устроим скачки.

Первую четверть мили я шёл впереди. Затем я огляделся.

– Гони, гони! – махнул рукой шейх.

Я понёсся дальше. Совсем скоро я понял, что вороная приближается, и пришпорил лошадь. Это было уже бесполезно. Тёмная лошадка шейха пролетела мимо меня и казалась всё такой же тихой и спокойной.

Раньше я говорил людям, что серая кобыла – это Германия, а вороная – Англия».

Голхак³⁶ (4500 футов), 5 октября. – Ленивое утро. Деревья пестрят сквозь жалюзи на лоджии. А в них проглядывают горы и голубое небо. Горный ручей устремляется в бассейн, выложенный голубой плиткой. Из граммофона звучит «Волшебная флейта».

Здесь словно в индийской Симле³⁷.

Чемодан доставил из Багдада офицер военно-воздушных сил, который помогал вывозить ассирийцев. Он сказал, что если бы ему и его сослуживцам был отдан приказ бомбить ассирийцев, а этот вопрос обсуждался, они бы сложили свои полномочия. Аэродром близ Мосула, где они приземлились, был покрыт телами людей, убитых выстрелами в гениталии; прибывшим британцам пришлось их хоронить. С наветренной стороны деревни также шло ужасное зловоние, напомнившее военным, которые были старше возрастом, о событиях прошедшей мировой войны. Они задокументировали преступления на фотографиях, но по возвращении в Багдад снимки были конфискованы, и был отдан приказ о неразглашении. Офицер был в ярости, как и любой другой на его месте, потому что Британская империя скрывала жестокие преступления ради сохранения своей репутации.

За обедом мы познакомились с мистером Уайли, американцем, который охотился на куланов вблизи Исфахана. Разговор зашёл о каспийском тигре и нерпе, дикой лошади и персидском льве. Тигры и нерпы встречаются довольно часто. А вот лошади – редкость, как утверждают, два года назад немец застрелил одну, но, к сожалению, его прислуга съела не только лошадиное мясо, но и кожу, больше никто никогда диких лошадей здесь не видел. Льва последний раз замечали во время войны недалеко от Шуштара.

Горы выглядели просто великолепно. Эта ясная и жизнеутверждающая картина притягивала нас, словно зов голоса. Мы ехали к их голым предгорьям через огороды и фруктовые сады. На востоке виднелась одинокая снежная шапка, вершина Демавенда³⁸. Заходило солнце. Наши тени удлинились, слившись в одну большую тень над всей равниной. Тень накрыла нижние холмы, затем верхние и сами вершины. На Демавенде всё ещё было солнце, розоватый уголёк на темнеющем небе. А затем, когда мы повернули лошадей, произошло обратное превращение, солнце на закате снова проглянуло, но под облаками. Теперь Демавенд был в тени, а предгорья освещены. На этот раз тень поднялась быстрее. Вокруг стемнело. Розоватый уголёк замерцал снова – всего на минуту. И звёзды вышли из укрытия.

Вечером пришло известие о том, что в тюрьме скончался Теймур Таш³⁹, это случилось позавчера в десять часов вечера, после того как его лишили всех удобств и спального места. Я лишь был в одно время с ним в Москве в 1932 году и нахожу это горестным, те, кто знали и любили его как всемогущего визиря, крайне поражены произошедшим. Но правосудие здесь – личное дело правителя, его вполне могли забить до смерти на публике. Марджорибанкс управляет этой страной с помощью страха, самый большой из которых – страх королевского сапога. Кто-то может возразить, что это делает ему честь в век оружия, способного уничтожать на расстоянии.

Тегеран, 7 октября. – За содействием в своих путешествиях я наведывался к разным людям, включая Махмуда Джама, министра внутренних дел, Мустафу Фатеха, управляющего поставками англо-персидской нефтяной компании, и эпиграфиста Фараджоллу Базла. Затем чаепитие у Мирзы Янца, было многолюдно, разговор шёл на английском, греческом, армянском, русском и персидском. Главным гостем стал Эмир-и-Джанг, брат военного министра Сардара Асада и один из великих бахтиарских⁴⁰ вождей. Он подарил дочери хозяина дома кукольную мебель с позолотой и плюшем. В восторг пришли все гости, звучало «Вау!» на английском и «Вах!» по-персидски.

Шир Ахмад, афганский посол, похож на тигра, переодетого евреем. Я обратился к нему с просьбой:

– Если ваше превосходительство даст мне позволение, я надеюсь посетить Афганистан.

– Надеетесь посетить Афганистан? (Тигриный рык) О ЧЁМ Р-РЕЧЬ! Р-РЕШЕНО! Вы посетите Афганистан НЕПР-РЕМЕННО.

По его словам, из Герата в Мазари-Шариф действительно есть дорога.

Тегеран, 10 октября. – В шести милях отсюда в городе Рее есть рифлёная башня-мавзолей, нижняя часть которой выполнена в сельджукском стиле, ещё одна башня расположена дальше, в Варамине, она меньших размеров, но более изящная. Как мы обнаружили, у этого сооружения есть крыша и жилец. Его занял любитель опиума, который отвлёкся от приготовления обеда, чтобы рассказать нам, что эта башня, построенная 3000 лет назад, теперь служит ему домом. Мечеть в Варамине датируется XIV веком. Издалека она напоминает разрушенное аббатство, Тинтерн, к примеру, но вместо шпиля здесь купол, который вырастает из восьмиугольного среднего яруса над квадратным помещением для молитв в западной части. Сложенная вся из простого кирпича цвета кофе с молоком, прочного и неприхотливого, в правильных пропорциях, мечеть выражает идею важности внутреннего содержания, а не внешнего блеска, чего никогда не бывает в мавританской и индийской фасадной архитектуре. Внутри находится михраб⁴¹ с лепниной, выполненной в той же техники, что и Гонбад Алавиан в Хамадане, но рисунок, несмотря на то что сделан в более поздний период, грубый и неясный.

В мечети к нам подошёл человек, одетый, как портовый грузчик, впрочем, так одевается большинство персов при нынешних законах о роскоши. На его запястье сидел крапчатый серо-белый сокол в кожаном клобучке. Он вырастил его, выкрав из гнезда.

Мы ужинали с Ганнибалом, чей род, как и Пушкина, происходит от арапа Петра Великого, и таким образом он приходится кузеном некоторым английским королевским особам. Сбежав от большевиков, он стал персидским подданным и теперь живет жизнью более персидской, чем сами персы. Слуга, нёсший в руках бумажный фонарь высотой в три фута, провел нас к его дому по лабиринтам старого восточного базара. Другими гостями были каджарский⁴² принц, сын Фармана Фармы⁴³, и его жена, выросшая в Гонконге. Они, будучи больше англичанами, чем сами англичане, были смущены тем, что им приходилось есть буквально с пола. Дом был крохотным, но его миниатюрная башня-ветролов и затонувший дворик⁴⁴, создавали ощущение пространства. Ганнибал в настоящее время занят созданием библиотеки Фирдоуси, в честь тысячелетия поэта в следующем году.

Затонувший дворик мечети Ага Бозорг в Кашане: Photo bymostafa meraji onUnsplash

Зенджан (5500 футов), 12 октября. – Мы пытались и всё ещё пытаемся добраться до Тебриза на грузовике. Пока путешествие идёт не по плану. Грузовик должен был выехать в четыре. В половине пятого нас посадили на извозчика и отправили на другую автостоянку за заставой Казвина. В пять часов здесь нас попытались усадить в разбитый автобус, всем видом демонстрируя, что никакого грузовика тут вообще никогда не было. Поэтому мы взяли автомобиль напрокат, но перед отправлением решили вернуться на ту стоянку, где договаривались о грузовике, и потребовать задаток. Это вызвало бурю возмущений. Тем временем подъехал наш грузовик, водитель автомобиля пригрозил обратиться в полицию, если мы его бросим. Мы не стали отказываться от его услуг.

На следующее утро в Казвине мы наняли другого водителя. Он отказался опускать верх, поэтому, когда машина неслась по ухабам на скорости сорок миль в час, мой лоб врезался в деревянную балку. Пришлось хорошенько ткнуть его в спину. Машина остановилась как вкопанная лошадь. Мы велели ехать. Он послушался, но плёлся теперь со скоростью десять миль в час. Мы попросили ехать быстрее. На короткий промежуток это подействовало, но затем он снова сбавил скорость.

Кристофер: Быстрее! Быстрее!

Водитель: Как я могу вести машину, если вы все меня бьёте?

Р. Б.: Поезжай!

Водитель: Как я могу вести машину, если ага⁴⁵ меня не уважает?

Кристофер: Веди осторожно. У нас нет к тебе претензий, но нас не устраивает твоё опасное вождение.

Водитель: Увы, как я могу водить? Ага ненавидит меня. О, я несчастный.

Кристофер: Ага тебя уважает.

Водитель: Нет, ведь из-за меня у него разбита голова.

И так на протяжении нескольких миль, пока мы не подъехали к посту полиции. Тут он остановился, сказав, что должен подать жалобу. Нам оставалось только одно: опередить его. Мы выпрыгнули из машины и направились к полиции. Это обеспокоило нашего водителя, потому что было очевидно, раз мы с такой решительностью ищем полицию, то они будут на нашей стороне, а не его. Он предложил ехать дальше, и мы согласились.

Случившееся наглядно нам показало и предупредило о том, какой сковывающий ужас испытывают персы даже при намёке на физическое насилие.

Оставляя милю за милей позади, мы ехали по прямому пути между параллельными горными цепями. Купол Султанеи возвышался над пустыней. Чтобы добраться до него, нам пришлось разрушить целую ирригационную систему. Здесь мы увидели другую Персию. Всего несколько миль от главной дороги, но тут уже не носили современные шляпы Пехлеви, их заменяли стародавние шапки в форме шлема, которые изображены на рельефах в Персеполе. Большинство жителей говорили на турецком. В чайном домике мы съели пиалу местного творога, курута, с лавашем, размером с шатёр, и пошли в мечеть.

Купол Султанеи, мечеть Олджайту в городе Султанее (Сольтание): Photo by Sahand Rezvan on Unsplash

Это примечательное здание было достроено при монгольском правителе Олджайту в 1313 году. Яйцевидный купол высотой около 100 футов стоит на высоком восьмиугольнике и окружён по углам частоколом из восьми минаретов. Кирпич розовых оттенков. Но минареты изначально были бирюзовыми, как и трилистники, обведённые лазуритом и сверкающие вокруг основания купола. На фоне плоской пустыни, зажатый среди глинобитных домов, этот исполинский памятник Монгольской империи свидетельствует о той могущественности Центральной Азии, которая при Сельджукидах, монголах и империи Тимуридов отразилась в великолепных образцах персидской архитектуры. Безусловно, это парадная архитектура: прототип Тадж-Махала и сотни других святынь. Но он по-прежнему дышит силой и содержанием, тогда как его последователи добиваются лишь внешнего изящества. В нём есть дерзость настоящего изобретения; изящество приносится в жертву идее, и в результате, каким бы несовершенным он ни был, представляет собой триумф мысли, несмотря на технические ограничения. Такова большая часть великой архитектуры. Здесь повод вспомнить о Брунеллески⁴⁶.

Маленькая гостиница называется «Гранд Отель – Таун Холл». Мы там почти не были, поскольку Хусейн Мохаммад Ангорани, местный представитель англо-персидской нефтяной компании, пригласил нас на ужин. Он принимал нас в длинной белой гостиной с великолепно расписанным потолком, даже двери и окна были покрыты белым муслином. Обстановка состояла из двух бронзовых кушеток с атласными подушками-валиками и стоящих кругом жёстких диванчиков в белой обивке, перед каждым из которых стояло по маленькому столу, накрытому белой скатертью, с вазами угощений – дынями, виноградом и сладостями. Посреди зала, на полу, устланному двумя слоями ковров, стояли три высокие масляные лампы без абажуров. К нашим услугам был седобородый дворецкий в бежевом сюртуке, к которому хозяин дома обращался «ага».

В нашем рекомендательном письме было упомянуто, что мы бы хотели посетить Султанею. Если мы вернемся этой дорогой, сказал хозяин, он отвезёт нас на своей машине. Не будет ли это затруднительно для него? Нет, он ездит в Султанею каждый день по делам или для занятий спортом. Вообще-то у него там есть дом, в котором он мог бы нас принять. По своей наивности я принимал все эти любезности за чистую правду. Но Кристофер разбирался в тонкостях восточного этикета лучше. После обильной трапезы, во время которой мы ели руками, дворецкий проводил нас обратно в нашу тесную каморку в «Гранд Отель – Таун Холл».

Я сижу на улице у гостиницы, ибо согреться тут можно только в лучах утреннего солнца. Пафосный старик в клетчатом твиде, с важностью британского премьер-министра, только что подошёл и назвался Рейс-и-Шоса. Это означает «капитан шоссейных дорог», другими словами – управляющий окружной дорогой. Он сопровождал англичан в Баку, где наградой за его помощь стала большевистская тюрьма.

Тебриз (4500 футов), 15 октября. – В Зенджане нам наконец-то удалось пересесть на грузовик. Пока Кристофер фотографировал меня сидящим на заднем сиденье, подошёл полицейский и предупредил, что фотографировать запрещено. Водителем был ассириец из окрестностей озера Урмии, а рядом с ним сидела школьная учительница, тоже ассирийка, возвращавшаяся с миссионерской конференции в Тегеране. Она угостила нас айвой. Они очень заинтересовались моим знакомством с Маром Шимуном и посоветовали помалкивать об этом в Тебризе, там сейчас происходят гонения на христиан, а женский клуб миссис Кокран в Урмии закрыла полиция. Задумавшись об этом, они вместе запели гимн «Веди, добрый свет», кстати, она разучила его слова с водителем, чтобы он не пел то, что обычно любят петь за рулём. А я сказал, что предпочёл бы шофёрские песни. Ещё она, оказывается, убедила его снять голубые чётки с крышки радиатора – по её выражению они были суеверием «этих мусульман». Надо признать, я её весьма удивил, когда сказал, что такие чётки распространены среди православных христиан. Тогда она призналась, что и сама подвержена суевериям: однажды в гостиной отца её мужа бес, назовём его Мехмет, у которого была обычная жена из мира людей, через неё предсказал мировую войну. Она называла себя библейским работником, интересовалась, курит ли большинство людей в Англии или нет, и никак не могла понять, почему врачи не запрещают табак и алкоголь, а вместо этого позволяют подобное и себе.

Я начал сочувствовать персидским властям. Миссионерство – дело благородное, но как только они обращают в свою веру или находят местных христиан, оказывается, что их деятельность не столь полезна.

Кристофер в это время читал в кузове грузовика, где вместе с ним ехали тегеранец, исфаханец, два погонщика мулов и помощник водителя.

Тегеранец: О чём книга?

Кристофер: Об истории.

Тегеранец: Какой истории?

Кристофер: Об истории Рума⁴⁷ и соседних с ним стран: Персии, Египта, Турции и Франкистана⁴⁸.

Помощник водителя (открывая книгу): Ya Ali! Что за иероглифы!

Тегеранец: Ты можешь это прочитать?

Кристофер: Конечно. Это мой язык.

Тегеранец: Прочти нам.

Кристофер: Но вы не понимаете этот язык.

Исфаганец: Неважно. Прочти немного.

Погонщики мулов: Вперёд-вперёд!

Кристофер: «Тот факт, что римский понтифик воздвиг в самом сердце Франции трибунал, откуда обрушил свои проклятия на короля, может вызвать недоумение, но оно исчезнет, как только у нас сложится объективное представление о короле Франции одиннадцатого века.»

Техерани: О чём это?

Кристофер: О Папе.

Тегеранец: А кто это?

Кристофер: халиф Рума.

Погонщик мулов: Это история халифа Рума.

Тегеранец: Помолчи! Это новая книга?

Помощник водителя: Она наполнена праведными мыслями?

Кристофер: В ней нет религии. Человек, написавший это, не верил в пророков.

Тегеранец: Верил ли он в Бога?

Кристофер: Возможно. Однако он отвергал пророков. Он сказал, что Иисус был обычным человеком (все согласились), и что Мухаммед был обычным человеком (все приуныли), и что Заратустра был обычным человеком.

Погонщик мулов (говорит по-турецки и не очень хорошо понимает): Его звали Заратустра?

Кристофер: Нет, того, кто это написал, звали Гиббон.

Хором: Гвибун! Гвибун!

Тегеранец: Есть ли религия, которая говорит, что Бога нет?

Кристофер: Думаю, нет. Но в Африке поклоняются идолам.

Тегеранец: А много ли таких в Англии?

Дорога шла в горы, к огромному ущелью, приведшему нас к реке Золотого пловца. По легенде этим пловцом был пастух Леандр, ради встречи с любимой ему приходилось переплывать реку, пока она не построила поистине прекрасный мост, по которому переправились и мы. Рядом с нами резвилось стадо газелей. Наконец мы выехали на азербайджанское нагорье – серые просторы, напоминавшие зимнюю Испанию. Мы проехали Миану (об этих местах рассказывают, что здесь обитают жуки, кусающие только чужеземцев) и остановились на ночь в уединённом караван-сарае, во дворе которого на привязи сидел волк. В Тебризе полиция запросила у нас по пять фотографий (их у нас не было) и выдала бланк для заполнения:

Я нижеподписавшийся:

Роберт Байрон

Кристофер Сайкс

Подданство:

английское

английское

и занимающийся профессией:

художника

философа

заявляет, что прибыл:

13 октября

13 октября

в сопровождении:

джинна

книги Генри Джеймса

и т. д.

В Тебризе есть свои отличительные черты: вид на роскошные красочные горы, к которым подходят лимонного цвета предгорья; вполне приличное белое вино и скверное пиво; несколько миль великолепных базаров с кирпичными сводами и новый городской парк с бронзовой статуей Марджорибанкса в накидке. Здесь есть два памятника старины: развалины знаменитой Голубой мечети с мозаикой XV века и цитадель, гора маленьких искусно сложенный красно-коричневых кирпичей, которая выглядит так, будто когда-то была мечетью, и если эти предположения верны, то это была одна из самых больших когда-либо построенных мечетей. Все, за исключением официальных лиц, говорят только на турецком языке. Торговцы раньше были богаты, но их разорила вера Марджорибанкса в плановую экономику.

Кирпичные своды Гранд-базара в Тебризе: Photo by Idin Ebrahimi on Unsplash

Мераге (4900 футов), 16 октября. – Мы приехали сюда сегодня утром за четыре часа, пейзажи по дороге напомнили мне ирландский Донегол. Вдалеке показалось озеро Урмия, полоса серебристо-синего цвета, а за ним горы. Квадратные башенки с голубятнями придавали деревням вид крепостей. Повсюду раскинулись виноградники и рощи рябины, которую здесь называют санджук, с узкими серыми листьями и жёлтыми гроздьями.

Пейзажи вокруг Мераге, Иран, остан Восточный Азербайджан: Photo by Alirad Zare on Unsplash

Сам по себе Мераге не интересен. Широкие прямые улицы прорезают старые восточные базары и лишают город характера. Ребёнок с длинными кукольными ресницами говорил по-персидски и провёл нас к нужным сотрудникам, а те, в свою очередь, показали нам изящную многоугольную башню XII века, известную как усыпальница Матери Хулагу⁴⁹ (Гунбад-и Кабуд), из сливово-красного кирпича с узорами и надписями. Этот приятный старинный материал, как бы перенесённый из английского сада на службу текстам Корана и сверкающий синей инкрустацией, удивительно эффектен и красив. Под крышей проходит фриз с куфическим письмом⁵⁰, ниже которого по всему периметру видны отверстия для голубиных гнёзд.

Куфическое письмо на башне Гунбад-и Кабуд: Photo by Yassin Mohammadi on Unsplash

Photo by Yassin Mohammadi on Unsplash

У нас возникла идея отправиться отсюда прямо в Миану, отсекая таким образом две стороны треугольника с вершиной в Тебризе. Мы проедем по неизвестной, по крайней мере в архитектурном плане, местности – на карте здесь почти ничего не отмечено. Оказалось трудно достать лошадей. Мы согласились на цену одного владельца, но, как выяснилось, наше решение застало его врасплох, он недавно потерял жену, и некому было присмотреть за детьми в его отсутствие. После часа убеждений он согласился. Но потом, увидев лошадей, мы сами решили отказаться. Хозяин гостиницы ищет других. Надеемся выехать завтра вечером. Мы переняли местную традицию – откладывать дела на конец дня.

Тас Канд⁵¹ (около 5000 футов), 17 октября. – Я очень старался правильно записать название этого места, хотя это не столь важно, поскольку оно состоит из одного дома и находится всего в фарсахе от Мераге. Сейчас нас будет интересовать фарсах (парасанг у Ксенофонта). Принято считать, что фарсах равен четырём милям, но в широком употреблении у него нет точного значения, этот термин употребляется к расстояниям от трёх до семи миль.

Наши овчинные тулупы и спальные мешки расстелены в верхней комнате. В незастеклённом окне проглядывают вершины тополей и последний проблеск неба, напоминающий о зиме… Вспыхивает спичка, фонарь освещает неровности глинобитной стены, в окне становится темно. Полицейский Аббас склонился над жаровней, разогревая в щипцах кубик опиума. Он предложил мне попробовать – напоминает картофель. Погонщика мулов, что сидит в углу, зовут Хаджи Баба. Кристофер всё ещё читает Гиббона. Курица и лук томятся в котелке. А я, смотря на всё это, размышляю о том, что надо было быть предусмотрительнее, отправляясь в такое путешествие, и запастись едой и средствами от насекомых.

Должностные лица из Мераге слышали о Расатхане, что значит «звёздный дом», обсерваторию, но никто никогда не видел её. Она была построена при Хулагу в XIII веке, и её наблюдения были самым передовым вкладом ислама в астрономию до тех пор, пока Улугбек не изменил календарь в начале XV века. Выехали рано, преодолев гору на полном скаку, мы оказались на равнине, где к разным холмам с четырёх сторон света вели прямые мощёные дорожки, пересекающиеся под прямым углом. Эти дорожки, по нашим предположениям, помогали в астрономических вычислениях, холмы оказались грудами разрушенных зданий. Если это и было целью нашей поездки, то где пропадала остальная часть группы, глава города, шеф полиции и военный комендант, которые ехали впереди нас? Пока наши сопровождающие скакали повсюду, пытаясь их разыскать, мы стояли у края склона, обозревая великолепные просторы и озеро Урмию вдалеке, и ожидали, с долей сомнения, что наши ищейки появятся из укрытия тополей у подножия горы. Неожиданно пропавшие объявились внизу на склоне, на полпути от нас, буквально под нашими ногами; мы спустились к ним, ведя лошадей, и заметили, что в скале есть полукруглая ниша, а в её центре находится вход в пещеру. Этот вход изначально мог быть естественного происхождения, но его искусственно расширили.

Внутри пещеры мы обнаружили два алтаря, один обращён ко входу, на юг, а другой – направо, или на восток. Каждый был высечен прямо в скале и представлял собой своего рода пьедестал с остроконечным сводом. За алтарём, справа на стене, высечен грубый михраб, направленный в сторону Мекки. По обе стороны от алтаря в углублении были входы в два туннеля. Они переходили в маленькие камеры, в стенах которых были ниши для ламп, а затем шли дальше, но были слишком забиты землёй, чтобы мы могли пройти. Интересно, сообщялись ли они раньше с обсерваторией наверху, и если да, то велись ли наблюдения при дневном свете. Говорят, на солнце со дна колодца видны звёзды.