Роберт Байрон
Дорога в Оксиану. Трэвел-блог английского аристократа. Италия. Персия. Афганистан

Переводчик Любовь Клиндухова

Обложка HAJIGRAPHER

© Роберт Байрон, 2024

© Любовь Клиндухова, перевод, 2024

ISBN 978-5-0060-3012-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАСТЬ I

Венеция

Венеция, 20 августа 1933 года. – А здесь весело, не то что на Джудекке два года назад. Сегодня утром мы отправились на Лидо, и Дворец дожей с быстроходного катера выглядел великолепнее, чем когда-либо с гондолы. В безветренный день в Европе не найти хуже места, чтобы поплавать: окурки то и дело заплывают кому-нибудь в рот, и повсюду рои медуз.

Лифарь пришёл на ужин.

Венеция, 21 августа. – После осмотра двух дворцов, палаццо Лабиа с фреской Тьеполо «Пир Клеопатры» и Пападополи, душного лабиринта из роскоши, мы сбежали от избытка культуры в бар «У Гарри». Среди грозного шума разговоров раздался шквал приветствий: заходили англичане.

Вечером мы вернулись в этот бар, и хозяин угостил нас коктейлем из шампанского с вишнёвым бренди. «Для правильного эффекта, – выдал нам секрет Гарри, – надо брать худший вишнёвый бренди.» И он оказался прав.

До этого моё знакомство с ним ограничивалось встречей на охоте. Сейчас в зелёной пляжной тельняшке и белом форменном пиджаке его было не узнать.

Венеция, 22 августа. – Плавание на гондоле до Сан-Рокко. Я уже и забыл, но от увиденного там «Распятия» Тинторетто у меня перехватило дыхание. Старую книгу посетителей с именем Ленина убрали. На Лидо дул бриз, волны очистили море от мусора, оно было холодным и неспокойным.

Мы отправились пить чай на Мальконтенту по новому маршруту, проходящему через лагуны вдоль железной дороги. Девять лет назад Ландсберг обнаружил, что эту знаменитую виллу, которую расхваливали в каждой книге о Палладио¹, превратили в амбар, и стоит она без дверей и окон в таком состоянии, что вот-вот обратится в руины. Он сделал здание вновь пригодным для жизни. Пропорции банкетного зала и парадных комнат точно математическая ода. Другой бы обставил их так называемой итальянской мебелью, старьём, которое продавцы называют антиквариатом, и позолотой. Ландсберг же заказал мебель из недорогого дерева у местных мастеров. Никаких раритетных вещиц, кроме подсвечников, которые необходимы в отсутствие электричества.

Разглядывая здание со всех сторон, люди спорят и критикуют задний фасад. Но парадный вход разногласий не вызывает. Сколько ни рассматривай, это идеал в своей ясности и простоте. Я стоял с Дианой на лужайке перед портиком, и на мгновение зарево заката отчётливее подсветило каждый элемент архитектурного замысла. Европа не могла бы одарить меня более душевным напутствием, чем это восторженное утверждение достижений европейского разума. «Это ошибка – покидать цивилизацию», – озвучила мои сомнения Диана, зная, что доказательства сейчас прямо перед нашим взором. Настроение омрачилось.

На вилле при зажжённых свечах танцевал Лифарь². Возвращались под проливным дождём, я завёл будильник и лёг спать.

Пароход «Италия»

Пароход «Италия», 26 августа. – Усатый толстяк-гондольер ждал меня в пять. Все города одинаковы на рассвете: как даже опустевшая Оксфорд-стрит может быть прекрасна, так и Венеция казалась теперь не кричаще, а умеренно живописной. Дайте мне Венецию, какой её впервые увидел Рёскин³, – без железной дороги – или предоставьте взамен быстрый катер и все сокровища мира. Этот людской музей ужасен, как те острова у побережья Голландии, где жители носят национальную одежду.

Отплытие этого судна из Триеста сопровождалось сценами, впервые описанными в Ветхом Завете. Евреи-беженцы из Германии отправлялись в Палестину. Тут был и почтенный раввин, чьи традиционные локоны и круглая бобровая шапка задавали моду его ученикам cтарше восьми лет, и яркая группа мальчиков и девочек в пляжной одежде, чьё волнение выражалось в песне. Их провожала целая толпа. Когда пароход снимался с якоря, личные тревоги каждого – будь то потерянный чемодан или неправомерно занятое место – были забыты. Этот раввин и сопровождающие его старейшины принялись неистово махать руками оставшимся на берегу; мальчики и девочки запели торжественный гимн, в котором на возвышенной ноте повторялось слово «Иерусалим». В толпе на берегу подхватили их песню и следовали вдоль набережной до самого края, где стояли, пока корабль был виден на горизонте. Прибывший на причал в этот момент Ральф Стокли, почётный помощник Верховного комиссара Палестины, обнаружил, что пароход уплыл без него. Его метания и погоня за пароходом на катере разрядили общую нервную обстановку.

Ветер с севера покрывает сапфировое море белыми бликами и заставляет утихнуть шумных евреев внизу. Вчера мы проплыли Ионические острова. Знакомые берега казались иссушёнными и безлюдными, но, окутанные розовой дымкой, были невероятно прекрасны. На юго-западной оконечности Греции мы повернули на восток, в заливе миновали Каламату и подошли к мысу Матапан, который я в последний раз видел с горных склонов Тайгета очерченным далеким морем, прямо как на карте. Скалы отливали красным золотом, тени – прозрачной лазурью. Солнце зашло, Греция превратилась в рваный силуэт, и замигал самый южный маяк Европы. Пароход обогнул мыс, в следующем заливе замерцали огни Гитиона.

Стокли вспомнил историю о своём шефе, как тому прострелили ноги во время англо-бурской войны и он прождал помощи тридцать шесть часов. Над ним и другими несчастными кружили стервятники. Пока люди могли двигаться, пусть и слабо, птицы держались в стороне. Когда движения замирали, раненым выклёвывали глаза ещё при жизни. Шеф Стокли рассказал всё, что пережил в ожидании той же участи, пока птицы вились в нескольких футах над ним.

Этим утром двойные пики Санторини прорезали коралловый рассвет. Уже виден Родос. Мы прибудем на Кипр завтра днём. У меня будет свободная неделя до прибытия угольщиков⁴ в Бейрут 6 сентября.

Кипр

Кипр: Кириния, 29 августа. – У этого острова богатейшая история. Настолько, что это с трудом укладывается голове. В Никосии новый Дом правительства отстроили на месте разрушенного во время восстания 1931 году. Снаружи стоит пушка, подаренная королём Англии Генрихом VIII Ордену Святого Иоанна Иерусалимского в 1527 году. На ней изображён герб Тюдоров. Но на монетах, отчеканенных к юбилею британского правления в 1928 году, изображён герб Ричарда Львиное Сердце, который завоевал остров в 1191 году, в том же году здесь состоялось его венчание. Я сошёл с парохода в Ларнаке. В нескольких милях отсюда, в 45 году высадились апостолы Павел и Варнава. В Ларнаке были обретены мощи праведного Лазаря. Здесь же покоятся племянники епископа Кена, Ион и Вильгельм, умершие в 1693 и 1707 годах. Хроники начинаются с египетских упоминаний 1450 г. до н. э. С расцветом культуры при правлении династии Лузиньянов в конце XII столетия к острову пришла известность: королю Кипра Пьеру I де Лузиньяну посвящали книги самые разные авторы, от Боккаччо до св. Фомы Аквинского. В 1489 году королева Катерина Корнаро уступила права на остров венецианцам, а восемьдесят лет спустя турки расправились с последним венецианским полководцем. Последовавшие за этим три столетия забвения завершились Берлинским трактатом, по которому остров перешёл под протекторат англичан. В 1914 году мы его аннексировали.

Виды больше напоминают Азию, чем другие греческие острова. Земля иссушена и выбелена, как будто с влагой из неё испарился весь цвет; только зелёные клочки виноградников или отара чёрных и рыжих коз разбавляют этот пустынный пейзаж. Вдоль идеальной асфальтовой дороги, которая привела меня из Ларнаки в Никосию, посажены деревья, казуарины и кипарисы. Но и они повержены бешеными порывами горячего ветра, который всегда здесь дует с моря после полудня и вращает бесчисленные водяные колёса. Эти хмурые железные остовы стоят в рощицах на окраинах городов, их скрипучий хор – главная песня острова. Вдалеке виднеются горы. И над всей этой картиной струится особый свет, будто сиренево-серебристая глазурь, которая очерчивает контуры и горизонт и заставляет каждую бредущую козу, каждое одинокое рожковое дерево выделяться на бесцветном фоне – будто наблюдаешь всё в стереоскоп.

Панорама сама по себе красива, но места эти суровы и малопригодны для жизни человека. В это время года не встретишь даже цветов, за исключением маленького серого асфоделя, колышущегося, словно тень. Греки называют его «пламя свечи». Северная сторона гор, между Никосией и побережьем, более радушна. Здесь земля с красным отливом как будто более плодородна, а на террасных полях выращивают рожковые деревья. Когда я проезжал мимо, сбор урожая был в самом разгаре: мужчины сбивали плоды длинными шестами, женщины складывали их в мешки и грузили на ослов. Плоды рожкового дерева идут на производство кормов для животных. Эти плоды в виде стручков напоминают сушёные бананы, а на вкус, я бы сказал, как тряпичный коврик, на который пролили что-то сладкое.

Я связался с архиепископом в Никосии, мне нужно было письмо к священнику деревушки Кити. Его помощники оказались неучтивы из-за того, что Церковь возглавляет оппозицию англичанам, а они вряд ли могли знать, что я представлял их интересы в английской прессе. Но архиепископ, глуховатый старик, казалось, был рад посетителю и распорядился, чтобы секретарь напечатал письмо на машинке. Когда письмо было готово, ему принесли перо и он поставил свою подпись красными чернилами по праву, дарованному императором Зиноном в V веке: «+ Кирилл Кипрский». С тех пор светская власть острова присвоила себе это право. Турки поступали так – чтобы досадить, англичане – чтобы покрасоваться.

Сегодня утром я отправился смотреть аббатство Беллапаис. По дороге мой водитель заехал к невесте, которая живёт в деревне неподалёку. Она встретила нас со своей тётушкой и угостила кофе и засахаренными грецкими орехами. Мы расположились на балконе в окружении горшков с базиликом и гвоздикой – за деревенскими крышами открывался вид на море. Сын тёти, двухлетний мальчишка, не переставая толкал стулья и визжал: «Я пароход, я машинка». Когда я уезжал на настоящем автомобиле, он обиженно зарыдал, и его всхлипы неслись мне вдогонку.

Сегодня днём в замке мне указали на джентльмена с седой бородой в белой пробковой шляпе-топи, это был мистер Джеффри. Поскольку он был хранителем памятников древности на острове, я решил обратиться к нему. Он отстранился. Я попытался исправить ситуацию, упомянув его книгу об осаде Киринии. «Я написал их столько, что всё не запомнишь, – ответил он. – Но иногда, вы знаете, я перечитываю их и нахожу весьма интересными».

Мы направились к замку и заметили там нескольких каторжан, занятых без особого энтузиазма земляными работами. Когда мы появились, они побросали лопаты, скинули одежду и выбежали через боковую дверь к морю искупаться, как обычно после обеда. «Хорошо живётся, – сказал мистер Джеффри. – Они приходят сюда, когда хотят отдохнуть». Он продемонстрировал план фундамента XIII века, который удалось составить благодаря раскопкам, сделанным каторжанами. Экскурсию пришлось прервать, мистер Джеффри ужасно хотел пить, и мы пошли внутрь взять по стакану воды. «Вода плоха тем, что она вызывает жажду ещё сильнее», – сказал он.

Кириния, 30 августа. – Верхом на осле шоколадного цвета с предлинными ушами я подъехал к замку Святого Илариона. У стен замка мы привязали осла и его собрата, серого мула, нёсшего массивную глиняную амфору с холодной водой, прикрытой листьями рожкового дерева. Дорожки и ступеньки, круто уходившие вверх, вели через часовни, павильоны, резервуары с водой, темницы к самой высокой платформе и дозорной башне. Ниже уровня сияющих серебристых вершин и невысоких зелёных сосен горы простирались на три тысячи футов к прибрежной равнине – это была бесконечная панорама выцветшего красного цвета с мириадами вкраплений из крошечных деревьев, отбрасывающих тени, – а за ней в шестидесяти милях, за синим морем, появлялись очертания Малой Азии и Таврских гор. Даже в осаждённой крепости люди могли найти утешение в таких видах.

Никосия (500 футов), 31 августа. – «Авария, прибытие в Бейрут откладывается на неделю до четырнадцатого, сообщили Кристоферу, машина стоит, не по вине оборудования.»

Значит, в моём распоряжении дополнительная неделя. Я проведу её в Иерусалиме. Под «оборудованием», я полагаю, имеется в виду газогенератор, работающий на угле. Учитывая стоимость телеграмм, я могу предположить, что он он всё же неисправен. Иначе, зачем вообще сообщать об этом?

Очень давно в посольстве Греции в Лондоне меня представили нервному парнишке в длинном балахоне, он держал в руке стакан лимонада. Это был Блаженнейший Мар Шимун, патриарх Ассирийский церкви, а поскольку он сейчас находится в изгнании на Кипре, сегодня утром я отправился навестить его в гостинице «Кресэнт». Статная бородатая фигура во фланелевых брюках поприветствовала меня с восточным акцентом, характерным для английских университетов (в его случае это был Кембридж). Я выразил своё сочувствие. Он обратился к недавним событиям: «Как я сказал сэру Фрэнсису Хэмфри, газеты в Багдаде на протяжении нескольких месяцев разжигали религиозную нетерпимость к нам. Я спросил его, может ли он гарантировать нам безопасность, он ответил, что может, и всё в таком духе. Меня посадили в тюрьму четыре месяца назад – и даже тогда он ничего не сделал, хотя все знали, чего ожидать. Отсюда я отправлюсь в Женеву и буду отстаивать в суде наши права и всё в так0м духе. Меня посадили на самолет против моей воли, но что станет с моим бедным народом, который подвергается насилию, который расстреливают из пулемётов и всё в таком духе».

Есть ещё один характерный для эпохи предательства британской внешней политики пример. Прекратится ли это когда-нибудь? Несомненно, ассирийцы были несговорчивы. Но выводы, которые сделал Мар Шимун, а я считаю их правдивыми, состоят в том, что британские власти знали или располагали достаточными средствами, чтобы узнать о намерениях иракцев, и не предприняли ничего, чтобы предотвратить это⁵.

Фамагуста, 2 сентября. – Фактически здесь два города: Вароша⁶, греческий, и Фамагуста, турецкий. К ним примыкает английский пригород, в котором расположены офисы администрации, английский клуб, парк, многочисленные виллы и гостиница «Савой», где я остановился. Фамагуста – древний город, его стены примыкают к порту.

Если бы Кипр принадлежал французам или итальянцам, в Фамагусту заходило бы не меньше судов с туристами, чем на Родос. Под английским правлением посетителю мешает нарочито пренебрежительное отношение к истории этих мест. Готическая часть города до сих пор обнесена стеной. Испортить облик этой части города может любая постройка, поскольку новое строительство здесь не запрещено, запущенность старых домов особенно заметна на фоне современных, церкви заняты неимущими семьями, бастионы ежедневно превращаются в отхожее место, цитадель принадлежит Департаменту общественных работ и служит столярной мастерской, ко дворцу можно пройти только через отдел полиции – все эти проявления британского управления, пусть и неприглядные, полезны хотя бы тем, что не дают установиться здесь скучной, застывшей атмосфере музея. Отсутствие гидов, продавцов открыток и их братии тоже имеет свою привлекательность. Но в целых двух городах найдётся только один человек, знающий хотя бы названия церквей, и это школьный учитель-грек, стеснительный настолько, что поговорить разумно не удастся; единственная книга, написанная мистером Джеффри, которая может познакомить приезжего с историей и топографией местности, продаётся только в Никосии, в сорока милях отсюда; все церкви, за исключением кафедрального собора, всегда закрыты, а ключи от них хранятся, если это вообще удастся разузнать, у отдельных чиновников, священников или семей, в чьё пользование была передана та или иная церковь, и которых обычно нужно искать не в Фамагусте, а в Вароше – всех этих препятствий было слишком много даже для меня, говорящего немного по-гречески, – а большинство туристов не говорят на этом языке вовсе – и за целых три дня я не смог осмотреть архитектуру. Такое равнодушие может представлять интерес само по себе для студентов Английской республики. Но это не тот интерес, который привлекает состоятельную публику. Для них здесь только одна достопримечательность, «Башня Отелло», нелепая выдумка времён английского завоевания. Но эту легенду поддерживают не только таксисты. На здании есть официальная табличка с таким названием, как если бы это была вывеска на чайном магазине или клубе джентльменов. Эта табличка – единственное, чем власти удостоили туристов и на что могут указать местные.

Я стою на бастионе Мартиненго, огромном земляном укреплении, облицованном тёсаным камнем и защищённом высеченным в горной породе рвом глубиной сорок футов, дно которого когда-то было заполнено морской водой. Из недр этого горного укрепления к моим ногам выходят на свет два низинных проезда. Справа и слева тянутся парапеты крепостных стен, прерываемые вереницей широких круглых башен. На переднем плане пустынное пространство, по нему плывёт караван верблюдов, ведомый турком в шароварах. Укрывшись под тенью фигового дерева что-то готовят две турчанки. За ними начинается город – мозаика из крошечных домиков – среди них есть глиняные, есть сложенные из камня, украденного с исторических сооружений, есть отделанные белой штукатуркой и покрытые черепичной крышей. Никакого плана застройки и намёка на благоустройство городской среды. Пальмы растут между домами, их окружают небольшие земельные участки. Среди этого беспорядка возвышаются декоративные элементы и контрфорсы готического собора, чей оранжевый камень пересекает отдалённый союз неба и моря, лазури и сапфира. Слева береговая линия продолжается цепью сиреневых гор. Навстречу им из гавани выходит корабль. Под моими ногами внизу выезжает телега, запряжённая волами. Верблюды прилегли отдохнуть. А на соседней башне девушка в розовом платье и изысканной нарядной шляпке мечтательно смотрит вдаль, туда, где виднеется Никосия.

Ларнака, 3 сентября. – Здесь отель не соответствует стандартам. В других местах они чистые, аккуратные и, главное, дешёвые. Еда не слишком вкусная, но даже английское завоевание не смогло испортить греческую кухню. Есть хорошие вина. Вода приятная на вкус.

Я поехал в деревню Кити, в восьми милях отсюда. Священник и церковный смотритель, оба в шароварах и высоких сапогах, с почтением приняли письмо архиепископа. Меня провели в церковь⁷, украшенную искусной мозаикой, я бы отнёс технику её исполнения к X веку, хотя другие склоняются к VI веку. Одеяние Богородицы дымчато-сиреневого, почти серого цвета. Ангелы рядом с ней в лёгких белого, серого и цвета охры накидках; зелень их павлиньих крыльев повторяется в зелёных сферах, которые они держат. Лица, руки и ступни выложены мозаикой меньшего размера, чем всё остальное. Всей композиции присуща необычайная гармония. Её размеры невелики, как если бы изображение на ней не отличалось масштабом от реальной сцены, а церковь настолько низкая, что её свод можно рассматривать в десяти футах над головой.

Пароход «Марта Вашингтон», 4 сентября. – Я отыскал Кристофера на пристани, на лице его красовалась аккуратная, но непривычная пятидневная небритость. Он ничего не слышал об угольщиках, но с энтузиазмом ожидал прибытия в Иерусалим.

На борту 900 пассажиров. Кристофер провёл мне экскурсию по каютам третьего класса. Если бы в таких условиях содержали собак, добропорядочный англичанин сообщил бы об этом в Королевское общество по предотвращению жестокого обращения с животными. Но билеты на эти места дешёвые, и каждый здесь, будучи евреем, знает, что при желании все они могли бы заплатить дороже. Первый класс не намного лучше. Я делю каюту с адвокатом-французом, чьи флакончики и щёгольские предметы одежды не оставляют места ни для единой булавки. Он рассказывал мне об английских соборах. Дарем можно посмотреть. «Остальное не стоит вашего внимания, мой дорогой сэр, это просто палки, которые установили вертикально.»

За ужином рядом со мной сидел англичанин, я начал разговор, выразив надежду, что его путешествие проходит удачно. В ответ я услышал:

– Несомненно. Благость и милость сопровождают нас повсюду.

Мимо шла уставшая женщина, держа за руку капризного ребёнка. Я обратился и к ней:

– Мне всегда так жаль женщин, путешествующих с детьми.

На что она возразила:

– Позвольте с вами не согласиться. Для меня маленькие дети словно лучики солнца.

Позже я увидел это создание читающим Библию в шезлонге. Вот что протестанты называют миссионерством.