Рино Кроу
Кровавый кубок
Узнав таким образом, что собаки не потерпели бы присутствия незнакомца, Уайтхол вместе с Гоблетсвортами направился в сад. Там они повстречали Сесиль Мелиндер, с задумчивым видом шедшую по дорожке сада, ведущей к беседке. По лицу девушки было видно, что, посетившие ее мысли были ей неприятны.
– Что с тобою, Сесиль? – участливо обратился к кузине Ричард. – У тебя такой вид, будто ты наткнулась на птицу с окровавленной головой, смотреть на которую тебе жалко и противно одновременно.
– Ах, оставь свои глупые шутки Ричард! – с досадой воскликнула девушка и, резко повернувшись, быстрыми шагами пошла к замку.
– Не понимаю, что с ней. – Пожал плечами младший Гоблетсворт. Он хотел было догнать кузину, но брат остановил его:
– Оставь Сесиль в покое, Ричард. У каждого может быть плохое настроение. А твои шутки вовсе неуместны теперь.
– Плохое настроение?! – Ричард вспылил. – Да после прочтения этой дурацкой легенды и матушкиного обморока мы все вели себя так, словно у нас в доме покойник! Только благодаря приезду мистера Уайтхола это "плохое настроение", как ты это назвал, почти рассеялось. Я не хотел говорить этого, но неужели ты не видишь, Роберт, – в нашем доме происходит что-то непонятное?! Сначала матушка неизвестно из-за чего теряет сознание, затем пропадают легенда и кубок. Извини, Роберт, но, будь я старшим братом, я бы действовал порешительней и давно вызвал бы полицию или священника. – Закончил свою пылкую речь младший Гоблетсворт.
Роберт хотел ответить брату, и резкие слова уже готовы были сорваться с его губ, но, почувствовав, как предостерегающе сыщик тронул его за рукав, сдержался. – Мы поговорим обо всем этом позже. – Проворчал он.
Дальнейшая прогулка прошла в неловком молчании. Вскоре в саду появился старый лакей с сообщением, что обед готов.
За столом Сесиль извинилась за свою несдержанность, объяснив свое поведение головной болью. Ричард, в принципе не умевший долго сердиться на кого бы то ни было, рассказывал матери о разговоре гостя со сторожем.
– Кстати, мистер Уайтхол, – вспомнив что-то, обернулся он к Генри, – а какой породы Ваш пес? Ведь мой брат сказал, что вы уже имеете опыт общения с собаками, – увидев недоумение в глазах гостя, пояснил Ричард.
Роберт с досадой и смущением опустил голову: слова о собаке вырвались у него случайно, а брат не только услышал, но и запомнил их. И теперь из-за его, Роберта, болтливой неосторожности инкогнито сыщика может быть раскрыто, если Ричард или Сесиль вспомнят о рассказе графини Лорел. А старший Гоблетсворт хорошо помнил условие Уайтхола: для всех, кроме хозяйки он – историк.
Юный детектив рассказывал потом старику Паркеру, что в первое мгновение фраза Ричарда и его самого привела в замешательство. Но уже в следующую секунду Генри улыбнулся и покачал головой, обращаясь к своему сверстнику: – Нет, мистер Гоблетсворт, у меня нет собаки. Просто у одной… знакомой мне дамы был весьма недружелюбный пес, с которым мне удалось, скажем так, установить хорошие отношения. Я как-то поведал эту историю Вашему брату, и сегодня он вспомнил ее.
Сесиль, с интересом глядя на гостя, попросила рассказать, как все это было.
Видя, какой оборот принимает разговор, юный сыщик был уже готов к подобной просьбе. Он согласился, но сказал, что его рассказ может затянуться надолго и тогда, возможно, придется отложить сегодняшнюю прогулку. Как и рассчитывал детектив, услышав, что развлечение может не состояться, Ричард решительно запротестовал. Его поддержала леди Гоблетсворт.
– Верно, дорогая, – обратилась она к племяннице, истории и рассказы можно слушать и в плохую погоду. Ты же сама говорила, что не дело сидеть дома в такой погожий день. Вот и поезжайте, подышите свежим воздухом.
– Как, тетушка, разве Вы не поедете с нами? – сыщик с удивлением заметил в вопросе девушки легкую тревогу. Очевидно, Роберт Гоблетсворт тоже уловил тревожные нотки в голосе кузины, так как с жаром принялся уговаривать мать ехать вместе с ними.
Наконец, леди Гоблетсворт согласилась. Но тут на их пути снова встало препятствие. Старик лакей, посланный на конюшню с приказом закладывать экипаж и седлать лошадей для молодых господ (Генри со смущением был вынужден принять приглашение леди Гоблетсворт ехать в коляске вместе с ней и Сесиль, так как не умел ездить верхом), вернулся и доложил, что одна из лошадей расковалась, и с ней сейчас работает кузнец. Эта задержка, огорчившая остальных, вполне устраивала юного детектива – он хотел еще раз внимательно прочесть бумаги, принесенные им из "музея". Под предлогом, что ему нужно подготовиться к поездке, Уайтхол извинился и направился в свою комнату.
Вчитываясь в поблекшие строки писем и тетради, оказавшейся дневником старого лорда Гоблетсворт, сыщик все более отчетливо понимал причину случившегося. Теперь не хватало только пары деталей, чтобы восстановить всю картину преступления. Генри надеялся, что этими деталями послужит ответ, привезенный из Лондона Роджером. Погрузившись в размышления, Уайтхол не услышал стука в дверь. Очнулся он от своих мыслей, только почувствовав, как кто-то тронул его за плечо. Генри поднял голову и увидел стоящего перед собой Роберта Гоблетсворта.
Тот улыбнулся: – Извините, мистер Уайтхол, я, кажется, помешал Вам. Просто я пришел сказать, что все готово, и можно отправляться. Кстати, что это за бумаги? – он дотронулся рукой до писем.
Детектив ответил, что это – можно сказать, одна из частей головоломки.
– И Вы уже разгадали ее? – с надеждой и настороженностью в голосе поинтересовался Роберт.
– Еще не до конца. Нет, мистер Гоблетсворт, – Генри поспешно перебил молодого аристократа, видя, что тот хочет задать еще какой-то вопрос, – позвольте мне пока ничего не говорить. Обещаю, когда придет время, я все расскажу Вам. А пока… мне кажется, нам пора идти. Нехорошо заставлять женщин ждать. – Сыщик запер бумаги в ящик стола, и они с Робертом поспешили к остальным участникам прогулки. Экипаж был уже подан, и вскоре семейство Гоблетсвортов с гостем отправились в деревню.
Слушая рассказы леди Гоблетсворт, юный детектив одновременно размышлял о создавшемся положении: он знал, кто пытался совершить преступление, и догадывался, какова была тому причина; но у него были очень слабые доказательства и ни одной существенной улики. Роберт с братом ускакали вперед, а Сесиль, чтобы скоротать время, принялась за чтение взятой с собой книги. Внезапно юноше пришла в голову идея, как возможно изобличить преступника. Сначала Уайтхол отогнал эту мысль, как совершенно невозможную, но она продолжала крутиться в мозгу, и Генри, хорошенько все обдумав, решил, что другого выбора у него может и не быть. Для исполнения этого замысла Уайтхолу нужно было получить согласие леди Гоблетсворт; но сейчас он не решился обратиться к хозяйке замка – Сесиль, хоть и была погружена в чтение, но могла услышать разговор. Теперь перед сыщиком стояла одна проблема: предугадать, когда преступник вновь попытается привести свой ужасный план в исполнение. Но этого Генри знать не мог. Ему оставалось ждать следующей грозы. Уайтхол был почти уверен, что до грозы ничего не случится.
* * *
Поездка преподнесла юному детективу несколько сюрпризов. После осмотра деревенской церкви, которая и вправду оказалась великолепным образчиком архитектуры времен Карла II, молодые джентльмены в сопровождении церковного сторожа отправились к кладбищу, чтобы увидеть фамильный склеп Гоблетсвортов. Сесиль Мелиндер вместе с теткой осталась в церкви. Леди Гоблетсворт заявила, что у нее нет никакого желания смотреть на навевающее печальные мысли последнее пристанище человека. Она предпочла этому беседу со старым священником, знавшим ее сиятельство еще в прежние времена.
Бродя среди деревянных крестов и изредка попадающихся каменных ангелов, Уайтхол наткнулся на небольшую могилу со статуей, изображающей скорбящую богоматерь. Надпись на могильной плите гласила: "Здесь покоится невинная душа Френсиса Кертола, скончавшегося 5 мая 1883 года трех лет отроду". Церковный сторож, исполнявший также печально-торжественную обязанность кладбищенского гида, подошел к детективу.
– И Вы тоже интересуетесь этой могилой, юный джентльмен? – заметил он, глядя на Генри большими слезящимися глазами, не потерявшими еще, однако яркий живой блеск. Вообще, несмотря на преклонный возраст, а ему уже было около восьмидесяти лет, старик сохранил довольно хорошую физическую форму и ясную память. Он был по-детски горд, когда священник попросил его сопровождать сыновей леди Гоблетсворт и их гостя.
– А что, эта могила – местная достопримечательность, и к ней часто приходят посетители? – полюбопытствовал Генри.
– Нет. – Старик покачал головой. – Вообще-то здесь редко кто бывает. А вот года полтора назад приходил к этой могилке один человек. Все интересовался семьей Кертолов. Говорил, что он им дальний родственник. Да только наверняка врал: Кертолы то были благородные господа; знатней их в наших краях только лорды Гоблетсворт; а этот, хоть и образованный, да видно, что из людей попроще. Я-то в этом деле разбираюсь. – Сторож подмигнул юноше и кивнул в подтверждении своих слов. – А Кертолов то уж лет тридцать, как на свете нет.
– А что же с ними стало? – удивился Уайтхол.
Старик огорченно вздохнул: – Да уж куда как плохо все вышло. После смерти маленького Френсиса Кертолы хотели уехать куда-нибудь в Европу, ну, чтоб им ничего не напоминало об их горе. Ну и отправились на свою беду на корабле в Германию, не то в Голландию. А корабль возьми и затони. Никого не смогли спасти. Я все это их "родственничку" и рассказал. Да только он не очень-то об них печалился: вздохнул, посидел у могилки мальчика пару минут и ушел. Больше я его здесь не видел.
– А вот здесь, – старик, обрадованный неожиданно внимательным слушателем, подвел Уайтхола к другому памятнику – ничем не примечательному на вид кресту, – здесь похоронен Кленси – бывший дворецкий лорда Гоблетсворт. Говорят, старый лорд – дядя леди Элеонор – выгнал Кленси. Должно, так оно и было: старик Кленси очень переживал, когда переехал из Гоблетсворт-холла в деревню. Старуха-то его умерла почти сразу, как сюда переехала, вот Кленси и остался один.
– Неужели у него не было детей? – поинтересовался Уайтхол, глядя на заросший мхом и травою могильный холмик, на который старик только что положил маленький букетик диких цветов.
– Как же. – Сторож возмущенно хмыкнул. – Был у него сын. Старик Кленси все делал для мальчишки. Даже послал его учиться в Лондон, в какую-то особую школу. Очень уж парень рисовал хорошо. Вот Кленси всем и хвастал: выучится, мол, мой Томми на художника, будет большие деньги за свои картины получать, да отцу спасибо скажет. А Томми, как попал в большой город, так сюда и не возвращался, и мы о нем ничего больше не знаем. Но старик не очень-то и переживал о сыне. Видно, была у Кленси какая-то задумка: перед смертью он все повторял: – Вот Томми вернется, тогда и поглядим, чья возьмет.... О чем уж это он говорил, – старик пожал плечами и вздохнул, – не знаю. Старик Кленси умер, а Томми так и не вернулся.
Сторож окончил свой рассказ глубоким печальным вздохом, и какое-то время оба – слушатель и рассказчик – молчали, думая каждый о своем. Затем Генри увидел шедшего к ним Ричарда Гоблетсворта. Неутомимая энергия и веселость юного аристократа несколько поутихли, уступив место чувствам, которые невольно возникают в душе каждого человека при посещении этого печального места.
– Мистер Грэхем, – обратился Ричард к сторожу, – уже довольно поздно; если мистер Уайтхол не против, мы с братом хотели бы вернуться.
Генри машинально кивнул в знак согласия, продолжая о чем-то думать. Потом он вдруг замер на какой-то миг, будто пораженный молнией, и еле слышно пробормотал: – Черт возьми, это же так просто! Как я сразу не догадался.
Когда молодые люди возвращались к церкви, детектив окликнул шедшего впереди него Роберта и, когда тот обернулся, тихо проговорил: – Мистер Гоблетсворт, мне необходимо побеседовать с Вашей матерью. Только в Вашем присутствии, – значительно добавил он. Роберт кивнул.
Услышав голоса приближающихся юношей, леди Гоблетсворт поблагодарила священника за радушный прием и вместе с племянницей направилась к экипажу. Опередивший своих спутников Роберт, помогая матери сесть в коляску, шепнул ей о просьбе гостя. Она с легкой тревогой посмотрела в сторону сыщика, который в это время благодарил старика церковного сторожа за весьма познавательную экскурсию. Заметив взгляд леди Гоблетсворт и угадав его значение, Уайтхол слегка наклонил голову, подтверждая свою просьбу. Затем, получив ответ на последний вопрос, заданный сторожу, Генри поспешил к ждавшим его Гоблетсвортам.
Солнце уже начало клониться к горизонту. Его лучи, пробивающиеся сквозь облака различных причудливых форм, окрашивали предзакатным светом все вокруг. Тени, отбрасываемые предметами, удлинились. По земле побежал прохладный ветерок. Леди Гоблетсворт, желая скорей вернуться домой, поторапливала младшего сына, делавшего в альбоме зарисовки церкви. Роберт, бывший уже на лошади, сказал гостю, что его брат, заинтересовавшись историей рода, увлекся также живописью и теперь рисует все, что будоражит его воображение.
Наконец Ричард, завершив свое занятие, вскочил на коня, и все тронулись в путь. По дороге Сесиль, решив, очевидно, прервать свою непонятную замкнутость и проявить интерес к окружающему, полюбопытствовала, нашли ли ее кузены и гость что-нибудь, стоящее внимания. Ричард, едущий рядом с экипажем, с увлечением принялся рассказывать о прекрасных памятниках семейного склепа и даже показал карандашные наброски, сделанные им с каменных фигур. Энергичность и веселый нрав снова взяли верх над тихой задумчивостью и легкой грустью, стоило только юному Гоблетсворту оказаться за пределами кладбища. Обратная дорога прошла в веселой болтовне, все делились друг с другом впечатлениями.
По возвращению в замок, Генри застал в своей комнате Роджера. Видно было, что Паркер уже довольно давно ждет своего юного друга. Сыщик поинтересовался, что удалось узнать его помощнику в городе.
– Ты оказался прав, Генри. Этот человек действительно учился в одной из художественных школ Лондона, но был выгнан за, как сказано в официальном отчете, "…поведение, несовместимое с высокой репутацией данного учебного заведения". Я разыскал старого преподавателя, у которого занимался этот тип. Тот рассказывал, что юноша, пришедший к нему на обучение, был очень способным. Ему даже пророчили широкую известность. Но, к несчастью, у этого молодого человека был скверный и неуживчивый нрав. Он был угрюм, о его вспыльчивости было известно всем. Хотя он ни к кому не приставал, но не давал спуску тому, кто задевал его. А однажды, по рассказу учителя, наш приятель жестоко избил одного из сокурсников из-за того, что тот, якобы, пошутил над его происхождением, или что-то подобное. После этого случая дирекция школы была вынуждена исключить подающего надежды ученика. А теперь смотри, Генри. – Паркер вытащил из папки, которую держал в руках, несколько листов бумаги. – Эти рисунки показал мне старый учитель. Он хранил их, как память о своем талантливом воспитаннике.
Держа в руках плотные, но уже слегка пожелтевшие листы, детектив смотрел на фигуры двух человек: исполненная гневом фигура одного и злобно-презрительный взгляд другого были уже знакомы юноше. Рисунки были хороши, учитывая, что их делал ученик, а не художник-профессионал; это были даже не просто рисунки, а эскизы к уже задуманной картине.
Несколько минут спустя сыщик нахмурил брови и заговорил, как бы размышляя вслух: – Но неужели он уже тогда затеял эту свою ужасную игру с Гоблетсвортами? И почему, в таком случае, он совершил просчет и не уничтожил эти рисунки, которые теперь послужат уликой против него, да еще показал их учителю?
– Да потому, что он даже не мог себе представить, какая ужасная опасность может ему грозит: по его следу пойдет гениальный сыщик Генри Уайтхол. – Усмехнувшись, ответил Паркер.
Генри не стал обижаться на старика: он знал, что тот просто шутит. Искренне поблагодарив друга за выполненное поручение, юный детектив посвятил того в свой план по поимке преступника.
Паркер встревожился: – Это может быть опасно. А если он почувствует ловушку?! Ты говорил, он настроен решительно.
Лицо Уайтхола было серьезно и сосредоточено. Он кивнул:
– Возможно, Вы правы, Роджер. Но я как следует все продумал: другого выхода у нас нет. И потом, я же там буду не один. Так что не беспокойтесь.
Старик неодобрительно покачал головой, но больше ничего не сказал. Он знал, что переубеждать сыщика, если тот твердо принял какое-то решение, бесполезно.
Примерно за полчаса до ужина в комнате детектива появился старший сын хозяйки замка: – Мистер Уайтхол, леди Гоблетсворт желает побеседовать с Вами. Если позволите, я провожу Вас.
Войдя в комнату, Генри поразился перемене, произошедшей с леди Гоблетсворт: еще пару часов назад веселое и улыбающееся, сейчас лицо женщины выражало озабоченность, на лбу появились морщины, словно печать тревоги, которая мучила леди с той ужасной ночи. И, хотя уверенность и чувство собственного достоинства не до конца покинули несчастную жертву преступления, чувствовалось, что все происходящее нервирует ее. Пригласив гостя садиться, леди Гоблетсворт расположилась в кресле у камина. Роберт встал у кресла матери, чтобы, если понадобится, оказать ей поддержку.
– Вы о чем-то хотели поговорить со мной, мистер Уайтхол? – с тревогой в голосе спросила леди. – Должна признать, меня до сих пор пугает все, что связанно с ужасным происшествием, воспоминание о котором не оставляет меня. Я боюсь оставаться ночью одна: в моей комнате обязательно находится кто-нибудь из горничных. Это очень неприятно, мистер Уайтхол, бояться неизвестно чего и ждать, что с минуты на минуту это неизвестно что снова может обрушиться на тебя!
Эти слова и тон, каким они были произнесены, убедили юного сыщика: до последнего момента он сомневался – стоит ли делать то, что он задумал. Но, увидев отчаяние и страх, пробивающиеся сквозь светские манеры и правила хорошего тона, Генри решил во что бы то ни стало поймать преступника, избавив тем самым леди Гоблетсворт от мучительных чувств, владеющих ею.
– Вы совершенно правы, Ваше сиятельство. Я хотел поговорить с Вами и сообщить одну вещь. Мне удалось узнать, кто был тем "привидением" и зачем ему это понадобилось.
Должен признать, это очень хитрый, расчетливый и целеустремленный человек. Мне кажется, он не отступит, пока не добьется своего… Прошу Вас, миледи, не волнуйтесь! – увидев, как сразу побледнела несчастная женщина, воскликнул Уайтхол.
Роберт успокаивающе протянул матери руку, которую та сжала в своих похолодевших ладонях, и укоризненно посмотрел на сыщика.
Между тем юный детектив продолжал: – Да, я знаю, кто преступник, и знаю, как его обезвредить. Но для этого мне нужно Ваше разрешение, миледи, на проведение одной… – Генри на секунду замялся, словно не зная, как лучше выразиться, – необычной операции. Я почти уверен, – теперь он говорил медленней, подбирая каждое слово, – что этот человек попытается повторить неудавшееся покушение. К сожалению, я могу только догадываться, когда это произойдет, и предлагаю… – сыщик замолчал, но вскоре твердо и уверенно закончил фразу, – и предлагаю не мешать попыткам этого негодяя осуществить свои плана, внеся, однако, в него свои коррективы.
– Вы… да Вы с ума сошли! – гневно перебил его Роберт. – Неужели у Вас хватило ума вообразить, будто я позволю какому-то мерзавцу убить мою мать, только затем, чтобы после Вы схватили его за руку и заявили нам: "Вот, кто злодей?!" Если Вы всегда действуете подобными методами, молодой человек, то я вынужден просить Вас покинуть этот дом! Я предпочту иметь дело с полицией, чем с таким авантюристом!
Генри встал с кресла и пристально посмотрел на Роберта. Чтобы сдержать нахлынувшую обиду, юноше пришлось глубоко вздохнуть и закусить губу. Он не ожидал подобных слов от старшего сына леди Гоблетсворт. Это было скорей похоже на Ричарда с его поспешностью в мыслях, словах и поступках и некоторой несдержанностью, происходившей не от плохого воспитания, а, скорее, от непосредственного и несколько порывистого характера. Роберта же, поверившего в его, сыщика, желание помочь, Генри считал своим союзником. И вот теперь…
Леди Гоблетсворт видела, какое впечатление произвела речь ее сына на молодого детектива. Она обернулась к сыну: – Зачем ты так говоришь, Роберт? Мистер Уайтхол здесь для того, чтобы помочь нам.
– Благодарю Вас за доверие, миледи. – Генри поклонился и снова глянул на Роберта. Тон его стал холоден. – Мистер Гоблетсворт, верно, забыл, что сам пригласил меня в этот дом. Мистер Гоблетсворт, очевидно считает, что карьера для меня важнее людей, и что мне важнее схватить преступника, а не уберечь жизнь леди Гоблетсворт. Спешу сообщить Вам, сэр, что в этом Вы сильно ошиблись.
На минуту в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только стуком маятника в больших старинных часах. Затем, тяжело вздохнув, Роберт произнес: – Простите, мистер Уайтхол. Очевидно, мой брат был прав, говоря, что после того ужасного случая мы все как-то изменились и стали по-другому себя вести. Еще раз прошу меня простить. – Он протянул Уайтхолу руку, которую тот охотно пожал. Таким образом, нарушенный мир был восстановлен.
Генри продолжил свою прерванную речь и объяснил, каким образом он хочет помешать преступнику исполнить свое жестокое намеренье: детектив предложил устроить в комнате леди Гоблетсворт засаду.
– Правда тогда… – Генри смущенно замолчал, – Вам, миледи, придется временно покинуть свою спальню.
– Но как Вы себе все это представляете? – удивленно воскликнул Роберт. – И потом, мы же не знаем, когда он снова придет.
– Верно, не знаем, – согласился Генри. – Но мне почему-то думается, что это произойдет в следующую ночную грозу: преступник старается придерживаться написанного в легенде. Конечно, он не захочет долго ждать, но до следующей грозы миледи нечего опасаться. Кстати, это очень хорошо, Ваше сиятельство, что Вы приняли меры предосторожности. Скажите, кто-нибудь из слуг знает, что горничные ночуют в Вашей спальне?
Роберт иронически хмыкнул: – Если о чем-то знает Дорис Тейт, то об этом знают все.
Леди Гоблетсворт тоже не могла сдержать улыбки: Дорис Тейт была хорошей служанкой, но у нее был один маленький порок – она очень любила поболтать. Но сейчас этот недостаток мог сослужить детективу хорошую службу.
И Генри принялся посвящать хозяйку замка и ее старшего сына в свое решение. – Конечно, я понимаю, что план далеко не идеален. Трудно будет, к примеру, объяснить присутствие в доме вечером сторожей и конюха; да и в то, что служанку отпустили на ночь глядя, после нескольких дней ночных дежурств просто так, этот человек может и не поверить. Но будем надеяться, что его преступная натура одержит верх над осторожностью. Простите, что я говорю такие вещи, миледи, но…
– Я понимаю, мистер Уайтхол. – Поспешила заверить сыщика женщина.
Получив от леди Гоблетсворт разрешение на довольно рискованную операцию, Уайтхол обратился к Роберту с просьбой поговорить со сторожами: – Они крепкие и сильные люди, и наверняка нам понадобится их помощь.
– Хорошо, я поговорю с ними. Только я хочу знать, кто он – этот преступник? Вы все время говорите: "он", "этот человек" и тому подобное, но ни разу не произнесли его имя.
– Мистер Гоблетсворт, я уже говорил Вам и повторяю снова: когда придет время, Вы все узнаете. Наберитесь терпения. К тому же, я не думаю, что ждать придется долго: летние грозы – явление довольно частое.
Видя, что ему ничего не удастся узнать, пока сыщик сам не посчитает нужным поделиться информацией, Роберту не оставалось ничего другого, как покорно вздохнуть и, по совету Уайтхола, ждать, набравшись терпения. У шестнадцатилетнего мальчика оказалась железная воля.
Вечером после ужина Генри сидел в библиотеке – комнате, соседней с залом-"музеем". Юноша обнаружил на полках библиотеки собрание сочинений Шекспира и теперь с удовольствием перечитывал своего любимого "Ричарда III". Уайтхол был в комнате один, так как остальные, утомленные дневной прогулкой, решили лечь спать пораньше. Сыщик же откровенно признался хозяйке, что его уже давно привлекают великолепные фолианты и, получив разрешение, остался в библиотеке.
Колеблющееся пламя освещало страницы книги; негромкое потрескивание тающего воска сливалось со стуком маятника, стрекотанием кузнечиков и тихим шелестом листьев, доносившихся из раскрытого окна. Откуда-то раздавались удары часов: пробило половину десятого, затем десять часов вечера. Увлекшись сценой видений Ричарда Глостера, Генри вдруг осознал, что в соседней комнате разговаривают двое. Время было позднее, и ночной разговор, ведущийся, к тому же, на повышенных тонах, был весьма странен. Юноша отложил книгу и прислушался. Он узнал оба голоса: мужской звучал сердито, даже гневно; женщина упрашивала своего собеседника, в ее голосе слышалась мольба. Уайтхол сидел, затаив дыхание, но, как ни старался, не мог разобрать слов.
