Рекс Стаут
Острие копья

Молодой человек, как оказалось, обладал чувством достоинства, если не собственного, то, во всяком случае, Корлисса Холмса.

– Вы не обязаны ничего покупать, сэр.

– Не обязан, однако я не закончил. Вынужден попросить вас об одном одолжении. Не возьмете ли вы одну из этих клюшек – вот эту – и не встанете ли вон там, за креслом? Взмахните ею общепринятым способом.

– Взмахнуть?

– Да. Ударьте, стукните, пробейте, как там у вас это называется. Представьте, что вы наносите удар по мячу.

Помимо снобизма, молодому человеку теперь приходилось скрывать и презрение. Он взял у Вулфа драйвер, отошел от стола, отпихнул в сторону кресло, огляделся по сторонам, вверх и вниз, а затем замахнулся клюшкой, отведя ее за плечо, и со страшным свистом опустил ее вниз.

Вулф вздрогнул.

– Неукротимая ярость, – пробормотал он. – И еще раз, помедленнее. – (Молодой человек подчинился.) – Если возможно, мистер Таунсенд, еще медленнее.

На этот раз он проделал это как в замедленной съемке, карикатурно и смехотворно, однако Вулф наблюдал со всей серьезностью и внимательностью, затем сказал:

– Превосходно. Тысяча благодарностей, мистер Таунсенд. Арчи, поскольку у нас нет счета у Корлисса Холмса, выдай, пожалуйста, мистеру Таунсенду три доллара. А теперь поспеши, с твоего позволения. Поездка, о которой я говорил, неизбежна и даже неотложна.

После всех этих недель затишья сердце мое так и подскочило, стоило лишь услышать требование Вулфа поторопиться. Мы с молодым человеком в мгновение ока упаковали клюшки, я проводил его до двери и вернулся в кабинет. Вулф сидел, сложив губы в трубочку, однако никакого свиста на расстоянии шести футов слышно не было – понять, что воздух входит и выходит, можно было только по тому, что его грудь вздымалась и опускалась. Иногда, находясь достаточно близко от него, я пытался расслышать, действительно ли он, по его мнению, издает какую-то мелодию, но все время безрезультатно. Он оставил свое занятие, когда я подошел, и сказал:

– Это займет у тебя буквально минуту, Арчи. Садись. Блокнот не понадобится.

Глава 4

За рулем я ничего, кроме дороги, не вижу, так как обладаю тем складом ума, что принимается за работу и посвящает себя ей, пока не подойдет время для другой. В тот день я тоже взял высокий темп. Из-за плотного потока до Вудлона я добирался долго, зато оттуда до Уайт-Плейнса у меня ушла всего двадцать одна минута. Однако, несмотря на склад ума и спешку, краешком глаза я все же наслаждался парковой магистралью. Кусты покрылись цветами, деревья, словно в медленном танце, непринужденно шевелили на ветру молодыми листочками, а трава была уже густой и зеленой. И я подумал, что даже за тысячу долларов нельзя соткать такой ковер, по которому было бы так же приятно ходить, как по этой травке.

Увы, спешка все равно не помогла. В здании суда, когда я до него добрался, меня постигла неудача. Андерсон уехал и появится только в понедельник, через целых четыре дня. В Адирондакские горы, сказали мне, но адреса не дали. Хотя прокатиться в Лейк-Плэсид было бы, пожалуй, не так уж и плохо. Первый помощник Андерсона, чью фамилию – Дервин – я раньше никогда не слышал, был все еще на ланче и ожидался через полчаса. И ни одна живая душа как будто не горела желанием мне помочь.

Я прошел по улице и, отыскав телефон, позвонил Вулфу в Нью-Йорк. Он велел дождаться Дервина и опробовать номер на нем. До его прихода я как раз был не прочь перекусить парой сэндвичей и стаканом молока. Когда я вернулся, Дервин был у себя в кабинете, но мне пришлось прождать его еще двадцать минут, – полагаю, все это время он выковыривал из зубов остатки ланча. Местечко было унылым до невозможности.

Когда я задумываюсь о разных людях, с которыми мне доводилось встречаться, как бы глупо это ни казалось, но все юристы для меня непостижимым образом выглядят одинаково. Они представляют собой некую смесь испуганной и одновременно удовлетворенной личности, словно переходят оживленную улицу, где каждую секунду ожидают наезда, однако им доподлинно известно, что за бумагу нужно вручить водителю, если тот задавит их насмерть, и она уже лежит у них в кармане. Дервин именно так и выглядел, хотя и казался весьма представительным, элегантным и упитанным, лет около сорока (скорее моложе, чем старше), с темными блестящими волосами, зачесанными назад, и счастливой, лучащейся довольством физиономией. Я водрузил свою панаму на угол его стола, уселся в кресло и только потом заявил:

– Жаль, что мне не удалось застать мистера Андерсона. Не знаю, заинтересует ли вас мое предложение, но совершенно уверен, что сам он заинтересовался бы.

Дервин откинулся на спинку кресла, одарив меня улыбкой политика:

– Если оно связано с моими служебными обязанностями, несомненно, заинтересует, мистер Гудвин.

– Связано, не сомневайтесь. Вот только я несколько в невыгодном положении, поскольку вы не знаете моего нанимателя Ниро Вулфа. Мистеру Андерсону он известен.

– Ниро Вулф? – Дервин наморщил лоб. – Я слышал о нем. Вы говорите о частном детективе, конечно же. Видите ли, это пока еще Уайт-Плейнс. Провинция начинается немного севернее.

– Да, сэр. Хотя я не стал бы называть Ниро Вулфа частным детективом. В качестве описания… Хм… начать с того, что оно подразумевает слишком уж деятельный образ жизни. Однако я работаю именно на этого человека.

– И у вас от него предложение?

– Да, сэр. Как я сказал, изначально предложение предназначалось мистеру Андерсону, однако я созвонился с Вулфом полчаса назад, и он велел передать его вам. Оно может и не сработать тем же самым образом. Насколько мне известно, мистер Андерсон – человек богатый. Вас же я с этой стороны не знаю. Может, вы вроде меня, может, вы живете от получки до получки.

Дервин рассмеялся, однако смех был наигранным, так как уже через секунду лицо его приняло важное и деловое выражение.

– Может, и да. Однако, хотя сейчас я и не особенно загружен работой, все-таки хотел бы услышать предложение.

– Да, сэр. Оно заключается в следующем. В прошлое воскресенье, четыре дня назад, Питер Оливер Барстоу, ректор Холландского университета, скоропостижно скончался на поле гольф-клуба «Грин медоу» под Плезантвилем. Вам это известно?

– Конечно. Это тяжелая утрата для общества, да и вообще для всей страны.

Я кивнул:

– Похороны прошли во вторник, он был погребен на Агауокском кладбище. Мистер Ниро Вулф предлагает вам пари. Он собирался предложить его мистеру Андерсону, но сказал, что готов биться об заклад и с вами. Если вы эксгумируете тело и произведете вскрытие, то обнаружите в нем следы яда. Он готов поспорить на десять тысяч долларов и вручит на хранение заверенный чек на данную сумму любому ответственному лицу, которое вы укажете.

Я лишь ухмылялся, пока Дервин таращился на меня. Таращился он долго, а потом произнес:

– Мистер Ниро Вулф ненормальный.

– О нет, – возразил я. – Вот на это я бы вам ставить не советовал. Но я еще не закончил с пари Ниро Вулфа. Он также ставит на то, что в брюшной полости Барстоу, возможно под желудком, на глубине одного-трех дюймов от кожного покрова будет обнаружена короткая тонкая и острая игла, вероятно стальная, но, быть может, и из очень твердой породы дерева. Она вошла в тело снизу вверх, под углом примерно сорок пять градусов, если ее не отклонила кость.

Дервин продолжал таращиться на меня. Когда я замолчал, он вновь попытался изобразить смех, но на этот раз у него получилось не очень.

– Отродясь не слышал большей чуши! – заявил он. – Полагаю, за этим что-то кроется, если только вы тоже не сумасшедший.

– Именно что кроется. – Я достал из кармана чек, который вручил мне Вулф. – В мире найдется совсем немного людей, которые рискнули бы десятью тысячами долларов за невероятную чушь, и можете мне поверить, Ниро Вулф не из них. Питер Оливер Барстоу был убит. В него всадили эту иглу. Я говорю это. Ниро Вулф говорит это. И вот эти десять штук баксов говорят это. Вполне веское доказательство, мистер Дервин.

Юрист уже выглядел далеко не таким счастливым и довольным, как в момент моего прихода. Я ждал. Он разразился:

– Это нелепо! Совершенно нелепо!

– Вулф на это не спорит, – ухмыльнулся я. – Он лишь спорит, что так оно и есть.

– Но это невозможно! Это просто нелепо и… и чудовищно! Какой бы номер вы ни пытались отколоть, вы не на того напали. Я знаком с семьей Барстоу и потому в курсе всех фактов. Не буду пересказывать их вам. Что за идиотская чушь! Да вы знаете, кто подписал свидетельство о смерти? Я не думаю…

– Конечно знаем, – прервал его я. – Доктор Натаниэль Брэдфорд. Тромбоз коронарных артерий. Но даже если бы все доктора на свете были столь хороши, как он, и если бы все они сказали «тромбоз коронарных артерий», деньги Ниро Вулфа по-прежнему прямо перед вами готовы говорить за себя.

Я видел, что выражение лица Дервина изменилось. Он уже оправился от потрясения и теперь готов был умничать. Он резко спросил:

– Слушайте, в чем подвох?

– Совершенно никакого подвоха. Никакого. Только намерение выиграть десять штук.

– Дайте мне взглянуть на чек.

Я протянул ему чек. Он тщательно осмотрел его, придвинул к себе телефон, снял трубку и через мгновение с кем-то заговорил:

– Мисс Риттер, соедините меня с отделением «Метрополитен траст компани» на Тридцать четвертой улице.

Он сидел и смотрел на чек, я же в терпеливом ожидании скрестил руки. Раздался звонок, он снова снял трубку и начал задавать вопросы, кучу вопросов. Он определенно убеждался, что ошибки быть не может. Когда он повесил трубку, я весело сказал:

– По крайней мере, мы готовы начать – теперь, когда вы убедились, что доллары настоящие.

Он пропустил мои слова мимо ушей, продолжая хмуриться на чек. Наконец он спросил так же резко:

– Имеете ли вы в виду, что действительно уполномочены заключить пари в том виде, как вы его изложили?

– Да, сэр. Этот чек выписан на меня и заверен. Я могу подписать его без малейшего труда. Если вам угодно позвонить Вулфу, его номер Брайант девять, два-восемь-два-восемь. Во избежание какого-либо неверного толкования я бы предложил, чтобы ваша стенографистка напечатала подробное соглашение и мы оба его подписали. Также должен подчеркнуть, что Вулф берет на себя ответственность не предоставлять мотивов, предложений и улик и не собирается обсуждать данное дело. Это пари, только и всего.

– Пари, черт! Не надейтесь ни на какое пари! Кто, вы предполагаете, будет спорить с вами – округ Уэстчестер?

Я ухмыльнулся:

– Мы надеялись на мистера Андерсона, но в его отсутствие мы не особо привередливы. Кто угодно, у кого найдется десять тысяч долларов. Вулфа это не волнует – начальник полиции, редактор газеты или, может, какой-нибудь видный демократ с развитым чувством гражданской ответственности.

– Вот как!

– Да, сэр, так. Мне предписано сделать все от меня зависящее, чтобы обеспечить денежное покрытие до наступления темноты.

Дервин вскочил, отпихнув от себя кресло:

– Ха! Пари? Блеф!

– Вы так думаете, сэр? А вы проверьте. Покройте его.

Видимо, Дервин уже на что-то решился, так как, пока я говорил, он двинулся через кабинет. В дверях он обернулся:

– Не подождете здесь десять минут? Полагаю, подождете, раз ваш чек у меня в кармане.

Он не был подписан. Дервин удалился, прежде чем я успел кивнуть ему. Я устроился в кресле и принялся ждать. Интересно, как дельце обернется? – гадал я. Не упустил ли я какой выгоды? Может, стоило озвучить свою последнюю угрозу, только если бы он проявлял больше упрямства? Но как я мог вынудить его действовать быстрее? Да и в конце концов, обладало ли это ничтожество достаточными полномочиями или смелостью, чтобы провернуть подобное в отсутствие своего шефа? Вулфу требовалось именно быстрое действие. Я, конечно же, понимал, что он надеется на пари не больше, чем я надеялся получить от него на день рождения в подарок десять штук, – его целью было вскрытие и эта игла. Теперь я понимал, как он догадался о ней, но как, если уж на то пошло, он вообще связал ее с Карло Маффеи… Тут я остановился и вернулся к текущей работе. Если этот Дервин откажется и не поведется на мои посулы, куда мне тогда идти? Между четырьмя и шестью мне придется полагаться только на себя самого. Я не осмелился бы побеспокоить Вулфа телефонным звонком, пока он возится наверху со своими чертовыми цветочками. Время было два пятьдесят. Дервин ушел на десять минут. Я начинал чувствовать, что остался в дураках. Что, если он продержит меня здесь целый день, связав по рукам и ногам, с моим-то чеком в кармане? Если уж я позволю обойтись так со мной ничтожному юристу-вымогателю, то не осмелюсь взглянуть Вулфу в его огромную жирную физиономию. Я не должен был упускать Дервина из виду. Уж точно не с моим чеком. Я вскочил с кресла и ринулся через кабинет, однако у двери успокоился и несколько расслабился. Осторожно повернув ручку, я открыл дверь и высунул голову. В приемную вел небольшой коридорчик, и я услышал, как по телефону говорит девушка:

– Нет, оператор, только вызываемое лицо. Только мистера Андерсона, никого другого.

Дождавшись, когда она повесит трубку, я направился к ее конторке:

– Не затруднит ли вас сообщить, куда вышел мистер Дервин?

Она как будто заинтересовалась мной, взгляд ее был доброжелателен, но ответила только на сам вопрос:

– Он звонит из кабинета мистера Андерсона.

– Вы не стали бы врать мне просто для практики?

– Мне она не требуется, благодарю.

– Хорошо. Если не возражаете, я займу один из этих стульев. Одному там довольно жутковато.

Я уселся футах в трех от входной двери, но стоило только мне лишь устроиться, как дверь распахнулась и с деловым видом вошел здоровяк в синем костюме, черных туфлях и жесткой соломенной шляпе. Не поворачиваясь в мою сторону, он направился к девушке, и со своего места я без труда разглядел у него на бедре пушку. Девушка поприветствовала его:

– Здрасте, мистер Кук, мистер Дервин в кабинете мистера Андерсона.

Когда гость исчез за другой дверью, я поинтересовался у секретарши:

– Неужели Бен Кук?

Не поднимая глаз, она кивнула. Я ухмыльнулся, снова устроился и принялся ждать.

Прошло пятнадцать минут, прежде чем дверь в кабинет Андерсона вновь отворилась, на пороге возник Дервин и позвал меня:

– Проходите, Гудвин.

Я вошел. Оказавшись внутри и увидев, как они срежиссировали мое выступление, я не смог удержаться от смеха. Бен Кук занимал кресло рядом с другим за столом, несомненно предназначенным для Дервина, а третье было выставлено для меня, прямо напротив них, и обращено к свету.

– Смешно ему, видите ли, – пробурчал здоровяк.

Дервин занял свое кресло и только после этого соизволил сообщить:

– Это начальник полиции.

Я притворился, будто прищурился от света:

– Могли бы и не говорить. Неужели вы думаете, что слава Бена Кука не простирается дальше Бронкского парка?

Дервин сурово посмотрел на меня. Боже, как же смешно это выглядело! Он даже зашел столь далеко, что погрозил мне пальцем:

– Гудвин, я потратил целых полчаса и теперь готов сообщить вам, что последует дальше. Если вам что-либо известно, вы все выложите нам, пока мы будем ждать Вулфа. По какой причине вы…

Мне было крайне досадно прерывать представление, но иначе было никак.

– Ждать Вулфа?! Здесь?!

– Конечно здесь. Если он не захочет неприятностей. Думаю, я все разъясню ему по телефону.

Я не стал смеяться, просто сказал:

– Послушайте, мистер Дервин, сегодня один из ваших черных дней. У вас в жизни не было столько никудышных пари. Ниро Вулф так же способен на приезд сюда, как я на то, чтобы сообщить вам имя убийцы Барстоу.

– Да? – подключился Бен Кук. – Ты много чего нам расскажешь. Много чего.

– Возможно. Но я не скажу вам, кто убил Барстоу, потому что не знаю. Если вы хотите поспрашивать, например, о дорогах…

– Уймитесь! – Дервин принял еще более суровый вид. – Гудвин, вы выдвинули вопиющее обвинение, и поразительнейшим способом. Я не буду притворяться, что у меня к вам множество вопросов, потому что мне явственно не на чем их обосновать. По какой причине и с какой целью ваш наниматель направил вас сюда сегодня?

Я вздохнул и принял важный вид:

– Я же сказал вам, мистер Дервин. Заключить пари.

– Да бросьте вы! Пошевелите хоть немного мозгами, если они у вас есть. Вы не отделаетесь этим. И черт побери, вы это знаете! Давайте же. Мы вас слушаем.

Бен Кук изрек:

– И не пытайся умничать. Ты будешь удивлен, как мы порой обращаемся с умниками.

Будь у меня желание, я смог бы, полагаю, затянуть спектакль на всю ночь, но время шло, да и они начинали меня доставать. И потому я разразился речью:

– Одну минуту, джентльмены. Вы, естественно, раздражены, и это очень плохо, но тут уж ничем не могу помочь. Допустим, я пошлю вас к черту, встану и уйду. Ну что вы сделаете? Да, господин начальник, я знаю, что до участка недалеко, но я туда не отправлюсь. Честно говоря, вы ведете себя как два тупых копа. Я удивлен, мистер Дервин. Ниро Вулф пытается приобщить вас к самому началу крупного расследования, а первое, что вы делаете, – это разбалтываете о нем Бену Куку, а затем принуждаете меня вывести вас обоих из игры и просто бросить на съедение волкам. Вы пальцем не тронете меня, не глупите. Ниро Вулф с удовольствием притянет вас к суду за незаконный арест. В полицейский участок я захожу исключительно затем, чтобы навестить друзей, и не пойду туда, если вы не предъявите мне ордер. Но подумайте, какой смех поднимется, когда о моей истории проведают репортеры, а потом появятся доказательства, что Барстоу был убит. По правде говоря, все это начинает меня немного раздражать, и я уже склоняюсь к мысли потребовать назад свой чек и распрощаться с вами. Уясните: я ничего вам не скажу. Понятно? А теперь либо отдавайте чек, либо сами говорите по делу.

Дервин сидел скрестив руки и смотрел на меня, даже не пытаясь открыть рот. Бен Кук произнес:

– Приехал, значит, на село поучить деревенщину уму-разуму. Сынок, я достаточно большой, чтобы оттащить тебя в участок, было бы желание. Больше ничего.

– Вы можете позволить себе разыгрывать беззаботность, – ответил я ему. – Дервин вручил вам хлопушку, которую, возможно, побоялся взорвать сам, и вы знаете это. – Я повернулся к Дервину. – Кому вы звонили в Нью-Йорк? В главное управление?

– Нет. Окружному прокурору.

– Вы застали его?

Дервин положил руки на подлокотники, откинулся на спинку кресла и беспомощно посмотрел на меня:

– Я говорил с Морли.

– С Диком Морли, – кивнул я. – И что он сказал вам?

– Он сказал, если Ниро Вулф предлагает пари на десять тысяч долларов на что бы то ни было, то он бы весьма оценил, если бы я поспорил с ним еще на одну тысячу, только он дал бы мне десять к одному.

Я был слишком раздражен, чтобы ухмыльнуться, и сказал:

– И все же вы приглашаете меня сюда лясы точить, вместо того чтобы хвататься за лопаты и раскапывать Агауокское кладбище. Повторяю: я ничего вам не скажу и Вулф вам ничего не скажет, но дело перед вами верное, бери не хочу. Следующее, что вы сделаете, – это вернете мне чек. И что потом?

Дервин вздохнул и прочистил глотку, однако ему пришлось прочистить ее еще раз.

– Гудвин, – начал он, – я буду честен перед вами. Мне это не по зубам. Это не для разглашения, Бен, но дело обстоит именно так. Мне это совершенно не по зубам. Боже мой, да вы знаете, что это означало бы? Эксгумация и вскрытие Питера Оливера Барстоу?

Я снова его прервал:

– Чушь! Можно найти десяток оправданий.

– Что ж, может быть, я не очень силен в оправданиях. Как бы то ни было, я знаком с семьей. Я не могу пойти на это. Я звонил Андерсону в Лейк-Плэсид и не застал его. Он перезвонит до шести часов, до семи уж точно. Он может выехать ночным поездом и завтра к утру будет уже здесь. Тогда он и решит.

– Значит, сегодня не получится, – подытожил я.

– Да. Исключено. Я не пойду на это.

– Ладно. – Я поднялся. – Пройдусь до угла и позвоню Вулфу – узнаю, станет ли он ждать так долго. Если он согласится, то двину на юг, подальше от деревенщины. Так что отдавайте чек.

Дервин достал его из кармана и протянул мне.

Я ухмыльнулся Бену Куку:

– Вас подбросить до участка, господин начальник?

– Подвези, сынок, подвези.

Глава 5

Тем вечером Вулф был сама доброта. Я вернулся домой как раз вовремя, чтобы пообедать с ним. Он слова не дал мне сказать об Уайт-Плейнсе, пока мы не вышли из-за стола. По правде говоря, мы вообще ни о чем не разговаривали, потому что он включил радио. Вулф неизменно повторял, что нынешняя эпоха идеальна для домоседа. Некогда такой человек мог удовлетворить свое любопытство по части минувших времен, читая Гиббона, Ранке, Тацита или Грина, но, если он хотел встретиться с современниками, ему приходилось выходить из дому. Сегодня же домоседу, которому прискучили Гальба или Вителлий, достаточно включить радио и вернуться в кресло. Одну программу – она называлась «Шутники» – Вулф пропускал редко. Даже не знаю почему. Он усаживался рядом с приемником, сцепив пальцы на животе, прикрыв глаза и скривив рот, словно держал что-то за щекой, готовый в любую минуту это выплюнуть. Я же в это время частенько отправлялся на прогулку, но когда обед начинался немного раньше и передача выпадала как раз на него, мне приходилось слушать ее. Да, у меня есть любимые передачи, но «Шутники» представляются мне просто верхом пошлости.

После обеда мой отчет в кабинете много времени не занял. Я ненавидел извиняться перед Вулфом, поскольку он всегда снисходительно относился к моим неудачам. Вулф считал само собой разумеющимся, что я сделал все возможное и сетовать следует только на препоны, создаваемые «окружением», как он это называл. И на этот раз он обошелся без замечаний и даже не казался особо заинтересованным моим отчетом, равно как и извинениями. Я пытался расшевелить его, пытался, например, выяснить, действительно ли у него была подобная дикая идея, что я могу вот так запросто подбить окружного прокурора на пари, но он оставался любезным и спокойным. Я поинтересовался у него, считает ли он возможным, что я, выбрав иную линию поведения, смог бы убедить Дервина произвести эксгумацию этим днем. Он ответил, что, скорее всего, нет.

– Рожденный ползать летать не может. – Вулф сидел за своим столом, изучая через лупу носик Cymbidium Alexanderi, стебель которой сломал Хорстман. – Ему бы толику воображения, самую малую, но, насколько я могу судить по твоему описанию, оно у него напрочь отсутствует. Прошу, не кори себя. Вполне возможно, это дело в конечном счете обернется одними убытками. Вот с Флетчером Андерсоном могло бы выгореть. Он человек богатый, амбициозный и отнюдь не дурак. Он бы, пожалуй, смекнул, что в его интересах без особого шума произвести эксгумацию. Если вскрытие покажет, что я ошибался, он выиграет десять тысяч долларов. Если прав буду я, то ему придется заплатить мне, но взамен он получит сенсационное дело. А еще он мог бы прийти к выводу, что, положив в карман его денежки, я посчитаю себя обязанным предоставлять ему информацию и в дальнейшем. Твои переговоры в Уайт-Плейнсе, по сути, были примитивным деловым предприятием – предложением взаимовыгодного обмена. Если бы только мистер Андерсон оказался на месте, вероятно, именно так он бы и посмотрел на дело. Но это вполне еще осуществимо и пока стоит определенных усилий. Однако, как мне кажется, собирается дождь.

– Вы что, меняете тему? – Я так и прирос к креслу возле его стола, хотя видел, что он воспринимает меня как досадную помеху, но у меня были к нему кое-какие вопросы. – Небо затягивало уже, когда я вернулся. Что, дождь смоет все ваши улики?

Он сохранял безмятежность, по-прежнему склоняясь над увеличительным стеклом.

– Однажды, Арчи, когда я решу, что терпеть тебя больше не имеет смысла, тебе придется жениться на женщине весьма скромных умственных способностей, чтобы обзавестись подходящим слушателем своих никудышных колкостей. Когда я упомянул дождь, то заботился лишь о твоем же удобстве. Днем мне пришло в голову, что было бы неплохо, если бы ты посетил Салливан-стрит, хотя это можно отложить и на завтра.

В подобное трудно было поверить, если только не знать его так же хорошо, как я. Я-то прекрасно знал, что он на полном серьезе считал любой выход из дому неприятнейшим предприятием, а уж в дождь и вовсе авантюрой.

– Вы за кого меня принимаете? – отозвался я. – Боитесь, что растаю? Конечно же я поеду. Это, кстати, и был один из моих вопросов. Как вы думаете, почему Анна Фиоре так упорно играла в молчанку с О’Грейди? Потому что он не проявил достаточно такта и обаяния, как мы с вами?

– Вероятно. Превосходная догадка, Арчи. Особенно если учесть, что сегодня я послал к ней Пензера. Она отозвалась на свое имя, да и то весьма неохотно, но больше не издала ни звука. Так что твой такт и обаяние пригодятся. Если получится, привези ее сюда к одиннадцати утра. Дело не великой важности, и, если подождать, вреда не будет. Подобное упрямство достойно осады.

– Я поеду за ней сейчас же.

– Нет. Серьезно. Завтра. Сядь! Я бы предпочел, чтобы ты оставался здесь, праздный и бесполезный, пока я непонятно зачем изучаю сей бесперспективный цветок. Бесперспективный и бесплодный, очевидно. Как я отмечал ранее, иметь тебя под боком всегда приятно, поскольку это постоянно напоминает мне, сколь огорчительным было бы присутствие здесь людей, жены например, от которых я не мог бы избавиться по собственному желанию.

– Хорошо, сэр, – хмыкнул я, – продолжайте в том же духе.

– Не сейчас. Не под дождь. Не люблю его.

– Ладно, тогда объясните мне кое-что. Как вы узнали, что Карло Маффеи убили? Как вы узнали, что Барстоу отравили? Как вы узнали, что в него всадили иглу? Конечно, после визита того посыльного от Корлисса Холмса я понимаю, как это было проделано, но как вы к этому пришли?

Вулф положил лупу и вздохнул. Я понимал, что мешаю ему, но, помимо любопытства, мои вопросы носили и деловой характер. Он, казалось, никогда не осознавал, что, хотя у меня и есть глубокая вера в его непогрешимость, я все же мог бы проделывать свою часть работы с немного бо́льшим осмыслением, если бы понимал, что заставляет шестеренки вращаться. Не думаю, что он когда-нибудь разоткровенничался бы сам – по делу крупному или мелкому, – если бы я не переставал его пилить.

– Надо ли напоминать тебе, Арчи, – снова вздохнул он, – о реакции Веласкеса, если бы ты спросил его, почему рука Эзопа прячется в складках хитона, а не висит вдоль туловища?^[4] Надо ли опять доказывать тебе, что, в то время как ученый охотно объяснит ход своих рассуждений, художник посчитает расспросы неуместными? Движение его мысли – как полет жаворонка или парение орла. Сколько говорить тебе, что я – художник?

– Ладно, сэр. Просто расскажите, как вы узнали, что Барстоу отравили.

Он опять взялся за лупу. Я сидел и ждал, прикурив следующую сигарету. Она уже догорела, и я решил было пойти в гостиную почитать книгу или журнал, как вдруг он заговорил:

– Карло Маффеи пропал. Вероятно, был избит и ограблен. Случай довольно обычный, если бы не телефонный звонок и объявление. Звонок сам по себе небезынтересен, но важна угроза: «Это не я должен бояться». Объявление привносит детали. Пока оно не обнаружилось, Маффеи был одним из многих. Теперь же выясняется, что он способен изготовить некий сложный и замысловатый механизм. Слово «механика» в объявлении являлось определяющим, но оно также натолкнуло пытливый ум на великолепные догадки. Затем, совершенно случайно, как случайно было само возникновение жизни, обнаруживается, что Маффеи в день своего исчезновения вырезал из газеты сообщение о смерти Барстоу. Что ж, перечитаем эту статью еще раз и поищем в ней то, что может иметь отношение к Карло Маффеи. Неприметный итальянский иммигрант-слесарь и известный, образованный и богатый ректор университета. Что может их связывать? Однако связь все-таки существует. И несопоставимость этих двух личностей может сделать их более явной, если она хоть сколько-нибудь различима. Итак, есть статья. Нужно найти связь, если она имеется. Обдумать каждое слово, отбросить его и перейти к следующему, только если оно наверняка ничего в себе не несет. В момент своего падения, а также непосредственно перед ним Барстоу держал в руках и использовал не одно приспособление, а целый набор таковых, которые, хотя и не являются сложными замысловатыми механизмами, легко преобразуются в таковые. Картина сложилась полностью. Обосновывать ее не требовалось, достаточно было лишь созерцать как произведение искусства. Однако изображение стоило зафиксировать. Поэтому я спросил мисс Фиоре, видела ли она в комнате Маффеи клюшку для гольфа. Ее реакция говорила сама за себя.

– Понятно, – отозвался я. – А если бы девчонка просто посмотрела бы и сказала бы, что никогда клюшки не видела?

– Я уже говорил, Арчи, что не доставлю тебе удовольствия, отвечая на гипотетические вопросы.

– Конечно, это удобная отмазка.

Вулф печально покачал головой:

– Ответ означал бы признание допустимости твоего жаргона, но я уже понял, что ожидать от тебя большего бессмысленно. Откуда, черт возьми, мне знать, как бы я поступил?! Пожалуй, пожелал бы ей спокойной ночи. Нашел бы я то, что позволит отлакировать мою картину, в другом месте? Может, да, а может, нет. Вот как бы ты ел, если бы голова у тебя сидела задом наперед?

– Уж не голодал бы, – ухмыльнулся я. – Так же, как и вы. Это я знаю наверняка. Но откуда вы узнали, что Маффеи был убит?

– Я не знал, пока не пришел О’Грейди. Ты слышал, что я ему сказал. Полиция обыскала его комнату. Подобное произошло бы только в том случае, если бы он оказался замешан в преступлении или если бы его убили. В свете остальных фактов первое было маловероятно.

– Хорошо. Но самый главный вопрос я приберег напоследок. Кто убил Барстоу?

– А-а, – тихо выдохнул Вулф. – Вот это уже совсем другая картина. Она недешево обойдется покупателю и принесет неплохую прибыль художнику. Кроме того, один из ее персонажей, вероятно, весьма видная фигура. Продолжая банальную метафору, мы не встанем к мольберту, пока не убедимся в вознаграждении. Впрочем, на самом деле это не совсем верно. Мы начнем грунтовать полотно завтра утром, если ты сумеешь привезти сюда мисс Фиоре.

– Давайте я съезжу за ней сейчас. Всего лишь начало десятого.

– Нет! Слышишь, как льет? Завтра съездишь.

Я знал, что настаивать бесполезно, и принялся листать журналы, а когда они вконец мне надоели, надел плащ и отправился на часок в кино. Никому бы не признался, за исключением себя самого, но на душе у меня было неспокойно. Подобное ощущение частенько накатывало на меня и раньше, но легче от этого не становилось. Я был совершенно уверен, что Вулф никогда не даст нам упасть в яму, не имея под рукой лестницы, чтобы из нее выбраться, но, несмотря на это, порой меня охватывали ужасные сомнения. На всю оставшуюся жизнь не забуду тот случай, когда он прижал президента банка – точнее, это сделал я – на том основании, что авторучка на его столе не была заправлена чернилами. И никогда в жизни я не испытывал большего облегчения, чем когда час спустя банкир застрелился. Однако было бесполезно пытаться хотя бы немного осадить Вулфа. Я, во всяком случае, на это времени больше не тратил. Раньше, когда я пускался в объяснения, как легко он может ошибиться, он просто отвечал: «Арчи, ты осознаешь только факты, у тебя нет чутья на феномены». Я посмотрел значение слова «феномен» в словаре, но так и не понял, что он имел в виду, а спорить с ним было без толку.