Равиль Ихсанов
Маша и Шерхан
Но с вашего разрешения Маша вернусь в главное русло нашей беседы. В 15 лет я начал сохнуть по новой первой красавице нашего класса. Расскажу подробнее. Девятый класс престижной столичной школы. Учительница знакомит класс с новой ученицей. На переменке я вижу ее, красавицу, оживленно беседующую с самым приметным учеником школы – чемпионом республики по плаванию среди юношей, красавцем Виктором. Я пробовал себя в спорте, и успешно, однако, как оказалось, дело было не только в достижениях на борцовском ковре или боксерском ринге. Это я понял потом. Правда, период бурных восторгов Виктора был коротким. Но это уже другая история: почему герои-любовники не могут служить всю жизнь одной женщине? Конечно, я не шел ни в какое сравнение с Виктором. У него была внешность юного греческого бога. Это впечатляло. Я понял Алину. Пусть и далее смотрится в Виктора, как в зеркало. Расплата за самовлюбленность не заставила себя ждать. Но и это совсем другая история. Сейчас я понимаю, что Виктор был в глазах девушек нашей школы идолом. На его алтарь ничего не жалко было положить. А потом надеяться, что эта жертва получит высокую оценку со стороны взрослой беспощадной жизни, в которую вступает беззащитный подросток…
А в 18 лет меня поразила буквально в сердце девушка-борец. Она специализировалась в борьбе без правил. Ее сильные руки в моих сильных руках, я хочу ее обнять, она уходит вниз и пытается сбить меня с ног, выведя из равновесия. Я увожу ее правую руку в сторону и захожу в спину. Она в моей власти: мой двойной нельсон заставляет ее согнуться. Отсюда недалеко до позиции борьбы в партере, когда борец находится сверху борца-соперника, поставленного на колени. Но она не собирается сдаваться. Она бьет меня пяткой в щиколотку ноги и это заставляет меня отпустить ее остро пахнущее тело. Она пугается моей явной возбужденности и отсутствия зрителей. Мы на борцовском ковре. И больше никого. Я, как могу, успокаиваю ее. На следующий день она проходит мимо меня, не обратив на меня внимание. В 24 года я чуть было не женился на лаборантке научно-исследовательского института, куда меня направили на должность младшего научного сотрудника после окончания аспирантуры и защиты степени кандидата экономических наук. Ее звали тоже Алина, как и мою первую школьную любовь, гибкая, изящная. У нас была связь. С ней я стал мужчиной. Но опять вмешался отец. Конечно, вхождение в нашу почтенную семью молодой женщины другой веры и национальности было бы непростительным нонсенсом. Отец последовал следующему совету Нахшаби:
«Нахшаби, тех сторонись ты, кто тебе не пара,
Пользу вряд ли ты увидишь от толпы презренной.
Много тебе твердили истину такую:
Бесполезно водиться с тем, кто тебе не пара».
***
Шерхана всю жизнь тянуло на хорошеньких, чем-то напоминающих кошек, женщин. Это потом, казалось бы, пройдет. Не без помощи родных людей. Воспитание Шерхана, несмотря на свою невероятную занятость, контролировал отец – авторитарная и ревнивая личность, сторонник административных методов не только в экономике, но и в обществе. Он и направил единственного сына на учебу в экономический факультет сельскохозяйственного института. Не смотря на явные гуманитарные склонности сына. Эта раздвоенность – служение роду и собственные предпочтения, которые отец пренебрежительно называл «философствованием», сопровождала Шерхана всю жизнь. Он, как и хотел отец, стал успешным хозяйственником. Но это было потом. А пока что его отправили служить рядовым экономистом в коллективное хозяйство. По окончания аспирантуры, защиты степени кандидата экономических наук и работы в одном из научно-исследовательских институтов академии наук республики. Казалось бы, после смерти отца Шерхану позволительно вернуться в родной столичный город. И заняться наукой. Но новоиспеченный ученый решил не прерывать свои изыскания в самой глубине жизни. Он понял, что в словах отца, приведшего с немалой долей сарказма перед отправкой сына в далекую провинцию цитату из наследия Платона: «Да, разумеется, есть своя прелесть и у философии, если заниматься ею умеренно и в молодом возрасте; но стоит задержаться на ней дольше, чем следует, и она погибель для человека! Если ты даже очень даровит, но посвящаешь философии более зрелые свои годы, неизбежно останешься без того опыта. Какой нужен, чтобы стать человеком достойным и уважаемым. Ты останешься несведущ в законах своего города, в том, как вести с людьми деловые беседы, частные ли или государственного значения, безразлично, – в радостях и желаниях, одним словом, совершенно несведущ в человеческих нравах. И к чему бы тогда ни приступил, чем бы ни занялся – своим делом или государственным, ты будешь смешон…», есть глубокий смысл. Но это понимание пришло позже. А в тот в знаменательный день его отец закрыл сборник произведений античного философа и сказал: «Я не буду спорить с тобой. За меня сказал Платон. Решение принято. Пусть каждому поколению кажется, что предыдущее поколение глупое, так как не смогло устроить жизнь на лучших началах. Старики отнюдь не дураки. И отец у тебя тоже не дурак. Жизнь в глубинке научит тебя многому…». Ссылка, ставшая скоро добровольной, продолжилась в коллективном хозяйстве Башлыка. В должности главного экономиста. И, казалось бы, в его жизнь, протекавшую как безмятежный ручей в уютном глинистом русле, пробитом женой – рослой, на голову выше его, напоминающей чем-то породистую лошадь, младшей дочерью Башлыка, ничто и никто не могли вмешаться.
***
– То, что вы назвали великолепным сочетанием, нисколько мне не помогло в выборе спутницы жизни, – ответил на вопрос Маши Шерхан. – Наверное, тогда надо было пойти против воли отца. Но вмешалась мать. Она сказала мне: « Я сама найду тебе хорошую жену. Из сельской глубинки». Я послушался ее. Как сказал Нахшаби:
«Нахшаби, помни благодетелей своих,
Кто забудет о них, с тем стрясется беда.
Ведь заботы всех щедрых и добрых людей
На защиту слабых направлены всегда».
–Не жалеешь о своем выборе? – решила уточнить Маша.
–Я благодарен матери, – сказал Шерхан. – Моя жена – смиренная, мудрая женщина. Сказанное о женщинах Нахшаби не относится к ней:
«Нахшаби, мой друг, все женщины злобны и коварны,
Ты смотри, не доверяй их лживым языкам.
Часто сердце из-за женщин терпит много мук;
Да, когда жена лукава, бедам нет конца».
Увы, не могу не повториться, хочу вновь привести выдержку из поэмы Нахшаби:
«Дело трудное – тайна, мой друг Нахшаби!
Приходилось ли это тебе испытать?
Слово – странное дело: и скрыть не суметь,
И нельзя в то же время другим рассказать».
–Вы простите меня, Маша, за излишнее любопытство, а как у вас складывались отношения с противоположным полом?
***
Маша была подтверждением известной русской пословицы «Не родись красивой, а родись счастливой». При всей обыкновенности ее кошачьего, с высокими скулами лица, природа наградила ее хорошей фигурой вкупе с маленькими руками и ногами. Она научилась выгодно подчеркивать свои «плюсы», благо, что отец не отказывал ей в средствах одеваться по последней моде при помощи журнала «Бурда» и других, доступных по тем временам (ХХ век) для провинциальной советской девушки средств. Иван Иванович также одобрил ее выбор стать отличной портнихой-дизайнером, доставив с торговой базы в областном центре лучшую по тем временам швейную машинку. Что касается навыков в рисовании, у Маши было достаточно опыта в нем. Сама жизнь преподносила ей подарки. Вот один из них.
«Маше понравилась районная станция юных туристов. Сюда ее привел отец, обеспокоенный чрезмерным, как ему показалось, увлечением дочери книгами. В умении ходить по азимуту, ориентироваться в незнакомой местности по определенным признакам живой и неживой природы, зажечь костер одной спичкой, разложить и установить в строго определенном порядке палатку и во многом другом не было равных геологу-пенсионеру, неутомимому Владимиру Владимировичу, или Дим Димычу. Он доживал свой век в районном центре, в доме родителей, не найдя пристанища в Сибири. Именно туда его направили по направлению после окончания геологического факультета столичного университета, носившего имя Ленина. Надо ли говорить, что Дим Димыч относился к своим ученикам как к собственным, так и не приобретенным за долгие годы геологической службы, детям…
Год занятий в кругу юных туристов у Маши пролетел незаметно. Вылазки на природу ограничивались окрестностями районного центра – близлежащими горами, степями, искусственными водоемами и каналами, но и этого было достаточно, чтобы Маша стала собирать гербарии и коллекционировать минералы…
В один из непримечательных дней Дим Димыч обрадовал юных туристов хорошей новостью: «Мы едем на областные соревнования!». После этого наши занятия стали еще более интенсивными. Наставник откровенно предупредил нас: «Первое место даст нам путевку на республиканские соревнования. Но нас могут засудить. И отдать первое место команде из областного центра. Поэтому мы должны особо постараться!». Эта сентенция повторялась каждый день. А Машу Дим Димыч отвел в первый же день в сторону и сказал: «На тебя особая надежда. Я знаю, что ты неплохо рисуешь. В программе соревнований будет конкурс настенных листов. Готовься заранее!». Ее задача заключалась в выпуске иллюстрированных репортажей с каждого дня соревнований в форме «Боевых листков».
Великолепные пейзажи Арсланбаба, где началось состязание юных туристов области, поразили воображение Маши. Но времени на интенсивное общение с природой у юных туристов не было – в течение трех дней предстояло выполнить всю программу. Готовность маленькой команды к предстоящему поражению от явного фаворита соревнований – команды областного центра, заставила выложиться на все сто процентов. Что касается единственного индивидуального типа состязаний – выпуска ежедневных настенных листков, судьи поставили жесткие условия. Все должно быть как на маршруте; никаких красок, линеек: «Три цветных, один простой карандаш, листок плотной бумаги, время один час. В большой палатке, вечером, до разжигания общего костра листки должны быть готовы!» Выручил Машу туристический универсальный топорик. Некоторые линии – прямые, овалом, другие, она выполняла с его помощью и вообще абрис топора, закрашенный в меру коричневым карандашом, занимал центральное место на листке, украшенным также намеченными синим цветом контурами компаса. Текст репортажа представлял реплики ее друзей по команде, которым Маша по своему наитию дал имена различных животных. Было, наверное, что-то наивно-задорное в желании Маши представить свою команду персонажами детских сказок, сообща решающих поставленные задачи дня. Этого нельзя было не заметить. Впрочем, тогда первое место команды Маши не заняла. Но и второе место стало большим событием в масштабах родного районного центра. Маша научилась обходиться, как и любой настоящий турист, минимумом необходимого. Это не могло не пригодиться ей в последующей взрослой жизни. Так уж сложились обстоятельства».
***
–Надо мной тоже всю жизнь довлел отец, – сказала Маша. – Несмотря на всю свою любовь ко мне, он до сих пор не дал мне свободы. Пока что мое замужество не числится в ближайших планах отца. Школьные красавцы на меня большей частью внимания не обращали. А если кто-то из идолов нашей школы вдруг останавливал свой взгляд на мне, это была одобрительная оценка моего гардероба, надо сказать, отличающегося от общего уровня. В лучшую сторону, естественно! Большей частью это были платья и другие атрибуты верхней женской одежды, сшитые мной как по собственным эскизам, так и по раскройкам из популярных женских журналов. Где-то старался отец. Это было редко, обычно после его поездок в столицу республики и Москву.
Маша перелистывает поэму Нахшаби и находит, как ей кажется, нужное высказывание:
«Нахшаби, нельзя, мой милый, по наружности судить,
Шерсть и камень драгоценный ведь по весу не одно.
Кто наружностью прелестен, грешным может быть в душе,
Тяжкий грех под власяницей люди прячут уж давно».
Увы. Внешность в нашей жизни играет очень большую роль. Но я продолжу. Отличники тоже мной не интересовались. Они были заняты будущей карьерой. На эту цель с самого начала их направляли родители. В иерархии их ценностей девушки занимали одно из последних мест. Да и опыта общения им, бедным, не хватало. Может, в вашем классе, Шерхан, их, отличников, было много? Все-таки это была, как я поняла, у вас была специализированная школа с углубленным изучением английского языка?
– Да, где-то половина класса – представителей самых лучших семей столицы республики в те годы – это были мальчики-отличники, – ответил Шерхан.
– В нашем классе был всего один мальчик-отличник, Володя, – продолжила разговор Маша. – Большой любитель математики и физики, а также только расширяющей свои позиции кибернетики. С ним можно было поговорить на интересные темы, поменяться книгами зарубежных фантастов. Но представить его целующим тебя, более того – раздевающим тебя – боже упаси! Быть может, природа дала ему великолепный мозг, но компенсировала это благо явным сходством с гориллой. Особенно поражали большие надбровные дуги, под которыми пряталась маленькие умные глаза, и сутулые плечи с длинными руками. Что касается плохих парней, мне запомнился на всю жизнь рассказ отца об одном из них.
Маша находит запомнившееся ей место из книги Нахшаби и приводит его:
«Всякое дело возмездье влечет за собою,
Долго ли будешь ты злу угождать, Нахшаби?
Всякий, кто зло причинит, это помни ты твердо,
В этом же мире и кару за это понесет».
– Вот что поведал мне отец, когда заметил мою симпатию к однокласснику Коле, – продолжила Маша. – Его закрепили за мной – отличницей, чтобы подтянуть уровень его плачевных знаний. Он приходил заниматься в наш дом, и отцу не нужно было много смекалки, чтобы понять увлеченность дочери никчемным, как он сказал, мальчишкой. В один из вечеров, когда он был свободен – а последнее происходило редко – отец вызвал меня в свой кабинет.
– Маша, – сказал он, – я возлагаю на тебя особые надежды. Ты у меня и за дочь, и за сына. Не соверши ошибку, за которую тебе придется расплачиваться всю жизнь. Послушай меня. Внимательно. Я вырос в детском доме. Плохим парням, или, как еще их называли у нас – крысятникам, у нас не было места. В нашем детском доме так называли тех, кто пытался получить дополнительные привилегии. Как их можно было получить? Притвориться больным. Своровать что-нибудь у своего или чужого. Найти подход к повару. Слить информацию воспитателям. Наконец, вступить в сексуальную связь с воспитателем. Последнее замечание касалось не только девочек. Лично я и мои ближайшие друзья держались сплоченной группой. Это помогло нам выжить в непростом мире детского дома без потерь.
–Помогай плохим парням в меру своих возможностей, но держись подальше от них. Ты их не исправишь, поверь мне. Им жизнь приготовила других подруг, – подчеркнул мой отец.
Затем отец, верный себе в аспекте тщательной подготовки к важным беседам с людьми, проинформировал меня о привычках, семье и других важных факторах, определяющих социальное самочувствие моего подопечного Коли. Оказывается, он из неблагополучной семьи, состоит на учете в районной инспекции по делам несовершеннолетних. Впрочем, об этом я знала. Плохой новостью для меня стала информация о том, что Коля является фигурантом уголовного дела по обвинению преподавателя физической культуры нашей школы в растлении учеников. Что могло связать Николая Петровича и таких мальчиков, как Коля, я не знаю. Конечно, не одинаковые имена. Может, ему не хватало любви близких людей? Это выводы меня, сегодняшней. А тогда я просто испытала жалость к Коле. А это чувство у меня убивает любовь к мужчине…
В тот памятный вечер я спросила у отца: «Как быть тогда с людьми, которым не повезло?».
Отец не стал уходить от ответа:
– Если я скажу: держись подальше от них, будет неправильно. Просыпающееся в тебе, как в любой другой женщине, материнское чувство, можно использовать по-другому. Помогай родным. Чаще общайся с тетей Полей. Бедняжка так и не завела семью. Но кто виноват в этом? Может быть, мы, занятые преимущественно только собой? Если ты считаешь виноватой перед ней, посвяти свое время ей. Но не забывай, что у тебя есть и более важные обязанности. И вообще. Это очень непросто – заботиться о человеке. Начни с близких. А потом видно будет. Жалко, что ты молодая, назначили бы тебя директором районного отделения детского фонда Советского Союза. Вот тебе и поле действий. Но до этой должности тебе еще шагать и шагать. Приглядись к отличникам. Может, тебе, отличнице, будет легче ладить с ними?! Кстати. Займись игрой в театре. На мой взгляд, это имитация чувств. И не более того. Но захватывает. Очень захватывает. А еще научишься ладить с мужчинами…
– Что наша жизнь? Игра! – пропел мой отец фразу из его любимой оперетты.
– А что стало с твоими детдомовскими друзьями? – спросила я у отца, не желая развивать тему моего женского одиночества.
– Одного из них ты видишь практически каждый день, – ответил мне отец. – Мой водитель – дядя Ким. Еще одного ты замечаешь, когда гостишь на нашей даче. Это наш садовник и повар Курбан. На них я полагаюсь, как на самого себя. Жаль только, что дядя Ким постарел, не представляю себе другого человека на его месте. И Курбану пора на пенсию. Но ничего. Ты подрастаешь, скоро встанешь на ноги. Глядишь, вместе с дядей Кимом и дядей Курбаном я уйду на пенсию. Будем отдыхать – ловить рыбу в Кызыл Дарье, возделывать сад, готовить наш фирменный плов. Дядю Савелия ты тоже знаешь – наш главный лесничий. Он борется с браконьерами и попытками местного населения устроить из заповедника коллективное пастбище для коз и овец. Был еще друг Икрам, но он уже умер, вернее, погиб в Афганистане при исполнении интернационального долга.
В этот вечер мы много говорили. И пели. «Я люблю тебя, Жизнь, Что само по себе и не ново. Я люблю тебя, Жизнь, Я люблю тебя снова и снова».
– Отличная песня, – отметил Шерхан. – Она завершается так:
«Так ликуй и вершись
В трубных звуках весеннего гимна!
Я люблю тебя, Жизнь,
И надеюсь, что это взаимно».
– У вас хорошая память, – подчеркнула Маша.
–Не жалуюсь, – сказал Шерхан.
– С вашего разрешения я закончу свое маленькое повествование, – заявляет с немалой долей категоричности Маша. – Мне стало жалко своего старого мудрого отца. И я мысленно пообещала держать дистанцию с парнями. Правда, я это обещание нарушила. Любовь обрушилась на меня, как сель, и погребла под собой.
Маша вновь открывает книгу Нахшаби и приводит очередное, понравившееся ей выражение древнего восточного повествователя:
«Нахшаби, любовь – прекраснейшая вещь!
Сотни прелестей сокрыты дивных в ней.
Лишь одну из них я тебе назову:
То, что равны царь и нищий перед ней».
– Это произошло во время моей учебы в России, – продолжает Маша. – Выбор места нахождения высшего учебного заведения, как я сейчас понимаю, со стороны отца был неслучайным. Как для моих сестер, так и для меня. Это был город Воронеж, в котором проживали наши тети со стороны матери. Они по очереди брали шефство, вплоть до нахождения потенциальных женихов. В этом случае обязательно приезжал отец, важное дело приурочивалось к его отпуску. Он персонально знакомился с женихами и только после его одобрения запускался механизм замужества. Мои тетки уважали и боялись Ивана Ивановича, так что к его просьбам относились с большой ответственностью. И каждый визит отца был успешным. Что касается меня, отец хотел как можно дольше держать при себе. Мне же хотелось своей семьи. Мои сестры попали в хорошие семьи и успешно совмещали преподавательскую деятельность с рождением детей, выполнением других супружеских обязанностей. Я остановила свой выбор на однокурснике Константине. Ничего не говорило о том, что он плохой парень. Без вредных привычек, из простой рабочей семьи. Мне показалось, что к нему тоже относится такое известное выражение Перси Биши Шелли, как: «Истинная любовь тем отличается от золота и глины, что она не становится меньше, будучи разделенной».
– Прошу прощения, если прерываю вас, – вдруг сказал Шерхан. – К месту, как мне кажется, будет следующее выражение автора «Тути-наме»:
«Нахшаби, пока возможно, ты добро твори,
Что добро такое в мире, кто бы мог сказать?
Зло никто творить не станет за добро твое:
За добро добром и будут, друг мой, воздавать».
– Вашими устами да мед пить, Шерхан, – ответила на его реплику Маша. – Сейчас, когда прошло несколько лет, я понимаю, что виновницей нашего расставания была я сама. Мне захотелось пробного брака. Этот институт только входил в советское общество. Нам пришлось снимать квартиру. Плата за нее и другие материальные удобства, которые мне казались сами собой разумеющимися в моей семье, оказалась для нас неподъемной. Так я поняла, что в советском обществе есть бедные люди. Несмотря на наличие работы, политическую лояльность, хорошие человеческие качества. Константин старался. Как мог. Нашла место работы и я. Брала заказы на пошив верхней женской одежды. Но положение дел не менялось…
Маша резко встает и подходит к окну, из которого открывается прекрасная панорама разлившейся весной реки Кызыл Дарья.
– Я до сих пор переживаю, – продолжает нить разговора Маша. – Если бы у нас родился ребенок, может, проблемы разрешились бы сами собой. Говорят, что каждому новому гостю на земле Всевышний дает свою долю в жизни. А его родителям – новые силы и горизонты. Но я никак не могла забеременеть. Пришлось по окончании института вернуться домой. И заняться кучей дел, чтобы не вспоминать мою любовь, так и не давшую мне счастья. Как всегда, прав отец. Остаются отличники. Один из них передо мной. Чтобы бы вы сказали, если я первой призналась вам в любви?
Лицо Маши заливает краска стыда. Чтобы скрыть свое волнение, она опять открывает книгу Нахшаби и приводит уместное, как ей кажется выражение из него:
«Любовь – позор ужасный, поверь мне, Нахшаби,
Влюбленных очи, друг мой, не ведают стыда.
От мудрецов великих слыхали не раз:
«Любовь и честь на свете не свяжешь никогда!».
Но все равно я люблю и ничего не могу с собой поделать!
–Мне никогда первой не признавалась в любви женщина, – отвечает ей Шерхан. – Я тоже люблю вас. Но я не смогу, сразу скажу, бросить детей, беременную жену. Будь я один. Уехать в Россию, в неизвестность. Это мне ничего не стоило бы.
– Жаль! – только и сказала Маша. – Я помогла бы вам стать генеральным директором агропромышленного комплекса. Там, в России, куда придется мне уехать. Мне нравятся слова «генерал», «генеральный». Но вы не откажите мне в поцелуе? На прощание…
Их последнее свидание закончится на ложе из вороха артистических костюмов. На всю жизнь Шерхан, как тогда ему показалось, запомнит молнии ее зеленых глаз и шелк ее пышных русых волос, разбросанных по обнаженным белым плечам. Не прошло и недели, Маша сдала должность директора школы и выехала в Россию, к старшей сестре, к тому времени уже поменявшую скромный Воронеж на величавую Москву. Естественно, репетиции спектакля «Укрощение строптивой» пришлось прекратить. Башлык только успел попрощаться с бывшим директором колхозной школы, как за ним через несколько дней пришли немногословные строгие люди в штатском и увезли в следственный изолятор комитета государственной безопасности республики…
В ночь перед тем, как она приняла решение уехать в Россию, Маше приснился сон. Ей угрожала большая лягушка. Она же представляла собой молодую самку богомола, защищавшую старого богомола с висящей буквально на волоске одной из передних ударных лап. Лягушка, выбросив изо рта кусочки пены, попробовала протиснуться мимо нее. К беззащитной добыче. Но получив резкий касательный удар ее острыми шипами по морщинистой мордочке, отпрянула. Ситуация требовала другого решения. Она подпрыгнула в воздух, перевернулась и приземлилась на голове лягушки. Тут было недалеко и до заветной цели – глаз опасного земноводного. Она собиралась резко погрузила шипы обеих ударных лап в левый и правый глаз лягушки. Но ее опередил старый богомол. Он откусил свою искалеченную лапку и тоже впрыгнул на голову чудовища. Его левая уцелевшая лапка, украшенная шипами, вонзилась в правый глаз опасного создания и рванула на себя. Лягушка зашипела и затряслась всем телом. Раздался взрыв, разнесший чудовище на кусочки, и отнесший Машу очень далеко от старого богомола…
С Иваном Ивановичем разговор был короткий, но содержательный, в духе бурного, переменчивого времени. Свой временный отъезд она объяснила беспокойством за Ивана Ивановича – чем дальше будет от дома младшая дочь, тем легче ему будет бороться за коммунистические идеалы. Иван Иванович совместно с бригадой работников правоохранительных органов из столицы республики готовивший масштабную операцию по аресту членов организованной преступной группировки, что наладила каналы сбыта неучтенной сельскохозяйственной продукции на кооперативные предприятия России, сам было хотел подать инициативу об отъезде дочери на какое-то время к дяде Савелию, в горы. А тут дочь сама подарила решение проблемы. Ситуация углубилась тем, что на днях центр прислал новые следственные бригады. Иван Иванович предполагал, что давно готовившаяся республиканским комитетом по государственной безопасности операция по задержанию членов организованной преступной группировки станет той самой сладкой косточкой злой собаке, которая хотя бы на время останавливает ее. Он ошибался. Но в этом не было его вины. Решение принималось на самых верхах и в отличие от многих советских республик, за родную республику Ивана Ивановича некому было заступиться.
***
Иван Иванович пережил развал Советского Союза, с почетом был отправлен на персональную пенсию, и отдался вместе со старыми друзьями своему любимому занятию – рыбалке и возделыванию редких пород фруктовых деревьев в саду, что занимал большую часть его дачи. Маша после того памятного разговора увиделась со старым мудрым отцом через три года, приехав с мужем, капитаном, сотрудником одной из разведывательных структур вооруженных сил России, и сыном Иваном. Иван Иванович был спокоен за судьбу своей младшей дочери, но впервые он вздохнул полной грудью и облегченно выдохнул. Муж души не чаял в Маше. В молодой семье ожидалось пополнение. Трехлетний внук-тезка понравился деду недетской рассудительностью и хорошей памятью. Он навскидку декламировал стихотворения Корнея Чуковского и Агнии Барто.
Не прошло и года, как Иван Иванович умер в одночасье, присев в любимое кресло. Он похоронен на христианской части самого старого кладбища районного центра. Рядом с верной Настасьей, другими родственниками, что нашли последнее пристанище на азиатской земле. Машу на последнем месяце беременности на похороны не отпустил муж. Жизнь Маши и ее сестер текла в надежном русле, созданном отцом. Так прошло более 20 лет. Старые знакомые Маши, получающие периодические денежные переводы от нее, следили за состоянием ее родных могилок. Внук Ивана Ивановича был отряжен в дальний путь из-за плохой новости. Старое кладбище собирались ликвидировать. Надо было срочно вывозить прах родных людей на Родину.
***
– Значит, именно эти слова: «Любовь чахнет под принуждением; самая её сущность – свобода; она несовместима с повиновением, с ревностью или страхом» и просила передать Мария Ивановна? – сказал Шерхан. – Спасибо. Бюст Надежды Константиновны Крупской поставим рядом с бюстом Владимира Ильича Ленина. Хотя они не сохранили свою любовь на долгие годы, пусть будут рядом.
Шерхан ставит бюстик Крупской на свой стол, а затем открывает неприметный сейф и достает из него бронзовый бюстик Ленина.
– Коллективное хозяйство имени Ленина расформировали. Часть его имущества начали реализовывать через аукционы. Я приобрел бюстик Владимира Ильича. И некоторые другие, примечательные, на мой взгляд, вещи. Как поживает ваша почтенная матушка? А вы военный переводчик? Мать настояла? А как поживает ваш почтенный батюшка? Некоторые хорошие новости доходят и до нас. Передайте отцу дальнейших успехов в его ответственном деле. Помощь мне не нужна. Спасибо. Кстати, завтра пойдем в мемориальный сад. Познакомимся с фамилиями на стеле. Много хорошего сделал для нашего района ваш дедушка. Он на стеле в числе первых.
–Матушка владеет бутиком в Москве, развивает свой бренд верхней женской одежды, – сказал Иван. – Иногда прихварывает, годы берут свое. Но служит мне и моему младшему брату примером жизненной стойкости. У меня отец начинал свою карьеру военным переводчиком, на почве любви к иностранным языкам мои родители познакомились. Я тоже стал военным переводчиком, работал, а в этом году закончил военную академию и получил вместе с погонами подполковника должность военного атташе в посольстве. Обязательно передам ваши пожелания. Только придется подождать. Отец в ответственной зарубежной командировке.
– У вас хорошая память? – спросил Шерхан.
– В смысле? – переспросил Иван.
–Если хорошая, передайте на словах следующую выдержку из книги «Тути-наме»: «Некто молвил: «Если бы Аллах обещал исполнить одну из моих просьб, я помолился бы за царей». – «Почему же ты не помолился бы за себя?» – спросили его. «Если бы я молился за себя, пользу от этого получил бы только я сам, если же я помолился бы за царей, выгоды эти распространились бы по всему миру», – ответил он».
А решение твоей проблемы давай обсудим завтра в мемориальном саду, за пиалой чая. Согласен? А пока что извини – много радости тоже плохо для моего старого сердца. Мой сын, что сопровождает тебя, проводит в гостиницу. Ее владеет мой старший сын. Я уже предупредил его. Примут по высшему классу. У меня в доме ремонт. Гостиная комната и некоторые другие помещения станут другими, более комфортабельными…. Дети попросили. Я согласился. Боюсь, что в скором времени новый облик приобретет весь дом. Всевышний продолжает испытание меня славой и богатством. Сыновьям намекнули в высоких инстанциях: «Что скажут туристы, а многие из них просят им показать дом нашего знаменитого земляка, увидев такое неприглядное жилище?». К завтрашнему утру я представлю тебе письмо с ответом на вопрос: «Как у него с философией?». Передайте мою отдельную благодарность за письмо…
– До свидания, отец, – сказал Иван.
Шерхан спокойно воспринял обращение Ивана. Последние десять лет так называли его молодые люди. Окружающих из числа таковых Шерхан привычно называл сынками.
– До свидания, сынки, – проводил молодых людей до порога прихожей дома Шерхан.
