Рахиль Гуревич
Второй станет первым. Рассказы из бассейна
Мама и Егор растерянно вошли на поле. По направлению к полю шли уже ребята-призёры дня стайера. Но Егор не смотрел на них. Он радовался, что можно деревянные цилиндрики побросать-пометать… Егор принял воинственный независимый гордый вид, прицелился, позорно назвал биту «палкой-разбивалкой» и разнёс городошную фигуру. И мама Егора просияла, как будто сын первые места взял на восемьсот и на четыреста. Ушло напряжение, покинуло маму расстройство.
Наверное, с этого самого момента слова «переживать», «волноваться», «беспокоиться», «тренера доставать» вышли в бассейне из употребления.
− Мамаши! – строго повторяли теперь дедушки в фойе. – Перестаньте, наконец, мамашить!
− А папаши перестают папашить! – кричали бабушки.
Мамы сразу прекращали свои непрерывные разговоры о плавании и смеялись. А вот активный папа обиделся: зря он этим глупым бабушкам осенью объяснял про закон прилива-отлива. Он вообще никогда в жизни не папашил. У него же сын везде лучший, правда пока лучший – это уже до папы стало понемногу доходить.
Папа снял свою модную вязаную шапочку с символикой олимпиады, нервно покомкал её в руках, проверил, крепко ли пришит помпон, снова надел шапочку, и вышел из бассейна, хлопнув презрительно дверью.
Нашествие бабушек
Если бабушки оккупируют бассейн за пять минут до начала своего пенсионерского сеанса, то детям-спортсменам может не поздоровиться
Утренняя тренировка начиналась ровно в семь. А ближе к семи-сорока начиналось нашествие. В семь-сорок-пять – льготный сеанс для пенсионеров. За пятнадцать минут до начала сеанса из душевой выходили, выползали, выхрамывали бабушки разных возрастов и комплекций и усаживались на скамейку, ждали заветного времени. Но, как известно, бабушки – народ чрезвычайно нервный, суетливый, а по осени ещё и не очень дисциплинированный. После лета бабушки всё никак привыкнуть не могут к началу учебного года. Всё никак не могут перестроиться. Всё им непривычно, что до них дети-спортсмены плавают. Летом-то дети в лагере спортивном, и бабушки − самые первые, самые утренние…
И вот одна непривыкшая бабушка вышла из душевой и, не посмотрев ни направо, ни налево, ни вниз, ринулась в ванну бассейна. Может она после лета первый раз пришла, может видела плохо, может ещё какая причина, может бабушка просто задумалась, была заспанная, не проснулась ещё окончательно. В общем, сбросила бабуля шлёпанцы и стала постепенно, держась за поручни, погружаться в бассейн. Сначала по щиколотку, потом по колено, и так далее. А все остальные бабушки, как по команде, повскакивали и тоже ринулись в бассейн. Проснулось в бабушках древнее стадное чувство.
− Э-эй! Куда это? – вскочил из-за судейского стола Лаврентий Леонидович. Как назло по закону подлости Лаврентий Леонидович свисток в тренерской забыл. Но он стал свистеть через пальцы – такой посвист молодецкий. Но бабушки были по всей видимости глуховаты. Они на посвист молодецкий не реагировали. Они торопились занять дорожки, застолбить своё место и повиснуть солдатиком, непотопляемым эсминцем. Замелькали то там-то здесь по бассейну цветастые шапочки: розовые в розочку, зелёные в фиалочку и прозрачные в дубовый листик. Бассейн превратился в весёлую цветочную поляну. Потому что там, где бабушки, там всегда веселье и непредсказуемость. А ещё – опасность: дети-то плавают, задания работают, по сторонам не смотрят.
− Караул! Полундра! – схватился за голову тренер Пономарёв. На крик среагировали только его дети – дети в бассейне знают, что не реагировать себе дороже: может, тренер ошибки хочет сказать: рука там неверно в воду входит, не под тем углом. Но бабушки на крик Пономарёва – ноль внимания. Лаврентий Леонидович и Пономарёв стали искать провод, чтобы включить стартовую крякалку. Уж её звук любая бабушка услышит.
А в это время на дорожках…
Витэк Клопов плыл на спине, плыл себе и радовался: он первый на спине, второй поцак проигрывает ему по скорости, и тут – бум! бах! – врезался Клоп в бабушку.
− Ты что мальчик?! – закудахтала бабушка. – Не видишь, куда идёшь?
− Я вообще-то плаваю! – Клоп просто обалдел, повис оглядываясь по сторонам и всё больше пугаясь.
А на другой дорожке, в честь конца тренировки Егор Звонкий плевался с Вадиком-Пузырём − устраивал свои любимые фонтанчики.
И вот Пузырь плюнул в Звонкого – Звонкий набрал в рот воды и плюнул в ответ, а на месте Пузырявдруг – бабушка. Юркая такая, поджарая. Звонкий сквозь воду сначала подмены и не заметил. И вот висит поплавком поджарая бабушка, одной рукой за дорожку держится, за пластиковую ленту, а другой нос зажала:
− Ты что, мальчик, − гундосит худенькая бабуля. – Зачем хулиганишь?
− А где Пузырь? – спросил Егор.
– Всё в пузырях и фонтанах вокруг, – проскрипела бабушка. – И виной тому – ты!
Бабушка ещё что-то говорила, открывая и захлопывая рот как в замедленной съёмке, но Егор не терял больше времени, он быстро отхлебнул из бассейна почти полведра, побольше чтобы фонтанчик получился. Егор подумал, что Пузырь где-то недалеко. Если его нет впереди, значит он позади. И волны как раз оттуда идут. «Значит, − подумал Егор. – Пузырь сейчас тоже хлебок делает!» Егор развернулся резко и плюнул в кого-то, вроде бы в Пузыря. Брызги, брызги! Визги, визги! Визги поросячие какие-то. Егор от испуга даже снял очки – а перед ним ещё бабушка. Маленькая, толстая как кадушка (он поэтому её с Пузырём и перепутал). И визжит. И кричит. И надрывается.
− Ой! – сказал Егор. –По-гру-жение.
И Егор поплыл под водой, под бабушками… Подальше от них.
В это время Вася лупил бабушку руками. Он кролем плыл по центральной дорожке, и вдруг − преграда, ноги. Вася подумал, что это Илья брыкается. Илья любил побрыкаться так пятками, надеясь в зуб попасть тому, кто за ним плывёт, или в переносицу – чтоб не обгонял. И Васе часто доставалось. Потому что сил у Ильи к концу тренировки оставалось мало, а пропускать вперёд он никого не желал. В общем, Вася, как всегда в конце тренировок, пошёл на Илью как на таран, но это же был не Илья, а бабушка. Бабушка попалась пугливая, как могла без скандала пыталась уплыть от Васи. Но от Васи ещё никому уплыть просто так не удавалось! В общем, Вася протаранил бабушку, а потом поднырнул под неё, и когда проплывал как подводная лодка всё думал: надо же, какой сегодня Илья медлительный и мягкий…
А Илья в это время у бортика заныривал как ловец жемчуга: одна бабушка, с накрашенными глазами и с кокетливо выбивающимися из-под шапочки завитками волос серёжку потеряла, а у другой бабушки кольцо с пальца соскочило. Подшефные бабушки Ильи голосили как резаные, требовали спустить воду в бассейне, потому что «золото фамильное, драгоценное».
Тут наконец раздалось спасительное квакание стартовой крякалки, замигало электронное табло на стене. По табло побежали буквы «ААААААА!!!» Они всегда так бежали, когда табло включалось. А потом уже на табло появилось: «Приветствуем участников соревнований!» Хотя правильнее было бы написать «Приветствуем нашествие бабушек!» Но такой программы в табло заложено не было…
На крякалку бабушки среагировали, перестали семенить в воде и делать упражнение от радикулита и коленей. В бассейне воцарилась гробовая тишина. Слышно было, как барашки хлористых волн ударяются о кафельные стенки.
− Кто разрешил до начала сеанса в воду входить? Для кого работает звонок? А? – гаркнул Пономарёв.
И тут как раз раздался звонок, объявляющий о начале сеанса для пенсионеров. Ребята побыстрее стали вылезать, выпрыгивать из воды. Только Егора толстенькая бабушка-кадушка не отпускала, она его за пятку всё держала и обзывала «безобразником». Егор закричал.
− Лаврентий Леонидович! Лаврентий Леонидович!
Но оказалось, что это Вадик-Пузырь его за ногу держал и передразнивая бабушек обзывался. И Пузырь сразу отпустил, как тот кричать начал.
− Стукач, − бросил он другу.
− Да я думал, что это бабушка, − оправдывался Егор. − Я ж тебя среди бабушек потерял.
В душевых дольше обычного ребята смеялись, обсуждая нашествие бабушек.
− Это нашествие монстров!
− Это мамай прошёл.
− Нет! Это саранча.
− Тролли! Я говорю – тролли.
И только Вася молчал, он потирал свою макушку и думал «Как хорошо, что моя бабушка оказалась толстая, мягкая. А окажись на её месте та костлявая, в которую Егор плюнул, я бы точно себе голову об неё разбил. А так врезался как в батут…»
Тем временем шло законное время льготного пенсионерского сеанса. Бабушки ныряли выныривали столбиками, беспечно семенили по дорожкам, близоруко оглядывались по сторонам, висели на бортиках или поплавками, или цеплялись за железные ручки тумбочек, но тренер Пономарёв в этот день строго следил за поведением и то и дело покрикивал:
− Железные лестницы как тренажёр не использовать! Не использовать, кому сказал? Да, да я к вам обращаюсь, дама в зелёной шапочке с жёлтыми грибочками. И шапочку попрошу не снимать, не снимать. Это запрещено правилами бассейна!
Джентльмены никогда не торопятся
Хуже не бывает, когда в эстафете команду из-за тебя дисквалифицируют
Дедушка Насти был завсегдатаем в фойе бассейна и всё про всех знал и просто безобразно своей внучкой хвалился. А Платона обзывал «математиком». При маме – никогда, при папе – тем более. А если Платон один в фойе бассейна заходил, дедушка комментировал:
− Математик явился!
Это было очень неприятно. Но мама учила Платона быть выдержанным, спокойным, скрывать свои чувства.
− Это очень пригодится, когда после университета на работу устраиваться станешь. – успокаивала Платона мама после особенно обидных случаев и слов. − Выдержанных людей все любят, все их ищут. Психи никому не нужны, их, если возьмут на работу, потом уволят. Психи только в фойе бассейна и могут общаться. Негде больше.
− И потом, − говорил Платону папа. – Умные люди никогда не отвечают дуракам. Понимаешь, кого я имею в виду?
Платон послушно кивал и тихо объяснял:
− Умные люди, воспитанные люди… Где они? У нас в бассейне одни дураки. Только и делают, что хвалятся.
− Ну и пусть хвалятся, − сказала мама. – А вот джентльмены никогда не хвалятся!
Джентльменов Платон уважал. Папины любимые Холмс с Ватсоном – джентльмены, мамины любимые Дживс с Вустером – джентльмены, и любимые герои Платона, трое в лодке, не считая собаки – тоже джентльмены. А уж Вилли Фог – всем джентльменам джентльмен.
И Платон решил вести себя как джентльмен.
− Математик явился! Явился – не запылился, – объявлял дедушка Насти всем вокруг.
Платон не реагировал, снимал куртку.
− Хи-хи, математик, − хихикали бабушки.
Платон не слышал, переобувался.
− Ну что: ОФП или две воды? – дедушка Насти такой, пока не ответишь, не отвяжется.
− Одна вода, − отвечал Платон с невозмутимым, хмуро-серьёзным видом. Платон не успевал к началу тренировки: школа-то далеко.
− Моя уже плавает! – счастливо улыбался дедушка Насти, демонстрируя зубы, похожие на оградки заброшенных дач. Платон не подозревал, что сохранить свои зубы в возрасте дедушки Насти – большое достижение. Платон пугался щербатых оградок. Платон отворачивался, старался поскорее положить обувь в мешок и пройти мимо администратора в гардероб – лишь бы не видеть этого престарелого сплетника. Немного успокоившись, уже в бассейне, Платон переставал обижаться: ну, математик, и что теперь? Главное, что не показал вида, что не обиделся.
Платону нравился Груша. Гриша Грушев. Прежде всего, потому что дедушка Груши с дедушкой Насти не общался. Они демонстративно друг друга не замечали. И Платон думал: какой дедушка Груши молодец. Не боится не дружить. Ещё пройдёт мимо дедушки Насти и презрительно так в его сторону глазами стрельнёт…
Платон был брассист. У Платона всего одна грамота за четыре года была: за первое место на двести-брасс. Платон её в школьное портфолио вставил, и вся школа, все немощные одноклассники-очкарики гордилась, что у них в классе учится настоящий пловец, брассист, выполнивший третий взрослый спортивный разряд! По шахматам –то у многих второй взрослый был, шахматами в школе никого удивить было нельзя, а вот брассом двести метров проплыть, это вам не партию выиграть, ну или хотя бы вничью сыграть.
На отборочных соревнованиях Платон занял пятое место по брассу и вошёл в сборную бассейна. В сборную входили семь первых, восьмой – запасной. Все хотели войти в сборную, все об этом мечтали. Но только не Платон! Платону было некогда ездить в далёкий бассейн на другой конец города. Платон учился, он не хотел пропускать учёбу. Он и мама хотели попросить тренера, чтобы их исключили из сборной – ведь есть же, в конце концов, в сборной запасной! Но, только Платон хотел переговорить, как тренер вынес своему подопечному справку-освобождение от школы, подписанное аж самим директором бассейна! И Платон не посмел возразить, и мама его не посмела − в школе ценили спортивные успехи Платона. Возражала только репетитор Татьяна Альфредовна, но и она успокоилась, когда мама Платона перенесла занятие на тот же день, но совсем на вечер, плавно переходящий в ночь.
Каждый день кубок города был посвящён одному стилю: кролю, кролю на спине, брассу и баттерфляю. Эти дни были растянуты на всю осень. Чтобы ребята успели отобраться, подготовиться, выступить в отборочных и в финале. Настя Мазлова по всем стилям в сборную входила. Насте ради такого случая даже гидрокостюм купили. За пятнадцать тысяч! Это дедушка всем сообщил. Он вёл себя все отборочные дни вообще безобразно. Хвалился, хвалился, хвалился. Особенно в день брасса. Девочки плавали раньше мальчиков, и Платон выслушал в фойе целую тираду дедушки: его внучка первая, а её соперница рыдает. И это дедушка Насти повторял всем, кто входил, и мальчикам-спортсменам, и их родителям, и даже окорочкам-абонементникам, тем, кто забыл, что в день соревнований абонементники не приходят. Повторял дедушка, что соперница рыдает с довольной улыбкой. Дедушка злорадствовал. Правда потом, когда вывесили протоколы, выяснилось, что Настя вторая, а соперница первая. А рыдала, потому что чуть-чуть до второго взрослого не дотянула, не хватило десятых секунды. Платон, когда вывесили окончательные протоколы, собственноглазно убедился: Настя вторая везде, и на 50, и на 100. «То есть восемь грамот, − почесал затылок Платон. – Вот это да!»
Когда после первого дня Кубка города, где кролем плавали, все стали интересоваться достижениями родного бассейна, оказалось, что достижения есть. Егор Звонкий шестой стал по городу на кроле. Но эстафета прошла не очень удачно. Команда бассейна стала восьмая. Жаль… Печаль, как стали говорить некоторые родители. И в другой день, где спинисты соревновались, команда выступила не блестяще. Егор Звонкий, восемнадцатый, зато команда в эстафете стала пятая – это много очков, ведь команд было четырнадцать. Очки всех обрадовали – была надежда занять третье место в многоборье. В многоборье очки складываются по результатам четырёх эстафет. Девочки тоже выступали не очень сильно. Все знали, что на кроле Настя стала 48-ая, а на спине – 18-ая. В эстафете девочки тоже болтались на шестых-восьмых местах, правда дедушка Насти уверял, что в эстафете команда девочек – первая.
− Мы первые! Мы первые! – говорил дедушка Насти, но ему никто не верил. Все верили протоколам. Но дедушка Насти продолжал доказывать, что команда была первая, даже видео на своём смартфоне показал: Я всё, мол, заснял, все заплывы записаны. Тогда дедушке Насти объяснили, что команд то всего четырнадцать. А дорожек всего пять. Ясно вам, пять?
− Пя-ять,—повторял дедушка Насти
− Вот вам и показалось, что первые. Первые из пяти это не то же самое, что первые из четырнадцати! – поставила точку в споре мама Платона.
И все остальные маму Платона поддержали.
− Ну конечно. Вы же математики. Куда уж нам! – развёл руки дедушка Насти и замолчал.
А бассейн надеялся. Бассейн нервничал. Из-за Егора Звонкова команду на спине чуть не дисквалифицировали. Он с тумбочки начал прыгать, когда Груша, третий этап, стенки только начал касаться. Но всё-таки не дисквалифицировали. Спорный был момент, и судья принял такое решение.
Тренер Лаврентий Леонидович разозлился. И к эстафете на брассе готовились втрое скурпулёзнее, по сто раз тренировались как передавать эстафету. Но брасс конечно же, не спина, там полегче в смысле передачи эстафеты – просто двумя ладонями к стенке прижаться. Платон плавал, и краем глаза, из-под воды, смотрел как ребята по соседней дорожке учатся эстафету на брассе передавать. Не очень у них получалось.
И Платону вдруг захотелось тоже в эстафете поучаствовать. Платон чувствовал в себе силы. Он же чистый брассист. У него техника почти идеальная – тренер так говорит. Ребята − просто сильные пловцы, у них время лучше. Но брасс – не их вид. Они же все кролисты-спинисты! Платон ужасно хотел, но не посмел попроситься хотя бы на самый слабый второй этап, плавал себе брассом, готовился к индивидуальному старту. Ведь в школе надо будет отчитаться, какой он на «городе». Надо постараться.
− Да и кто бы, Платоша, тебя послушал? – вздыхала мама по дороге домой. – У меня тоже сердце неспокойно. Завалят они брасс.
− Наглые они, уверенные. Это плохо, – соглашался Платон. – Торопятся всё.
− Но команда на эстафету – первые четыре человека, увы пятый есть пятый. Ты же от четвёртого места на целую секунду отстал!
Когда брассисты встретилась около далёкого бассейна, Груша Платону перестал нравиться. Дедушка Груши с мамой не поздоровался, отвернулся и нервно закурил. И никто из великолепной четвёрки Платону даже «привет» не сказал. Платон всё равно чужак для бассейна, таким и останется. Хотя бы двое мальчиков, шестое и седьмое место, с Платоном поздоровались. А ещё Платон заметил, что никто в разношёрстной толпе родителей, приехавших со всех бассейнов города, успехами детей не хвалится – а ведь собрались самые сильные брассисты города. «Вот тут точно джентльмены есть!» − подумалось Платону. Он почувствовал себя здесь комфортнее, чем в районном бассейне. Все были сосредоточены, никто не хихикал, не шутил, не трындел над ухом «математик-математик», не наставлял.
В бассейн стали запускать. Огромная толпа мальчиков потихоньку втискивалась в дверь. Груша стал Платона подталкивать и недовольно цикать ему в спину:
− Цык, цык!
А как, скажите на милость, Платон быстрее в бассейн войдёт? Да и внутри, в фойе, то там то здесь, возникали заторы: кто переобувается прямо на ходу, кто в гардеробе табличку своей спортшколы найти не может, чтобы куртку повесить, кто у вертушки, рядом с раздевалкой, замешкается, застопорится. Как Платон. И у вертушки Груша стал Платону в спину цыкать. А две секунды подождать конечно нельзя! Но Платон вслух ничего не сказал. Скосил презрительно на Грушу глаза, как его дедушка на дедушку Насти скашивал. Но Груша уже оттолкнул Платона и прошмыгнул вперёд него – Груша худой, скоростной, реактивный, где хочешь ужом проскользнёт. Груша и плавает также. Стремительно. Был бы он ростом повыше, глядишь, бугая Звонкого обскакал… В раздевалке Платон еле отыскал пустой шкафчик, но Звонкий с Грушей сразу этот шкафчик заняли: они же основные, они в эстафете, за честь родного бассейн, а Платон так – за себя… В общем, не лучшее настроение было у Платона на разминке. Но как это случалось и раньше, вода успокоила. Платон увидел, что многие ребята по технике ему уступают. А если нет техники то результаты рано или поздно встанут, пусть даже сейчас ребята на силе и рывках плывут. А Платон подрастёт и всех их сделает. Жаль, что кубок города проходит до 12лет… Вот бы лет до 16…
Проплыл Платон лучше, чем в своём в бассейне. Улучшил на секунду. Как раз мог бы с таким результатом четвёртым стать. Он переоделся, и пошёл на трибуны, к маме.
− Ну что, Платоша, двинули? – мама всегда так говорила, когда они уходили с соревнований.
− Мам! Давай эстафеты дождёмся. Поболеем
− Ну ладно, − сказала мама. – Дождёмся.
И началась эстафета.
− Только бы Звонкий не стартанул раньше времени! – тихо говорил дедушка Груши. Он стоял недалеко, нервничал. Мял в руках пачку сигарет.
И мама Звонкого, стоявшая неподалёку, говорила:
− Ругайте моего Егора, ругайте! Не дай бог на своём этапе раньше, чем надо стартанёт. Это ж всю команду подведёт.
Стояли, смотрели и тряслись. Но вроде бы всё обошлось. Груша коснулся бортика, и только тогда Звонкий прыгнул. Все, и дедушка Груши, и мама Платона, и мама Звонкого, и сам Платон, вздохнули свободно. Выдохнули. Но вдруг судья объявил, что команда их бассейна дисквалифицирована «за неправильное прохождение поворота на третьем этапе: касание стенки одной рукой!»
Платон онемел. Груша! Груша поторопился! Кто бы мог подумать! Ведь Груша всегда выполняет всё очень точно.
Платон обернулся – дедушки Груши на трибуне не было. Мама Егора начала ругаться, и мама Платона поскорее увела сына, чтоб не слышал бранных слов. На улице они увидели дедушку Груши.
− До свидания! – сказал он маме Платона, вдыхая дым как огнеглотатель в цирке.
− До свидания, − кивнула мама, и тихо добавила: − спустился с небес на землю. Ещё мама Платона сказала: − Это всё потому что не брассист. Да, Платоша?
− Нет, мама. Это потому что он зазнался. Потому что он как все, не джентльмен.
Платон ехал домой, и вспоминал, как Вилли Фог гнал на всех парах в клуб, когда узнал, что не проиграл пари. И успел секунда в секунду. Вошёл в зал под бой часов. Вилли Фог не подвёл людей, которые на него ставили. А вот Груша поторопился, и команда проиграла. Груша подвёл.
Вскоре выяснилось, что дисквалификация команды автоматически приводит к выбыванию её из многоборья.
− Одна надежда на наших девчонок, − потирал руки дедушка Насти. Он всегда радовался чужим неудачам, даже выдумывал их. На честь бассейна дедушке Насти было наплевать. – Ну что за мужики пошли. Невнимательные – дедушка Насти говорил специально громко.
Но дедушки Груши в этот день не было, и Груши не было. И дедушка Насти перестал болтать.
А Платон плавал на тренировке и всё переживал. Самое ужасное, думал Платон, когда из-за тебя вся команда страдает, когда ты всех вокруг подвёл. Да уж Груше не позавидуешь, – думал Платон. Он представил, как они с Грушей заходят в тот далёкий бассейн, и Груша спокойно ждёт, не цикает, не толкается, не протискивается, не занимает чужой шкафчик, выкидывая из него чужой рюкзак… Ведь джентльмены никогда не торопятся. Ну… почти никогда.
