Р. Л. Тоалсон
Лесной хозяин

12

Она проснулась не от звонка, а от голоса. Тоненького, сходящего на шёпот.

«Ленора, – говорил голос, – иди сюда».

Она моргнула в душной темноте своего укрытия и отбросила одеяло с лица. Оперлась на локоть, села. В комнате всё застыло, словно и воздух, и время замерли. И тут звонок на ужин разбил чары тишины. Трезвон взлетел на этаж от самых нижних ступеней лестницы и пробрался в её комнату сквозь щель под дверью.

Ленора выпрыгнула из кровати и отправилась поскорей отмывать руки, оттирать чёрную сажу и грязь с пальцев. Затем сунула жемчужные бусы в передний кармашек платья и опять сполоснула руки.

Маму надо взять с собой.

В обеденной зале стояла тишина. Вокруг стола были расставлены восемь стульев: по одному на каждом конце и по три на длинных сторонах. В центре столешницы из тёплого светлого дерева возвышался массивный золотой канделябр. Навстречу ему с потолка свисала латунная люстра и игриво разбрасывала по зале световые блики, отчего всё вокруг словно подрагивало, мерцало. Рядом с большим светлым окном располагался камин. Сейчас топить было незачем – погода и так тёплая, но Леноре сразу представилось, как же здесь, должно быть, уютно сидеть зимой, ужинать у горящего очага.

Она как раз принялась размышлять, куда ей садиться, как в залу вошёл дядя Ричард. Не зная, что сказать, – а прервать звенящую тишину чем-то надо было, и не только из-за дяди Ричарда, обычно с этой целью она разговаривала сама с собой, – Ленора выдавила:

– Какая красивая зала.

Дядя ничего не ответил, только рассеянно кивнул и сел на место во главе стола.

– Мне полагается сесть на какое-то специальное место? – спросила на всякий случай Ленора.

– Садись, куда захочется, золотце, – послышался голос миссис Джонс, и в дверях появилась она сама с подносом, на котором уместились четыре тарелки. На двух тарелках высились горки салата, на двух других дымилось жаркое со спаржей.

– Только не напротив, – хрипло прорычал вдруг дядя.

Ленора бросила взгляд на пустое место на том конце стола. Просьба показалась ей странной. Интересно, что будет, если она туда сядет?

Но она, конечно, не стала. Вместо этого она заняла место на длинной стороне, поближе к тому концу и подальше от дяди. С ним ей было как-то неловко. Она всё никак не могла определить, что дядя думает, хотя с другими людьми у неё это выходило хорошо. Его же мысли и чувства оставались для Леноры тайной.

К тому же у неё сложилось впечатление, что дядя и сам хочет, чтобы она сидела подальше.

У них дома ужин всегда проходил очень шумно. Джон с Чарльзом без конца балаболили, стараясь перекричать друг друга, а Рори пыталась вставить словцо. Одна Ленора сидела с блаженной безмятежностью и терпеливо ждала, пока родители спросят её, как прошёл день.

Этот ужин был куда молчаливее, только латунные часы над камином смели навязывать тишине свой ритм: тик-так, тик-так. Хотя Ленора никогда не пробовала ничего вкуснее того, что приготовила миссис Джонс, есть она толком не могла и только ковыряла вилкой в тарелке. Живот опять нещадно скрутило.

К тиканью добавился лязг: часы пробряцали половину. Ленора взглянула на дядю. Кажется, он ни секунды не мог усидеть без движения. Его то потряхивало, как будто он сидел на невидимом моторе – Ленора заглянула под стол и поняла, что он просто дрыгает ногой, то вилка у него в руке начинала мелко дрожать, то он вдруг принимался постукивать пальцем по виску.

Любопытный выходил танец.

С Ленорой он не перекинулся ни словом, хотя она и пыталась завести разговор вопросами о Замковом особняке и тех годах, что папа здесь прожил. Судя по всему, у миссис Джонс на такие моменты было безупречное чутье, потому что всякий раз, как Ленора задавала новый вопрос, она появлялась из ниоткуда и успевала увести разговор в другую сторону. После пары-тройки попыток Ленора сдалась. Очевидно, сегодня никаких ответов на вопросы ждать не стоило.

А вот завтра будет новый день.

Замолкнув, Ленора усердней принялась за ужин и теперь только иногда позволяла себе редкие взгляды в сторону дяди. У того рядом с тарелкой лежала толстая тетрадь и ручка. Время от времени он застывал, невидящим взглядом уставившись прямо перед собой, а затем оживал и быстро корябал что-то у себя в тетради, потом снова поднимал голову, и его глаза опять мутнели, как будто он переносился в какой-то совершенно иной мир.

Интересно, в какой? Вымышленный или реальный?

И почему это ему так трудно ответить хотя бы на один вопрос своей гостьи? Леноре хотелось столько всего у него разузнать: что такого стряслось у них с отцом, куда пропала её двоюродная сестра – а может, сёстры? – и почему Леноре никто до сих пор не рассказывал ни об этом доме, ни о людях, которые в нём жили?

Она опять принялась разглядывать дядю. Тот строчил что-то в тетради. Волосы с проседью, торчащие в разные стороны вокруг головы, мелко подрагивали. Внезапно он поднял глаза и тоже посмотрел на Ленору, но, кажется, не увидел её. Заскрипел отодвигаемый стул, дядя буркнул: «Прошу извинить», похватал ручку и тетрадку и выскочил в дверь. Ленора осталась на месте и просидела ещё какое-то время, гадая, что же будет дальше. Дядина выходка несколько смутила её и немного задела.

Неужели так оно и будет теперь?

Ленора уставилась на канделябр, на его тёплый свет – недостаточно тёплый, чтобы растопить льдинки боли у неё в сердце, которые там, кажется, только глубже уселись сегодня, как будто намеренные остаться навсегда.

13

Через несколько минут вошла миссис Джонс.

– Что, господин Коул ушёл? – спросила она. В голосе звучала заметная досада.

– Д-да. Буквально только что, – ответила Ленора, сама не зная, с чего вдруг ей так хочется встать на дядину защиту.

Миссис Джонс строго сжала губы.

– Я поговорю с ним вечером, – объявила она твёрдым, решительным голосом. – Ему следует сначала закончить ужин с племянницей, а потом уже бежать к своей работе.

Ленора втайне усомнилась, что дядя Ричард кого-то послушает, но вслух своих сомнений не высказала. Вместо этого она поинтересовалась:

– А что у него за работа?

Лицо у кухарки разом осунулось, брови наползли на глаза. Она быстро пробормотала: «Я сейчас уберу», – и принялась усердно возиться с тарелками дяди Ричарда.

Ясно было, что вопрос она слышала, Ленора решила так просто не отставать и повторила:

– Что у него за работа?

Миссис Джонс обернулась в дверях.

– Ты что, правда ничего не знаешь о своём дяде? – спросила она и посмотрела так грустно, что Ленора не выдержала и опустила глаза.

– Папа никогда о нём не рассказывал, – тяжело сглотнув, призналась она. Признание это далось ей чрезвычайно тяжело, но другой правды у неё не было.

После этих слов ей вдруг показалось, будто на комнату опустилась тьма; она подняла глаза и увидела, что это лицо миссис Джонс потемнело. Она смотрела одновременно и печально, и сердито.

– Ну что ж, – только и произнесла она, обозначив конец разговора решительным кивком головы.

Но Ленора не могла так это оставить.

– Они что, ненавидели друг друга? – спросила она.

– Не всегда.

Миссис Джонс вернулась к столу, поставила дядины тарелки обратно и отодвинула стул. Тяжело опустилась на сиденье и откинулась на спинку.

– Когда были детьми – нет. В детстве они, наоборот, очень любили друг друга.

– И что же случилось?

– Время случилось. – Миссис Джонс встала так же быстро, как и села, и прежде, чем Ленора успела что-то ещё у неё спросить, исчезла за дверями залы.

Ленора подождала немного в надежде, что она вернётся. Ей полагается самой убрать за собой тарелки или этим тоже занимается кухарка? Ленора уже решила было убрать сама, так она привыкла делать дома, как вдруг вернулась миссис Джонс.

– Золотце, ты всё? – спросила она как ни в чём не бывало.

Ленора кивнула и тут же прибавила:

– А над чем работает дядя Ричард? – Ей хотелось напомнить миссис Джонс, что вопрос так и остался неотвеченным. Родителям она тоже всегда напоминала, когда они не отвечали. Мама говорила, что это её смущает. Папа говорил, что это его радует. Ленора потёрла грудь ладонью.

Миссис Джонс наклонилась забрать её тарелку и вздохнула.

– Твой дядя – учёный. Ведёт научную работу. Я эту работу и сама не очень-то понимаю, – усмехнулась она. – У меня-то работа кулинарная.

– Кулинария тоже наука, – сказала Ленора.

Миссис Джонс улыбнулась.

– Не про твоего дядю наука.

– А какая про него?

В школе Ленора обожала физику и химию – самые что ни на есть науки. Кто знает – вдруг она сможет помогать своему дяде.

Но взгляд миссис Джонс уже снова похолодел.

– Возможно, когда-нибудь он сам тебе расскажет, чем там занимается.

– А вы не можете? – Зачем все эти секреты?

– То его дело, – ответила кухарка. – Не могу сказать, что я в этом до конца понимаю.

– Как вы думаете, он может взять меня в помощники? Мне всегда нравились и физика, и химия. По ним у меня всегда самые лучшие оценки. – Ленора старалась говорить непринуждённо, но сама услышала, какое отчаяние сквозит в её словах.

Вдруг миссис Джонс уронила тарелку, и та разбилась об пол.

– О-о, ну вот, – протянула кухарка и оглядела пол, весь в белых острых осколках. Откашлявшись, она наклонилась и принялась собирать кусочки покрупнее в груду. Ленора тоже нагнулась помочь. – Спасибо, золотце, – тихо сказала ей миссис Джонс.

Смахнув остатки метлой и вынеся мусор на кухню, она вернулась в обеденную залу проверить, точно ли больше нигде нет осколков. Оглядывая пол, она проговорила:

– Нет, Ленора. Не думаю, что твоему дяде понравится идея пустить ребёнка к себе в лабораторию.

Разочарование вздулось у Леноры в горле, словно гадкий пузырь.

– А, – только и смогла она выдавить в ответ.

Наступило неловкое молчание. Потом миссис Джонс наконец спросила:

– Будешь клубничный торт? Сегодня сделала, совсем свежий.

– Буду, – ответила Ленора, – с удовольствием.

– Мы можем переместиться ко мне в кухню.

Они направились к дверям, но уже стоя на пороге, Ленора обернулась назад и окинула взглядом обеденную залу. Та мягко сияла в неярком свете канделябра. Такое просторное, нарядное, замечательное помещение. Остальным бы точно понравилось… Жаль, что они его не видят. Свет в зале как будто потускнел.

Они увидят. Они приедут.

Зала снова засияла.

Ленора повернулась и стала думать о другом: как положить конец мрачной, скрытной манере обо всём умалчивать, что царила в Замковом особняке.

14

Клубничный был её любимый торт, но когда Ленора откусила кусочек, на языке почувствовалась горечь. Дело было не в торте: миссис Джонс слишком хорошо знала своё дело, чтобы начудить с выпечкой.

Дело было в связанных с тортом воспоминаниях.

Каждый год на день рождения мама делала Леноре клубничный торт. Только в этом году не успела.

– День рождения… – сорвалось у девочки с языка. Миссис Джонс потянулась к ней через маленький кухонный стол тёмного дерева и обхватила её ладонь своими руками.

– Я испекла торт, чтобы отпраздновать, – сказала она. Глаза её сияли. Седые волосы слегка шевелил ветерок из приоткрытого окна. – Я же помню, что у тебя пару дней назад день рождения был. И твоему папе я всегда делала в этот день его любимый торт.

Она ничего не добавила про катастрофу. И хорошо.

Но горло у Леноры так охрипло, что даже «спасибо» было не выговорить. Она уставилась на кусок торта перед собой: идеально ровная розовая глазурь, мягкая сердцевинка бисквита. В глазах опять нестерпимо жгло. Она потёрла их ладонью – той, которая не была в руках миссис Джонс.

Нет, не улеглось ещё свежее горе.

– Можешь съесть и два куска, если захочется, – доверительно сообщила ей миссис Джонс. Ленора понимала, что кухарка старается подбодрить её. И ей подумалось: наверное, сейчас подходящее время позадавать ещё вопросов – может быть, сейчас она получит на них ответы.

– Так что случилось с дочкой дяди Ричарда? – спросила она.

Миссис Джонс похлопала её по ладошке и убрала свою тёплую руку.

– Об этом лучше спроси дядю Ричарда, детка, – в конце концов сказала она.

– Да он вообще не разговаривает.

– Ну, пока да. – По лицу кухарки пробежала тень. – Он ещё не до конца оправился.

– После чего?

– После того, что случилось. – Миссис Джонс обернулась к торту на столешнице. – Хочешь ещё кусочек?

На тарелке у Леноры не осталось ни крошки. Девочка кивнула.

– Да, пожалуйста. – Как всегда, главное – манеры.

Миссис Джонс положила ей на тарелку новый здоровенный розовый кусок.

– Боюсь, как бы тебе не стало тут одиноко, – сочувственно вздохнула миссис Джонс. – Дом у нас очень тихий. Зато есть сад. – Она закусила губу и опустила глаза. – Зарос, правда, порядком, но, как знать, глядишь, и уговорим твоего дядю взять садовника, раньше ведь у нас был. – Она встряхнула головой, словно отгоняя непрошеное воспоминание, а потом снова посмотрела на Ленору и улыбнулась ей, но только одними губами. – В общем, по нему можно погулять, полазать везде – только со двора не уходи. – Она указала на ещё одну, третью, дверь из кухни, которую раньше Ленора почему-то не замечала. – Вот эта дверь – прямиком в сад.

В двери было маленькое окошко.

– Дядя тебе уже говорил, ходить в лес нельзя, – продолжала кухарка. – Там слишком опасно, и лес очень большой. Не раз и не два там терялись дети… – Лицо её снова посерело, и она опять мотнула головой. – Мы не планировали отдавать тебя сейчас в школу, тут учебный год уже почти закончился, но в сентябре пойдёшь. Уверена, ты там легко заведёшь себе друзей, и тогда тут больше не будет так одиноко.

– Ну, в сентябре меня уже здесь не будет, – возразила Ленора, практически на автомате. – Уж до этого времени мама с папой меня точно заберут.

Миссис Джонс посмотрела на неё с такой горестью, как будто плакала, только без слёз.

– Конечно, нельзя переставать надеяться, детка моя, – сказала она. Но сказала без веры, и сердце у Леноры забилось.

Наступило тяжёлое молчание. Ленора отчаянно пыталась придумать, что бы сказать, чем бы нарушить тишину. Наконец, придумалось то самое, что нужно сказать:

– Мой папа – герой.

– Герой? – улыбнулась миссис Джонс.

– Да, настоящий. – Ленора села ровнее, вся выпрямилась – по наитию, не задумываясь. Слишком она гордилась своим папой: ведь за годы работы он спас столько жизней. Уж конечно, он и свою…

– Расскажи, – попросила миссис Джонс.

– Он спасал людей от пожаров. И уже многих спас. Он забегал в горящее здание и вытаскивал человека, пока тот не успел сгореть… – Теперь, когда Ленора начала рассказывать, её было не остановить.

– Да, звучит действительно героически, – признала миссис Джонс.

– И ни разу он не получил ни одного ожога. Мэр сказал, что наш папа – исключительный случай. – Ленора закусила губу и подтёрла пальцем остатки крема с тарелки. – В этом пожаре он тоже выжил. Точно.

Кухарка наклонила голову набок и, помолчав, произнесла:

– Ясно.

Слово так и полоснуло Ленору по горлу. Стало невозможно дышать, не то что говорить.

– Я твоего папу хорошо помню, – сказала вдруг миссис Джонс.

Ленора вновь обрела голос.

– Правда?

Кухарка заулыбалась, и теперь улыбка заиграла не только на её губах, но и в глазах, и в складках кожи в уголках глаз.

– Я же очень давно здесь, в Замке.

– Можно послушать про то, как он здесь жил? – попросила Ленора. – Сам он нам ничего не рассказывал.

По лицу миссис Джонс в который раз пробежала тень, и Ленора пожалела, что опять повторила ту суровую правду, которую уже сообщала этой доброй милой женщине и которая ещё в прошлый раз её так опечалила и рассердила.

– Да, – проговорила кухарка в ответ, – я его понимаю.

После таких слов целый рой вопросов поднялся уже сам собой, и самый громкий в этом рое был, конечно: почему?

Но миссис Джонс тут же продолжила:

– Уже поздно. Ты во сколько обычно идёшь укладываться?

– В полдевятого. – Ленора поискала глазами настенные часы; они оказались над дверями в обеденную залу. Часы были латунные, со множеством шестерёнок, и все шестерёнки торчали наружу из-под белого циферблата – точно такого же, как на часах в прихожей, с застывшими стрелками, только эти работали. И показывали они половину восьмого.

– Немного времени ещё есть, но для долгих рассказов маловато, – пояснила миссис Джонс. Ленора не поверила: ясно же, что кухарка просто хочет уйти от разговора. – Могу вместо этого показать тебе библиотеку, если хочешь. Можешь взять оттуда любую книгу с собой в комнату.

Но Ленорой внезапно овладела такая усталость, что ей не хотелось даже думать о том, чтобы подниматься по лестнице. Вот был бы здесь папа, он бы унёс её на руках. Она зевнула.

– Лучше завтра, – пробормотала она. – Я, наверное, могу сама её найти, библиотеку.

– Только смотри не ходи в восточное крыло, – наказала миссис Джонс, опустив почему-то глаза. – Там работает твой дядя. А он не любит, чтобы ему мешали. – Она откашлялась и продолжала: – К тому же там страшно бывает, в том крыле. – Она подняла лицо и посмотрела прямо на Ленору, и в её глубоких синих глазах сверкнули весёлые искорки. – Если про наш Замок и ходят истории с привидениями, то виновато восточное крыло.

– С привидениями? – Ленора содрогнулась. Историй с привидениями она не выносила. А Замковый особняк такой большой и опустелый.

И комната её тоже такая же.

– Да ты не волнуйся, куколка, – заверила её миссис Джонс. – Это просто досужие домыслы. Ладно, так. Хочешь, я провожу тебя до комнат?

Ленора чуть не выпалила: да! Но сразу представилось неловкое прощание в дверях, пустое «спокойной ночи, золотце». Мама обычно читала им с Рори на ночь, и мальчишкам тоже. А по части папы было уложить всех в постель.

– Я сама дойду, – с трудом протолкнула она слова сквозь ком в горле. – Если там горит свет.

Миссис Джонс улыбнулась.

– В комоде рядом с дверью в ванную есть ночнушка. Надеюсь, тебе подойдёт.

Ленора встала и направилась к той двери, которая вела в коридор. Никогда ей раньше не доводилось бывать в кухнях, где дверей аж три штуки. Вот маме бы понравилось.

– Не забудь окно закрыть, когда ложиться будешь, – бросила ей вслед миссис Джонс.

– Зачем? – Ленора остановилась.

– Правила такие, – сказала миссис Джонс. Больше она ничего не добавила, но было ясно, что за этим кроется нечто большее. Здесь так много тайн, в этом особняке. А тайны Ленора не любила – никакие, ни плохие, ни хорошие. Лучше уж знать всё до конца, чем блуждать в потёмках.

Ленора что было духу взлетела вверх по ступенькам, чтобы её не догнали воображаемые монстры, которые могли прятаться внизу. Но вслед ей неслись, обгоняя, голоса Рори, Джона и Чарльза.

Конечно, воображаемые.

На самом деле она была одна.

15

Свою первую ночь в Замковом особняке Ленора проворочалась с боку на бок. Во сне мелькали образы мамы с папой, Джона с Чарльзом, Рори. Она видела их счастливые, сияющие лица. Они высыпали на лужайку за домом, который был с виду очень похож на их родной, на Техас-авеню. Джон и Чарльз играют с папой в бейсбол. Мама машет Рори, мол, пойдём в дом, пора печь пирог. Ленора видит их из окна во двор. Для идеального семейного портрета не хватает только её самой. А они как будто и не замечают её отсутствия. Ленора тянет к ним руки, бежит к ним, но их отделяет невидимая непреодолимая стена.

Где-то ближе к середине ночи сны стали ещё мрачнее. Перед ней возникла тень, она манила Ленору в зияющую черноту – бездонную, зловещую. Тень по форме напоминала отца – высокая, худая, широкоплечая, только никакого лица или конкретной внешности у неё не было. «Ленора, иди сюда, – звала она. – Иди, найди меня».

Ленора хотела крикнуть: «Папа!» – но во сне не смогла произнести ни звука. А вот наяву очень даже могла, сама того не подозревая. Она металась по кровати и кричала: «Папа! Папа!», но звук её голоса терялся в складках измятой простыни, обмотавшейся вокруг её ног.

Тут кто-то открыл дверь.

Семья, которая в итоге его изловила, когда он уже объездил весь мир и своим изощрённым обманом обрёл и богатство, и счастье, – эта семья жила в доме неподалёку от леса.

Они вздёрнули его, как разбойника, – самая последняя казнь, так кончают разве что пираты да ведьмы. И близко не стоял он ни с теми, ни с другими, но его повесили на дереве в лесу, оставили тело висеть и ушли.

19 апреля 1947 г.

«Опять слышал зов его духа. Вчера ночью он оторвал меня от работы, должно быть, этот шёпот занёс в Замок сквозняк через какую-нибудь дверную щель. Я пошёл на его зов, поднялся наверх, и он был в её комнате. На этот раз удалось его увидеть: заметил, как в открытое окно ускользнула жемчужная нить. Мы же ей говорили, закрывай на ночь окно! Племянница не слушает, что ей говорят: возможно, не считает необходимым. А если она не верит в необходимость таких простых предосторожностей, то вскоре ей будет угрожать нечто более страшное, чем взрывы в Техас-Сити, потому что трагедия, что разыгрывается здесь с пропажей каждого нового ребёнка, повторяется из века в век.

Но брат заслуживает лучшего. Его дочь я не оставлю.

Успел к ней в комнату до того, как голос смог сделать своё чёрное дело. Захлопнул тут же окно, даже ненароком придавил его мерцающий вьющийся след. След обратился в ниточку пепла и осыпался на пол, а затем исчез на глазах.

Расскажи я хоть кому-нибудь о том, что видел, что знаю, что случалось со мной в лесу и что за зло в нём живёт, – никто мне не поверит. Иногда думаю: может, я и в самом деле, как они думают, сошёл с ума от горя – оно ведь так и не утихло за все эти годы. Но всё, что я делаю, у всего есть цель. И она будет достигнута. Я практически закончил то, что необходимо мне для победы, то, что повергнет лес и зло, живущее в нём. (Не уверен, правда, что оно вообще живое.)

Однако, если власть его будет расти… Если оно завлечёт нового ребёнка, боюсь, я уже не смогу одолеть его. Значит, необходимо оградить Ленору от опасности любой ценой. Я просто обязан сделать всё, чтобы её это не коснулось, не затронуло, не втянуло. Иначе мы погибли. Не могу объяснить, откуда я это знаю, возможно, осознание этого просто передавалось из поколения в поколение. А может, этим знанием дышат камни Замкового особняка: ведь и другие из рода Коулов обнаруживали необъяснимую осведомлённость по поводу самых странных вещей. Видимо, у нас это в крови.

 

Когда выходил сегодня вечером из комнаты Леноры – просидел там несколько часов: всё следил, ждал, как бы серебристая гадюка не явилась снова, – открыл дверь напротив, которая в комнаты сына. Представил его спящим в кроватке. Кажется, едва не услышал его мерное дыхание.

Может, он и не вернётся никогда.

Но я должен как минимум попытаться».

Из «Дневника о проделанной научной работе» Ричарда Коула