Пётр Азарэль
Две жизни Пинхаса Рутенберга
3
Миновало два месяца. На вилле «Блезус» стало многолюдно и суетно. Весной сюда съехались молодые люди, слетевшиеся к их кумиру Максиму Горькому, словно мотыльки на свет лампы. За большим кухонным столом стало тесно. У хозяев появилось немало связанных с ними забот, и они отдавались этому со всей страстью предназначенья. Рутенберг нашёл для себя расположенную на соседней улочке недорогую квартирку и перебрался туда. Мария Фёдоровна попрекнула за это, но он обещал приходить к ним на обед и показываться ежедневно. Она его тепло обняла, и он почувствовал приятный запах дорогих французских духов.
Его воспоминания успешно продвигались, и во второй половине апреля он передал рукопись Горькому и попросил его взять на себя сношения с издателем, а вырученные деньги послать ЦК. Алексей Максимович прочитал, одобрил и готов был переслать её Ладыжникову, владельцу берлинского издательства, специализировавшегося на выпуске марксистской литературы, его произведений и книг писателей его круга. В письме к нему он на другой день написал: «На днях вышлю Вам рукопись Рутенберга… Пока держите это в секрете – история большая и громкая». Её проталкиванием занимался помощник Ладыженского Аврамов. Уже в конце мая Роман Петрович сообщил Рутенбергу о результатах своих поездок в Лондон и Париж, где он вёл переговоры с редакторами солидных газет «Times», «Daily Mail» и «Matin». Аврамов писал, что они советуют дополнить брошюру кратким предисловием, объяснить, кто эти лица, о которых идёт речь, и сделать ещё правки и примечания, чтобы удовлетворить их требованиям. Гонорар, на который он рассчитывал, посчитали недоразумением, и максимум он может получить до 7000 марок.
Увы, у Рутенберга не оказалось ни сил, ни терпения удовлетворить требования издателей. Он уже исторгнул из своей души и тела болезненные воспоминания и выплеснул их на бумагу. И теперь у него не было настроения к этому возвращаться, что не могло не испортить отношений с Горьким. Причиной этого являлся отказ следовать его плану публикации из-за неистребимого желания забыть эту кровавую историю и начать новую страницу своей жизни. Но время лучший лекарь душевных ран, и он тогда не мог себе представить, что настанет пора и он вновь захочет довести дело до конца.
За месяцы, проведённые на Капри, он переосмыслил свою жизнь и осознал, что некоторые ценности и принципы, которым следовал прежде, потеряли теперь для него свою значимость. Вместе с ощущением предательства вождей партии, которым безгранично доверял, пришло чувство разочарования в революционной деятельности и желание посвятить себя работе, дающей заработок и моральное удовлетворение. Прогулки по острову, которые он предпринимал один или с кем-либо из гостей Горького, постепенно укрепляли его тело и дух. Безграничная даль неба, просторы моря, то спокойного, то мятежного, примиряли его с жизнью и давали недолгое успокоенье и снимали напряженье, с которым жил весь прошедший год.
Между тем деньги, заработанные в Париже, кончались, да и жить нахлебником он себе не позволял, считая недостойным и неприличным. Несколько раз выбирался на судёнышке, курсировавшем между Капри и Неаполем, на большую землю в поисках работы. Со временем понял, что ему нужно перебраться на богатый промышленный север и что на аграрном патриархальном юге шансы устроиться по специальности невелики. Знакомства во влиятельных мафиозных кланах, на которые ему намекали сотрудники муниципалитетов Неаполя и ближайших к нему городов, Рутенберг решительно отвергал. Мария Фёдоровна всякий раз спрашивала его после поездки и по-дружески успокаивала, говоря, что у него всё будет хорошо. Неудачи поправить своё материальное положение неизменно накладывались на нескончаемый конфликт с руководством партии. Горький не мог не заметить, что по вечерам Рутенберг с Андреевым заводили собравшихся на вилле предложениями выпить за его здоровье. Однажды после обеда он пригласил Рутенберга на террасу подышать воздухом.
– Василий Фёдорович, не замечал я раньше за тобой пагубную страсть к алкоголю, – лукаво заметил он.
– Прости меня, Алексей Максимович. К этому я вообще не склонен.
– Я, кажется, начинаю понимать, у тебя проблемы, – по-доброму произнёс Горький.
– Да. А когда выпьешь, забываешь их на какое-то время, – усмехнулся Рутенберг.
– Ты можешь жить у меня, пока они не решатся. Заодно поможешь в издательстве.
– Я тебе искренно благодарен. Но мне пора выбираться отсюда. Иждивенцем никогда не был и не желаю быть. Я, дорогой Алексей Максимович, инженер. У меня диплом с отличием. Ради чего я учился? В России я ещё трудился на Путиловском заводе. А два года назад поменял профессию и стал революционером. А сейчас мне нужно зарабатывать и содержать двоих детей.
– Василий Фёдорович, делай то, что считаешь нужным. Я тебе в этом не советчик. Но свои записки всё же напечатай. И тебе сразу станет легче.
– Я это когда-нибудь обязательно сделаю. А сейчас хочу начать работать. Говорят, на севере Италии я быстрее решу этот вопрос.
– К сожалению, в этой сфере деятельности у меня нет полезных знакомств, – вздохнул Горький.
– Вы и Мария Фёдоровна мне уже и так очень помогли. Но всегда приходит момент, когда нужно сделать шаг.
– Мы тебе устроим весёлые проводы, Василий Фёдорович.
Они обнялись и вернулись в гостиную.
Рутенберг собрался быстро. Накануне отъезда он расплатился со священником местного прихода за комнату. Мария Фёдоровна распорядилась накрыть стол и купила в посёлке в магазинчике у винодела хорошего вина «Капри».
– Василий Фёдорович, всегда помни, что выгравировано на кольце царя Соломона, – сказал Горький.
– Я это никогда не забуду, Алексей Максимович. Конечно, всё проходит. Только нужно набраться терпения и что-то делать.
– Это правильно. За тебя, дорогой друг.
Все выпили, а Леонид Николаевич иронично произнёс:
– Василий, в твоём лице я потерял надёжного собутыльника и свидетеля революционных бурь.
– Я свою роль уже сыграл. Если я вернусь в Россию, меня ждёт виселица или каторга. Как говорится, «Мавр сделал своё дело, мавр может уйти».
– А знаете, откуда эта фраза? – спросил Горький.
– Это из драмы Фридриха Шиллера «Заговор Фиеско в Генуе». Её произносит мавр, оказавшийся ненужным после того, как помог графу Фиеско поднять восстание против диктатора Генуи.
– Василий, ты же в Геную как раз и плывёшь, – засмеялась Мария Фёдоровна. – Прошу тебя, не поднимай там восстание.
– Для этого нужны деньги. Много денег. Поэтому я пока что буду просто зарабатывать.
– Верно, Василий Фёдорович, – поддержал его Горький. – Кроме того, революции в Европе давно уже прошли. Это Россия несколько задержалась.
Потом они погрузились в две повозки и поехали на пристань. Ветер с Тирренского моря крепчал и гнал волны. Бухтя паровыми машинами, причалило судёнышко. Рутенберг тепло попрощался с «двоюродной сестрой», Горьким и Андреевым и поднялся на борт. С кормы он ещё долго смотрел на них, машущих ему вслед. И на островок, подаривший ему несколько месяцев покоя и красоты.
Генуя
1
Вечером по пути из Неаполя в Геную корабль зашёл в Ольбию. На берег Сардинии
спустилось десятка полтора курортников и поднялось на борт несколько пассажиров. Рутенберг стоял на палубе и смотрел на суету причала и прислушивался к возгласам темпераментных и горячих итальянцев. Несколько часов до этого он читал купленную в Неаполе перед посадкой газету, чтобы улучшить свой итальянский. Теперь, когда стало жизненно неизбежным устроиться на работу, он сознавал необходимость владения языком. Тепло второй половины мая обещало жаркое лето, и он с удовольствием вдыхал напоенный морской влагой и прохладой воздух. Когда корабль отчалил, вышел из бухты и развернулся на север, он пошёл к своей скамье на носу корабля и убаюканный мерным плеском волн за бортом погрузился в блаженный умиротворяющий сон.
Часов в восемь его разбудил приветственный гудок проходящего мимо судна. Рутенберг поднялся со скамьи и прошёлся по палубе, чтобы размяться после сна. Захотелось есть. Он направился в ресторан и заказал лазанью, печенье и кофе. С аппетитом поел, расплатился с официантом и вышел на палубу. Море распростёрлось вокруг на все четыре стороны, и лишь смутные очертания по правому борту говорили о приближении земли. Через три часа поднимающаяся на зелёные холмы Генуя открылась всей своей широкой панорамой, и вскоре корабль, уверенно маневрируя, вошёл в порт и причалил к одному из многочисленных пристаней.
На пирсе пассажиров уже ждали выстроившиеся вдоль борта экипажи. Он взял из камеры хранения чемодан и саквояж и спустился по трапу. Город был недалеко от причала, и он решил пройтись пешком. Рутенберг ещё не знал, куда двигаться и ему следовало ещё засветло сориентироваться и найти дешёвое жильё.
Вскоре он увидел кафетерий со столиками на тротуаре и вспомнил, что с утра ничего не ел. Цены и меню его устроили, и он заказал овощной салат, пасту с пармезаном и капучино. Он готов был уже подняться и уйти, когда услышал русскую речь. За соседним столом присели двое, не прерывая беседу. Они говорили о какой-то статье в «Русской газете» и Рутенберг услышал имя её автора Льва Троцкого.
– Извините, товарищи, я невольно стал свидетелем вашей беседы, – произнёс он во время короткой паузы в разговоре.
– Смотри, Фёдор, наш соотечественник, – сказал один из них, с нескрываемым любопытством рассматривая Рутенберга. – Как ты здесь оказался? – спросил он, обратив внимание на вещи незнакомца.
– Сегодня приплыл из Неаполя, – сообщил Рутенберг. – Я рад нашей встрече. Мне крайне необходим ваш совет.
– Давайте вначале познакомимся, – резонно заметил молчавший до сих пор. – Меня зовут Фёдор Тихонович. А моего друга – Сергей Владимирович.
– Очень приятно. Василий Фёдорович, – улыбнулся Рутенберг и пожал протянутые ему руки. – Я подумал, что вы члены РСДРП.
– На филера ты не похож. Поэтому не буду играть в прятки. Да, мы социал-демократы, – подтвердил Сергей Владимирович. – А ты?
– Эсер.
– Между нашими идеологиями есть определённые различия. Но, я надеюсь, между нами их не будет, – скаламбурил Фёдор Тихонович. – Так чем мы можем тебе помочь?
– Я хотел бы узнать, как в Генуе арендуют квартиры и комнаты? Мне сегодня же нужно где-то устроиться на ночь.
Новые знакомые переглянулись, что-то прошептали друг другу и дружелюбно посмотрели на Рутенберга.
– Вот что мы решили, Василий Фёдорович. Сегодня ты переночуешь у нас. Мы тебе всё расскажем, и завтра ты начнёшь свои поиски.
Он подождал, когда они закончат свой обед, и не без интереса прочёл статью в газете. Троцкий призывал к сочетанию легально парламентской деятельности с подпольной революционной борьбой. Потом остановили экипаж и поехали к ним домой. Через минут двадцать они уже поднимались по лестнице доходного дома. Двухкомнатная квартира находилась на втором этаже. В маленькой прихожей с напольной вешалкой, к которой примыкали кухня и ванная, совмещённая с туалетом, были ещё две двери в отдельные комнаты.
– Располагайся, Василий Фёдорович, – сказал Сергей Владимирович, открыв дверь в одну из комнат.
– Мне как-то неудобно вас потеснять, – произнёс Рутенберг.
– Оставь буржуазные предрассудки. Братья по оружию должны помогать друг другу.
Эти слова сняли его сомнения, диктуемые разумной осторожностью. Он знал, что Европа кишит секретными сотрудниками царской охранки. Потому и сменил партийный псевдоним Мартын Иванович.
Новые знакомые рассказали ему, что являются членами боевой группы при Центральном комитете РСДРП, и вынуждены были эмигрировать после декабрьского восстания в Москве, когда их стала преследовать полиция и жандармерия. Несколько месяцев назад они приехали в Геную из Женевы и устроились грузчиками в порту.
– А что тебя, Василий Фёдорович, заставило скрываться за границей? – спросил Фёдор Тихонович. – Небось, были серьёзные причины.
– В Санкт-Петербурге я участвовал в создании боевых дружин, их подготовке и снабжении их оружием, – обтекаемо сформулировал он. – Какое-то время после освобождения из Петропавловской крепости после Манифеста 17 октября по амнистии входил в состав Петербургского Совета рабочих депутатов от партии социалистов-революционеров. Там несколько раз встречался с Троцким, который после ареста Носаря-Хрусталёва его возглавил.
– А ты, я вижу, парень не простой, – восхитился Сергей Владимирович. – Совет же полностью арестовали. Как тебе удалось выскользнуть?
– Приходилось скрываться на конспиративных квартирах. А потом я эмигрировал.
При почти полном доверии к своим новым знакомым, он остерёгся рассказывать об участии в демонстрации 9 января и его связи с Гапоном. Он не был уверен, что они правильно информированы и понимают истинное положение вещей. В России многие считали Гапона героем-революционером, ликвидированным царским правительством.
– А ты знаешь, что потом случилось с Троцким? – спросил Фёдор Тихонович.
– Помню, весь Исполнительный комитет Совета осудили на вечное поселение в Сибири, – ответил Рутенберг. – И тут его статья в газете. Он что, бежал из ссылки?
Собеседники переглянулись, улыбаясь представленной возможности проявить свою компетентность.
– В Берёзове его освободили наши боевики, обеспечили его новыми документами, и он перешёл границу, – сказал Сергей Владимирович. – Мы видели его в Женеве в кафе. Социал-демократы собираются там, как в клубе, и обсуждают актуальные политические проблемы. Ленин там тоже появляется. Теперь Троцкий редактор партийной газеты.
– Да, он очень способный человек, – поддержал его Рутенберг.
Они нравились ему всё больше. Сергей был высоким блондином, похожим на интеллигента, преподавателя университета или гимназии, и совсем не подходящим для тяжёлой физической работы. Фёдор же был брюнетом крепкого телосложения. «Так и сводит порой жизнь двух совершенно разных людей», – подумал Рутенберг.
– Ты сильный человек, Василий, – после нескольких минут молчания сказал Сергей Владимирович. – В порту нужны такие люди. Мы можем устроить тебя там грузчиком. Мне-то, как филологу, другого не дано, как делать такую работу. А вот Фёдор учился в реальном училище на механика. Он бы мог пристроиться на каком-нибудь предприятии. Но из солидарности решил меня не бросать.
– Спасибо, я подумаю. Я инженер, закончил Технологический институт в Петербурге.
– У тебя серьёзное образование, – заметил Фёдор Тихонович. – Попробуй поискать что-нибудь по специальности. Может быть, тебе повезёт. А пока поживёшь у нас. И давайте договоримся называть друг друга просто по именам.
Все согласились. Излишний этикет в такой компании, действительно, был не нужен.
2
Каждый день Рутенберг покупал городскую газету, где иногда публиковались сообщения о требующихся работниках. Но, увы, все они были далеки от его профессиональных интересов. Он понимал, что морской порт Генуи, самый большой в Италии, был крупнейшим предприятием в городе, вокруг него была сосредоточена почти вся его экономическая жизнь. Но в первое время он никак не связывал свою деятельность с портовыми сооружениями. Как-то Сергей Владимирович спросил его об этом. Доводы Рутенберга его не убедили. Он посоветовал поискать и там. Однажды, отчаявшись найти что-нибудь в городе, он направился в технический отдел порта. Его удивило множество людей, сновавших вокруг и находившихся в больших комнатах. На него с любопытством посматривали, желая понять причину его появления в отделе. Рутенберг спросил одного из них, где кабинет начальника. Тот многозначительно направил указательный палец и глаза в потолок, и Рутенберг понял, что нужно подняться на верхний этаж.
Секретарь отдела, выслушав его, открыла дверь, на которой висела табличка «Capo del Dipartimento», и скрылась за ней на несколько минут. Потом она вернулась и сказала, что синьор Луиджи просит его зайти.
Седой представительный мужчина в сером костюме, голубой рубашке и синем шёлковом галстуке внимательно посмотрел на него и указал ему на стул по другую сторону письменного стола.
– Синьор Луиджи, меня зовут Василий. Я русский эмигрант. У меня высшее техническое образование, диплом с отличием Санкт-Петербургского Технологического института.
– У нас недавно освободилось место чертёжника – произнёс Луиджи. – У Вас есть опыт черчения?
– Да. У меня всегда это хорошо получалось.
Луиджи поднялся, снял с полки и открыл светло-коричневую папку с технической документацией. Он развернул выполненный на ватмане тушью сложенный чертёж и подвинул его к Рутенбергу.
– Объясните, Василий, что здесь изображено.
– Это причал с оборудованием для разгрузки кораблей. Он представляет собой гидротехническое сооружение, которое с одной стороны должно выдерживать удары и давление волн, а с другой стороны нагрузку от корабля и груза.
– Неплохо. И Ваш итальянский тоже. Вы можете выполнять такие чертежи?
– Конечно.
– Мы за такую работу платим сдельно. Чем больше чертежей за месяц, тем больше получишь. Деньги не большие. Но это пока всё, что я могу Вам предложить.
– Мне сейчас очень необходима работа. Я согласен, синьор Луиджи.
– Тогда идите оформляться.
Он написал что-то на листе бумаги, потом взял правой рукой колокольчик и позвонил. В двери появилась секретарь.
– Анджела, отведи Василия в отдел кадров. Я беру его на должность чертёжника. Оплата сдельная.
– Всё в порядке, синьор Луиджи.
Анджела, черноволосая худощавая женщина средних лет в строгом длинном платье, взяла протянутую им записку и повела его по коридору. У двери остановилась, оправила платье и причёску и вошла вместе с Рутенбергом в большую комнату.
Мужчина лет сорока пяти прочёл записку, окинул его взглядом и вынул из стола плотный лист бумаги.
– Заполните здесь Ваши данные, синьор Василий, – сказал он. – Анджела Вам поможет.
Они сели за небольшой стол у двери и через минут пятнадцать Анджела протянула служащему заполненный бланк. Тот пробежал его глазами и одобрительно кивнул.
– Завтра можете выйти на работу, синьор.
– Спасибо, Антонио, – поблагодарила Анджела и одарила его широкой улыбкой.
Тот улыбнулся в ответ.
Вечером Сергей и Фёдор купили бутылку красного сухого вина «Кьянти» и все трое сели за столик на тротуаре в находящемся недалеко от дома кафе «Виктория». Фёдор Тихонович откупорил бутылку и разлил по стаканам. Официант поставил на середину столика большое блюдо ризотто с кусочками телятины.
– С началом трудовой деятельности, Василий, – поздравил его Сергей Владимирович.
Они выпили и наполнили тарелки приятно пахнущим ризотто.
– Спасибо, друзья. Только эти синьоры мало платят.
– Это верно. Вначале всегда так. Но ничего не поделаешь – мы ведь эмигранты, – заметил Фёдор. – Наши коллеги в бригаде за ту же работу получают больше нас.
– Сегодня купили газету. Статьи в ней не предвещают ничего хорошего, – Сергей тряхнул газетой, которую держал в руке. – Николай II Думу распустил, а всю фракцию социал-демократов арестовал.
– Не только её, но и Военную организацию. Аресты начались ещё в мае, – поддержал его Фёдор. – При этом никаких надежд на сопротивление. Население восприняло переворот с полным безразличием. Ни забастовок, ни манифестаций.
– Честно говоря, никакого повода для радости у нас нет, – с неожиданной грустью сказал Сергей. – Не будем же мы пить за полное поражение революции.
– Я с тобой не согласен, Сергей, – возразил Рутенберг. – Кровь пролилась не зря. Манифест 17 октября – великое достижение революции. Начала работать Государственная Дума, которая ограничила власть самодержавия. Демократические свободы, отмена цензуры, легализация профсоюзов и политических партий. Улучшилось положение рабочих и крестьян, сократился рабочий день, и увеличилась зарплата. Конечно, это только начало пути, который должна пройти Россия.
– Всё верно, Василий, – произнёс Сергей. – Но реакция набирает обороты. На возвращение в Россию сейчас рассчитывать не приходится. Схватят, осудят и сошлют.
– Это судьба всех профессиональных революционеров, друзья, – произнёс Рутенберг. – Всё имеет свою цену. Мы когда-то приняли решение свергнуть царя и совершить революцию. Но никто не мог дать нам гарантию, что это сойдёт нам с рук. Значит нужно обустраиваться здесь в Европе. А Италия не самое худшее место.
– Так выпьем за прекрасную Италию! – воскликнул Фёдор.
Он опять разлил «Кьянти» по стаканам, и они выпили за благо принявшей их страны.
Каждый день по пути на работу проходил он мимо прекрасных дворцов, великих памятников человеческого гения, мимо высокого маяка, который светил кораблям уже сотни лет назад. Не раз приходил он к дворцу Христофора Колумба, знаменитому уроженцу этого города. Красота страны завораживала, примиряла с действительностью и успокаивала его, ещё носившего в душе обиду предательства и несправедливости. Это укрепило данное ему природой хорошее телесное здоровье, а работа вернула уважение к себе и чувство собственного достоинства.
Эскизы для чертежей давал ему инженер Умберто, с которым Рутенберг быстро нашёл общий язык. Он даже помогал ему делать расчёты нагрузок и тот восхищённо заметил, что российские вузы дают хорошее образование. Вскоре он уже закончил первый чертёж, и Луиджи одобрительно кивнул, проходя возле его кульмана. В технической библиотеке отдела он нашёл книги по основам гидротехники и не без интереса их проштудировал.
Первая получка едва покрывала его расходы, материальная нужда продолжала держать его в своих тисках. Он нашёл недорогое жильё у пожилой одинокой женщины и перебрался туда. Друзья предлагали ему остаться у них, но природная порядочность и самолюбие не позволяли ему быть приживальщиком. По воскресеньям иногда встречался с Фёдором и Сергеем, но чаще в одиночку бродил по городу, размышляя о новых возможностях, которые открывала его пытливому уму наука.
