Пётр Анатольевич Безруких
Трилогия. Контракт на два дня. Книга третья. Ударные пятилетки

«Надо же! Быстро успели подготовить кадры», – подумал Юра.

Он перевёл взгляд на осуждённых немецких генералов. С каждым словом старшего лейтенанта на их лицах отражался немой ужас. Закончив читать на немецком, старший лейтенант отдал команду на русском:

– Привести приговор в исполнение!

Палачи схватили двух приговорённых – генерал-лейтенанта Иогана Рихерта и бригаденфюрера СС Эбергарда Герфа – и потащили их под руки на виселицу, потому что ноги у тех подкосились. Затащив осуждённых на эшафот, им набросили проволочные петли на шею и тут же открыли люки в полу. Осуждённые провалились до пояса, захрипели, их тела задёргались в страшных конвульсиях. Над ипподромом нависла зловещая тишина, все смотрели на повешенных, бьющихся в агонии. Шли минуты, а конвульсии продолжались. Юру охватил немой ужас, и он почувствовал, как у него побежал мороз по коже. Смерть осуждённых наступила лишь через пятнадцать минут, когда их тела замерли, раскачиваясь на проволоке.

– Следующие! – невозмутимо скомандовал старший лейтенант.

Палачи схватили генерал-майора Хамана и генерал-лейтенанта Окснера и потащили их на виселицу. Те, потеряв чувство самообладания, дико кричали и вырывались, но это оказалось бесполезно. Им набросили петли на шею и открыли люки в полу. Пятнадцать минут ужаса повторились снова. Всё это снимали специальные корреспонденты НКВД, и назавтра самые жестокие фотографии будут опубликованы во всех европейских газетах. Так Бекетов начал прививать Европу от жестокости и насилия.

Казнь продолжалась более трёх часов. Тела преступников оставили болтаться на виселице до следующих выходных, когда планировалось проведение очередной казни. Суды работали без перерыва, и за несколько дней подготовят следующую партию смертных приговоров. Маховик советской карательной машины раскрутился на полную мощность.

***

В пятницу 1 декабря 1944 года во всех газетах опубликовали Постановление Совета Народных комиссаров СССР «О проведении денежной реформы». Новому советскому правительству требовалось доверие граждан, поэтому все варианты грабительских реформ, привычные для российской власти в XX веке, отмели напрочь сразу. Обмен старых денег на новые предусматривался до 30 июня 1945 года, после чего старые деньги можно будет обменять только в отделениях Госбанка СССР неограниченное время. Денежная реформа проводилась в форме деноминации: за десять старых советских рублей давали один новый.

Напечатали новые купюры номиналом в один, два, пять, десять, двадцать, пятьдесят, сто, двести и пятьсот рублей с девятью степенями защиты по технологиям конца XX века, и новый советский рубль стал самой защищённой валютой в мире. Подделать новую купюру казалось просто невозможно. Политику с денег убрали, пойдя по проторённому пути постсоветской России и изобразив на купюрах города, памятники и великие советские стройки. На самой мелкой, зелёного цвета, купюре в один рубль был изображён вид гавани Фэйрфакс города Порт-Морсби со стороны залива Папуа, а на самой крупной, розового цвета, купюре в пятьсот рублей – Красная площадь с мавзолеем Ленина – Сталина и Кремль.

Реформа не решала никаких финансовых проблем, а носила исключительно имиджевый характер. За счет снижения номинала денег создавался образ сильного

рубля, а за счёт высокой защищённости он теперь казался очень ценным и привлекательным. Ещё введение новых денежных знаков упорядочивало наличное обращение. Это стало заявкой нового правительства на мировую валюту. Только для того, чтобы рубль стал конвертируемым, требовалось ещё очень многое, и, прежде всего, от нового наркома экономики и финансов господина Леонтьева, который работал по двадцать часов в сутки, не покидая своего кабинета.

Советскому правительству повезло, и большую часть золота нацистской Германии удалось захватить, примерно на триста миллиардов долларов. Это произошло потому, что во время войны Валентин Денисович Емельянов ворон не считал, а создал специальное Управление НКВД, которое отслеживало все перемещения ценностей на территории оккупированной немцами Европы. Следили через агентурную сеть, с помощью дальних беспилотников, высаживали молниеносные авиадесанты и забрасывали разведгруппы в тыл врага. Захватили десятки эшелонов с золотом, которое немцы хотели спрятать. Кроме этого Бекетов знал номера счетов в швейцарских банках, где нацисты хранили деньги и ценности, и после войны круто наехал на швейцарских банкиров. Те вынуждены были расколоться и с огромной неохотой перевели деньги на счета СССР.

Прижали ещё двух господ, сочувствовавших нацистам, – президента Аргентины генерал-майора Эдельмиро Хулиана Фарреля и испанского каудильо Франсиско Франко, после чего извлекли оттуда ещё несколько десятков миллиардов долларов в золоте и бриллиантах. Конечно, трофеями пришлось делиться с союзниками, но на переговорах Бекетов развёл такую сложную политическую бухгалтерию и выпустил на сцену совершенно несговорчивого Молотова, что ни о каком дележе поровну на троих речи уже не шло. Франции отдали её золотой запас, а остальные союзники получили только третью часть золота Германии в обмен на отказ СССР от доли в японских финансовых трофеях. Черчилль с Рузвельтом за это на Бекетова сильно обиделись.

«Ничего страшного. На сердитых воду возят, а на дутых кирпичи», – подумал Бекетов и приказал перевезти все ценности в Москву.

Таким образом, он забрал примерно на сто тридцать миллиардов долларов немецкого золота и драгоценностей, и это во многом решало финансовую проблему. Золотые запасы СССР к концу войны составляли всего около пяти миллиардов долларов – кошкины слёзки для грандиозных проектов. Правда, вся остальная ограбленная немцами Европа, кроме Франции, Испании, Швейцарии, Швеции, Болгарии и Финляндии, осталась без золота и повисла у Советского Союза на шее. Но это казалось меньшим злом, чем раздать золото всем и самим остаться ни с чем, лучше уж содержать нищих родственников.

На внеочередном декабрьском Пленуме ЦК ВКП (б), прошедшем с 11 по 15 декабря 1944 года, утвердили экономическую программу и финансовый план на IV пятилетку, разработанный и представленный наркомом экономики и финансов СССР Леонтьевым. В конце декабря, перед самыми новогодними праздниками, Верховный Совет СССР принял огромный пакет законов в сфере экономики, финансов и налогообложения, а также изменения в Гражданский и Уголовный Кодексы. В Советском Союзе начинались реформы Бекетова и первая бекетовская пятилетка.

***

Комиссар государственной безопасности 3-го ранга Станислав Щербаков шёл по вечерним улицам Мюнхена. Была пятница 22 декабря 1944 года, последний день службы перед рождественскими праздниками, которые начинались послезавтра и продлятся до 2 января. Днём выпал небольшой снежок и слегка похолодало, будто природа чувствовала приближение праздника и хотела украсить его подобающе. Станислав шёл прогулочным шагом в ресторан «Hackerhaus», где они договорились встретиться с Илоной, и он ещё позавчера заказал столик для двоих.

Илона – его боевая подруга, вместе с ней он прошёл всю войну, и сегодня исполнилось ровно три года со дня их первой встречи. Познакомились они в Дебрецене, где она работала врачом в городской больнице. Тогда ей только исполнилось двадцать девять. Красивая, темноволосая, с большими выразительными глазами, деятельная и живая, она сильно выделялась среди всех остальных венгров. С первого взгляда между ними проскочила искорка и зажгла то чувство, которое он испытывал к ней до сих пор.

Между ними сложились отношения без обязательств, но он знал, что любит эту женщину, и она его тоже. С ней Стас чувствовал себя так хорошо и легко, что порой забывался, и ему казалось, что он снова дома со своей женой Викой и четырёхлетним сыном Тимошей. Наверное, потому, что Илона очень сильно походила на Вику. Нет, внешне они скорее являлись полными противоположностями друг другу. Но вот теплоту, душевный покой, по которым скучал, он находил только с Илоной.

В отличие от молодых ребят Стас попал в проект по направлению со службы. По большому счёту никто не спрашивал, хочет он в нём участвовать или нет. Набор проводился добровольно-принудительно, и это стало для него служебной командировкой, которая длилась уже девять лет, а когда она закончится – никто не знал. Вначале он для себя решил, что никаких отношений ни с одной женщиной у него не будет, ведь он семейный мужчина, у которого есть любящая жена и прекрасный обожаемый сын.

Но жизнь распорядилась по-другому, Стас оказался на войне в совершенно другом мире, где испытывал невыносимое чувство одиночества. Поэтому, когда встретил Илону, то изменил своё решение, и с того момента боролся сам с собой, пытаясь найти себе оправдание. Это стало его сугубо личным делом, ни Илона, ни Вика никогда не узнают о существовании друг друга, всё это останется только в его душе. Именно поэтому их отношения с Илоной были весьма странными, но они обоих устраивали и потому продолжались.

Осенью 42-го, когда освободили всю Венгрию, он забрал Илону с собой в Будапешт и устроил работать врачом в госпиталь Министерства государственной безопасности Венгерской Республики, которое возглавил. Жили они отдельно и встречались не часто, но каждая встреча становилась для них настоящим праздником. Во многом они дополняли другу друга. Илона оказалась очень душевным и довольно мягким человеком, а на тяжёлой службе, где он каждый день видел только жестокость, ему как раз этого и не хватало. Он же давал ей ощущение защищённости и безопасности, в чём так нуждаются все женщины, особенно во время войны.

Когда начался Мюнхенский процесс над военными преступниками, и Станислава назначили начальником службы охраны и содержания обвиняемых, он опять добился, чтобы Илона оказалась рядом с ним, и сумел включить её в состав группы венгерских врачей, которые наблюдали за состоянием здоровья Миклоша Хорти, Ладислауса Чижик-Чатари, Ференца Салаши, Габора Вайна, Каройя Берегфи, Йожефа Гера и Дёме Стояи.

Стас снял для себя небольшую двухкомнатную квартиру в районе Гизинг всего в двух кварталах от тюрьмы Штадельхайм за пятьдесят новых рублей в месяц. Дома бывал не часто, всё время проводя на службе, где ему практически приходилось жить. Илона же снимала квартиру недалеко от гарнизонного госпиталя войск НКВД в Дахау, где постоянно работала. В тюрьму она приезжала только на дежурства либо по специальному вызову. В эти редкие моменты они и пересекались, да иногда недолго разговаривали по телефону. За всё время пребывания в Мюнхене они виделись всего три раза, и он по ней сильно скучал.

На углу Фраунхоферштрассе и Блюменштрассе он зашёл в цветочный магазин и купил большой букет красных роз. Они выглядели очень красивыми, большие бутоны едва раскрылись и благоухали. Стоили они сто новых рублей, баснословные деньги для Германии, где месячная зарплата рабочего была в два раза меньше этой суммы. Стас попросил продавца поплотнее обернуть букет упаковочной бумагой, чтобы цветы не замёрзли. Продавец долго вертел в руках новенькую хрустящую сторублёвую купюру жёлтого цвета, ощупывая её и рассматривая на свет. Видимо, такие крупные деньги попадали в кассу магазина нечасто. Затем он расплылся в сияющей дежурной улыбке примерно на такую же сумму, пробил чек и пожелал Стасу всех земных благ, какие только смог припомнить с довоенных времён.

Вежливо попрощавшись с продавцом и выйдя из магазина, Стас пошёл быстрым шагом в сторону ресторана, опасаясь, что цветы всё же замёрзнут и подарок будет испорчен. Буквально через десять минут он вошёл в двери заведения. Часы показывали без четверти восемь вечера, и Илона ещё не подошла. Она была очень пунктуальна и всегда появлялась минута в минуту, что удивительно для большинства женщин. Стас оставил шинель и фуражку в гардеробе, попросил метрдотеля поставить букет в вазу на их столик, а сам остался ждать у входа, присев в мягкое кресло.

Посетителей в ресторане оказалось не много, мало кто в послевоенной Германии мог себе позволить такое удовольствие. Но деловые люди не исчезли, Бекетов не собирался строить тут социализм, даже с человеческим лицом, и немецкая экономика начинала потихоньку приходить в себя. По крайней мере сфера услуг работала и развивалась, да и заводы с фабриками тоже оживали. Немцы после очередного неудачного исторического эксперимента привычно присели на чёрный хлеб с подгнившей картошкой и зализывали раны, полученные на войне. За их будущее не стоило опасаться. Лет через пять они начнут мазать на хлеб масло, а потом и накладывать сверху икру, привезённую из СССР.

Илона вошла в двери ровно в восемь. Он вскочил и бросился к ней, крепко обняв, как будто они не виделись целую вечность. Она была холодная и пахла очень нежными французскими духами.

– Стас, позволь я сниму верхнюю одежду, – прошептала она ему на ухо по-венгерски, друг с другом они разговаривали только на этом языке.

Он помог ей снять пальто и сдать в гардероб. Она оказалась одета в элегантное вечернее платье из чёрного бархата, которое красиво подчёркивало её стройную фигуру. Пройдя в дамскую комнату, она вышла оттуда в лакированных красных туфлях на невысоком каблуке. Стас очень обрадовался, что угадал и купил красные розы, которые в руках Илоны будут смотреться очень гармонично, и ей это должно очень понравиться.

Метрдотель повёл их в зал к уже накрытому столику. Увидев цветы, Илона очень обрадовалась и прильнула к букету, вдыхая волшебный аромат роз.

– Спасибо, Стас! – тихо сказала она.

– Möchten Sie Wein?² – осведомился метрдотель.

– Ja, gerne. Bringen Sie bitte in einer halben Stunde das warme Gericht³, – попросил его Стас.

– Kein Problem, ich mach das! Schönen Abend noch!⁴ – ответил метрдотель, наполнил бокалы вином и испарился.

– Выпьем за наш праздник! – предложил Стас.

– Выпьем за нас! – поддержала его Илона.

Они чокнулись с хрустальным звоном и пригубили терпкое красное итальянское вино. Икра в Германии уже появилась, но предназначалась пока не всем. Стас себя ко всем не относил и поэтому заказал на закуску чёрную икру, привезённую с Каспия, она таяла во рту.

– Говорят, что в России икру едят ложками. Это правда? – поинтересовалась Илона.

– Отчасти. Кто-то всегда ел ложками, а кто-то ни разу в жизни не пробовал, – ответил Стас, доедая бутерброд.

– Ты выглядишь уставшим, – заметила она.

– Последний месяц был трудным. Но сейчас всё вроде наладилось. Давай съездим на Рождество в Цюрих. Я возьму служебный автомобиль. По дороге остановимся у Боденского озера, погуляем, – предложил он.

– Согласна! Ты уверен, что тебя отпустят?

– Надеюсь. Попробую договориться с Москвой. До нового года трибунал заседать не планирует, все подсудимые останутся сидеть в камерах и гулять во дворе тюрьмы, поэтому транспортировки не предвидится. Думаю, что с этим справится мой заместитель, он толковый парень. А тебя отпустят? Твои подопечные ведь могут захворать?

– Кому суждено быть повешенным, тот не утонет в Дунае, – ответила она венгерской поговоркой.

На небольшую сцену вышел одноногий аккордеонист на костылях. Сел на стул и, положив их рядом с собой на пол, начал наигрывать баварские мелодии. Зал сразу же наполнился прекрасными звуками, и казалось, что стало уютнее и теплее. Это был ещё юноша лет двадцати, очень красивый, белокурый и голубоглазый, в сером военном мундире со срезанными погонами и нашивками. Скорее всего, играя в ресторане, он зарабатывал себе на хлеб, а другой одежды, кроме этого мундира, не имел.

Стас задумчиво смотрел на искалеченного немецкого юношу-музыканта и пытался найти для себя рациональное объяснение тому, ради чего сильные мира сего убили и изувечили миллионы ни в чём не повинных людей. Никакого логического оправдания этому не находилось. Последний месяц он каждый день общался с виновниками этой страшной трагедии, сидевшими у него в тюремных камерах, и слышал от них какой-то нездоровый бред. Притом, что психиатры всех их признали вменяемыми, да и на процессе они выступали вроде бы адекватно. Изворачивались, прижатые к стенке неоспоримыми фактами и свидетельствами, да пытались свалить вину либо на начальство, либо на исполнителей.

Нагло и вызывающе вели себя только трое – Гитлер, Гиммлер и Геринг, но эти были фанатиками. Удивительным же казалось другое – как маленькая кучка смогла подчинить себе большую страну и ввергнуть мир в кровопролитнейшую войну. Как им удалось разбудить в людях самые низменные животные инстинкты и возвести их в ранг государственной политики. Видимо, человек настолько же слаб, насколько и велик. Стоит лишь слегка подтолкнуть его, и он быстро теряет человеческий облик, превращаясь в омерзительное животное. Стас оторвался от своих мыслей и, посмотрев на Илону, предложил:

– Давай потанцуем! Я попрошу аккордеониста что-нибудь сыграть.

– Давай! – согласилась Илона.

Он встал из-за столика и, подойдя к юноше, спросил:

– Können Sie für uns einen Walzer spielen?⁵

– Ich kann «Geschichten aus dem Wienerwald» spielen. Wenn Sie nichts dagegen haben?⁶ – ответил юноша очень приятным голосом.

– Sie spielen sehr schön und ich mag die Musik von Johann Strauss⁷, – согласился Стас.

Парнишка пробежал своими длинными тонкими пальцами по клавишам, и зал наполнился музыкой Штрауса. Стас, подойдя к Илоне, пригласил её на танец. Они вышли на середину зала и закружились в вихре быстрого вальса. Его, как и всех участников проекта, специально учили танцевать, однако она танцевала тоже отлично. Где Илона так научилась, он никогда не спрашивал.

– Трааа! Ля-ля! Ля-ля!.. Там-там! Трааа! Ля-ля! Ля-ля! Там-там! – неслась по залу мелодия вальса.

Немногочисленные посетители сразу же повернулись и с восхищением смотрели в центр зала, где Стас с Илоной кружили под звуки прекрасной музыки Штрауса. Это выглядело так красиво и в то же время казалось нереальным. Здесь, в сердце Баварии, накануне Рождества 1944 года, в ресторане под аккомпанемент бывшего немецкого солдата-калеки великолепно танцевали симпатичный стройный советский генерал госбезопасности с очаровательной венгерской женщиной-врачом. В этом присутствовал скрытый символизм, знаменующий собой новый этап послевоенной жизни европейского общества.

Парнишка проиграл вальс два раза, видимо, тоже очарованный их танцем. С последними аккордами они остановились в центре зала. Стас элегантно поклонился и поцеловал Илоне руку, после чего проводил её к столику. Все присутствующие зааплодировали, и в зале раздались возгласы:

– Großartig! Bravo!⁸

Стас подошёл к юноше-аккордеонисту и поблагодарил его за отличную игру, незаметно сунув ему в руку новую оранжевую двухсотрублёвую купюру. У парнишки глаза стали круглыми, таких денег он за всю свою жизнь в руках не держал. Скорее всего, эта сумма была больше его годового заработка тут, в ресторане.

– Kaufen Sie sich einen schönen Anzug. Frohe Weihnachten! Seien Sie bitte nicht so entmutigt, Sie werden Glück im Leben haben!⁹, – прошептал Стас на ухо юноше и вернулся к своему столику.

Официант принёс горячее – стейк из говядины под перечным соусом с картофелем и салатом. Они подняли бокалы за наступающее Рождество и принялись за трапезу.

– Стас, ты никогда ничего не рассказывал о себе. Это так и будет для меня вечной тайной? – спросила Илона.

– Илона, ты же знаешь, в нашем ведомстве это категорически запрещено. Я доверяю тебе, но нарушить запрет не могу, я же на службе.

– Ведь это касается только тех, кто служит в НКВД?

– Да.

– Но эти русские мальчики-генералы не служат в НКВД. Про них-то спросить можно? Мне кажется, очень многих интересует, кто они и откуда взялись. Об этом ходит много слухов, один невероятнее другого.

– Мне это известно. Но, к сожалению, я знаю не больше всех, а прислушиваться к домыслам и слухам не моё дело. Мы с тобой так и не решили, куда отправимся сегодня после ресторана, – сказал Стас, переводя разговор на другую тему.

– Что ты предлагаешь? – спросила Илона.

– Угадай!

– Зачем гадать? Я и так знаю. Поехать к тебе. Я согласна.

– У меня есть для тебя подарок.

– Какой?

– Не спеши, скоро увидишь. Он у меня дома.

– Вот так всегда. Стас, ты неисправим! Мне очень приятно, когда ты даришь мне подарки, но я люблю тебя и без них.

– Я тебя тоже.

***

В субботу днём Стас позвонил в Москву Емельянову и попросил отпустить его на два дня. Валентин Денисович подумал и разрешил ему съездить на Рождество в Цюрих.

Выехали они в воскресенье в шесть утра на его служебном автомобиле «Horch 830 BL» красного цвета. Положили в чёрную кожаную дорожную сумку вещей на два дня и закинули её в багажник. Он сел за руль, Илона рядом, и путешествие началось.

До швейцарской границы домчались быстро, всего за два с половиной часа. Но примерно столько же времени потратили на австрийско-швейцарской границе в Санкт-Маргретене. Советский пограничный контроль они прошли очень быстро, потому что Стас проехал по спецкоридору. Швейцарцы же тщательно досматривали всех, кто въезжал в страну с советской территории, и никаких поблажек никому не делали. Перед пунктом досмотра стояло около двух десятков австрийских и немецких автомобилей, и два швейцарских таможенника неторопливо шмонали бюргеров.

«Козлы! Попробовали бы они вести себя так с нацистской Германией. Когда у власти находился Гитлер, все границы были прозрачными, а сейчас намотали километры колючей проволоки», – подумал Стас.

Он знал, что отношения со Швейцарией у Бекетова натянутые, и Советский Союз всё время давил на Берн. Швейцарцы обиделись на Бекетова за то, что тот отобрал у них секретные вклады Третьего рейха. Бекетов же требовал от них ещё и выдачи десятков тысяч нацистских преступников, которых те негласно укрывали. Прятаться нацистам в Европе, кроме Швейцарии и Испании, оказалось негде, но Франко всех сдал под нажимом Бекетова, а вот в Берне продолжали упорствовать.

Но политика – политикой, а экономика – экономикой. Швейцарцы не были бы швейцарцами, если бы тонко не чувствовали, у кого находятся деньги. Сейчас почти всё европейское золото лежало в Москве у Бекетова, это являлось серьёзным аргументом, и в Берне это прекрасно понимали. Поэтому швейцарские банки начали открывать вклады и проводить платежи в рублях, а также свободно меняли франки на рубли. Немцы с австрийцами зачастили в Швейцарию, кто прятать сбережения, а кто спасать спрятанное ранее в рейхсмарках.

Бекетов поменял марки на рубли по курсу один к одному вместо официального, по которому за марку давали два рубля двенадцать копеек. После этого немецкие кошельки и вклады в банках сильно похудели. Но рейхсмарку полностью изъяли из обращения, и граждане Австрии и Германии вынуждены были смириться. Это стало платой населения побеждённой Германии в пользу государства-победителя вместо контрибуций. Экономисты посчитали, что так будет мягче и легче для населения, нежели нагружать Германию огромными долгами и штрафами. Правда, теперь Германия с Австрией навсегда лишились своих национальных валют.

Швейцарский пограничник долго копался с их документами, вчитываясь в каждую строчку паспортов и служебных удостоверений, вглядываясь в лица и сверяя их с фотографиями. Самым сложным оказался провоз личного оружия и коммуникатора. Москва сразу же после войны поставила условие всем правительствам европейских стран, на территорию которых не вошли советские войска, о пропуске советских офицеров через границу с личным оружием и коммуникаторами. Все долго упирались, но сдались, подписав межправительственные меморандумы по линии министерств внутренних и иностранных дел. Советские офицеры получили право въезжать на территорию любой европейской страны с личным оружием, снаряжённым двумя обоймами патронов. При этом на границе они сдавали специальный паспорт на оружие с указанием номера и данных баллистической экспертизы.

Для проверки документов на «Беретту» Стаса пограничники позвали старшего офицера, который провозился с этим ещё около получаса. Наконец штампы в паспорта были поставлены, и им разрешили ехать. Недалеко от границы Стас заметил отделение швейцарского банка, которое, на удивление, работало, обслуживая въезжающих в страну австрийцев и немцев. Он решил заехать и поменять рубли на франки, предполагая, что больше они этого не смогут сделать нигде, так как банкиры в праздники не работают. На крайний случай можно рассчитываться и рублями, но швейцарцы брали их неохотно, по невыгодному курсу, так как официальным платёжным средством всё же являлся франк.

В банке курс оказался тоже занижен, и вместо восемнадцати франков и сорока рапенов за рубль давали только семнадцать франков, но это всё же намного лучше, чем на чёрном рынке. Стас протянул в окошечко кассы три тысячи новых рублей. Все купюры свежие, только что напечатанные, а две из них достоинством в пятьсот рублей. Видимо, таких купюр кассир ещё не видел и принялся рыться в своих бумажках, сверяя их внешний вид с описанием, присланным из Государственного банка СССР. Долго вертел купюры в руках, смотрел сквозь них на свет, щупал и мял. Затем достал из сейфа пять банковских пачек купюр по сто франков и, отсчитав тысячу франков мелкими купюрами, выложил всю эту кучу денег Стасу в окошечко.

Стас сгрёб деньги в кожаный портфель, который взял с собой специально для этого, и удалился, провожаемый удивлёнными и завистливыми взглядами остальных посетителей банка. Теперь можно было спокойно ехать в Цюрих, устраиваться в гостинице и придумывать, как встречать праздник. Но прежде всего он собирался заскочить в магазин за рождественскими подарками для себя и Илоны. Себе он решил подарить часы, а ей золотой браслет. Подарки он заказал по телефону ещё неделю назад, и сейчас его ждали в магазине, несмотря на то, что сегодня выходной и предпраздничный день одновременно. Времени было около полудня, а ехать предстояло ещё примерно полтора часа.

Они сели в автомобиль и помчались по отличной дороге в сторону Цюриха. Стас включил радиоприемник «Blaupunkt», и салон наполнился развлекательной музыкой какой-то швейцарской радиостанции, вещавшей на немецком языке. Ехали по густонаселенной холмистой части страны. Вокруг виднелись поля, фермы, деревни и небольшие уютные и красивые городки. Автотранспорта на дороге было мало. Навстречу попадались единичные легковушки, да иногда он обгонял попутные автомобили. Грузовиков вообще не видно, никто не работал, все готовились встречать Рождество.

– Какая прекрасная, уютная и богатая страна! – восхитилась Илона.

– Всё потому, что швейцарцы умные и хитрые, в отличие от остальных европейцев. Они тут последний раз стреляли девяносто восемь лет назад. Если бы Европа прожила целый век в мире, то тоже была бы прекрасной, уютной и очень богатой, – прокомментировал Стас.

– Стас, а зачем ты поменял так много денег? Разве мы успеем их потратить за эти два дня?

– Мы их потратим сегодня же. Купим себе рождественские подарки. Они уже ждут нас в магазине.

– Что ты опять задумал? Ведь ты мне позавчера уже подарил золотые серьги.

– Подарков много не бывает. Тем более такой красивой женщине.

– И что ты решил подарить мне сегодня? – кокетливо спросила Илона.

– Скоро узнаешь. Мы уже подъезжаем к городу.

Стас въехал в город и, свернув направо на Нойгутштрассе, промчался по ней и остановился на Банхофштрассе, где его ждали. Они вышли из автомобиля и подошли к дверям шикарного магазина. Двери оказались заперты, и Стас позвонил в звонок.

Они ждали несколько минут, прежде чем им открыли, и седовласый пожилой мужчина пропустил их внутрь, заперев за ними дверь.

– Guten Tag! Mein Name ist Stanislav Scherbakov. Ich habe zwei Artikel bei Ihnen bestellt¹⁰, – представился Стас.

– Guten Tag, Herr Scherbakov! Ich freue mich sehr, Sie zu sehen! Ihre Bestellung ist fertig. Oh, ja, entschuldigen Sie bitte, ich habe mich nicht vorgestellt! Mein Name ist Tim Keller. Folgen Sie mir bitte!¹¹ – представился швейцарец и предложил пройти, указывая жестом вглубь магазина.

Они пошли вслед за господином Келлером вдоль стеклянных витрин. Все они были пусты, видимо, товар на праздники спрятали в сейфы и закрыли на ключ, чтобы не спровоцировать воришек на проникновение в магазин. Их провели в просторный кабинет, на двери которого висела табличка «Direktor». В центре стоял большой дубовый стол, а перед ним два удобных кожаных кресла.

– Setzen Sie sich bitte! Ich hole Ihre Einkäufe raus¹², – проговорил господин Келлер, достал из кармана ключ и открыл дверцу сейфа, стоящего в углу кабинета.

Из сейфа он достал две коробочки и, раскрыв, положил на стол перед Стасом. В коробочке, обшитой чёрным бархатом, лежали мужские часы фирмы «Patek Philippe» в корпусе из жёлтого золота с задней крышкой из сапфирового стекла и ремешком, прошитым вручную, из серо-коричневой блестящей кожи аллигатора с квадратным узором. Другая коробочка была обшита красным бархатом, и в ней лежал женский браслет ювелирного дома «Chopard» из 18-каратного розового золота, инкрустированный бриллиантами.

Стас вынул браслет из коробочки и протянул Илоне со словами:

– Надень, пожалуйста! Мне кажется, тебе пойдёт.

Глаза Илоны стали круглыми и наполнились восхищением. Она взяла у Стаса браслет и надела себе на руку. Он выглядел очень изысканно, как будто его специально изготовили для неё.

– Тебе нравится? По-моему, он смотрится отлично, – промолвил Стас.

– Ты ещё спрашиваешь! Конечно, очень нравится, – ответила Илона.

Стас осмотрел часы, проверил механизм завода и перевода стрелок с указателями. Надел их на руку и застегнул ремешок.

– Gefällt es Ihnen?¹³ – спросил господин Келлер, наблюдая за ними из-за стола.

– Natürlich, Herr Keller. Ich kaufe diese Uhr und das Armband¹⁴.

– Es kostet neunundvierzig tausend neunhundert Schweizer Franken, Herr Scherbakov¹⁵.

Станислав открыл портфель и выложил оттуда пять банковских пачек денег. Вскрыл одну и, вытащив одну купюру, подвинул остальное господину Келлеру. Тот начал распаковывать пачки и профессионально пересчитывать купюры. Пересчитав все деньги, он расплылся в улыбке и сказал:

– Das ist richtig, Herr Scherbakov, genau neunundvierzig tausend neunhundert Franken¹⁶.

Швейцарец положил пачки с деньгами в сейф, запер его на ключ и выписал квитанцию на товар. Стас, сунув коробочки в карманы шинели, попрощался с директором магазина. Они с Илоной вышли на улицу и сели в автомобиль. А господин Келлер, заперев за ними дверь, быстрым шагом прошёл в свой кабинет, снял телефонную трубку и набрал номер. Когда ему ответили на том конце провода, он быстро проговорил:

– Das ist er! Er hat eine Waffe. Sie haben den Laden verlassen¹⁷.