Петр Сосновский
Папенькина дочка
6
Мне не хотелось расставаться со Светланой. Я тянул до конца. Вернулись мы, когда уже вечерело. Перед тем как нам отправится на автостанцию, моя зазноба зашла в дом переодеться, а я присел на крыльце и тут случайно столкнулся с Алексеем, он шел от Людмилы, пристроился рядом и закурил. Я не удержался, принялся расспрашивать его о маленьком Грише и о конфликте, произошедшем с Филиппом Григорьевичем.
– Да ерунда, пустяк, но он сильно испугал мальчика, – сказал Зоров. – Тот в не себе. Однажды я истопил баню, с отчимом сходил в первый пар, похлестать себя березовым веником, затем следом сходили женщины, помылись, и тут неожиданно, глядя на вечер, приехал из Москвы муж Людмилы с сыном. Я его тогда не запомнил. Она взяла и отправила их к нам, мы после парной и небольшого отдыха отправились обмыться. Так вот там Филипп Григорьевич, тронул мальчика пальцем за писку и, шутя, сказал: «Мужичок растет» – ну и что тут такого…. Только после того случая Гриша сам не свой, даже отец не может его помыть. Здесь в баню ходит с Людмилой и дома, в Москве, в ванной, она его тоже моет. Не знает, что и делать, как отучить мальчика от такой опеки, большой уже.
– Зря ты пугал своего отчима, – сказал я. – Не нужно ему о том говорить, да и мальчик должен забыть об этом случае.
– Да, должен, но не забудет. Он там, у себя в Москве учится в школе-новостройке. Рядом с ним много ребят – не наших, знаешь, как о них говорят? Понаехали! А называют – «хачиками», «азерами» и не только… Гришу они притесняют. Оттого он в каждом из них видит Филиппа Григорьевича… Вот так!
Тут из дома вышла Светлана, и я поднялся.
– Пошли, – сказала моя зазноба.
– Ну, давай, – пожал я руку Алексею.
– Давай! – услышал голос парня.
Уехал я из поселка на последнем автобусе. На остановке мы уже без стесненья долго и крепко целовались. Нас разъединил водитель.
– Нет сил, смотреть, глядя на вас, сам готов домой бежать, к жене. Забирайся! – сказал он мне. – Поехали. Чай не последний раз.
Я вскочил на подножку. Двери тут же закрылись. Автобус, круто развернувшись, стал выруливать на трассу.
Перед глазами у меня маячил силуэт моей Светланы. На дорогу я не обращал внимания. Она не заняла много времени. Минут двадцать я был в пути, не больше.
Домой я добрался уже в темноте. Меня встретил на пороге отец, в глубине коридора стояла мать. Они явно беспокоились обо мне. Я редко когда отсутствовал дома. Виктор Преснов прикрыл. Он, в тот вечер, когда я вместе со своей зазнобой уехал знакомиться с ее родителями на телефонный звонок моей матери нашелся, что сказать:
– Любовь Ивановна, Андрей вышел во двор, подышать свежим воздухом. Он вам разве ничего не сказал? Мы с ним вместе занимаемся – чертим листы. Не знаю, может, даже, всю ночь будем сидеть. Нам их нужно завтра показывать.
Отец хитро сощурил глаза, спросил:
– Ну, как сдал листы? Все нормально!
Он это явно говорил для матери, чтобы избавить меня от лишних вопросов.
– Да! – ответил я.
Отец толкнул меня плечом в сторону моей комнаты, и я, недолго думая, отправился в постель.
На следующий день я мучился, не знал, как рассказать родителям о своей женитьбе. Отец загадочно ходил рядом и молчал. Он не поверил моим вчерашним словам. Что-то его беспокоило. Не ужели он интуитивно чувствовал, что со мной произошло. Если так, то почему не говорил, молчал?
Меня выдавало мое лицо. Уж очень я выглядел счастливым. Наконец отец не выдержал и спросил:
– Андрей, ну, что, пора? Ты уже созрел и готов на все? Я тебе помогу. Ты только скажи мне: «Да!» Светлана девушка что надо!
– Знаю! – нарочито грубо ответил я, – Но, все уже произошло. Я вчера женился. Светлана моя жена.
– Как это женился? – вскрикнул отец, слегка оторопев от моих слов. – Ну, сын ты и даешь! Вот это да! Мать, мать, – закричал он и бросился на кухню, а я тем временем быстро выскочил из дома. Мне трудно было им объяснить случившееся событие. Пусть сами между собой обсудят мое поведение, и уж тогда я предстану пред их очами, и скажу, как на духу – вот, я – хотите, казните, хотите, помилуйте?
Не один час я бродил по улицам своего городка. Он для меня был новым, не узнаваемым. Я на него уже смотрел иначе, как взрослый человек – муж – с чувством ответственности. В голову лезли мысли: удобно ли будет нам – мне и моей жене ходить на работу, куда в какой сад будем мы водить нашего будущего сына, я считал, что у нас обязательно родиться мальчик. Школу он будет посещать мою, она расположена недалеко от дома – здесь проблем недолжно быть. Меня все волновало. Светлана, конечно, пойдет работать на машиностроительный завод, а я в техникум. Мои родители после вручения нам дипломов все сделают, чтобы мы получили свободное распределение. Уехать на работу куда-то на Урал или же в Сибирь – далеко-далеко, нам не дадут. Отец желал и требовал, чтобы я продолжил свое обучение. Я часто от него слышал:
– Андрей, ты должен получить высшее образование. И получишь, чего бы это мне ни стоило.
Так, что мне рисовать в уме романтические картины было нецелесообразно. Я их и не рисовал. Мое положение того делать не позволяло.
До возвращения жены я хотел все взвесить – определиться. Жить я рассчитывал дома. Места у нас было предостаточно. Я знал, что ни отец, ни мать не допустят того, чтобы мы расположились где-то вдалеке от них.
О многом я передумал, блуждая по городку. Ноги мои были легки. Шаг огромен. На лице у меня играла улыбка – невидимо рядом со мной шла моя принцесса.
Я не заметил Преснова. Он, неожиданно преградил мне дорогу. Мы с ним чуть было не столкнулись. Виктор искал меня. Я ему оказался нужен.
– Андрей! Ну, как там дома? Ты успокоил родителей? В следующий раз ты хотя бы меня предупреждай. Я не знал, что и отвечать.
– Да, все нормально.
– Послушай! – снова продолжил он свою речь. – Тут такое дело: я собираюсь жениться. Ты будешь у меня свидетелем? Не тяни, говори – согласен или нет?
– Ты, ты – жениться? – с изумлением спросил я и уставился на друга…
– А что тут такого? – обиделся Виктор.
– Да ничего! – опомнившись, ответил я и продолжил. – На Татьяне?
– Нет, на Валентине! – шмыгнув носом, сказал Преснов, и резко посмотрел на меня:
– Я люблю Валентину, только ее и никого больше. А Татьяна лишь мимолетное увлечение, понял! Если хочешь, можешь сам на ней жениться!
Мне трудно было удержаться. Не знаю, как это получилось. Я не стал долго ждать, тут же похвастался:
– А я уже женат, мне это не нужно.
Теперь настала очередь Преснова удивляться. Он стоял и как рыба хватал открытым ртом воздух.
– Нет, нет, я не ожидал от тебя такой прыти, – выкрикнул друг. – Меня словно прорвало. Я принялся описывать ему произошедшее событие. Говорил и говорил. Он лишь слушал меня и кивал в знак понимания головой. Затем едва я умолк, Виктор тут же принялся хлопать меня по плечу.
– Вот так тихоня… Я, рассчитывал первым жениться. Я должен был это сделать, и никто другой! Обскакал ты меня!
При прощании с Пресновым я дал ему согласие быть на свадьбе, правда, перед тем как уйти поинтересовался:
– А свидетельница уже есть?
– Да, есть – Татьяна! – легко и просто ответил мне Виктор.
Я чуть было не вскрикнул: такого нахальства от Преснова, ну никак не ожидал. Ну, зачем ему это? – недоумевал я. – Нашел бы какую-нибудь другую девушку! Что знакомых мало.
На свадьбе у Виктора и Валентины мне побывать не удалось, хотя я того и желал. Михаил Крутов заменил меня. На торжестве у Виктора с Валентиной он неожиданно увлекся Татьяной Полнушкой. Ею можно было увлечься. Она была девушкой открытой, доброй.
Дома, я, едва появившись на пороге, молчать не стал, сразу же сообщил:
– Мам, пап! Встретил Виктора. Мой друг жениться. Меня пригласил быть свидетелем!
Я не знал, как ими будет воспринята моя женитьба, и хотел отвлечь родителей. Поведение отца я предчувствовал, а вот мать меня беспокоила. Она часто на меня смотрела как на мальчика-подростка. Я же желал быть взрослым.
– Ладно тебе, – сказал, приблизившись ко мне, отец, – Нам сейчас не до твоего друга. Ты скажи мне и матери, что произошло. Ты, что и вправду женился? Может быть, те твои слова это просто шутка?
– Я это должен сказать здесь прямо на пороге или мне можно пройти в комнату?
– Ну, хорошо, – сжалился отец, – пошли в комнату. Хотя это ничего не изменит. То, что есть – есть!
– Да, я женился.
– На Светлане? – спросил родитель.
– Да! – ответил я.
– Молодец! – сказал он мне и уже после матери:
– Ну, что Любовь Ивановна, – он часто обращался к матери официально, наверное, это было связано с его положением на работе, – собирайся, поедем за невесткой. Ты не против того, что они будут жить у нас в доме? Нет? – Мать взглянула на отца и промолчала. Лицо у нее было серьезным. Она вела себя не так как мой отец, хотя после высказалась по поводу моей поспешной женитьбы. Плохих слов я от нее не услышал. Правда, и восторга мать не проявила. В отличие от отца она не горела желанием, как можно быстрее, познакомится со своей новой родней, то есть с отцом Светланы – Филиппом Григорьевичем, матерью – Марией Федоровной и ее братом Алексеем.
Я посмотрел на мать. Она внесла сомнения. Я не знал – тащить родителей в поселок или же – лучше не следует – мне воочию представилось скудное убранство квартиры Зоровых, а затем я увидел своих новых родственников: небритое лицо тестя и несогласное тещи и решительно сказал:
– Нет, еще будет время, съездим, – и про себя подумал, что не следует показывать одежку, по которой встречают человека – пускай они узнают Светлану ближе – увидят ее добрую душу, а уж все остальное потом. Тогда, это вряд ли повлияет на наши отношения.
Мне удалось уговорить моего отца Николая Валентовича повременить со знакомством. Я объяснил:
– Вот Светлана приедет, и мы все обсудим, возможно, также, как и у нее, там, в поселке отметим здесь наше событие и уж после нагрянем к ее родителям, предварительно, сообщив им об этом.
Мать поддержала меня:
– Сын прав! – сказала она. – Зачем нам еще одно столпотворение – снег на голову. Ты то умный человек, работаешь в министерстве, а порой ведешь себя как ребенок.
– Хорошо-хорошо! – буркнул отец. – На том, и порешим.
Меня на время оставили в покое. Я мог заниматься собой. Конечно, мне было трудно. Все мои мысли были о Светлане. Она домой поехала не гулять. Была летняя пора. Зоровы имели приусадебный участок и ее руки не были лишними. Она должна была помочь матери. Я для нее там был лишь помехой. В крестьяне не годился. Насколько мне помнится, помощь колхозу от меня была не значительной, когда я вместе со студентами техникума выезжал на уборку урожая. Кроме того, я оставил Светлану еще и из-за того, что мне не хотелось вносить в наше прекрасное полотно-картину – мысленное венчание в храме и брачное соитие во ржи, недалеко от леса – черные краски бытия.
Дни шли медленно. Я торопил время, ждал встречи с женой. Мне о дне ее приезда сообщил Алексей. Он часто ездил в поселок, я думаю, это было связано с приездом его подруги Людмилы.
Людмила не любила Москву и оттого в поселке многие ее считали своей, а может быть еще из-за того, что она часто при любой возможности стремилась оказаться в поселке у бабы Паши. Мой зять мог с ней видеться запросто. Для этого ему достаточно стукнуть в стену и выйти во двор. То, что отношения у них были близкими, я догадался сразу.
– Дурак-дурак, упустил свое счастье, – не раз я после слышал от Светланы. Она, толкая его в шею, говорила. – Людмила была бы тебе хорошей женой. Зачем тебе далась Надежда? Она городская, на нее дунь, и согнется как лоза. А Людмила крепко стоит на ногах. Ей любая работа ни почем. Все умеет делать сама, ни на кого не надеется. – Я понимал, что Светлана была недовольна поспешной женитьбой брата. Надежда в доме не была хозяйкой, не стремилась ею быть – все заботы она переложила на мать и этим пользовалась.
– Я, побитый был, ты же сама знаешь! – «отпихивался» от сестры Алексей. – Помнишь, или уже забыла, какой я пришел из армии. Ты думаешь, я бы не женился на Людмиле, женился. Это теперь я уже другой – при руках и при ногах. Тогда днями лежал пластом. Мне ничего не было нужно. Даже любовь. Вот так!
Алексей мог быть с Людмилой счастлив. Мог, но отчего то не был. Мой зять мучил женщину и сам мучился. Его жизнь катилась не в колею – сикось-накось.
Зоров довольно часто, чуть ли не каждый день бывал в поселке, видел я его и у себя дома. Дорога к автостанции шла через нашу улицу. Алексей был прост: новости доносил мне легко, не стесняясь.
– Андрей, ты не представляешь, как у нас в поселке говорят о вашей свадьбе: Светлана герой дня! Она – умная. Ты – лох. Она тебя захомутала. – Я отмахивался от Алексея:
– Отстань, не до тебя! Скажи лучше, когда твоя сестра намерена приехать к законному мужу?
– В воскресенье! Я уже тебе это раз несколько говорил, а ты не принимаешь моих слов! Может, для тебя уже русский язык стал непонятен? Ты уж извини, другого языка я не знаю! – сказал Зоров, развернулся и ушел, торопясь туда, где находилась моя жена Светлана, к себе в поселок.
Ожидание мне давалось тяжело. Но я ничего не мог поделать. Поселок был рядом и далеко. Светлана находилась рядом и далеко. Мои мысли были только о ней, ни о ком более.
В день приезда жены мне пришлось основательно посуетиться. Я оббегал весь свой городок в поисках цветов.
Найти их оказалось невозможно – бабушки везли все в Москву. Нарвать цветов у себя на клумбе, я не смел – они не имели того вида. Мать их выращивала для души, а не для торжеств. Любисток, московская ромашка, анютины глазки… – все это не то.
Я не мыслил встречу со Светланой без букета цветов. Приобрести его у нас в городке было сложно, но я достал. Мне помогла тетя Надя. В поисках букета я буквально столкнулся с ней:
– Андрей! Ты меня чуть не сбил с ног, отчего так мечешься?
– Да, вот…, – и я начал объяснять тете Наде свое возбужденное состояние, – никак, нигде не могу достать цветы. Нет и все!
– Пошли со мной! – услышал я ее голос. Вахтерша повела меня к себе домой, и сама собственноручно срезала мне со своей клумбы, выбранные мной цветы. Букет получился что надо. Я не знал, как ее благодарить. Даже пытался всунуть в ее руку деньги, но тетя Надя отталкивала ее и говорила:
– Андрей, не нужно. Я цветы выращиваю не для продажи – просто люблю копаться в земле. Хочешь, зайди в дом, посмотри. Я живу не плохо. Мне одной, зарплаты вот так хватает, – и она, задрав руку, махнула ею над головой. – Я рада за тебя и за Светлану! – сказала вахтерша.
– На, держи букет. Это георгины – цветы не простые, королевские. И торопись, скоро, наверное, автобус прибудет!
Я попрощался с тетей Надей и побежал на автостанцию.
Она находилась у перекрестка двух улиц – небольшой пятачок, рассчитанный для парковки нескольких машин и их разворота при выезде на трассу. Там же у пяточка стояло здание, где можно было купить билеты и дождаться своего рейса автобуса.
До автостанции было рукой подать. Можно было бы подъехать на маршрутном автобусе, но он ходил редко. Я им не пользовался. Обычно везде и всюду меня выручали ноги. Только надеясь на них можно было не опоздать в техникум на занятия, на стадион на соревнования, навстречу со Светланой или же с друзьями Виктором Пресновым и Михаилом Крутовым. Я в шутку называл пеший маршрут – одиннадцатым номером и часто любопытным на вопрос:
– Ты на остановку? – Отвечал: – Да, на остановку! Одиннадцатый ждет, не опоздать бы.
Я пришел задолго, до прихода автобуса, зря меня торопила тетя Надя. В помещение я не стал заходить, в нем было жарко, присел у дерева – могучего тополя.
Время тянулось утомительно долго. Автобус – старенький обшарпанный «пазик» – «чай не из Москвы прибыл» – опоздал.
Светлана приехала не одна. Я увидел через окно рядом с ней Алексея и про себя подумал: Фигаро там, Фигаро здесь. Он, едва автобус остановился, вытащил из него большой-пребольшой чемодан. Затем показалось лицо Филиппа Григорьевича. За Филиппом Григорьевичем из автобуса вышла Мария Федоровна.
– Привет! – сказала Светлана и, оглядев своих родственников, выдала: – Нас целый комплект. Я не хотела, но отец?
– Не беспокойся! Места всем хватить! – ответил я, вручил букет и тут же полез целоваться. Стесненья я не испытывал. Светлана – не чужая – законная жена, а я ей был мужем.
– Отец и мать сегодня же уедут, – сказала моя зазноба. – Алексей, ты знаешь, где прописан – он нам не помеха, мы его отправим к Надежде или же…, – Светлана не договорила. Я понял к кому. Она имела в виду Людмилу.
Дома, я о том, что приезжает жена, ничего не сообщил. На вопрос отца:
–Андрей, ты куда? – махнул рукой. Я думаю, он понял все, не зря еще вечером интересовался, расспрашивал меня о Светлане. Мать тогда его остановила:
– Не лезь к парню, – сказала она, – дай ему хоть опомниться, прийти в себя!
Я пришел в себя не сразу. Поцелуи меня опьянили. Я с трудом оторвался от Светланы. Она даже вынуждена была меня слегка оттолкнуть. Тут же мою руку ухватил Алексей. Затем я пожал заскорузлую руку Филиппа Григорьевича и после поздоровался с Марией Федоровной.
Автобус, развернувшись, ушел. А вещи остались лежать. Их было много. Я недоумевал, как все это мы потащим.
Отец предлагал мне свою служебную машину черную «Волгу». Зря, я отверг его помощь. Она была бы кстати.
За пять минут, ну чуть более, перед рейсовым автобусом ушел маршрутный – ему бы дождаться нас, так нет, а следующий – ожидать целый час, если не больше.
Я как самый крепкий и сильный взял на себя тяжелую ношу – огромный коленкоровый чемодан и направился в сторону дома. За мной поплелись Светлана, Алексей, Филипп Григорьевич и Мария Федоровна.
Мои цветы мешали девушке, и она часто останавливалась. Я, глядя, как она мучается, не выдержал и сказал:
– Да выброси ты их! Я тебе другие подарю.
– Ну, что ты Андрей! Я не могу – это твой первый букет мне, как жене. Он – дорог и я его донесу.
Мои новые родственники приехали среди бела дня. Солнце нещадно пекло и доставало нас. У всех по лицам катился пот. Особенно страдал Филипп Григорьевич, наверное, из-за того, что был человеком пьющим. Правда, в этот день он был как «стеклышко». Я знал, что мой отец не даст ему «высохнуть» и предложит выпить. Он был очень уж гостеприимным.
Мы несколько раз останавливались, отдыхали. Я жалел Светлану. Наша процессия была странной и возможно смешной со стороны. Я шел первым, за мной жена с двумя сумками, сшитыми из дешевого грубого материала, и букетом, затем Алексей, тоже не пустой, Филипп Григорьевич и замыкала строй – Мария Федоровна.
На нас смотрели редкие прохожие. Среди них попадались и знакомые. Я здоровался и как мог, отвечал на их реплики. В этой компании, я выглядел простачком. Но это от незнания существа всего происходящего. Однажды я об этом случае поведал своему другу Виктору:
– Андрей! – сказал он, – это как посмотреть. На самом деле все ведь не так. Ты сам добивался Светланы. Ты женился на ней. Возможно, ее отец и ухмылялся тому, как он ловко обвел тебя вокруг пальца, но на самом деле он помог тебе. Ты ему должен быть благодарен.
Да, это была сущая правда. Я представить себе не мог, сколько бы мне еще потребовалось времени, чтобы соединиться с девушкой. У нас все было на гране разрыва. И вдруг я муж, а она жена.
Улица, на которой я жил была новой. Она появилась на месте яблоневого сада. Он состарился и уже был не пригоден. Вначале был построен один дом, затем другой, и пошло. На ней ставили дома для элиты. Они больше походили на коттеджи. Филипп Григорьевич, когда увидел дом, в котором я жил так и сказал:
– Да, это не дом – это хоромы.
Он стоял в глубине двора в тени деревьев каштана, черемухи, яблонь, слив, вишен. Здание было шикарным, воздвигнуто из камня на четыре окна, крытое железом.
– Ну, вот мы и пришли, – сказал я, открыл калитку и вошел во двор. Все последовали за мной. Я поставил большой коленкоровый чемодан на ступени крыльца. Дверь тут же распахнулась, и на пороге показался отец. Он окинул нас всех своим взглядом, поприветствовал и принялся помогать, вносить вещи в дом.
– На пороге, – бросил он реплику, – знакомиться не будем! Заходите в дом.
– Хорошо-хорошо! – ответил ему Филипп Григорьевич.
Наш дом был прекрасен и внутри. Он имел прихожую, коридор, кухню, подсобное помещение и четыре светлых комнаты. В них стояла хорошая и современная по тем меркам мебель. Она была изготовлена из дерево стружечных плит, сокращенно ДСП. В то время такая мебель только входила в моду. У нас был даже телевизор – чудо современной техники. В доме мы пользовались тапочками, чего не было у Светланы.
Мой отец Николай Валентович по праву хозяина провел гостей в зал, представил им мою мать Любовь Ивановну и сам познакомился с Филиппом Григорьевичем и Марией Федоровной. Затем он усадил гостей на кожаный диван. Я и Светлана уселись рядом, на легкие венские стулья.
Я, при знакомстве Николая Валентовича с Филиппом Григорьевичем заметил, что напор отца Светланы несколько спал. Мой тесть разительно отличался от того мужчины, с которым я виделся в поселке. Рядом с моим родителем Филипп Григорьевич был, как колхозник рядом с председателем, как рабочий перед директором завода – он проигрывал. Мой отец красовался в черном шикарном шерстяном костюме. На нем была рубашка, галстук – все это отца возвышало. В своем, пахнущим нафталином одеянии, Филипп Григорьевич не котировался. Он долго мялся, и не знал, что сказать. Мне его даже стало жалко.
Но это его состояние было временным. Лишь только мой отец заметил на лацкане пиджака у Филиппа Григорьевича планку наград, не так давно был праздник – день Победы и мой тесть не успел, наверное, ее снять, так и красовался – все резко изменилось. Николай Валентович сам помог бывшему солдату восстановить утерянное равновесие.
Николай Валентович любил предаваться воспоминаниям о тяжелых годах войны, хотя на фронте побыл всего немного. Только в сорок третьем году он вырвался на передовую. Отца не отпускали из-за его должности – она была значимой. Николай Валентович работал заместителем директора завода, слился с ним и в тылу без него, ну никак нельзя было обойтись. Обошлись. Не зря говорят, что не заменимых людей, не бывает. Любого можно заменить.
– Ты, на каком фронте воевал? – спросил отец, обращаясь к нему на «ты». Он не хотел обижать свата – раз породнились, значит теперь свои, не чужие и «выкать» не следует.
– Я, на втором украинском! – сказал мой тесть.
– И я там же! – ответил мой родитель. – Может статься, что мы где-нибудь и встречались?
– Может-может! – ответил Филипп Григорьевич и продолжил:
– Был у меня один забавный случай в жизни. Тогда наша батарея, то продвигалась вперед, то отходила назад. Для выяснения обстановки я и еще один мой солдатик отправились за «языком». Здоровенного немца взяли, еле тащили, и представляешь, напоролись на одного своего. Он занимался отправкой какого-то заводика – задержался и оказался у фашистов в тылу. Обрадовался, что на своих напал. Чуть ли не руки нам целует. Ну, мы и его прихватили с собой.
Этот проклятый немец вел себя вначале спокойно, а потом выбрал удобный момент, вырвал у штабиста пистолет, тот его очень уж не по-военному держал в руках и как врежет в моего солдатика. Хорошо, что я не оплошал – тут же на немца навалился и выбил у него из рук оружие, а затем и этот штабист помог мне. А иначе, что делать? – спросил Филипп Григорьевич. – Товарищ ранен, истекает кровью, забинтовали кое-как, нужно его нести. А как понесешь? Здоровенный немец «на руках». Я подумал и решил немца «убрать». Шуму мы много наделали. Стрелять – нельзя. Тут речушка маленькая протекает – ручей. Воды – курица перейдет, ног не замочит. Штабист догадался – выкопал ямку в воде. Я, немца головой туда…. И утопили.
Отец сидел сам не свой. После, когда я оказался с ним наедине он недоуменно покачал головой и сказал:
– Неужели я раньше встречался с Филиппом Григорьевичем? Не может быть!
Неизвестно, сколь долго бы Филипп Григорьевич и мой отец предавались воспоминаниям о войне, если бы не моя мать Любовь Ивановна. Она не выдержала первой:
– Мужчины, довольно! Ну что вы все о войне. Она – далеко в прошлом. Да и не это у нас сейчас главное. Вы совсем забыли о наших детях. Нужно что-то же решать. – После слов матери, тут же в разговор влезла Мария Федоровна:
– Я, пойду распаковывать вещи! – сказала она, – распотрошу большой коленкоровый чемодан.
– Мы! – продолжила Зорова, – хотя люди и не богатые, но это – все приданное. Как положено! Белье, посуда и еще всякая всячина.
– Хорошо-хорошо! – сказал Николай Валентович, – но мы должны сейчас решить не это, – мой отец немного помолчал, осмотрел всех добродушным взглядом и продолжил:
– Филипп Григорьевич и Мария Федоровна, я думаю, вы меня поймете: жена должна жить у мужа. Так было всегда. Муж вашей дочери – мой сын. Андрей – встань. Он живет вот в этом доме, и отец обвел комнату рукой. – Дом, я бы сказал, неплохой – большой и вместительный – места хватит. У Андрея есть отдельная комната, будет тесно еще одну выделим. Я и Любовь Ивановна говорим Светлане – Добро пожаловать!
После нам был устроен стол. Я оббежал своих друзей, и кого можно было застать дома, пригласил в гости. Состоявшееся застолье можно было назвать нашей второй свадьбой. Нам даже кричали: «горько» и требовали, чтобы мы целовались. Мы не упрямились. Я мельком увидел, что у моей матери Любовь Ивановны напряжение несколько спало. Она отошла и приняла нашу – ту свадьбу, благодаря этой в нашем доме. Все прошло на высшем уровне.
