Пьер-Андре Тагиефф
Протоколы сионских мудрецов. Фальшивка и ее использование

1.5. Поворот газеты Times (август 1921 г.): «Конец “Протоколов”» и первые реакции профессиональных антисемитов

Как мы видели, именно весьма уважаемая лондонская Times «запустила», если можно так выразиться, 8 мая 1920 г. «Протоколы», даровав марку легитимности понятию «еврейская опасность», обычно интерпретируемому как «иудео-большевистская опасность». «Протоколы» следовало, согласно этой газете, принять всерьез, сделать предметом углубленного обсуждения, а их откровения – проверить путем изучения. И эта же самая Times в следующем году опубликовала 16, 17 и 18 августа статьи Филипа Грейвса, своего корреспондента в Константинополе, показавшего, что текст «Протоколов» представляет собой грубый плагиат «Диалога в аду между Макиавелли и Монтескьё», давно забытого памфлета^[130] Мориса Жоли против «деспота» Наполеона III, который был напечатан в 1864 г. в Брюсселе. Вслед за тремя статьями Ф. Грейвса в газете появилась передовица, недвусмысленно озаглавленная «Конец “Протоколов”»^[131]. Неподлинность «Протоколов» была отныне вещественно доказана, их апокрифический характер прочно установлен. Спустя несколько лет Роже Ламбелен с иронией и недоброжелательностью вспомнит этот эпизод:

Комитет по печати, учрежденный еврейскими организациями в Лондоне для борьбы с тем, что называли «новым антисемитизмом», задыхался от усталости, когда Times вдруг известила об удивительном открытии. С тайной, скрывавшей происхождение «Протоколов», было, таким образом, покончено. Памфлет действительно являлся подделкой, forgery; Израиль мог ликовать, благодарить Иегову: его врагов смели, уничтожили…^[132]

В самом деле, на открытия и на доказательства Times во Франции немедленно и с энтузиазмом откликнулись непосредственно заинтересованные круги, которые не без наивности поверили в то, что с обманом навсегда покончено^[133]. Тем не менее Морис Верн, руководитель Школы высших религиозных исследований Сорбонны, публикует 21 августа 1921 г. в L’Ere nouvelle статью, в которой, полагая, что плагиат установлен, призывает тщательно следить за превратностями фальшивки, так как, по его убеждению, «антисемитизм возрождается»^[134]. В свидетельстве А. дю Шайла (напечатанном в La Tribune Juive 11 мая 1921 г.) содержались решающие подробности об отношениях между мистиком Сергеем Нилусом, скорее наивным человеком, и Петром Рачковским, энергичным и циничным полицейским, а также о сложных интригах, которые плелись вокруг царя и имели своей целью заставить его поверить в то, что либеральная модернизация страны являлась лишь дьявольской хитростью евреев, желавших погубить старую Россию. Однако, несмотря на обилие свидетельств, отсутствовали вещественные доказательства факта фабрикации фальшивки службами охранки, связанными в Париже с антисемитами и оккультистскими кругами. Для этого необходимо было выявить прототип, которому следовали при плагиате^[135]. Статьи Ф. Грейвса принесли наконец решающие доказательства: оригинальный текст, с которого списывали фальсификаторы, в конце концов обнаружился. В конце лета 1921 г. могло показаться, что миф о всемирном еврейском заговоре был в конце концов проанализирован, а сатанинская легенда сведена к жалкой полицейской махинации, которая в силу различных обстоятельств (Великая война, большевистская революция и вызванная ею контрреволюционная реакция) вылилась в ложь, распространившуюся по всему свету. Сам Жак Бенвиль на страницах L’Action française без колебаний признал факт плагиата^[136].

Таким образом, La Tribune Juive в своем выпуске от 2 сентября 1921 г. напечатала статью, обобщающую открытия Ф. Грейвса, за которой следовало письмо Исраэля Зангвилла в Times, опубликованное этой газетой 20 августа. Название статьи было таким же: «Конец Сионских протоколов»:

Times поместила серию статей своего корреспондента в Константинополе, который сделал интересное открытие, дополняющее разоблачения Tribune Juive и окончательно закрывающее дискуссию о пресловутых «Протоколах сионских мудрецов».

Однажды к корреспонденту явился некий «Х», русский подданный, православный, убежденный монархист, с давних пор интересовавшийся еврейским вопросом. Во время своего пребывания на юге России, во времена Деникина, г-н «Х» попытался, в частности, выяснить, существовали ли в стране, в которой он жил, «масонские» организации, подобные описанным в «Протоколах». Ему удалось обнаружить существование одной-единственной ложи, но она была монархистской!

Некоторое время назад г-н «Х» приобрел в Константинополе у бывшего офицера охранки, бежавшего из России, кучу старых книг. Среди них был немного потрепанный томик без названия; корреспондент Times называл его просто «боевой книгой», она была издана в Женеве примерно в 1860 г. Первый же взгляд на нее убедил г-на «Х» в том, что это сочинение послужило образцом для грубой подделки, результатом которой явились «Протоколы».

Сразу же скажем, что редакция Times, благодаря подсказкам своего корреспондента, обнаружила в Британском музее экземпляр второго издания этой книги. Она называлась «Диалог в аду между Макиавелли и Монтескьё, или Политика Макиавелли в XIX веке»; ее написал парижский адвокат-публицист Морис Жоли; во втором издании книги, появившемся в Брюсселе, указано, что правительство Наполеона III отдало Жоли под суд за публикацию данного произведения, его автор был приговорен к тюремному заключению сроком на 18 месяцев. Оба издания идентичны. «Диалог» являлся памфлетом против политического режима Наполеона III. В 25 диалогах книги характеризовались полицейская и финансовая система Второй империи, [градостроительная] «османизация» в Париже, внешняя политика Наполеона, его отношения с Церковью и с прессой, а также с тайными обществами. Макиавелли в этих диалогах изображает Наполеона III и от его имени представляет в циничных формулировках теорию и практику наполеоновско-макиавеллистского правительства. Монтескьё играет более скромную роль, он задает вопросы, выражает удивление и иногда отпускает короткие реплики.

 

Сама по себе эта книга никак не связана с еврейским вопросом. Но, сопоставляя ее с «Протоколами», читатели обнаружили обширный, грубый и довольно небрежный плагиат. Автор его прибегнул к очень простому способу: вся сложная система рассуждений Макиавелли отнесена на счет «Сионских мудрецов»; ряд страниц «Диалогов» обнаруживается в почти неизменном виде в «Протоколах»; сохранены многие сравнения, примеры, выражения. Диалоги № 1–17 соответствуют «Протоколам» № 1–19, за небольшими исключениями. «Протокол» № 18 составлен из частей диалогов № 17 и 25. Последние пять «Протоколов» (№ 20–24) не являются буквальными воспроизведениями «Диалогов», но усеяны текстовыми заимствованиями. Объясняется это тем, что последняя часть «Диалогов» труднее поддается адаптации, относящейся к еврейскому вопросу; в этой части книги речь идет о подробностях финансовой политики Второй империи, тогда как в «Протоколах» говорится о финансовом будущем современных государств. Плагиат особенно очевиден в «Диалогах», посвященных средствам борьбы против внешних и внутренних врагов, деспотизму и хитрости как методам действий правительства, аморальности как их основе. Корреспондент Times приводит большое число примеров буквальных или почти буквальных заимствований из «Диалогов».

В обеих книгах отрицается концепция права, она заменяется концепцией выгоды. Пассажи о методах борьбы с Россией также полностью скопированы. Макиавелли – Наполеон излагает свою систему налогов на книги, имеющую целью заставить авторов выпускать пухлые тома, высокая цена которых будет ограничивать их распространение. Частью «Протоколов» стала также характеристика журналистики как франкмасонской организации, члены которой связаны профессиональными секретами.

Макиавелли объясняет, что народ не выносит режима свободы и охотно подчиняется тирании. В «Сионских мудрецах» говорится то же самое и в тех же выражениях, но не о народе вообще, а о народе христианском. Обе книги проповедуют энергичную борьбу против папского трона, чтобы в подходящий момент выступить в качестве защитника святынь. Как же был совершен плагиат и кто являлся его действительным автором? Корреспондент Times не знает, каким путем женевские «Диалоги» проникли в Россию. Он явно не знаком с историей, описанной Александром дю Шайла, и предполагает, что книгу привезли в Россию корсиканцы, которые служили в тайной полиции Наполеона, а после его падения перешли на службу в дворцовую охрану царя или в его тайную полицию. Но корреспондент Times, излагая данную гипотезу, вспоминает также о роли, сыгранной Алексеем Николаевичем Сухотиным. Как известно, в предисловии к одной из своих книг Нилус заявил, что рукопись «Протоколов» послал ему из Парижа А.Н. Сухотин, который позднее был вице-губернатором Ставрополья. В связи с этим Times заметила, что на переплете экземпляра «Диалогов», посланного в редакцию газеты ее константинопольским корреспондентом, были оттиснуты инициалы А.С. Газета предположила – не без оснований, – что именно этот экземпляр, принадлежавший Сухотину, и послужил материалом для плагиата. Очень возможно, заметила Times, что эту книгу Сухотину дал Рачковский в Париже вместе с рукописью поддельных «Протоколов».

Подводя итоги своего открытия, корреспондент Times приходил к следующим заключениям:

1) «Протоколы» являются плагиатом женевских «Диалогов».

2) Они были изготовлены реакционными дворцовыми кругами для борьбы против либералов и для оказания давления на царя.

3) Плагиат был сфабрикован в спешке и небрежно.

4) Некоторые части «Протоколов» не были заимствованы из «Диалогов» и, без сомнения, дописаны благодаря русской тайной полиции^[137].

Спустя десять лет Л. Фрайограничилась следующим замечанием, сделанным с напускной иронией:

Все евреи приветствовали обнародование этой великой новости, пришедшей из Константинополя, и их пылкий энтузиазм не менее показателен, чем следующее письмо Сиониста [речь идет о письме И. Зангвилла, которое мы цитируем ниже]. […] После этого «Протоколы» были до определенного времени забыты. Корреспондент Times хочет уверить нас в том, что в Protocols и в «Диалогах» встречаются похожие или даже идентичные места, мы это охотно допускаем. Мы даже идем дальше: в некоторых протоколах, относящихся ко времени диаспоры, имеются пассажи, идентичные нескольким пассажам Protocols»^[138].

Письмо И. Зангвилла, появившееся 20 августа 1921 г.^[139], свидетельствует одновременно о двух вещах: отныне установилось убеждение в том, что «Протоколы» являются политико-полицейской подделкой; дискуссия перемещается к вопросам установления личности фальсификаторов, их истинных намерений, а также личности проводников и распространителей «Протоколов», их мотиваций. Для получения точных ответов на эти вопросы придется ждать публикации замечательного исследования Анри Роллена, напечатанного в 1939 г. под заголовком «Апокалипсис нашего времени»^[140]. Письмо же Зангвилла выглядело следующим образом:

Месьё, Ваш константинопольский корреспондент, который оказал услугу миру, преследуя вплоть до источников «Протоколы сионских мудрецов» – ибо они были старательно изданы повсюду, – пишет: «Нет ясного представления о том, как «Протоколы» попали в Россию. В вашей редакционной статье вы, однако, предполагаете, что «Протоколы» были сфабрикованы под руководством Рачковского, шефа русской тайной полиции в Париже. Г-н А. дю Шайла, француз, изучавший в 1910 г. теологию в Санкт-Петербурге, входивший в 1918 г. в главный штаб армии донских казаков, свидетельствовал на страницах парижской Tribune Juive (№ от 14 мая 1921 г.), что Нилус лично рассказал ему о том, что «Протоколы» послала ему из Парижа его подруга г-жа К., которая получила их от генерала Рачковского. Г-н дю Шайла полагает, подтверждая таким образом еще одно из ваших предположений, что курьером, доставившим рукопись из Парижа, являлся Александр Сухотин. Он увидел сам манускрипт, который, будучи написанным на весьма дурном французском языке и рукой различных людей, заставлял думать о полной причастности к этому делу отделения русской полиции. Тот факт, что «Женевские диалоги» были приобретены одним из бывших его сотрудников, дополняет картину.

То, что публикация 1905 г. имела своей целью утопить русскую революцию в потоке еврейской крови – это я, как и вы, подтверждаю. Но выясняется, что в 1902 г. увидело свет предварительное издание книги в форме приложения к перепечатке одного мистического сочинения Нилуса. Мотив, который скрывает более свежая публикация, бросает новый любопытный свет на бывший царский двор, ибо эта публикация являлась козырем в игре, которую там повели в пользу Нилуса, для дискредитации лионского мистика Филиппа, властью которого над царем была недовольна великая княгиня Елизавета. Зная, что Нилуса прочили на место Филиппа, Рачковский, как полагали, хотел снискать себе расположение Нилуса, предоставив ему важное оружие для борьбы с русским либерализмом^[141].

Сожалею, что ваш корреспондент в своем заключении предполагает, что фрагменты «Протоколов», отсутствующие в «Женевских диалогах», могли предоставить евреи, шпионившие за своими единоверцами, ибо эта надуманная гипотеза приносит свет надежды значительному числу газет по всей Европе, которые живут лишь «Протоколами». Ваш корреспондент ошибается также, когда думает, что эта историческая фальшивка причинила только моральный ущерб. Г-н дю Шайла считает, что она подтолкнула к невиданным погромам на Украине, о которых в Западной Европе почти ничего не знают. Что касается самого Нилуса, то он представляется фанатичным мистиком, довольно честным человеком, если только его не предает казуистика, как в том случае, когда его спросили, могут ли «Протоколы» быть фальшивыми, и он ответил: “Если бы они и являлись таковыми, Господь, который мог вещать через Валаамову ослицу, мог также вложить истину в уста лжеца”»^[142].

Если можно вместе с Н. Коном считать, что оба лица, Рачковский и Нилус, «определенно приняли участие в интриге против Филиппа и [что] возможен даже был их сговор с целью использования «Протоколов» в совместных интересах», и это совместимо с гипотезой Зангвилла, то невозможно доказать предположение, в соответствии с которым «Протоколы» были «специально изготовлены для очернения Филиппа в глазах царя». Действительно, хотя Филипп являлся сторонником мартинизма и целителем, в «Протоколах» нет никакого упоминания о возможной роли мартинистов или целителей в еврейском заговоре^[143].

Одним из самых громких откликов на «Протоколы», если говорить о франкоязычной прессе, было выступление бельгийского иезуита Пьера Шарля (он родился 3 июля 1883 г. в Брюсселе и умер 11 февраля 1954 г. в Лувене). Свою религиозную хронику в журнале La Terre Wallonne, «католическом и регионалистском ежемесячнике Шарлеруа», П. Шарль посвятил 15 ноября 1921 г.^[144] вопросу о «Протоколах», прямо атаковав монсеньора Жуэна, хотя католическая легитимность последнего, как кажется, была обеспечена поздравлениями в его адрес от Папы Бенедикта XV, отметившего те «мужество» и «стойкость», с которыми этот священнослужитель защитил «права Католической церкви против сект, враждебных религий». В апреле 1922 г. П. Шарль публикует в La Terre Wallonne вторую статью о «Протоколах», озаглавленную «Нечистый еврей»^[145]; в ней он отвечает на некоторые выпады в свой адрес и доказывает, сравнивая тексты (идя по стопам Ф. Грейвса), что «Протоколы» в своей основной части представляют собой плагиат «Диалога в аду» Мориса Жоли. В статье, которую П. Шарль напечатает в январе 1938 г. в Nouvelle Revue Theologique, он лишь разовьет и актуализирует статьи 1921 и 1922 гг.^[146]

Роже Ламбелен, который только что опубликовал перевод «Протоколов» по версии Нилуса, ответил на критику статьей «Морис Жоли и “Протоколы”», появившейся 17 декабря 1921 г. в Revue hebdomadaire^[147]. Сделав целый ряд уступок противнику, он ограничился в основном тем, что подчеркнул остающуюся долю неясности (относительно личности редактора или редакторов) и пророческую ценность, присущую документу:

Что следует вывести из этого собрания плагиатов, сопоставления текстов, сравнения идей? Times не испытывает колебаний. Газета утверждает, что «Протоколы» явились изобретением русской полиции для провоцирования погромов и борьбы с политикой либералов. Непосредственной целью брошюры было, как кажется, удаление от двора француза по имени Филипп, гипнотизера и гадателя, который приобретал влияние на царя и на царицу [The Times, 18.08.1911]. […] Позволили ли разоблачения Times найти верное решение этой таинственной проблемы? Сегодня, как и вчера, их автор остается неизвестным. […] Наконец, эта книга предсказала мировую войну, вильсоновский мир, возрастающее влияние Израиля. […] Морис Жоли был талантливым писателем, его «Диалог в аду» привлекателен, но имеет сегодня лишь ретроспективную ценность, поскольку Наполеон III потерял свой трон более пятидесяти лет назад. «Протоколы» не обладают такими же литературными достоинствами, но они представляют огромный интерес, сохраняют актуальность, содержат серьезные предупреждения и позволяют дотронуться пальцем до опасных угроз^[148].

Таков был главный аргумент распространителей «Протоколов», выдвинутый против тех, кто оспаривал их подлинность, располагая доказательствами: аргумент «все происходит как если бы», находящийся по ту сторону критериев опровержимости. Именно аргумент о «смущающей» пророческой ценности «Протоколов» позволял легковерным умам принимать этот документ за «подлинный», а более требовательным умам – признаваться в своих сомнениях относительно доказательств этой «подлинности». Очевидно, Ламбелена вдохновляли статьи, появившиеся в Morning Post (24–27 мая 1921 г.) в качестве отклика на разоблачения Times:

Если документ не является подлинным, то это одна из самых невероятных подделок, ибо она с уверенностью предсказывает не только факт, но также способ и механизм великой революции еще до того, как та случилась^[149].

В датированном февралем 1925 г. предисловии ко второму изданию «Протоколов» (у Грассе) Р. Ламбелен снова спорит с «еврейскими организациями», однако при этом не опровергает факты заимствований из памфлета Мориса Жоли, а также из других текстов:

Из того факта, что некоторые пассажи «Протоколов» копируют параграфы «Диалога в аду», вся еврейская печать и даже некоторые газеты, считавшиеся независимыми, сделали вывод, что маленькая книга, открытая Нилусом и Бутми, является подлогом, фальшивкой на том же основании, как и «Монита Секрета», которую когда-то приписывали иезуитам. Однако Морис Жоли являлся фанатичным республиканцем, трудно вообразить его участие в махинации против демократии и евреев. Но кто же смог воспользоваться памфлетом, чтобы превратить его в оружие войны, в боевую колесницу, управляемую антисемитами? Times и некоторые другие печатные листки дали волю своему воображению и включили в аферу гипнотизера Филиппа, великого князя Сергея Александровича^[150], княгиню Радзивилл и в конце концов назвали отцами «Протоколов» троицу русских полицейских. Но эта атрибуция являлась еще только гипотезой, и никакое серьезное свидетельство не устанавливало их истинность. Оставаясь строго на почве исторической критики, следует признать, что происхождение «Протоколов» представляется загадочным и что его автор (или его авторы) по-прежнему неизвестен. Однако каковы бы ни были источники этого документа, его текст заслуживает внимания и оглашения. Без сомнения, некоторые его пассажи странным образом походят на отрывки из памфлета М. Жоли, другие имеют любопытные аналогии с наставлениями Вейсхаупта, написанными им для «иллюминатов». В «Протоколах» находят также идеи, высказанные Виндексом из высшей венты римских карбонариев, Бакуниным из альянса социалистической демократии, даже Лениным^[151].

Как с точностью установили Норман Кон и Леон Поляков, а за ними Жан-Франсуа Муазан, интеллектуальное контрнаступление, начатое Филиппом Грейвсом, Люсьеном Вольфом и Германом Бернстайном, смогло остановить, по крайней мере на какое-то время, интенсивную антиеврейскую кампанию в Великобритании и в США, в центре которой были «Протоколы». Иная картина сложилась во Франции, в Польше и особенно в Германии^[152], несмотря на критические исследования, которые там параллельно публиковались; антиеврейскую кампанию удалось лишь затормозить. А в 1933–1934 г. она возобновилась с новой силой.