Павел Владимирович Волчик
Ия
4
Когда перестаёшь верить в чудеса, не так уж сложно заниматься обычными делами: ходить на работу, убираться в доме, воспитывать детей. Ты втягиваешься, привыкаешь. Тебе не нужно гадать на кофейной гуще – ты сам себе пророк, ибо предсказывать особо нечего. Но стоит попробовать чудо на вкус, как обычная жизнь превращается в мучительное ожидание перемен.
Раньше я работал на лесопилке нехотя. Песня циркулярной пилы перестала меня веселить, запах деревянных стружек уже не бодрил. Но странные события, происходящие в нашем доме, воодушевили меня на подвиги. «Людям нужны маленькие чудеса!» – понял я. В итоге из свежеструганных досок я сколотил себе пристройку и даже выбрался в город, чтобы купить подходящий токарный станок. Вот теперь дерево запело в моих руках! Скучный инженер, когда-то просиживавший штаны в конструкторском бюро, наконец-то начал превращаться в умелого плотника.
Кубки, кувшины, чашки, резные ложки и подсвечники, гардины и перила, детские игрушки, украшения – всё это хотелось потрогать, подержать в руках.
Местные жители редко покупали мои поделки, но однажды ко мне заглянул молодой предприниматель из города и сказал, что на деревянные игрушки сегодня особый спрос и он готов сотрудничать. Я обрадовался и стал работать ещё усерднее.
Мария оставалась с двумя детьми. Возвращаясь вечером домой, я рассказывал ей о своих успехах. Она нервно улыбалась и начинала спешно наводить порядок на кухне – будто хотела показать, как много у неё дел. Иногда она так сильно тёрла тряпкой стол, что я боялся, как бы в столешнице не образовалась дырка.
Зоя висела на мне весь вечер, заставляла играть и даже не пускала в уборную. Маленькая планета ей не уступала – кружилась вокруг головы до ряби в глазах, касалась щёк.
Внимание дочек мне очень льстило. Наверное, именно поэтому я вовремя не почувствовал опасности.
Это случилось в обычный осенний вечер, когда я вернулся домой с лесопилки. Настроение было хоть куда. Помню, я даже насвистывал песенку, которую только что слышал по радио. У забора стоял наш автомобиль со спущенной шиной. Пару дней назад я налетел на яму в асфальте и пробил покрышку: нужно будет съездить купить новую, но когда?
Зоя первой увидела меня в окно и, помахав рукой, бросилась к дверям.
Я вошёл в дом, снял куртку. Сверху раздался глухой топот, потом шум возни.
– Маша! – позвал я.
Но жена не откликнулась. Может, не расслышала?
Узел на правом ботинке никак не хотел поддаваться. Когда мне, наконец, удалось стянуть с себя обувь, шум наверху усилился. Из распахнутой двери в кухню валил дым. В ноздри мне ударил густой запах жарящихся котлет. На лестнице мелькнули голые ступни жены. Я поднялся наверх и увидел такую картину: Зоя стояла, скрестив руки на груди. Она насупилась и выпятила нижнюю губу. Мария возвышалась над ней грозовой тучей:
– Сколько раз я тебя просила не обижать сестру!
– Она сама виновата! Я первая увидела папу в окно! А она начала меня обгонять!
Из-за кресла показался круглый бок, покрытый крохотными трещинками, и снова исчез.
– Что случилось? – серьёзно спросил я.
Мария нервно откинула волосы со лба.
– Зоя ведёт себя с ней как с игрушкой. Толкает, крутит её. Я говорю, что так нельзя!
– Она сама виновата… – буркнула девочка.
Я присел на корточки, чтобы видеть глаза Зои. Маленькая планета вылетела из-за кресла и юркнула мне за спину.
– Зоя, – сказал я как можно мягче, – не дуйся, пожалуйста.
Дочка ещё больше выпятила нижнюю губу и отвернулась.
– Ей просто нужно попросить прощения, – вмешалась Мария. Вокруг рта у неё появились некрасивые морщинки, которых я раньше не замечал.
– Ты извинишься? – спросил я, положив руку Зое на плечо.
– Пускай сначала она!
– Она не говорит.
– Мне-то что! – Зоя отступила на шаг назад.
Мы с женой переглянулись.
Маленькая планета, будто забыв о ссоре, начала медленно кружиться вокруг нас. Я поднялся.
– Ну, тогда…
Зоя хорошо знала этот тон. Она закатила глаза.
– Ну ладно. Я извинюсь.
Её губы сжались в тонкую линию, затем что-то промямлили.
– Мы ничего не слышим, – сказала Мария.
Зоя сжала кулачки. Почуяв неладное, я шагнул вперёд, но было уже поздно. Глаза Зои сверкнули непокорным огнём, она развернулась и с ловкостью заправского футболиста врезала ногой по крутящейся сфере. Планетка со свистом взлетела к потолку. Послышался треск, и в следующую секунду нам на головы посыпался дождь из стекла.
– Зоя! – взревели мы с Марией.
В ответ – короткий вздох. Я открыл глаза и увидел кое-что пострашнее разбитой люстры. Наша девочка стояла, бессильно опустив руки, как маленькая бледная моль. На белой щеке красная полоска – ровная, словно прочерченная по линейке. По коже скатилась рубиновая капля, задрожала на подбородке и полетела вниз. Затем из пореза полился тёмный ручеёк.
Я услышал, как Мария охнула и попятилась.
– Стой! – крикнул я, но поздно: под ее голой ступнёй хрустнуло стекло…
Что было дальше, я не помню. Каким-то образом я перенёс жену и дочку в гостиную, умудрившись не наступить на осколки. Достал аптечку и обнаружил там просроченную перекись водорода и бинты. Выругался.
У Зои началась истерика. Мария сидела с прижатым к ноге красным бинтом.
– Беги к фельдшеру, – она указала глазами на дверь.
Я взял дочку на руки и побежал. Её тело обмякло, стало тяжёлым.
То и дело она повторяла: «Я буду уродкой? Да, папа?»
«Нет-нет, – бормотал я. – Ты станешь ещё красивей. У тебя будет геройский вид!»
Знакомая тропинка. За рощицей жёлтый домик Варвары Петровны
Когда я без стука ворвался к ней (двери в деревне запирались только на ночь), она стояла у раковины и отмывала здоровенный чёрный котёл. Её руки, как и в прошлый раз, были мокрыми и красными от горячей воды.
Она мигом оценила ситуацию, молча взяла Зою и унесла под свет лампы. Осмотрела рану, передала девочку мне. Ловко и спокойно, не делая лишних движений, достала бутыль со спиртом, аптечку, шприцы, ампулы и хирургическую иглу.
Увидев всё это, Зоя отвернулась, уткнулась мне в плечо. Я почувствовал, как рубашка в том месте, где она прижимается, намокла.
– Будем зашивать, – негромко, но твёрдо сказала фельдшер.
Я сглотнул. Лучше бы зашивали меня! Лучше бы меня всего усыпало осколками! Вот она, цена загородной жизни! Второй раз за год я проклинал тот день, когда мы переехали в деревню – на три часа езды в окрестностях ни одной больницы. Машина не на ходу. А скорая будет тащиться в темноте, по разбитой дороге, целую вечность…
Не то чтобы я не доверял Варваре Петровне, но шрам на лице! Что может быть хуже для девочки?
– Ну? – фельдшер строго взглянула на меня, вскинула бровь.
Я хотел возразить, поспорить, выпустить пар, но вместо этого покорно кивнул.
5
Когда страшные десять минут, за которые я постарел на десять лет, закончились, и фельдшер убрала инструменты, мы поспешили обратно, к Марии.
По пути я рассказал Варваре Петровне, как всё произошло. Она кивала, но ничего не говорила. Зоя, обессилев, уронила голову мне на плечо, засопела в ухо. Я ступал в темноте осторожно, старался не трясти её, боялся задеть рукавом шов.
Мария сидела на кухне с перевязанной ногой. На столе лежал пинцет и очки, на полу стояла кастрюлька, а в ней поблескивали окровавленные осколки.
Я вошёл в комнату, положил спящую дочь в кровать, осторожно повернул головку на здоровую щёку и вышел.
Рубашка, мокрая от пота, холодила спину. На кухне было открыто окно. Я рухнул на стул, вытянул ноги. Варвара Петровна повернулась к жене:
– Рану точно не нужно осмотреть?
Мария покачала головой.
Какое-то время мы молчали. На дворе шуршали маракасами сверчки. Прожектор луны, омытый влажным облаком, засветил ярче.
Варвара Петровна кашлянула.
– А где же мой колобочек?
Господи, как мы могли забыть? Я бросился вверх по лестнице. В тусклом свете единственной уцелевшей лампочки сверкали неубранные осколки. Я осторожно прошёл вдоль стены, щёлкнул включателем – у кресла зажегся торшер. В углу шевельнулась тень.
– Эй! – прошептал я. – Малыш!
Шаг за шагом я приблизился к тому месту, где притаился живой шар. Стоп. Что если она разозлилась? Мы ведь оставили её совсем одну! А вдруг там чудовище, которое начнёт брызгать во все стороны лавой? Я зажмурился, набрался смелости, и сунул руку за кресло.
Что-то капнуло мне на кожу. Так и есть: лава! Я хотел отдёрнуть руку, но тут понял, что спутал холодное c горячим. Почувствовав моё прикосновение, планета завибрировала и рванула в противоположный конец комнаты. В лицо мне полетели брызги. Одна капля попала в рот – вкус солёной воды.
Шар бешено вращался, издавая тревожный гул.
– Т-с-с-с! Успокойся, пожалуйста!
Я попробовал подойти к ней снова – планета заметалась по комнате. На обоях то здесь, то там оставались влажные разводы.
Я остановился, взял метлу и стал неторопливо подметать разбитое стекло. Планета зависла под потолком и как будто наблюдала за мной. Я собрал осколки плафона в совок и спустился вниз.
Мария и Варвара Петровна ждали у лестницы.
– Что с ней?
Я пожал плечами.
– Завтра узнаем. Сейчас её лучше не трогать.
Хотя мне ужасно хотелось спать, я подошел к книжному шкафу и отыскал две книги: космический атлас и учебник по детской психологии. Знаете, что я выяснил? Мы ни черта не смыслим в детях и планетах.
…Кто-то дёргал меня за ухо. Я приоткрыл один глаз и понял, что уснул на ковре, уткнувшись носом в нарисованный спутника Юпитера. Судя по тому, как усердно мне выкручивали ушную раковину, это была Зоя.
– Проснись, пап! Ты не представляешь, что случилось с малышнёй!
Я резко поднялся, о чём сразу пожалел – перед глазами всё поплыло. Когда зрение вернулось, я разглядел лицо дочери: тонкий шрам немного покраснел по краям, но выглядел ровным. Заметив мой взгляд, девочка потянулась пальцами к щеке.
– Не трогай! – погрозил я пальцем.
– Чешется, – пожаловалась она.
Мы взялись за руки и пошли на кухню. Терпкий запах кофе щекотал ноздри. Варвара Петровна сидела за столом и наливала себе в кружку горячий напиток. Жена готовила омлет у плиты. О вчерашней трагедии, кажется, никто не вспоминал.
– Доброе утро, соня! – улыбнулась Мария.
Отлично! Значит, ничего страшного не случилось. Всё будет так же, как прежде. Раны затянутся, обиды забудутся. Мы будем жить долго и счастливо…
– Гляди, пап!
Зоя обогнала меня, распахнула дверь на лестницу, заливисто свистнула. Где только научилась? Не иначе деревенские мальчишки постарались!
С весёлым жужжанием в кухню влетела крутящаяся сфера. Её занесло на повороте, но она всё-таки вписалась в дверной проём и завертелась у меня перед носом.
Сухая корка на её теле местами лопнула, и по всей поверхности били крохотные родники. Теперь, вся искрящаяся фонтанчиками влаги, она смотрелась живее живых.
