Павел Клобуков
Один день
А на самом деле это было про пожарников, но мы этого не знали. Витечка где-то тогда же занялся бизнесом – типа бытовая техника, что-то развозил на газельке по Подмосковью, ездил в Калугу, Тулу, куда-то там еще. Меня тогда тоже звал к себе, но у меня аспирантура была, и как-то, в принципе, не лежала душа ко всему этому – товар-деньги-товар. Что-то с кем-то они не поделили: в лесу машина обгоревшая, внутри два трупа – Витечка и его друг, “партнер по бизнесу”. Разборки. Никого не нашли, так ничего и не выяснили. Наверно, и не искали особенно. Странно, что с машиной сожгли, а не перегнали куда-нибудь и не перепродали. Богатые очень. Или ленивые.
Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Китай-город. The next station is Kitay-Gorod.
Английский я учил уже в аспирантуре. Мы с Людмилой вместе учили. Нас собственно двое и осталось на кафедре. Малиновская была строгая, как Родина, и по-английски она говорила так, как супермодель ходит на показе по подиуму – левая нога, правая нога, снова левая – просто идет, но невозможно оторваться. Это уже потом выяснилось, что она все детство провела в Англии и Америке, у нее отец дипломат. А тогда в начале, на первых занятиях – совсем как гость из другого мира – прямая, стильная, с высокой прической и безупречным произношением. Как девушка Бонда. Ну так, наверно, и было на самом деле. Ни единого слова по-русски 120 минут, пока пара идет, от звонка до звонка. Я собственно и английский выучил, чтобы быть рядом с ней.
Вечерние занятия, часто один на один. И вот мы читали какой-то текст, про Византию, и разбирали специальную лексику. Не помню как, но она как-то вдруг вышла на то, что значения слов вещь условная, и границы между словами условны и подвижны. И то, что мы называем – не есть объективная реальность, но наша проекция. Где кончается эротика, и где начинается порнография? Где кончается игра и флирт, и где начинается животное желание и секс? У вас есть ответ на эти вопросы? Ну, давайте! Смелее, дайте волю своему языку, иначе так никогда и не начнете говорить. И все это по-английски, и смотрит серьезно. Лицо неподвижное, ни тени улыбки, а в глазах дьявол. Подпиши договор, отдай мне свою душу – и я выполню любое твое желание. А я так офигел, что ни слова сказать не могу. Сижу, краснею, давлюсь какими-то обломками артиклей и предлогов и от одной мысли, что она рядом, и ждет, и имеет в виду то, о чем я думаю… Я был на грани распада. И тут звонок. Малиновская засмеялась – впервые за год занятий – и сказала, что мы продолжим после выходных.
Мне было так стыдно. Хотелось тут же, в аудитории, подойти к окну и выпрыгнуть вниз с 8-го этажа. И дальше уже лежать мертвым там внизу на асфальте. Чтобы она прошла мимо и лучше запомнила меня таким – кровавое месиво, поступок, шаг, которого никто не ожидал. Чтобы она забыла, что я полный идиот, не способный вообще ни на что.