Павел Чук
Друзья по несчастью. Завещание

«Он что, выстрелил из повреждённого ствола?! Кто вообще доверил ему в руки оружие!» – возмущался я, приходя в себя от оглушительного грохота, раздавшегося чуть позади. Из ушей текла кровь, глаза слезились от пыли и гари.

С трудом пришёл в себя, осмотрелся. На полу, лицом вверх лежит тело в скафандре. Свет налобного фонаря шлема тускло освещает пространство, лучом упираясь в потолок, давая хоть какое-то представление о произошедшем.

«Как только меня не задело? Наверно, он машинально нажал на спуск, не поняв, что оружие приведено в негодность и получил такой «нежданчик»». Его передние конечности оторвало взрывом, и они валялись невдалеке, составляя сюрреалистичную картину. Поднялся, подошёл к противнику и одним ударом закончил его страдания, благо целостность конструкции нарушена и виброклинок беспрепятственно вошёл в плоть.

Без сил опустился на пол.

«Ля-ля-ля, ля-ля-ля, мы везём с собой кота…», – вновь в голове заиграла приставучая мелодия. В голове шумело от полученной контузии, гул смешался с весёлым мотивом не давая прийти в себя.

«Ля-ля-ля, ля-ля-ля…», – она что, всю жизнь меня преследовать теперь будет? Соберись. Ничего ещё не закончено! Отыскал на полу коммуникатор – разбит, не работает.

«Надо вставать и найти капитанскую рубку, думаю, мы в нуль-пространстве и пока из него не вышли, надо захватить корабль, потом будет поздно…».

Поднялся, пошёл блуждать по уровням корабля, переходя с одной палубы на другую. Большинство кают заблокировано, не войти. Только одно помогло – заработало аварийное освещение, давая мягкий красный свет, которого впрочем, достаточно для ориентации в хитросплетениях коридоров корабля неизвестного типа. Хотелось, есть и пить. В одной незаблокированной каюте отыскал множество как пустых, так и целых ёмкостей, принюхавшись, определил как спиртное, но пробовать не стал – не время. Подозрительно молчала громкая связь и, самое удивительное, ни кто на пути мне не встретился.

Может, их всего четверо? Но, нет, слишком мало. Должно быть как минимум пятеро: капитан, два бойца и два техника – штурман и пилот, или всё за время моего отсутствия сильно поменялось, или меня опять занесло неизвестно куда. Не только в пространстве, но и во времени, но подумав, остановился на версии, что всё-таки я не в параллельном измерении, а просто прошло много времени с моего прохода через чёрную дыру. О чём свидетельствовала реакция придавленного гравиплатформой на то, что я являюсь гражданином Альянса и самое главное – язык понимаю. Кстати, надо его допросить, но возвращаться не стал, а продолжил методично исследовать корабль.

Ни одного работающего стационарного терминала мне по пути не попалось. Я бродил по палубам, изнемогая от жажды, пока не забрёл к заблокированному проходу. Его отличало от всех остальных, что он тупиковый и закрывается массивными бронированными дверями, которыми оборудуют особо охраняемые помещения, а какое помещение на корабле представляет особую важность? Верно – это капитанский мостик и реакторный отсек.

«На реакторный не похоже», – пришёл к выводу, осмотрев массивные двери и слишком узкий коридор, ведущий в тупик. – «Значит, нашёл – это капитанский мостик. Остаётся решить задачу, как попасть внутрь».

Постучал в дверь – тишина. Я, впрочем, и не надеялся, что мне отворят двери по первому моему требованию, но попробовать нужно. Привалился к стене, закрыл глаза, и перед взором всплыла картина, увиденная в одной из кают: в относительно небольшом помещении, больше похожем на морг, на полу вповалку лежали тела. Среди них узнал сопровождавших меня. Они лежали, кто без конечностей, кто без головы, кто словно мумия с выкаченной кровью – жуткая картина. Меня тогда чуть не стошнило, но исполнить рвотные позывы нечем, только желчь с неприятным запахом вырвалась наружу, и я тут же покинул страшную каюту.

– Сержант, это ты? Объект ликвидирован? И почему система перезагрузилась? – отпрянул я, приготавливаясь к бою. Оказывается, когда прислонился к стене, случайно нажал на переговорное устройство, активировав его.

«Что ответить?»

– Я… норма… открой… ранен, – изменив голос, глотая окончания, отрывисто произнёс, стараясь чтобы по голосу не разобрали, что говорит другой человек.

– Не разобрал, повтори и отойди чуть дальше, чтоб видел тебя, – послышалось в ответ.

– Ранен… помоги… – ответил хрипящем голосом. Продолжая стоять, закрывая видеокамеру переговорного устройства.

– Сержант, опять напился? Как твоё имя и родная планета? – через минуту ожидания услышал вопрос, который поставил меня в тупик. Ответа на него я не знал и продолжал стоять, говоря нечленораздельное в переговорное устройство.

Когда играть комедию мне порядком надоело, уже было хотел плюнуть на всё и пойти искать камбуз чтоб поесть и немного отдохнуть, как приводы гермодвери пришли в рабочее состояние, и она медленно стала открываться. Не дождавшись, когда она полностью раскроется, а как только проём оказался достаточный, чтобы в него без труда протиснуться, одним рывком проник на капитанский мостик.

Виброклинок, вошёл в плоть стоявшего возле открывающейся двери, не заметив преграды. Не дожидаясь, когда тело упадёт на пол, спрятался за массивным шкафом, ожидая атаки. Но ни выстрелов, ни криков или каких-либо признаков жизни не последовало. Аварийное освещение тускло освещало относительное небольшое пространство капитанского мостика, как вдруг раздался металлический голос: «Внимание! Через два часа по корабельному времени запланирован выход из нуль-пространства. Системы корабля неисправны. Силами корабельных автоматических систем произвести ремонт не представляется возможным. Требуется помощь экипажа».

Когда информация повторилась в пятый раз, а никаких признаков жизни в помещении я не заметил, то вышел из-за своего укрытия и уселся в ложемент управления кораблём.

– Корабль, ответь экипажу!

– ИскИн «Бруз». Представьтесь.

– Капитан Павел Кенгирский, выполнял специальную миссию на планете, эвакуирован экипажем корабля. Представляюсь после карантина. Что произошло на корабле? Почему все мертвы?

– В базе данных нет сведений о вашем прибытии.

– Конечно! Это ж совершенно секретная миссия. Тебе её знать не положено. Озвучь маршрут и план задание! – наглость, второе счастье, не моргнув наехал на Бруза.

– Ваши полномочия не подтверждены, – сухо ответил ИскИн, но пауза, после которой он выдал свой вердикт, длилась слишком долго для такого мощного вычислительного интеллекта, что во мне закралось сомнение в его работоспособности.

– Бруз, слушай приказ, диагностика собственных систем и систем корабля с полным отчётом по градации критичности.

Через десять минут ожидания, за которые я успел осмотреть тело убитого мной, как оказалось, не гуманоида, ожил ИскИн:

«Доклад диагностики собственных систем: оперативная память – некритично; основная база данных – повреждения критичные, отсутствует доступ к восьмидесяти процентам данных; дополнительная база данных – некритично; визуальный контроль – некритично, но половина помещений не контролируется; внутренняя голосовая связь – некритично… Доклад работоспособности корабля: система жизнеобеспечения – некритично, но система регенерации, фильтрации работает на пределе, срок без вмешательства не более суток; внешняя связь дальняя связь – повреждения критичные, нерабочее состояние; ректор – состояние стабильное, потеря мощности на сорок три процента; аварийные системы спасения – некритично…».

ИскИн продолжал по пунктам доклад о своём состоянии, и состоянии корабля, а передо мной вырисовывалась нерадостная картина. Корабль повреждён. Ресурс, если не вмешаться, не более суток, двое. Если облачиться в скафандр, то протяну и дольше, но есть ли необходимость в этом? Через два часа, точнее уже меньше чем через полтора, корабль выйдет из нуль-пространства и окажется в обитаемом космосе, где можно сесть в спасательную капсулу, подать сигнал бедствия и ждать,… но, сколько ждать и чего?

– ИскИн, какова конечная точка выхода из нуль-пространства?

– Пространство возле стационарной космической базы «Доганара».

– Данные по станции! – обрадовался я, ожидая получить ответ.

– Данные по станции «Доганара» отсутствуют.

«Понятно. Основные базы повреждены, может, от замыкания что-то у него перегорело, может, кристалл памяти повреждён механически, вот он и не помнит ничего».

– Бруз, включи стандартное освещение.

– Недостаточно ресурсов.

– Приказ, диагностика спасательных капсул и их комплектность, – скомандовал, когда до выхода из нуль-пространства оставалось меньше получаса. Всё это время я пытался наладить контакт с ИскИном, но ограниченный его функционал и непризнание меня капитаном, или хотя бы членом экипажа, не давала возможности добиться результата. Сначала хотел снять главный вычислительный кристалл, чтоб подтвердить появление себя любимого и, как достойный трофей, но побоялся, что выведу и без того ограниченные вычислительные способности Бруза на закритичный уровень.

«Как же я забыл! У меня ж есть пленный, придавленный гравиплатформой! Он мне поможет, куда ему деваться?»

Сверился со схемой корабля любезно предоставленной Брузом, отдал приказ разблокировать двери и, понёсся в пыточную каюту. Нужно торопиться, времени осталось мало, если не получится убедить пленника, то ничего не остаётся, как опрометью бежать на палубу к спасательным капсулам, а лифты отключены. Хорошо, что бокс с капсулами находится в том же крыле, но палубой ниже, а ниже, это не выше, не подниматься по тёмной лестнице, а спускаться, что всяко легче.

Добежал до знакомой каюты. Дверь услужливо открылась, но в живых внутри никого. Как понял, когда пьяный Сержант, которого для себя обозвал сумасшедшим, пробил третий корпус корабля, скакануло напряжение, вырвался электромагнитный импульс и некоторые системы корабля пришли в негодность, в том числе блок управления гравиплатформой, которая всем своим весом раздавила бедолагу.

«М-да. Ладно, совесть моя чиста, думаю на корабле больше никого, кроме меня в живых нет и пора убираться, пока есть время».

Облачился в скафандр и уселся в ложемент спасательной капсулы.

«Теперь можно и перекусить», – расслабился я, когда питательная жидкость побежала сначала по трубопроводу скафандра, а потом приятным теплом разнеслась по моему телу. От напряжения и усталости, задремал и не заметил, как корабль вернулся в обычное пространство, а спаскапсулу отстрелило перед разрушением корабля…

«Внимание! Спасательная капсула РН87К3 включите опознавательный сигнал. Внимание! Спасательная капсула РН87К3 включите опознавательный сигнал, или будете уничтожены», – вздрогнул от резкого повторяющегося звука, доносящегося из динамиков скафандра.

Глава 3

– Не хотите отвечать, не надо, – хмуро произнёс человек в форме с неизвестными знаками различия.

– Я вам уже третий раз повторяю, я – военнослужащий Альянса капитан Павел Кенгирский, командир специального батальона, кавалер…

– Кавалер орденов, герой и прочее, и прочее, и прочее, – перебил меня неизвестный.

Третий день меня держат в закрытом помещении на какой-то орбитальной станции, куда меня еле живого доставил патрульный корабль, подобравший спасательную капсулу. Хорошо хоть не уничтожили, когда опознавательный сигнал спаскапсулы идентифицировали как принадлежащий кораблю, включённому в базу данных находящихся в розыске. И ладно бы, просто в розыске, но нет, спасательная капсула относилась к кораблю, который по базам проходит как пиратский и подлежит приоритетному уничтожению без проведения переговоров. Хорошо, что командир патруля оказался вменяемым человеком, и я уговорил его поднять меня на борт, а чтоб не разочаровывать совсем молоденького командира, уверил его, что у меня ценная информация, которую необходимо передать командованию, и только потом предать суду. Возможно, моя ложь и мой непрезентабельный внешний вид сыграл недобрую шутку. Который день меня допрашивают разные люди, которым неоднократно повторяю одно и то же, но мне не верят. Не дают связаться с теми, кто подтвердит мою личность.

– Павел, если вы уж так себя называете, у вас остаётся последний шанс облегчить свою участь, сознайтесь в подготовке диверсии…

– Мне не в чем сознаваться, – закричал я, – никакую диверсию я не готовил. Запросите Генеральный Штаб Альянса, запросите идентификационные данные на Павла Кенгирского, сравните с моими!

– Не кричите! – резко оборвал дознаватель, – идентификационные данные собраны, и образцы отправлены, куда следует. И это ваш последний шанс облегчить свою участь. Как только придёт ответ, к вам применят иные методы допроса, – на его лице промелькнула зловещая ухмылка. Дознаватель продолжал что-то говорить, но я уже не слушал. Необходимо потерпеть, подождать ещё немного, а потом, надеюсь, что всё встанет на свои места. Видя моё отрешённое безразличие, дознаватель прекратил допрос и приказал отвести меня обратно в камеру, а я с облегчением на сердце поверил, что мои мучения скоро закончатся.

– Что произошло за время моего отсутствия? – думал, оставшись в камере. – И вообще, сколько я отсутствовал, может, меня опять закинуло туда, неизвестно куда, но, нет. Когда представился бандитам на корабле и здесь, уже в ходе допроса, моя речь произвела ожидаемое впечатление. Об Альянсе, Планетарном Союзе, Кенгирах, войне, здесь слышали. Но почему у дознавателя форма без знакомых знаков различия и язык, хоть и схожий, я понимаю, меня понимают, но отдельные фразы, слова, всё-таки выпадают из контекста, как не вполне знакомые, или прошло слишком много времени, или…» – тут дверь моей камеры плавно отъехала в сторону. В дверном проёме увидел невысокий силуэт, облачённый в свободные, ниспадающие одежды. Он стоял, не проходя внутрь. Разобрать его черты лица не смог. Яркий свет из коридора, попадая в плохо освещённую камеру, слепит, не позволяя рассмотреть очередного незнакомца. Я стоял, не двигался с места, ожидая первого хода со стороны неизвестного, но незнакомец сделал шаг назад, и дверь затворилась, оставив меня в полумраке.

«И, что это было?» – недоумевал я, усаживаясь обратно на жёсткую кровать, заправленную тощим одеялом.

«Как будто мне больше делать нечего, как выступать в роли экспоната музея или ещё лучше животного в зоопарке. Что показывали меня неизвестно кому, это точно, но кому? Им что, лень, или нет технической возможности переслать моё изображение, записи допросов или, не знаю, отчёт с видеокамер, которыми напичканы не только коридоры, но и, считай все помещения, где я только успел побывать».

Желудок непривычно заурчал, требуя пищи. Я успел привыкнуть, что хоть и нахожусь в заключении, но кормят тут строго по часам. Один раз, когда допрос затянулся, так обед доставили, прям в допросную, где я, не скрывая своих умений ловко пользуясь столовыми приборами, а они, знаете ли, несколько отличаются от привычных земных, поразил своим знанием этикета одного из дознавателей, который, видимо, ожидал, что я, как дикарь, накинусь на еду, но не тут-то было. Знай наших! У него челюсть так и отвисла. Ещё бы, в скафандр я облачился, не снимая своего одеяния. Возможно, это и вводит в заблуждение представителей спецслужб по поводу моих слов, что я – гражданин Альянса. В том, что мной занимаются именно спецслужбы, я не сомневаюсь, только остаётся открытым один вопрос, что это за спецслужбы, какой страны, объединения, альянса или союза. С тех пор, чтоб не смущать офицеров знанием этикета и умением пользоваться столовыми приборами, в допросе делали перерыв на приём пищи, а сейчас, привыкнув к распорядку дня, мой желудок неосознанно требовал еду в привычное для него время.

– В качестве экспоната побывал, может, не устроил мой внешний вид и теперь меня что, голодом морить станут? – возмущался я, измеряя шагами камеру. – Десять шагов вперёд. Остановка. Четыре шага влево, десять шагов назад, – проговаривал вслух свой моцион. Я знал, что за мной наблюдают, просто иного и быть не могло, и старался не производить неадекватных неоднозначных действий, которые могут интерпретироваться не в мою пользу. Ожидание становилось томительным, измерив камеру своими шагами полторы сотни раз, подошёл к двери с намерением добиться объяснений, когда меня будут кормить. Всё-таки голод не тётка, если уж не верят, что я гражданин Альянса, герой войны, пусть хоть моральные законы приличия соблюдают, но не успел нажать на вызов переговорного устройства, как створки двери распахнулись.

***

«Опять допрос? Так поздно?» – идя по коридору в сопровождении двух бойцов мучал себя вопросами. Как ни странно, но распорядок дня на стационарной станции, куда меня доставил патруль, соблюдался строго. Я это заметил не только в строгом следовании установленного распорядка дня, будь то приём пищи, но и допросы, забор образцов, различные тесты, которые за эти дни со мной провели бесчисленное количество раз, проводились в строгом соответствии с рабочим днём, установленным на станции. А сейчас, по моим подсчётам, по времени станции глубокий вечер, рабочий день закончен, но меня, вместо того, чтобы покормить и предоставить самому себе ведут неизвестно куда.

– Офицер, куда меня ведут? – не удержался, заговорил с конвоем, что раньше никогда не делал, предполагая тщетность этой затеи.

– В сектор «Б» двенадцать, – ответил один из конвоиров.

Произнесённая аббревиатура не внесла ясности. Схему станции, расположение секторов, особенности конструкции и названий я не знаю, но мне осталось только удивиться. За время нахождения под надзором я посещал всего лишь один сектор и это сектор «Н», а из прежнего опыта знаю, чем ближе буквенное обозначение к началу алфавита, тем выше уровень допуска необходимо иметь, чтобы проникнуть в этот сектор. И, надо отдать должное конвоирам, видя, что я не выдерживаю темп передвижения, который они задали, как-никак мой почтенный возраст и откровенно плохое физическое состояние не давали мне возможности успевать за ними, конвоиры подстроились под мой шаг, чем вызвали моё глубокое уважение.

– Проходите, вас ждут, – мы остановились напротив гермодвери, возле которой стояли часовые. Гермодверь с шипением отъехала в сторону, я отстранился в сторону, пропуская вперёд конвой, но они стояли, не сдвинувшись с места. Один из них кивком дал понять, чтобы я прошёл внутрь один.

– Присаживайтесь, – услышал приглушённый голос, стоя возле богато уставленного яствами стола, накрытого на две персоны.

– Хоть не забыли покормить, – тихо под нос буркнул я, усаживаясь в удобное кресло. Напротив меня в противоположной части стола сидел пожилой мужчина из расы кенгиры. Устроившись поудобнее, уставился на своего визави, пытаясь его рассмотреть, но приглушённый свет, да и слабое зрение мешали мне это сделать. Пауза затянулась, кенгир смотрел на меня, изучая, а я на него, не смея нарушать принятый у них этикет, когда пригласивший первым обязан вкусить предложенную пищу, показывая, что она безопасна. Не знаю, откуда пошёл этот обычай, вероятно с давних времён, когда разделить пищу с гостем считалось не столько признаком гостеприимства, сколько дань уважения традиций при проведении переговоров руководителей противоборствующих сторон.

– Меня зовут Каратакис, мне поручено передать вам вот это… – из полумрака возник боец и положил на стол рядом со мной плоский лист.

– Что это? – спросил, не обращая внимания на исчезнувшего бойца. Что наша встреча проходит под присмотром охраны я уже понял, но зачем такие сложности?

– Это я хотел у вас спросить, – ответил Каратакис.

Недоумевая взял в руки лист, повертел в руках, но ничего не увидел. На ощупь на бумагу не похоже, скорее всего какой-то плотный полимер зеленовато-синего цвета размером с обычный лист бумаги, чуть больше формата А4. Посмотрел с обратной стороны, ещё раз повертел в руках, ничего. Только небольшое обрамление в нижнем углу. Как-то случайно, или по неосторожности провёл по этому знаку указательным пальцем. Лист завибрировал, и на нём проявилось изображение.

«Во, как, это такой планшет, как понимаю. Очень тонкий», – обрадовался своей сообразительности. На экране появилось трёхмерное изображение. «До чего техника дошла», – ухмыльнулся, помня, что в бытность мою о таких технических устройствах и не мечтали, по крайне мере я уж точно. Носимые планшеты не могли воспроизвести трёхмерное изображение, наверно, не хватало мощности. Приборы, воспроизводящие трёхмерное, были настолько громоздкими, что использовались только как стационарные на кораблях, в штабах или в специально оборудованных помещениях.

Видеоряд сменял друг друга, но что плохо – звук отсутствовал. Я увидел и капитана Ускуса, и церемонию своего награждения, и некоторые моменты из бытности командиром подразделения. У меня прям слёзы навернулись на глазах от нагрянувших воспоминаний. Изображение дрогнуло. Экран планшета потемнел, но через несколько секунд видеоряд возобновился. Камера, пролетая над поверхностью планеты, медленно опускалась. По специфическим признакам ландшафта, цветовой гамме, понял, что съёмка сделана на центральной планете Кенгирской Федерации. Снижающийся полёт замедлился, камера зависла над большой группой кенгиров, которые стоят полукругом напротив уходящей ввысь стелы. Картинка с общего плана сменилась на ближний, выхватывая по отдельности лица, от мала до велика, на которых я распознал скорбь, отчаяние, горечь утраты. Камера вновь взмыла вверх до шпиля стелы и медленно, словно давая возможность зрителю рассмотреть каждую крупинку массивного каменного памятника, начала спуск вниз. Я смотрел заворожённый, было такое ощущение, что нахожусь среди тех, кто стоит перед памятником и молча скорбит об утрате. Камера спустилась к подножию. Видеоряд застыл, давая возможность прочесть надпись на массивной плите: «Здесь покоится уроженец далёкой планеты, ставший истинным сыном Кенгирского народа. Кавалер Ордена Основателя, герой Альянса – капитан Павел Кенгирский. Вечная память».

Я выронил из рук планшет и откинулся на спинку кресла.

– Что скажете, – нарушил тишину Каратакис.

– Кто там похоронен? – только и смог выдавить из себя вопрос.

– Павел Кенгирский – герой Альянса и Кенгирской Федерации, – сухо ответил кенгир.

– Не-ет! – выкрикнул я, вставая из-за стола. Рядом тут же появились двое бойцов охраны, преградившие путь к собеседнику. – Павел Кенгирский это я! Когда атаковали корабль, я не погиб, а спустился в спасательной капсуле…

– Я читал ваши показания, успокойтесь. Сядьте на место! – выкрикнул Каратакис. Под присмотром охранников, я вернулся в кресло. – Давайте поужинаем, а потом поговорим.

После этих слов на столе начали появляться блюда. Я смотрел на обрастающий яствами стол, но аппетит пропал. Сидя в тишине, нарушаемой только звяканьем столовых приборов, я отрешённо жевал подаваемые блюда.

«Меня похоронили, что не удивительно. Корабль, на котором я летел в столицу, подбили и посчитали, что все члены экипажа и пассажиры погибли – это логично. Но, почему не проведут тесты, не сравнят биометрические данные, почему это всё не делают?!» – во мне бушевал шторм негодования. Я не понимал, что изменилось за эти несколько десятков лет моего отсутствия.

– Господин Каратакис, – обратился к кенгиру, – сколько лет прошло с… моих похорон?

– С гибели и погребения великого сына Кенгирского народа Павла Кенгирского прошло шестьдесят два стандартных общепринятых года, – без эмоций ответил Каратакис.

«Шестьдесят два! Это как получилось, что так много времени прошло. Я считал, тридцать, ну, максимум полсотни, а тут почти в два раза больше!». От полученного ответа я чуть не поперхнулся, но откашлялся.

– Вы удивлены? – ехидно спросил Каратакис. Поставленный вопрос для меня непонятен, по моей реакции, визави, думаю, сам определил, что известие оказалось шокирующим, и я не стал отвечать на его издёвку, уткнувшись в тарелку с незнакомым, но очень вкусным блюдом. – Не такой реакции я ожидал, – продолжил собеседник и сделал знак рукой. Ко мне подошёл один из охранников.

«И закончить ужин не дадут», – недовольно поморщился я, кладя на стол приборы и отставляя тарелку. Охранник положил передо мной лист свёрнутый пополам похожий на бумагу и вернулся на своё место.

– Посмотрите, что можете сказать по этому поводу, – произнёс собеседник, кивком указывая на лежащий лист.

«Нет, на ощупь вроде бумага», – взял в руки и развернул. На нём, мелким почерком от руки на кенгирском языке оказалось сообщение: «Дорогой друг. Если это именно ты, ответь, что заставил меня изучать капитан Ускус во время нашей первой встречи».

«Что за ерунда. Письмо без подписи. Ускус, Ускус… Это было, когда меня забрали с Земли. Так, значит, там был ещё стажёр – Куртис. Он меня ещё пару раз вырубил, но он остолоп, как говорил капитан. Что заставил изучать, что… какой-то справочник или научный труд, но чей… не помню».

– Это написал, как понимаю, стажёр Куртис, он остолоп, – выпалил я на одном дыхании, а потом выждал паузу и продолжил, – но что заставил изучать его начальник – капитан Ускус, которого, кстати, показывали в начале… фильма, я не помню, вероятно, какой-то справочник или научный труд кого-то из великих учёных кенгирской расы.

Повисшая тишина заставила меня усомниться в правильности моих слов. Мой визави смотрел на меня с открытым от удивления ртом, а потом, разразился громким, ухающим смехом, что мне стало не по себе.

– Рассмешили, – отдышавшись, ответил Каратакис, – если честно, я не знаю ответа на этот вопрос, но, думаю, академик Куртис оценит вашу шутку.

«Академик. Ничего себе! Как всё поменялось. Почему тогда Куртис не прибыл лично, или он такой занятой человек», – шёл я весь в раздумьях, возвращаясь в свою камеру. Когда остался один, запертый в четырёх стенах, не мог долго уснуть, думал, что происходит, почему мне не верят, почему не идентифицируют, почему… и много этих почему, возникало с каждой секундой в моей голове.

– Полковник! – услышал сквозь дремоту, – полковник, проснитесь. Кто-то осторожно тряс меня за плечо.

«Это к кому обращаются. Моё звание – капитан, как сейчас помню», – открыл глаза. Надо мной склонился офицер в парадной форме, я сделал такой вывод, потому что его одеяние резко отличалось от видимой неоднократно формы всех офицеров, с которыми мне приходилось встречаться.

– Господин полковник, – вытянулся по струнке офицер, знаки различия я так и не смог разобрать, видимо, за прошедшие более полсотни лет обозначение воинских званий, форма, сильно изменилась, поменяла свой внешний вид. Хорошо, что остались привычные наименования. – Мне приказано сопроводить вас к генералу Дрогансару.

– В таком виде? – указал я на свой внешний вид. Да, мне почти сразу дали переодеться из своих, так скажем лохмотьев, но на мне обычный комбинезон техника без знаков различия. – И почему полковник, вы не ошиблись камерой?

– Никак нет, господин Павел Кенгирский, – выпалил офицер.

«По крайней мере, знает фамилию, может, тогда и не ошибся камерой», – подумал, поднимаясь с лежанки и не обращая внимания на стоявшего по стойке смирно офицера, прошёл, умылся, привёл себя в порядок. Пока выполнял свой утренний моцион, в камеру принесли чемоданчик.

– Господин полковник, – нервно заговорил офицер, – если можно, поторопитесь, вас ждут. Из чемоданчика извлекли нечто, похожее на плащ-палатку. Я, прям, не знал, как к ней подступиться.

– Минуту, – ответил, разглядывая предложенное одеяние.

«М-да. И это новая форма», – разочарованно подумал. Её разительно отличал не только покрой, цвет, материал, отсутствие знаков различия, неизвестная атрибутика, но и способ облачения. Это вам не брюки, сорочку, китель надеть, тут мне пришлось повозиться. Попробовал накинуть на плечи, но видя моё затруднение, офицер подсказал, что форма одевается как скафандр, заходишь в неё спиной вперёд и всё. Дальше она сама обтягивает тело, подстраиваясь под носителя.

«До чего дошёл прогресс!» – радовался, когда у меня получилось облачиться в одеяние. Через пару секунд «плащ-палатка» приятно обтянула тело, не сковывая движения, но и не вися, словно мешок. Изменила цвет, появились непонятные мне знаки различия. Только головного убора я так и не нашёл.

«Ладно, наверно, теперь так принято, без головного убора».

Шли мы долго. Меня сначала удивляло, а потом забавляло, что встретившиеся по пути военнослужащие отступали к стене и принимали стойку «смирно». На лицах некоторых из них я видел удивление.

– Офицер, – нарушил молчание, обратившись к сопровождающему, – почему обращаетесь ко мне «полковник», я ведь только «капитан», – уже понял, что меня всё-таки признали, – и знаки различия для меня не вполне понятны. Вы в каком звании?

– Лейтенант военно-космический сил Тирнакон, господин полковник, – чётко отрапортовал сопровождающий, – к сожалению, на вопрос о знаках различия я не могу дать ответ. Используемая сейчас система распознавания принадлежности к роду войск и званию принята сорок пять лет назад, а историю воинской атрибутики нам не преподавали.

– Понятно. Долго нам идти?

– Минут десять.

Я, следуя за лейтенантом, радовался, что мои мучения закончены. Меня признали, вернули воинское звание и почему-то через ступень выше. Теперь остаётся узнать, почему мою личность так долго не могли установить и, что за бардак творится в Альянсе.

Мысль «про бардак в Альянсе» меня развеселила. Я улыбнулся и замедлил шаг.

– Господин полковник, пришли.

Створки гермодвери разошлись, и я вошёл внутрь.

Меня пригласили в кают-кампанию, сделал вывод, шагая по каюте. Мне часто приходилось бывать в такого рода помещениях, как на стационарных станциях, так и на кораблях различного типа. Но то, что я увидел внутри, поразило меня убранством, роскошью и, мягко скажем, не функциональностью. По периметру каюты тумбы с расставленными на них различного вида и формы вазами, непонятными для меня статуэтками, мягкая мебель с вычурным дизайном. Но что бросилось в глаза – это гобелены, закрывавшие всю площадь стен.

«Они что, Устав не читают», – чуть не выругался я. В случае пожара, тут всё факелом вспыхнет, и не успеешь позвать на помощь, или принять меры к пожаротушению – задохнёшься.

В противоположном от входа углу, за столиками, восседали трое в военной форме. Я направился к ним, продолжая возмущаться нарушению Устава. В моё время такой роскоши и откровенной безалаберности не было.

– Господин полковник, – не вставая произнёс старший по возрасту, – присаживайтесь. Я генерал Дрогансар, начальник стационарной станции «Панора», достопочтенным гостем которой вы являетесь. Мне поручено поздравить вас с возвращением.