Ольга Пустошинская
Илья-царевич и Оська-шут
– Ульяна зовут меня!
Больше царевич и не видел ничего, только глаза её синие. На другое утро сам Оську на ярмарку позвал, вдруг, думает, Ульяна придёт. Продаёт пирожки и блины, монетки в кошель складывает, а сам по сторонам смотрит: не мелькнёт ли где сарафан голубой. И вдруг увидел её одну, без нянек, и сердце трепыхнулось. Окликнул Ульяну, пирожками угостил.
Говорит ей:
– Приходи на речку, я ждать буду. Ты не думай, я не басурман какой-нибудь. Аль тебе с шутом зазорно рядом стоять?
Фыркнула Ульяна:
– Коль зазорно было бы, так и не подошла бы. Лицо у тебя хоть и размалёванное, а пригожее. И добрый ты, сразу видно. Приду!
Вернулся с ярмарки Илья-царевич, смыл краску с лица, надел кафтан расшитый, подпоясался кушаком шёлковым, шапку взял, мехом отороченную, и пошёл к реке.
Ждёт-пождёт – нет Ульяны. Опечалился Илья. И тут услышал голосок тоненький.
– Заждался? Насилу убежала. Батюшка и матушка строгие у меня. – Ульяна посмотрела на царевича, на кафтан его, золотом расшитый: – А ты красивый, и одежда у тебя справная. Такую только бояре носят. Откуда она у тебя?
Думает Илья: «Не хочу небылицы плести, негоже любовь с обмана начинать», – и признался. Ульяна испугалась, до земли кланяться начала.
Остановил её царевич:
– Не кланяйся мне, красавица. Был я царевичем, а теперь шут гороховый. Не убегай, Ульянушка!
Встретились они и второй раз, и третий. Так полюбилась царевичу Ульяна, что хоть сейчас жениться готов. Задумал денег накопить и построить корчму. Кашу, похлёбку, блины и пирожки на стол подавать. На рушник волшебный не гоже надеяться, самому уметь надобно.
На другое утро ушёл Оська один на торжище, а Илья остался в избушке блины стряпать. Не такое простое дело оказалось: первый блин к сковородке прилип, второй получился комом, третий сгорел.
– Вот бы нянюшку сюда, она бы подсказала, – пожалел царевич.
Весь день с тестом возился, и наконец-то блины стали выпекаться румяные и вкусные.
Вернулся Оська-шут, царевич ему блюдо показывает.
– Отведай, Оська, как у нянюшки блины получились.
Шут отведал и похвалил:
– Вкусны у тебя блины!
Мало ли, много ли времени прошло, скопил денег Илья. Нанял плотников, и затюкали топоры, зазвенели пилы, выросла на торжище корчма. Красивая, бревенчатая, на терем похожа. Вывеску пёструю Оська-шут намалевал: «Теремок».
По городу слух пошёл, что в «Теремке» царевич, которого государь из дома выгнал, блины печёт. Любопытно народу: неужто сам царский сын со сковородкой стоит? Быть такого не может! Повалили в корчму люди, Оська-шут не успевал поворачиваться. Глядят: и правда Илья у печки стоит, нос в муке. Да так ловко управляется, любо-дорого смотреть.
Заслал царевич сватов к Ульяниному отцу. Тот от удивления языка лишился: сын царя к дочке сватается! Согласился отдать в жёны Ульяну и приданое богатое посулил.
– Всё хорошо и ладно, только помирить царевича с батюшкой надобно! – решил Оська-шут. Надел шапку с ослиными ушами и к Еремею пошёл.
– Что хорошего скажешь, Оська? Неужто царевич дурить перестал и во дворец желает вернуться?
– Нет, царь-батюшка. – И рассказал Оська про житьё-бытьё.
– Так-таки и не хочет царевич возвращаться?.. Говоришь, корчмы по всему царству строить будет? «Теремок»! Ишь ты!.. Ох, тоска меня гложет, Оська-шут. Ты хоть развесели меня.
– Недосуг мне, царь-батюшка, к свадьбе надобно готовиться.
– Царю перечишь, шут?! Что за свадьба, отвечай толком.
Оська вытащил куколок, которые на руки надеваются, – добра молодца и красну девицу – и пропел:
У них товар, у нас купец,
Илья-царевич молодец.
Посватался к Ульянушке,
Ясноглазой павушке.
– Что мелешь, к кому посватался? – осерчал царь.
– К дочке богатого купца Ивана, Ульяне. Хороша девица: скромна, ликом красива, к людям добра.
– К купчихе! Благодарствую, что не крестьянку выбрал!
Оська-шут головой тряхнул, бубенцы зазвенели.
– А вспомни, царь-батюшка, как твой прапрадед на лягушке женился. Он, поди, и рад-радёшенек был бы на купеческой дочери, а пришлось на лягушке. А братья его на…
