Ольга Александровна Коренева
Сквозь город её страстей, ой!
Грима в ужасе замахала руками. Ирма побежала за цыганами на второй этаж. Там на маминой постели расположилась молодая цыганка, она кормила грудью младенца. Остальные хватали всё подряд, у них были большие сумки и мешки, в которых исчезали вещи.
– Братцы! Братцы!– в ужасе крикнула Ирма. И зачем-то глянула в окно. Там к дому бежал с топором в руках дед Василий.
– Он же их всех порубит! – севшим голосом пробормотала она, и закрыла лицо руками. – Кровавое месиво будет!
Дед уже был на полпути к крыльцу. И тут цыгане опрометью бросились бежать. Через минуту их и след простыл. Каким звериным чутьём они учуяли опасность? Как дед увидел, что в доме цыгане? Или это Братцы помогли?
Золотистой пыльцой, янтарными медовыми каплями сияли летние дни. Мать всё не возвращалась, и Ирма наслаждалась жизнью. «Ну хоть бы она подольше не приезжала», – думала девочка. Она шла с сестрой и братишкой по просёлочной дороге, утопая босыми ногами в тёплой и такой мягкой пыли. Она смотрела в небо и думала, что там, в самой высокой выси есть, наверно, ещё одно небо, глубокое-глубокое, нежное и тёплое как эта пыль, и в нём можно плыть… Они возвращались из магазина, Грима несла сумку с продуктами, Алик устал и висел на руке Ирмы.
– Что-то мамы долго нет, – проронила Грима. Её взгрустнулось, и хотелось под каким-нибудь предлогом удрать с этой дачи. В Москве – подруги, кавалеры, театры, жизнь кипит. А здесь возись с этой мелюзгой.
– Да чтоб её подольше не было, – с напором сказала Ирма.
– Что так? – спросила сестра.
– Да она меня замучила, всё время тыркает и тыркает. И вообще она нервная.
– А что делать, у неё судьба очень тяжёлая, – отозвалась Грима. – Тут станешь нервной, вообще с ума сойдёшь.
– С чего ты взяла? – резко спросила Ирма.
– Знаю. Тётя Грета рассказывала.
– Что-то не знаю я такой тёти, – отозвалась Ирма.
Они уже подходили к дому. Алик совсем скис и заплакал. Ирма взяла его на руки.
– Она приезжала к нам часто, ты тогда ещё не родилась, а потом была маленькая, несмышлёная. А тётя потом умерла. Двоюродная сестра мамы. Старшая.
Грима отворила калитку, они вошли и направились к дому. Сад большой, тенистый, дорожка песчаная.
– Ну и что рассказывала эта, ну эта, тётя Грета? – заинтересовалась Ирма.
– Вот когда мама была маленькая, у неё на глазах красные повесили её маму. Была революция. Её мама была баронесса, за то и повесили. Тогда дворян истребляли, князей, баронов, царскую семью тоже. Всех подчистую. А маму взяли на воспитание родственники. Они уехали. Но потом были войны. Голод. А потом была депортация, и их депортировали в Казахстан, в голые степи. Много смертей было, но мама выжила. А потом ещё всякие мытарства были. Что-то страшное случилось с ней в церкви обновленческой.
– А что это за церковь такая? – спросила Ирма.
– Тётя Грета говорила, что там обновленцы какие-то. Попы, в общем. Там, вроде, НКВД замешано было, что-то такое, вроде бы. Там с мамой, девочкой, что-то страшное сделали, и она теперь всё церковное ненавидит. Но сначала она ещё ничего не знала, не разбиралась, ну, до того случая. Она там в церковном хоре пела, когда была подростком, у неё потрясающий голос. Идеальный слух. И уже тогда она была необычайно красивая. Что-то такое случилось, о чём тётя Грета не стала говорить. А потом у мамы появился покровитель, она была страшно истощена, и он отправил её к морю в санаторий в Крым. Там её и увидел папа. Он решил, что это сидит на скамейке потрясающе красивая фарфоровая кукла. Людей таких не бывает. Нежнейшая белоснежная кожа, льняные волосы, ярко синие глаза, длинные тёмные ресницы, правильные черты лица, идеальная фигура. А мама просто глубоко задумалась и не шевелилась. Он подошёл, тронул куклу за рукав, и вдруг она вздрогнула, подняла голову, глаза их встретились… Это была любовь с первого взгляда. Папа в санаторий приехал по путёвке от работы.
– А-а. Вот ка-ак, – протянула Ирма. – Интересная история. Но мне от этого не легче.
– Кстати, греков и другие некоторые народы тоже депортировали. Но папа уже тогда был крупным учёным, очень нужным стране, поэтому его не тронули. Он остался в Москве.
– А зачем людей переселяли? – спросила Ирма.
– Так надо было. Это политика, нам не понять.
– Почему?
– Мы не всё знаем. Дело в том, что нашу великую державу хотят уничтожить другие страны, где империализм. И засылают шпионов, вербуют людей, чтобы был саботаж. Мы же – оплот социализма, строим коммунизм, и хотим распространить его везде во всём мире. А капиталисты не хотят.
– Ну, это я знаю, в школе проходили.
Они вошли в дом. Ирма уложила спать Алика, Грима стала готовить обед. Ирма вышла на крыльцо – высокое, в шесть широких ступеней, горячее от солнца. Она села и задремала. Ей стало очень жалко маму, такую замученную с самого детства. Она и сейчас мучается, куда-то вот уехала, может, болеет и по врачам ходит?
– Прости меня, мама, – сонно пробормотала она.
Проскочило лето с остролицыми листьями и быстроглазыми травами. Потом второе лето, и третье. В дом Константиниди зачастили Гримины женихи. Но все они, почему-то, сразу начинали виться вокруг Ирмы. Девочка-подросток была яркоглаза, остроумна, непосредственна. А Грима с её холодной северной красотой и сдержанностью сильно проигрывала перед сестрёнкой. Контраст был разительный.
Стремительно неслись дни, до краёв наполненные событиями. Подростковый период Ирмы был сложный, бурный, взрывной. Отношения с матерью особенно обострились. Марту радовала только старшая дочь, рассудительная и спокойная красавица Грима, внешне очень похожая на неё саму, только глаза у Гримы были не синие, а изумрудные. А в стране творилось неладное. Всех потрясла смерть Сталина. На прощание с вождём хлынула уйма народа! Григорий Константиниди тоже пошёл по долгу службы. А Марта с детьми осталась дома. Ирма скандалила, ей – просто сил нет – как хотелось поучаствовать в событии, но мать надавала ей оплеух и заперла в комнате. При этом она произнесла какую-то очень загадочную фразу, которую Ирма не поняла и забыла. И вторую фразу, её-то Ирма запомнила: «Ну, теперь Союз просуществует не очень долго, лет сорок от силы, а то и меньше». Так оно и случилось потом.
Однажды Грима привела в дом жениха. Это был джазовый гитарист Виктор. Красивый шатен с пышной шевелюрой. Но мать была против намечающейся свадьбы. Мать считала, что все музыканты такого рода – пьянчуги. От Виктора действительно попахивало спиртным. Но Ирме он понравился, и они весело поболтали. Виктор рассказывал, как вместе со своим ансамблем выступает в молодёжных кафе, он называл свою группу «джазбэнд». Слово это в то время было запрещено. Официально всё это называлось «Вокально-инструментальный ансамбль». Ирме было тринадцать лет, она была ершистым и весёлым подростком. Они с Виктором болтали глупости и хохотали, пока мать не выгнала его.
Весной Ирма увлеклась теннисом, стала ходить на корт и подолгу играть. Ей вообще нравились подвижные игры. К тому же это был прекрасный способ поменьше мелькать дома, избегать общения с матерью. Грима к тому времени была уже замужем и жила отдельно. Алик был молчалив. Пообщаться дома было не с кем, только с Мартой, в общем, ужас! Конечно, Ирма понимала, что у матери была тяжёлая жизнь, много испытаний, нервы как тряпочки. Жалко мать, но характер у Ирмы был горячий, и не всегда она могла стерпеть.
Ура, школа закончилась! Ирма сдала экзамены на четвёрки и пятёрки! А тупице Нонне поставили все пятёрки и вручили золотую медаль. Несправедливо, но такова жизнь, Нонкина мать купила дочке это.
В институт девушки поступали вместе. Нонну взяли без экзаменов, как золотую медалистку. А Ирма сдала экзамены на отлично, и тоже была принята.
На первом курсе Ирма себя ощущала неуверенно, и главное, что её смущало – одежда. Ведь на ней всегда были только однотипные кофточки и юбки, перешитые из старых платьев Гримы. И она донашивала её старые туфли. Однокурсницы посмеивались над ней. А светловолосая голубоглазая красотка Нонна являлась на лекции в самых модных платьях, в «лодочках» на шпильке. Но вскоре Ирма с удивлением обнаружила, что вся мужская часть института отдаёт предпочтение ей, а не подруге, и не другим симпатичным девчатам. «Странно», – думала она. – «Горбатая-усатая даёт фору всем». И она подолгу рассматривала себя в большое зеркало в институтском туалете. Сутулость прошла, пушка над верхней губой как не бывало. Яркие карие глаза и пышные тёмно каштановые кудри, красивый изгиб бровей, рта, тонкая талия, точёная фигурка… Да она ли это? «Это я!» – мысленно воскликнула она. И сразу появились уверенность, игривость, а робость исчезла. Она стала с радостью принимать ухаживания, домой возвращалась весёлая, с цветами. Мать на это ничего не говорила, только смотрела прозрачным синим взглядом, невнятным, словно небо, отражённое в море. От этого Ирме становилось не по себе, и хотелось скрыться, залезть в свою норку под кровать, но – нельзя, она уже взрослая. Дома становилось всё невыносимее, всё тягостнее. И она шла заниматься в библиотеку, а вечерами гуляла с однокурсниками по Москве. Как красиво, как весело было! Они читали друг дружке стихи, обсуждали услышанное на лекциях, увиденное в театрах!
Она бродила по Москве то с Мишей, то с Геной, то с Витей. То со всеми сразу. Парни были рослые, широкоплечие, только такие нравились Ирме. На других она даже не смотрела. Однажды в компании ухажёров прогуливалась она по Красной Площади.
– Какой красивый храм Василия Блаженного! – в который раз восхитилась Ирма.
– Этот Василий был убогий, – сказал Витька.
– Заткнись, дурак! – воскликнула Ирма и хлопнула его сумочкой по спине.
И вспомнила про убогую дурочку Машку. Ей вдруг стало так жалко её, и жалко всех убогих, глупых, несчастных. На глаза навернулись слёзы. И она почувствовала, что любит их всех!
Борька был не в её вкусе, ну совсем. Ей не нравятся такие – тощие, прыщавые, с короткими тёмными волосами, с неестественно длинными ногами и коротким туловищем. Ну, не нравятся, и всё тут! И он это понимал. В институтском коридоре он стоял поодаль и страдальчески глядел на Ирму, окружённую поклонниками, сияющую глазами, хохочущую. Другие студентки толклись рядом, набивались в подружки. Но Ирме было не до них. А Борька сгорал от любви, от ревности, и строил планы завоевания этой своенравной, недоступной красавицы. Такой огненной, такой необычной! Он писал ей письма, и комкал их, и злился на буквы, на слова и на сквозившие сквозь них его бурные чувства, она будет хохотать над этим, над этими противными буквами, которые не ходят парами теперь в его судьбе, а раньше эти буквы брали облака, раньше, когда писал лучшие курсовые в институте! Такая заумь звучала в его мозгу. Он мечтал, чтоб она каждой своей клеточкой, каждой молекулой, каждым атомом своим принадлежала ему! Он готов был отдать ей всё, всё для неё найти, всё сберечь, вывернуться наизнанку ради одного её взгляда! Но она не глядела в его сторону. Он достал через отца – большого правительственного чиновника – дефицитные французские духи, но так и не смог подарить ей, боясь отказа. «Ни за что не возьмёт, высмеет, презрительно скривит свои красивые губки», – думал он. И долго размышлял, как быть. Стал тщательно бриться, каждый день мыть голову и шею, купил два дорогих костюма – достал через отцовские связи. Но появляться в них в институте не рискнул – она заметит, засмеёт! Подумает – вот вырядился, дурак. Он стал приходить в институт раньше всех и класть на её место букеты белых роз, красивые коробки конфет. Положил и духи. Но несколько раз рано приходила Нонка, эта идиотка, и всё похватала себе. Но он не сдавался. И придумал!
Однажды лучший баскетболист курса, Игорь, пригласил Ирму в театр на знаменитый спектакль, сказав при этом, что там в их ложе будет известный теннисист, и он их познакомит. Конечно, Ирма согласилась! Ещё бы, она, любительница тенниса, рада была!
В театр шла возбуждённая, в косметике, с причёской, наманикюренная, сияющая! В фойе Игорь угостил её пирожными и чаем. Ковровые дорожки на ступенях, фотографии артистов на стенах, в толпе мелькнуло чьё-то знакомое лицо. И вот – звонок. Они вошли в ложу. Там уже был знаменитый теннисист, и ещё крутился хлыщ какой-то. А, Борька. Как он сюда попал? Ну да ладно. Вот уже второй звонок. Люди рассаживаются по местам. Вот третий. Сцена задёрнута тяжёлым вишнёвым занавесом. Тут Борька – у него оказался красивый бархатный баритон – заговорил о спектакле.
– Знаменитая пьеса Шекспира, – произнёс он поставленным, как у диктора, голосом. – История создания потрясает! Так же, как и сам автор.
«А он не дурак», – отметила про себя Ирма. – «Интересно…»
Но тут занавес раздёрнулся, свет стал гаснуть, и началось действо.
В антракте Борька угостил всех бутербродами с икрой, кофе, и принялся рассуждать о игре артистов, сравнив постановку спектакля с книжным вариантом пьесы. Он всех заворожил красивым тембром и интересными подробностями. Потом рассказал пару анекдотов. В этот вечер Ирма приняла его ухаживания. Как приятель, он ей нравился. Но – не больше.
А Борька был наверху блаженства! Потрясающие мечты распирали его душу! Он собирался сделать Ирме предложение, и подготавливал почву. И вот, через неделю ухаживаний, он преподнёс ей французские духи, и пригласил в гости. Ирма была изумлена и растеряна, но подарок приняла. А в гости – в другой раз как-нибудь. Он понял, что поторопился, и решил выждать момент. Но тут вдруг Ирма исчезла. В институте не появилась. На телефонные звонки не отвечала. Он пришёл к её подъезду, сидел на скамейке, ждал. Нет её. Просидел до ночи. Пришёл с утра на следующий день. Адреса её он не знал, так как провожал лишь до подъезда. Что с ней случилось, что стряслось! От тревожных мыслей кружилась голова. Он нервно курил папиросу за папиросой, смял папиросную коробку.
– Что так нервничаешь, сынок? – спросила бабулька возле подъезда. – Али ждёшь кого?
– У меня девушка пропала, – севшим голосом сказал он.
– А как звать-то её? – спросила бабулька.
– Ирма. Ирма Константиниди, – ответил он.
– А. Так горе у них, большое горе, – сказала старушка.
– Что??? Что с ней???! – Борька так и подскочил на скамейке.
– С ней-то ничего, а вот с папой её чего. Умер он третьего дня. Горе у них, поминки.
Ирма появилась в институте только через полтора месяца. Исхудавшая, с потускневшим взглядом, очень грустная. Борька кружил вокруг неё, словно коршун, никого не подпускал. Он пичкал Ирму её любимыми конфетами «сливочная помадка», поил лимонадом, развлекал анекдотами. Водил в театр оперетты на весёлые спектакли. Дарил изысканные букеты белых роз. И вдруг – объяснился в любви. Ирма поблагодарила его за всё, и сказала:
