Олег Яковлевич Баев
Основы методики уголовного преследования и профессиональной защиты от него (на примере уголовно-процессуального исследования должностных и служебных преступлений)

– опровержению версии, к ответу на нее отрицательно: «нет, Петров убийства не совершал», «нет, убийство не совершено по корыстному мотиву». Пока достоверного (положительного или отрицательного) знания по версии не получено, проверка ее продолжается.

Очевидно, что если получено положительное достоверное знание, то версионная деятельность исследователя по факту или обстоятельству, относительно которого она производилась, завершается. Отрицательный достоверный ответ на версию означает окончание ее проверки, но обусловливает необходимость нового витка версионной деятельности: снова осмысливание информации, но информации вновь полученной или модифицированной в результате проверки не подтвердившейся версии и в целом по исследуемому делу, снова логическое рассуждение по ее поводу, снова формулирование версий (уже иных), выведение из них систем необходимых и возможных следствий, их практическая проверка… (заметим, что для адвоката-защитника в силу его процессуальной функции в таком исследовании для завершения проверки версии достаточно получения отрицательного результата).

Вновь повторим: лишь когда, и только когда, практическая проверка докажет – и докажет достоверно, однозначно – существование всех необходимых следствий, вытекавших из общей и частных версий, они перестанут быть версиями и превратятся в истину.

Если продолжить наш гипотетический пример, то для обоснованного привлечения Петрова к уголовной ответственности за совершение им убийства Иванова необходимо, чтобы (если говорить лишь о самом факте совершения им этого преступления, условно абстрагируясь от формы вины, мотива и других компонентов, входящих в предмет доказывания по уголовному делу):

– экспертными исследованиями следов на месте происшествия, показаниями свидетелей и другими доказательствами было установлено, что Петров на момент убийства Иванова был на месте происшествия;

– при обыске в его доме или в другом месте или у иных людей обнаружен принадлежащий Петрову нож, которым, согласно заключениям судебно-медицинской и физико-технической экспертиз, нанесены ранения потерпевшему Иванову;

– у Петрова или у людей, которым он их передал, обнаружены ценности, опознанные свидетелями как принадлежащие Иванову и находившиеся при нем в момент его гибели.

По нашему глубокому убеждению, неустановление хотя бы одного (и «всего лишь» одного) необходимого следствия, вытекающего из версии о виновности обвиняемого в совершении преступления, влечет неполноту и необъективность расследования, делает необоснованным привлечение лица к уголовной ответственности, приводит к следственной, зачастую, к сожалению, и судебной ошибке в установлении виновности обвиняемого.

Именно этим, думается, можно объяснить следственную и судебную ошибки в деле «отцеубийцы» Дмитрия Карамазова в «Братьях Карамазовых» Ф.М. Достоевского. Казалось бы, нашли подтверждение все необходимые следствия, вытекающие из версии о его виновности: и присутствие Дмитрия на месте происшествия, и наличие у него орудия убийства (пестика), и несомненное и всем очевидное наличие мотива и т. д. И всего лишь одно необходимое следствие не было подтверждено. Его можно сформулировать так: «Если Дмитрий Карамазов убил отца и завладел при этом тремя тысячами рублей, то, следовательно, эти деньги либо находятся у него, либо он их растратил, либо кому-то передал». Показания же Карамазова, что израсходовал он в Мокром не более полутора тысяч из «ладанки» и других денег у него нет и не было, ни следствием, ни судом опровергнуты не были; следовательно, необходимое следствие из версии установлено не было, но, как нередко бывает, «мужички за себя постояли»^[71].

Завершая эту часть нашего исследования, вновь обратим внимание на повышенную необходимость корректного отношения к выдвижению систем необходимых и возможных следствий, вытекающих из сформулированной версии. Дело в том, что даже в немногочисленных работах, в которых рассматриваются эти проблемы, допускаются, на наш взгляд, существенные и досадные ошибки в этом отношении.

Так, известный криминалист В.Е. Коновалова в несомненно интересной монографии, посвященной криминалистическим версиям, анализирует следующий случай из следственной практики.

Неподалеку от жилых домов был обнаружен труп молодой женщины. В местах, прилегающих к нему, были обнаружены следы тачки. Судебно-медицинская экспертиза пришла к выводу, что причиной смерти явилась асфиксия; кроме того, эксперт установил, что потерпевшая была на восьмом месяце беременности и пыталась ее прервать механическим вмешательством. Эксперт отметил и наличие многочисленных царапин на веках и сетчатке глаз потерпевшей.

При изучении личности потерпевшей было установлено, что она жила в общежитии, будучи не замужем, тяготилась своей беременностью и неоднократно высказывала желание избавиться от плода. Из допроса свидетелей стало известно о существовании некой «тети Маши», предлагавшей потерпевшей сделать аборт.

На основании этих данных следователь выдвинул версию: во время производства аборта наступила смерть потерпевшей, и абортмахерша, желая избавиться от трупа, вывезла его на тачке к месту, где он и был обнаружен.

Выдвинув эту версию, пишет В.Е. Коновалова, следователь стал выводить из нее необходимые (курсив наш. – 0.5.) следствия, а именно:

1) местом производства аборта явилась квартира «тети Маши»;

2) в квартире могут оказаться следы преступления, а также носильные вещи, принадлежащие потерпевшей; 3) у «тети Маши» должна быть тачка, на которой транспортировался труп потерпевшей к месту его обнаружения; 4) к преступлению причастны иные лица, помогавшие «тете Маше» в транспортировке; 5) в помещении должен быть острый предмет, имеющий на себе следы крови, которым наносились царапины на сетчатую оболочку глаз потерпевшей; 6) повреждения сетчатки оболочки глаз потерпевшей наносились в целях сокрытия или «устранения облика лица, запечатленного в глазах»^[72].

На наш взгляд, очевидно, что положение, указанное в пункте 1 рассматриваемой системы, необходимым следствием из выдвинутой версии вообще не является: совершенно не обязательно, не необходимо, чтобы аборт был сделан в квартире «тети Маши». Это, в сущности, в свою очередь, версия, версия наиболее вероятная, о месте совершения преступления.

Подобные замечания относятся и к положениям, изложенным в пунктах 4 и 6 рассматриваемой автором системы. В первом из них – версия о наличии соучастников, во втором – версия о причине повреждения глаз потерпевшей.

Положение, указанное в пункте 2, чтобы считать его необходимым следствием из версии (а не возможным, как это следует из предложенной его формулировки), должно быть, думается нам, сформулировано в следующем виде: «В месте производства аборта имеются следы преступления и носильные вещи потерпевшей».

Третье необходимое следствие из рассматриваемой системы, на наш взгляд, должно было формулироваться следующим образом: «у «тети Маши» как минимум на момент транспортировки трупа имелась использованная для того тачка» (в свою очередь, она может быть ее собственной или заимствованной у других лиц).

Приведенный пример наглядно, на наш взгляд, свидетельствует о важности и актуальности конструирования криминалистами корректных и обоснованных систем необходимых (а может быть, и возможных) следствий из версий, формулируемых по каждому обстоятельству, подлежащему доказыванию в смысле статьи 73 УПК, при уголовно-процессуальном исследовании преступлений отдельных криминалистически определенных видов.

Еще несколько необходимых в методическом отношении положений, связанных с принципами построения и проверки версий в ходе уголовно-процессуального исследования преступлений.

1. По каждому факту и обстоятельству, требующему объяснения, в процессе такого исследования надлежит выдвигать, формулировать и проверять все возможные, имеющие хотя бы какое-нибудь информационное основание версии, насколько бы маловероятными они ни представлялись на первый взгляд.

Ограничение здесь единственное: версии не должны быть, как говорят следователи, «лунными», т. е. не должны противоречить научно обоснованным фактам или строиться на основе предположений, не имеющих под собой научного теоретического подтверждения. Нельзя, например, в настоящее время всерьез выдвинуть и попытаться проверить версию о том, что расследуемое убийство совершено инопланетянами или зомби (впрочем, по поводу последнего: предположение возможности совершения преступления зомбированным человеком не так уж фантастично; оно высказывается не только в детективах и научно-популярной литературе, но и обсуждается в достаточно серьезных научных публикациях).

2. Даже наиболее вероятная версия может оказаться ошибочной, а кажущаяся самой маловероятной – подтвердиться. Проиллюстрируем это на примерах из следственной и судебной практики правоохранительных органов Воронежской области.

После обнаружения трупа изнасилованной и убитой Ивановой в ее доме был изъят ее дневник. Последняя запись в нем была о том, что ее накануне пытался изнасиловать ранее судимый за изнасилование и убийство Новиков и что, когда друзья ее от Новикова «отбили», он сказал, что все равно она от него не уйдет, что он ее все равно «достанет». Эта запись, данные о том, что Новиков действительно был ранее судим за указанные в ней преступления, а также что Новикова видели с Ивановой в день ее исчезновения, делали очевидно наиболее вероятной версию о совершении данного преступления именно Новиковым. Он был задержан, дал «признательные» показания и, несмотря на то что спустя несколько дней от них отказался, заявив себе алиби (кстати, подтвержденное несколькими лицами), впоследствии осужден за изнасилование и убийство Ивановой к 14 годам лишения свободы. Более того, в отношении лиц, подтверждавших в суде алиби Новикова, впоследствии были возбуждены уголовные дела о лжесвидетельстве.

 

Спустя несколько лет было объективно установлено, что изнасилование и убийство Ивановой совершил серийный сексуальный убийца Р. А ведь действительно, на первый взгляд версия об убийстве Ивановой Новиковым не только имела фактическую основу, но и представлялась наиболее вероятной.

* * *

Около 9 часов утра в воскресный день в дверь квартиры директора завода Львова позвонили. Молодой человек попросил открывшую дверь жену Львова позвать мужа «по заводским делам». Когда Львов вышел на лестничную площадку, звонивший произвел в него два выстрела в область живота из самодельного малокалиберного оружия (это было установлено судебно-баллистической экспертизой) и скрылся. От полученных повреждений Львов скончался.

В этой ситуации наименее вероятной представлялась версия о заказном характере данного преступления (с учетом времени совершения убийства, использованного оружия и других обстоятельств). Тем не менее именно она объективно подтвердилась в ходе расследования (Львова «заказал» один из его заместителей, желавший занять место директора завода).

3. Все выдвинутые версии подлежат параллельной проверке, но, разумеется (и иное психологически, видимо, невозможно), с различной степенью интенсивности: в первую очередь наиболее интенсивно проверяются более вероятные предположения, объясняющие исследуемый факт или обстоятельство, затем иные… И в то же время необходимо помнить сказанное выше: может подтвердиться именно менее вероятная версия.

Проведенное исследование прагматических основ криминалистической методики, на наш взгляд, позволяет:

а) предложить следующую дефиницию этого раздела криминалистики;

Криминалистическая методика представляет собой системы рекомендаций по организации, производству (участию в производстве) отдельных следственных, судебных и других действий, их содержанию, разрабатываемых для профессиональных субъектов уголовно-процессуального исследования преступлений на основе познания закономерностей механизма следообразования в результате совершения преступлений отдельных криминалистических видов и возможностей его переработки в зависимости от криминалистических ситуаций.

б) представить структуру и содержание криминалистической методики в виде следующей схемы.

Механизм совершения преступления

Механизм следообразования

Частная криминалистическая методика

На наш взгляд, такое понимание криминалистической методики всецело соответствует одному из основных постулатов прагматического подхода. Он заключается в следующем. «Чтобы добиться полной ясности в наших мыслях о каком-нибудь предмете, мы должны только рассмотреть, какие практические следствия содержатся в этом предмете, т. е. каких мы должны ожидать от него ощущений и к какого рода реакциям со своей стороны мы должны подготовиться. Наше представление об этих следствиях – как ближайших, так и отдаленных – и есть все то, что мы можем представить себе об этом предмете»^[73].

С этих позиций далее и будут рассмотрены основы и проблемы уголовно-процессуального исследования умышленных преступлений, совершаемых по должности и службе. Выбор нами для изучения именно этого криминалистически определенного вида преступлений обусловлен в большей степени тем, что эти преступления, как правило, носят коррупционный характер. А необходимость дальнейшей разработки теории и практики уголовного преследования по фактам коррупции во всех ее проявлениях, как и профессиональной защиты от него, иными словами, сложность теории и практики уголовно-процессуального исследования коррупционных преступлений – очевидны.

И еще одно замечание. В силу основополагающего принципа презумпции невиновности лицо, подвергающееся уголовному преследованию, не обязано доказывать свою невиновность. Защитник в соответствии с позицией подзащитного обязан обосновывать перед органами и лицами, такое преследование осуществляющими, а затем и перед судом необоснованность такового преследования и объективную необходимость решения других вопросов в интересах последнего.

Но в первую очередь дознаватель и следователь обязаны доказать прокурору обоснованность осуществляемого против лица уголовного преследования, а тот при согласии с этим выводом – возбудить в отношении его государственное обвинение, а государственный обвинитель в результате исследования преступления в судебном заседании со своей позиции должен убедительно доказать суду виновность подсудимого.

А потому дальнейшие вопросы мы будем рассматривать в основном применительно к методике уголовно-процессуального исследования преступлений с позиции органов и лиц, осуществляющих уголовное преследование. Разумеется, что в необходимых случаях они будут соответствующим образом интерпретироваться применительно к методическим особенностям этого исследования с позиции адвоката-защитника лица, такому преследованию подвергающегося.

В то же время напомним: основы методики уголовно-процессуального исследования преступлений принципиально едины для всех профессиональных его участников. Все они в той или иной сложившейся для участника этого процесса ситуации «перерабатывают» единый механизм следообразования под углом выполняемой каждым из них уголовно-процессуальной функции, если можно так выразиться, «бьют по одному мячу в противоположные ворота».

§ 4. Должностные и служебные преступления как объект частной криминалистической методики уголовного преследования и профессиональной защиты от него

В целом мы согласны с мнением, что «в основе системы частных криминалистических методик (но не их разновидностей) должна лежать уголовно-правовая классификация преступлений, хотя бы потому, что в данном случае делимое событие является уголовно-правовым»^[74]. Тем не менее полагаем, что (как это показано выше и о чем более подробно будет говориться и далее) многие самостоятельные в уголовно-правовом отношении деяния с криминалистических позиций, с точки зрения методики их уголовно-процессуального исследования существенных различий не содержат.

Не случайно поэтому, напомним, в настоящее время проблемам криминалистической классификации преступлений в литературе по праву уделяется повышенное внимание. При этом предлагаются различные и, думается, не всегда с прагматических позиций корректные для того основания.

Например, В.Е. Корноухов, положив в основание классификации единые, как ему представляется, закономерности отражения механизма преступлений, совершаемых в отдельных областях жизнедеятельности их субъектов, предложил классифицировать все преступления на совершенные в сфере быта и досуга, в сфере экономики и в сфере жизнеобеспечения общества^[75].

Однако в сфере, скажем, быта и досуга совершаются и серийные сексуальные убийства, и такие уголовно наказуемые деяния, как незаконное приобретение наркотиков или публичные оскорбления представителей власти; очевидно, что закономерности отражения механизмов совершения этих преступлений ничего общего между собой в принципе не имеют. Такой же вывод можно сделать, если попытаться сопоставить между собой такие преступления в сфере экономики, как вымогательство или, например, незаконное получение кредита и т. п.

В.В. Николайченко в диссертационном исследовании предпринял не менее, думается, дискуссионную попытку объединить в одну криминалистическую классификационную группу пенитенциарные и постпенитенциарные преступления^[76]. Даже учитывая некую их общность, обусловленную влияниями на механизм совершения этих преступлений особенностями личности их субъектов, вряд ли можно всерьез вести речь о единстве методики расследования, скажем, убийства, совершенного в условиях исправительного учреждения, и разбойного нападения, совершенного лицом даже спустя краткое время после освобождения из того же исправительного учреждения.

Подобное замечание следует сделать и относительно предлагаемой отдельными авторами классификации преступлений по основанию профессиональной деятельности их субъектов. Методики уголовно-процессуального исследования таких преступлений (которые подлежат объединению по этому основанию в данную группу; в частности, М.М. Яковлев рассматривает эту проблему на примере медицинской деятельности^[77]), как, допустим, получение взяток должностными лицами из числа медицинского персонала, незаконного изъятия органов для трансплантации, причиняемого врачами неумышленного вреда жизни здоровью пациентов (в результате так называемых медицинских ошибок) между собой имеют, что очевидно, больше различий, чем единства.

Заметим также, что криминализация отдельных деяний с логической неизбежностью предполагает изучение механизма их совершения с позиции сформулированных законодателем их уголовно-правовых диспозиций и, напротив, декриминализация неких деяний делает бесцельным дальнейшие исследования этих проблем.

В.В. Лунев, анализируя итоги 10-летия действия УК, заметил, что за это время в него было внесено более 600 конкретных изменений и дополнений (тогда как за 36 лет действия УК РСФСР 1960 г. в него было внесено 700 изменений и дополнений). Криминализация деяний в 2–3 раза опережала декриминализацию, что (и в этом мы с ним согласны) крайне негативно характеризует качество данного закона, который развивается зачастую не на основе науки, а на основе рефлексии властей^[78].

 

Как то было обоснованно выше, наиболее теоретически корректной и практически значимой нам представляется криминалистическая классификация преступлений, в основу которой положено криминалистическое единство механизма реализации диспозиций соответствующих уголовно-правовых норм, а потому – единство механизма следообразования.

С этих позиций, по нашему мнению, вполне правомерным является рассмотрение в качестве криминалистически определенного вида преступлений и, следовательно, объекта единой криминалистической методики совокупности умышленных преступлений, совершаемых по должности и службе. К таковым мы бы (в первом приближении) отнесли следующие предусмотренные Уголовным кодексом уголовно наказуемые деяния:

1) фальсификация избирательных документов, документов референдума (ст. 142);

2) фальсификация итогов голосования (ст. 142.1);

3) присвоение или растрата (ст. 160);

4) воспрепятствование законной предпринимательской или иной деятельности (ст. 169);

5) регистрация незаконных сделок с землей (ст. 170);

6) злоупотребление полномочиями (ст. 201);

7) злоупотребление полномочиями частными нотариусами и аудиторами (ст. 202);

8) коммерческий подкуп (ст. 204);

9) незаконная выдача… рецептов или иных документов, дающих право на получение наркотических средств или психотропных веществ (ст. 233);

10) злоупотребление должностными полномочиями (ст. 285);

11) нецелевое расходование бюджетных средств (ст. 285.1);

12) нецелевое расходование средств государственных бюджетных фондов (ст. 285.2);

13) превышение должностных полномочий (в пределах диспозиций, предусмотренных частями 1, 2 ст. 286);

14) присвоение полномочий должностного лица (ст. 288);

15) незаконное участие в предпринимательской деятельности (ст. 289);

16) получение взятки (ст. 290);

17) служебный подлог (ст. 292);

18) привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности (ст. 299);

19) незаконное освобождение от уголовной ответственности (ст. 300);

20) незаконное задержание, заключение под стражу или содержание под стражей (ст. 301);

21) фальсификация доказательств по уголовному делу (ч. 2, 3 ст. 303);

22) вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта (ст. 305);

23) заведомо ложное… заключение эксперта, специалиста или неправильный перевод (ст. 307).

Повторим: на первый взгляд все эти 23 преступления разительно отличны друг от друга. Они опосредованы разными статьями Уголовного кодекса, многие из которых располагаются в различных его главах. Однако в криминалистическом отношении в них, на наш взгляд, больше единства, чем различий: они объединены рядом указанных выше существенных свойств, позволяющих отнести их с позиций методики уголовно-процессуального исследования к одной классификационной группе.

Заметим, что многие исследователи, рассматривая как названные нами, так и ряд других должностных (служебных) преступлений^[79] с уголовно-правовых и криминологических позиций, по праву также объединяют их в одну классификационную группу, именуя эти преступления коррупционными^[80].

Как известно, многострадальный Закон о борьбе с коррупцией, несмотря на насущную его необходимость и наличие множества проектов, до настоящего времени в нашей стране не принят, что несомненно сказывается на эффективности борьбы с преступлениями, носящими коррупционный характер.

В теоретическом отношении это во многом связано со сложностью определения самого понятия коррупции^[81] (мы не считаем необходимым касаться прикладных проблем пробуксовки прохождения этого закона в Государственной Думе; позволим себе только напомнить приведенное выше выражение о борьбе пчел с медом)^[82].

Кстати, 31 июля 2008 года Президентом России наконец-то утвержден Национальный план противодействия коррупции, первый пункт которого предусматривает подготовку и внесение в Государственную Думу проекта федерального закона «О противодействии коррупции» и соответствующих изменений в отраслевое законодательство^[83].

Более того, во многих случаях эти преступления совершаются в виде идеальной их совокупности. Так, получение взятки, как правило, сопровождается совершением злоупотребления служебным положением, фальсификация доказательств – получением взятки и т. д.^[84].

В частности, Пленум Верховного Суда Российской Федерации указал: «Ответственность за дачу и получение взятки или коммерческий подкуп не исключает одновременного привлечения к уголовной ответственности за действия, образующие самостоятельное преступление. В таких случаях содеянное подлежит квалификации по совокупности преступлений. Взяткополучатель, совершивший в интересах взяткодателя или представляемых им лиц незаконные действия, образующие состав иного преступления, подлежит ответственности по совокупности преступлений – по части 2 ст. 290 УК РФ и соответствующей статье УК РФ (злоупотребление должностными полномочиями, незаконное освобождение от уголовной ответственности, фальсификация доказательств и т. п.)» (п. 19 постановления Пленума ВС РФ от 10 февраля 2000 г. «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе»).

Следует, однако, предупредить о недопустимости «накручивания» квалификаций, вменения отдельных смежных с главным исследуемым преступлением составов иных должностных деяний «на всякий случай». Чаще всего это свидетельствует об отсутствии у следователя убежденности в обоснованности предъявленного обвинения по основному преступлению. В таких случаях, как объяснили следователи, с которыми автор обсуждал эту проблему, они исходят из предположения, что суд «за что-нибудь, по какому-либо из вмененных обвиняемому составов все же его осудит». Увы, в ряде случаев такая тактика, к сожалению, срабатывает. Оправдывая по основному обвинению, по какому-либо составу из числа искусственно вмененных преступлений обвиняемого осуждают.

Нет нужды доказывать порочность, незаконность подобной практики.

Во всяком случае, расследование одного преступления, совершенного по должности или службе, неукоснительно требует выдвижения версии о совершении его субъектом другого связанного с ним также должностного или служебного преступления.

Следователь Скурихин изъял из расследуемого им дела протокол допроса свидетеля, который конкретно называл фамилии и имена лиц, совершивших хищение, подложив вместо него в дело фальсифицированный, в котором указал, что свидетелю неизвестно лицо, совершившее преступление.

При расследовании дела о фальсификации доказательств была выдвинута версия, что Скурихин получил за это взятку от лиц, совершивших преступление. Однако затем было установлено, что никаких связей с лицами, названными в первоначальных показаниях свидетеля, у Скурихина нет, он даже с ними не был знаком, а фальсификацию он учинил, чтобы… не загружать себя работой по расследованию преступления^[85].

Общность рассматриваемых ниже свойств коррупционных преступлений, на наш взгляд, состоит в следующем.

1. Субъектами данных преступлений являются либо должностные лица (в смысле определения должностного лица, данного в примечании к статье 285 УК), либо лица, выполняющие управленческие функции в коммерческой или иной организации (понятие которых расшифровано в примечании к статье 201 УК).

Поэтому при производстве по уголовным делам, возбуждаемым по признакам того или иного из перечисленных выше преступлений, в первую очередь устанавливается, является ли лицо, предположительно совершившее данное деяние, его субъектом. В противном случае в действиях такого лица либо вообще отсутствует состав какого-либо уголовно-наказуемого деяния, либо это лицо совершило иное преступление, уголовно-процессуальное исследование которого должно основываться на других методических посылках, чем исследование преступления, совершенного по должности или службе. А потому, как верно замечает Е.Ю. Фролова, установление правового статуса заподозренного в совершении подобного преступления лица, как правило, происходит до возбуждения уголовного дела, что связано как с определением основания для возбуждения уголовного дела, так и со специальным порядком привлечения отдельных категорий должностных лиц к ответственности^[86].

Наиболее ярко это положение проявляется в отличии уголовно-процессуального исследования взяточничества или коммерческого подкупа от исследования мошенничества, совершаемого под видом получения взятки (подкупа) или посредничества в даче/получении взятки. В таких случаях его субъект выдает себя за лицо, обладающее определенными должностными (служебными) полномочиями либо (что на практике встречается чаще) присваивает себе ценности, полученные от кого-либо якобы для передачи в качестве взятки (подкупа) лицу, выполнившему в интересах этого человека какие-либо действия по своей должности или службе.

В методическом плане выяснение обстоятельств, связанных с установлением должностного или служебного положения лица, соответствия его возможно уголовно-релевантных действий кругу предоставленных ему полномочий, мотивов действий и их удовлетворения не зависит от того, какое именно из числа перечисленных преступлений исследуется по конкретному уголовному делу. Оно осуществляется на основе систем типичных и конкретных версий комплексом однотипных криминалистических средств, реализуемых в рамках также типовых следственных и других действий следователя, последовательность производства которых, особенности выясняемых при этом обстоятельств во многом предопределяются складывающейся методической следственной ситуацией (о них речь подробнее пойдет далее).

2. Все эти деяния при всем их разнообразии предполагают совершение действий и (или) принятие решений по должности или службе их субъектами, что, как правило, требует их облечения в письменную, установленную соответствующими законами и инструкциями форму. Потому они фиксируются в соответствующих документах – от оценки в зачетной книжке студента, принятия итогового решения по уголовному делу до постановления органа государственной власти о распределении бюджетных средств, установления квот, лимитов и т. п.

Тут же заметим – и это весьма существенно с позиций криминалистической методики, – если такие действия (решения) вплетаются в канву совершения одного из выделенных преступлений, они зачастую носят характер незаконных или выходящих за рамки должностной или служебной компетенции данного субъекта.

3. Мотивами указанных выше преступлений является корыстная или (что реже) иная личная заинтересованность совершающих их субъектов.

Чаще всего удовлетворение этой мотивации отражается в получаемом данными лицами незаконном вознаграждении: материальных ценностях (денег, предметов, ценных бумаг, иного имущества), оказываемых им услугах или выгодах имущественного характера.

В то же время нередко при совершении одного из рассматриваемых преступлений такая мотивация проявляется не столь прямолинейно. Зачастую она весьма завуалирована и как бы по времени отсрочена. В этих случаях действия субъекта преступления в интересах лица, в них нуждающихся, совершаются, как принято говорить, исключительно «по блату». Потому они внешне выглядят совершенно «бескорыстными» («ты мне окажи услугу по своей должности; я, если понадобится, – тебе»). Однако в конечном счете глубинной мотивацией такого «блата» являются все те же корыстные или иные личные интересы правонарушителя.

Попутно заметим, что даже при установлении фактов совершения повлекших противоправные последствия действий по должности или службе «по блату» (что на практике встречается крайне редко) они квалифицируются как злоупотребление служебным положением (полномочиями) по мотивам «иной личной заинтересованности». А эта квалификация, как известно, предполагает менее строгую уголовную ответственность, чем за взяточничество (коммерческий подкуп).