Олег Колмаков
Непрошеные, или Дом, с которым мне «жутко» повезло. Книга вторая. Жизнь продолжается?
– Смотри, ушлёпок!
«…Итак, уважаемые телезрители! Мы вновь возвращаемся к убийству внешнего управляющего Омского Тракторного завода!.. – чёткая и отрывистая дикция ведущего одного из центральных каналов свидетельствовала о том, что произошло ЧП отнюдь не городского, а, пожалуй, областного, если не всероссийского масштаба. – …На связи со студией наш собственный корреспондент Иван Серов. В данную минуту он находится на месте утренних трагических событий. Иван, вам слово.
– Спасибо, Пётр. Для тех, кто совсем недавно присоединился к нашему эфиру, хотелось бы напомнить о том, что сегодня, около шести часов утра по омскому времени, на проходной Западносибирского Тракторного завода был убит Глухов Артём Николаевич, исполняющий обязанности генерального директора данного предприятия.
На эту минуту следствие отрабатывает лишь одну версию. Заказное и преднамеренное убийство. Уже известно, что «киллер» произвёл семь выстрелов, пять из которых достигли своей цели. Тщательно подобранное и замаскированное логово убийцы, находилось в жилом доме напротив заводской проходной…»
Неотрывно вглядываясь и вслушиваясь в телевизионный репортаж, меня вдруг прошиб холодный пот. Потому как на экране телевизора появилась моя бывшая «малосемейка». Более того, объектив телекамеры уперся в крупный план нескольких окон на шестом и седьмом этажах. Причём, одно из них с разбитыми стёклами, имело самое прямое отношение к моему прежнему жилищу. В общем, это было окно моей бывшей квартиры.
Ну, а следующие слова корреспондента, так и вовсе повергли меня в дичайший ужас.
«В совершении данного тяжкого преступления, правоохранительными органами подозревается и разыскивается некто Кузнецов Олег Владимирович, одна тысяча девятьсот семьдесят шестого года рождения!..»
Речь (как вы, наверняка, и сами поняли) шла именно обо мне. Признаться к такому неожиданному повороту, я оказался абсолютно не готов.
– Да вы с ума, что ли сошли?.. – выкрикнул я. – …Какое на хрен убийство? Какой, к чёрту, розыск? Я вовсе не думал скрываться!
– В общем, так! Сейчас ты поедешь с нами!.. – засобирался Сирота. – …По дороге постарайся придумать что-то более вразумительное в своё оправдание. И, кроме того, пораскинь своими куриными мозгами, по поводу найденной в твоей квартире снайперской винтовки, с твоими же отпечатками пальцев…
– Послушайте!.. – усмехнулся я. – …Эта квартира уже вовсе не моя. Прошло больше месяца, как я её продал. Точнее, обменял. Да, вы взгляните на мою нынешнюю прописку. Улица Вокзальная, дом два, квартира тринадцать!
– Ребята, вы это слышали? Он свою квартиру, видите ли, продал?.. – майор вдруг заржал во всю свою глотку. А после, развернувшись в мою сторону ещё и добавил. – …Парень, быть может, ты её и продал!.. Вот только никто её так и не купил!
– То есть?
– А то, и есть! На данную минуту мы имеем лишь один договор купли-продажи, связанный с вышеозначенной квартирой. Датирован он пятым февраля две тысячи третьим годом, согласно которому малосемейная квартира, как числилась за тобой, так и по сей день является именно твоей собственностью. Парень, ты чё? За полных дятлов нас принимаешь? Мне, вообще, интересно!.. Какой дебил и, главное, с какого перепоя додумается обменять полнометражную «двушку», на малосемейку с окраины?
Принять столь подлый и внезапный удар судьбы, оказалось весьма и весьма сложно. Тем более что пришёлся он ни куда-нибудь, а в аккурат, ниже пояса.
«Так вот, оказывается, в чём заключался подвох! Троянским конём оказалась моя новая квартира. То-то Мамонт, едва заслышав о моем снайперском прошлом, тотчас примчался на квартиру. Потому и устроила его моя убогая хата. И неспроста мне был предложен вариант, от которого я ни в коем случае не должен был отказаться.
А я-то, каков придурок! Сам же облапал, своими собственными руками ту, принесённую им винтовку, от ствола до приклада. После чего, бандит аккуратно завернул её в мешковину. Плюс ко всему прочему, накануне убийства я согласился пожить в своей бывшей квартире. Чем, наверняка, и создал у соседей полную иллюзию того, что никуда из неё вовсе не выезжал. Эх!.. Да, разве ж упомнишь сейчас, где ещё я успел накосячить!
Мне и в голову не могло прийти, что все это время меня, со знанием дела, словно волка по красным флажкам планомерно и умело загоняли в заранее приготовленную западню. Причём она была мне уготована ещё тогда, в самое первое наше знакомство с Мамонтом и Ильёй.
Что же касаемо ментов. Как-то подозрительно быстро, они на меня вышли.
Опираясь на официальную информацию, замочили того бедолагу около шести утра. А примерно в восемь тридцать они уже были в моем офисе, с договором купли-продажи на руках и отпечатками моих же пальцев. Похоже, что и здесь вовсе не обошлось без помощи все тех же братков. Ведь это Илья, в самых мельчайших подробностях расспрашивал меня, где я работаю и что у меня за бизнес!..»
Всё произошедшее было настолько внезапным и неожиданным, что мой разум не мог (чисто физически) ни усвоить, ни переварить суть и смысл, навалившейся на меня проблемы. Как сторонний наблюдатель, равнодушно наблюдающий за уходящим в туман теплоходом, я созерцал проплывающие мимо меня события. Незнакомые лица, кабинеты, коридоры, машины с проблесковыми огнями. Все это вдруг смешалось в однородную серую массу под названием: конец всему…
Меня завели в кабинет с обшарпанными стенами, тремя письменными столами, древним шкафом. После чего, усадили на табурет, стоявший по самому центру данного, непрезентабельного и навевавшего тоску помещения.
В своём служебном кабинете майор Сирота (как, впрочем, и двое его коллег) вёл себя значительно увереннее и наглей, нежели в моем офисе.
– Если помнишь, то я просил тебя хорошенько подумать о снайперской винтовке?.. – словно продолжая прерванный ранее разговор, майор приступил непосредственно к допросу.
– Не пойму, о чем это вы?..
Признаться, я вовсе не знал, как мне следует себя вести. Потому и выбрал самую простую тактику: ни с чем не соглашаться и не под чем не подписываться. То есть, я тупо предпочёл «включать» того самого «дурака», о котором ранее упомянул один из милиционеров.
– Значит, по-хорошему, мы общаться, вовсе не желаем? Мы тут решили повыёб… Что ж, добре! Будет тебе по-плохому!.. – опустив свои руки в карманы брюк, Сирота прошёлся по кабинету и остановился у зарешеченного окна. Затем, не оборачиваясь в мою сторону, он продолжил. – …Однако в начале, я попробую посвятить тебя в те самые расклады, которые сложились у нас на данную минуту. На все, про все, то есть, на полное раскрытие данного преступления у нас с тобой лишь трое суток. Скажу сразу о том, что устроит меня лишь один исход нашего предстоящего с тобой продолжительного общения. А именно, твое чистосердечное признание.
Как говориться: либо я выйду из этого кабинета с твоей «чистухой», либо снесут тебя отсюда в морг. В самом лучшем случае, ты останешься тяжёлым инвалидом, неспособным ни есть, ни говорить. Посему, тебе и самому должно быть понятно, каким образом и при помощи каких методов я намерен выбить из тебя вышеозначенное признание. И уж поверь мне на слово: при любом раскладе, а я своего добьюсь.
– Без адвоката, ни на какие вопросы я вам отвечать не собираюсь! – я принялся цепляться за последние соломинки.
– Когда будет официальный допрос, тогда и будет у тебя защитник! – процедил сквозь зубы Сирота.
– А сейчас?.. Разве это не допрос? – удивился я.
– Наш предстоящий разговор, ты можешь считать простым общением в несколько неформальной обстановке!.. – усмехнулся в ответ Сирота. – …В некотором роде, беседой по душам без какого-либо протокола. Или банальным наставлением тебя на путь истинный. Ведь не станешь же ты спорить с тем, что каждый из нас желает помочь и себе, и общему делу. Не так ли?
– Так-то оно так!.. – я был вынужден согласиться. – …Однако вначале мне хотелось бы услышать: в чем именно меня обвиняют? И главное, на основании чего?
– Ну, хорошо! Давай попробуем, по порядку!.. – Сирота по-прежнему старался выглядеть спокойным и уравновешенным. И это, пока что ему неплохо удавалось. – …Итак! Сегодня, в шесть утра убивают директора завода. Без двадцати семь баллистики определяют место, откуда производились выстрелы. Около семи часов утра в твоей квартире находят снайперскую винтовку. По материалам домоуправления и свидетельским показаниям окружения, к половине восьмого мы вычисляем хозяина данной хаты. То есть, тебя! Прибавим к вышеозначенному ещё и показания твоей соседки с первого этажа. Упомянутая мной женщина готова хоть на библии поклясться в том, что в последнее время ты вёл наблюдение за передвижением гражданских лиц и транспортных средств, следовавших через проходную завода.
Чуть позже нам стало известно ещё и о том, что совсем недавно ты приобрёл некую недвижимость. Кстати, вовсе не дешёвую. Спрашивается: на какие шиши? Быть может, на свои мизерные доходы, которые ты указываешь в своих налоговых декларациях? Или то был аванс от «заказчика»?
Внезапно дверь отворилась, и в кабинет вошёл уже знакомый мне Жорик.
– Ну? Чего успели нарыть? – прервав свой монолог, Сирота тотчас переключился на вошедшего.
– В ходе обыска квартиры по улице Вокзальной… Короче, в жилых комнатах подозреваемого обнаружены две коробки патрон к снайперской винтовке, две гранаты и пистолет «ТТ». В личных бумагах мы обнаружили документы, свидетельствующие о том, что последний проходил контрактную службу в Чечне. Майор, ты не поверишь!.. Оказывается, он был там снайпером! От себя же могу добавить следующее. Когда мы с понятыми вошли в квартиру, в одной из комнат был обнаружен включённый телевизор. Между прочим, там транслировался 12-й канал. Именно в его эфире, каждые полчаса и передаются экстренные выпуски новостей. А этот, сука!.. – Жора ткнул своим пальцем в мою сторону. – …Утверждал, будто бы ничего об убийстве не слышал.
– Жорик, ты не горячись!.. – с удовлетворённым видом, майор притормозил подчинённого. – …Вполне возможно, что наш друг, действительно, не видел выпусков новостей. Ну, сам посуди. Когда ж ему было их смотреть? Убив директора завода, он попытался обеспечить себе железное алиби. Мол, всю ночь и все утро был он дома, в своей новой квартире. Шум телевизора создавал иллюзию присутствия в квартире людей. Даже могу предположить и то, что он заранее обзавёлся каким-либо нейтральным, либо полностью независимым свидетелем. Предположим проституткой, которая с пеной у рта будет утверждать, будто бы проторчала в его постели до семи или девяти часов утра. Вернуться ж в квартиру, дабы отключить телевизор, подозреваемый, так и не рискнул. Побоялся, что возле дома его мог запросто заметить кто-то из посторонних. Потому, он прямиком и отправился в свой офис, где мы его благополучно и повязали. Вот такой, Жорик, у него был расклад!.. – Сирота ещё раз прошёлся по кабинету. Вполне довольный своим логичным умозаключением, он обратился уже ко мне. – …Что, солдат?.. Отвоевался?
– Для меня война уж давно кончилась! – ответил я, едва сдерживая эмоции.
– Чего же тогда вновь за оружие взялся? Руки зачесались или в жопе засвербело?.. – не дождавшись ответа, Сирота обратился ко мне чересчур официально. – …Олег Владимирович, не поясните ли нам: где, когда и на каких воинских должностях вы проходили срочную, либо контрактную службу?
– С 1997-го по 2003 год, в должности стрелка-снайпера отдельной мотострелковой роты. Служил на Северном Кавказе.
– Где именно? Кавказ большой!
– В Грозном и в окрестностях Ведено!
– Если я правильно тебя понял, ты воевал?
– Конечно!
– И награды правительственные, наверняка имеешь?
– Медаль «За отвагу» и орден «За личное мужество»!
– Могу ли я, из всего вышесказанного, сделать вывод о том, что ты отлично стреляешь?
– Не жаловались…
– Это очень хорошо!
– Что вы имеете в виду, под словом «хорошо»? – поинтересовался я.
– Лишь то, что в нашей армии был высококлассный специалист по имени Олег Кузнецов, и не более!.. – майор продолжал подленько улыбаться. – …Ну-с, дружище!.. Ты и сейчас не понимаешь, в чем тебя обвиняют? Фактов и улик против тебя, целый воз и маленькая тележка, на десяток уголовных дел хватит! И все же, учитывая твой боевой опыт и заслуги перед Отечеством, я предоставлю тебе шанс самому повиниться. Дабы облегчить наказание и избежать никому не нужные многочасовые и изнурительные допросы с пристрастием. Вот тебе лист бумаги. Вот авторучка. Уж поверь мне: на суде, оно тебе зачтётся.
«И как же складно, они все обставили. Комар носа не подточит!.. – я мысленно порадовался за ловкость и оборотистость своих противников. – …Против данного железобетонного и предельно аргументированного обвинения вовсе не попрёшь! Какой-то поганец укокошил директора, а Сирота, используя все предоставленные ему факты, сажает меня за решётку. И, похоже, вовсе неспроста он напомнил мне сейчас о проститутке… Ну, конечно! Она так же должна была стать неким звеном в логической цепочке, подготовленной мамонтовскими хлопцами.
По расчётам всё тех же бандитов, привезённая Ильёй шалава, скорее всего, должна была задержаться в моей квартире именно до семи утра. И я, просто обязан был зацепиться за неё, как за единственного свидетеля, который и мог бы подтвердить моё алиби. Ну, а уже во время следствия, проститутке предписывалось окончательно меня утопить, сообщив о том, что ушла она от меня не в семь, а часиков, этак, в пять! Могла она сказать ещё и о том, что я обещал ей деньги, если та солжёт на суде о своём действительном времени ухода. При этом и Илья весьма предусмотрительно перестраховался, попросив меня самого перезвонить ему, если вдруг что-то пойдёт ни так. Да и гранаты с патронами в мою квартиру наверняка подбросил именно он. Или нет!.. Данные предметы, скорее всего, подбросили именно менты. Если бы это сделал Илья, Надька, непрерывно присматривающая за моей хатой, наверняка бы о том доложила.
Именно Надька, по своей потусторонней наивности обварив проститутку, невольно спутала все их планы. Потому и я, вопреки всякой логике, не стал бить себя пяткой в грудь, мол, есть у меня свидетель. Хотя Сирота весьма настойчиво подталкивал меня к данной зацепке.
Впрочем… Так или иначе, с признанием проститутки или без него – один хрен, они упекут меня в кутузку. Им, действительно, необходимо быстрое раскрытие. И моё чистосердечное признание в значительной степени ускорит данный процесс. А раз так, то данной возможности я им уж точно не предоставлю. Пусть потрудятся, попотеют над доказательной базой. Авось и мне, нежданно-негаданно перепадёт какая-то удача!..»
– Гражданин майор!.. – я обратился к Сироте. – …По-моему, в ваших обвинениях имеются кое-какие недочёты. К примеру, вы так и не «откатали» мои пальцы. При этом берётесь утверждать, будто бы на снайперской винтовке обнаружены именно мои отпечатки. С чем вы их сравнивали? Отчего такая уверенность, будто бы оставил их именно я, а не кто-то иной?
– Ага! Значит от снайперской винтовки, мы уже не отказываемся?.. – рассмеялся майор. Невзирая на показную весёлость, я все же различил в голосе Сироты нотки лёгкой паники. Однако очень скоро он взял себя в руки и быстро нашёлся с ответом. – …Извини, но кроме твоих отпечатков, разбросанных по всей хате, никаких иных там попросту обнаружено не было. А сравнивали мы их с идентичными отпечатками, взятыми в твоем рабочем кабинете. Ну, доволен?.. Теперь будешь писать «чистуху»?
– Повторюсь, без адвоката ничего подписывать и уж тем более в чём-то сознаваться я не собираюсь! – для наглядности я сбросил чистый лист, положенный передо мной, на пол.
– Умным себя считаешь, или попросту любишь смотреть американские детективы?.. – наблюдая за тем, как брошенный листок парашютирует вниз, майор заскрежетал зубами. – …Что ж!.. Давай поиграем в копов. Жорж, будь другом, зачитай нашему гостю его права.
Тот, к которому обратился Сирота, стоял у меня за спиной. Потому и не видел я, чем именно саданул меня этот бугай: то ли кулаком, то ли ногой. Уверен я был лишь в том, что мощнейший удар, сбивший меня с табурета, пришёлся мне точно в правое ухо.
– У тебя, сука, есть право утереться!.. Подняться на ноги и отвечать «да», на все вопросы майора!.. – надо мной навис вышеозначенный Жорик. – …Вот и всё, паскуда, что может быть тебе здесь позволено!
– Ну, так как? Будешь писать «чистуху»? – повторил свой вопрос Сирота, когда меня вновь усадили на табурет.
– Нет! – ответил я коротко.
И тотчас, под дикий смех ментов находившихся на ту минуту в кабинете, я поймал очередной удар Жорика, как две капли воды схожий с первым. Надо полагать, приём этот был у него отработан до автоматизма и демонстрировался он здесь с регулярным постоянством. Потому и ожидали его сотрудники убойного отдела с нескрываемым азартом.
– Для особо тупых и упёртых, повторяю!.. – вновь наклонившись надо мной, заорал Жора. – …У тебя есть право утереться, подняться и, утвердительно отвечать на все вопросы нашего командира!..
А вот в третий раз, уже наученный горьким опытом, сказав своё «нет», я успел-таки увернуться от очередного удара костолома. Чем окончательно вывел из себя: как Жорика, так и его сослуживцев. Все они накинулись на меня, как стая шакалов набрасывается на раненого и беззащитного льва, проявляя при этом особую (если не сказать изысканную) ненависть и жестокость.
Считаю излишним посвящать читателя в подробности тех экзекуций и откровенных пыток с использованием клещей, электрического тока и раскалённых предметов, коими в течение последующего дня издевались надо мной сотрудники убойного отдела. Могу лишь констатировать то, что, по моему сугубо субъективному мнению, гестаповская методика выбивания показаний вполне могла быть адекватной изобретательности и рвению наших доморощенных служителей правопорядка…
Глава 3
«Сотни рыцарей Храма покрыли славой и себя, и орден в многочисленных битвах. Подсчитано, что за время крестовых походов двадцать тысяч рыцарей-тамплиеров пало на полях сражений. Храмовники блестяще выполняли и другую важную военную миссию – защиту крепостей…
В 1146 году, на белом плаще тамплиеров появляется красный крест с раздвоенными «лапчатыми» концами. Во втором крестовом походе рыцари Храма участвуют именно под этим знаменитым и прославленным знаком. Крест из алой материи, расположенный слева, над сердцем, станет для них «щитом, дабы не обратились они в бегство перед неверными». Впрочем, рыцари никогда не бежали и всегда показывали себя достойными своей репутации; гордыми до спеси, храбрыми до безумства, удивительно дисциплинированными, не находящими себе равных среди всех армий мира. Тамплиеру разрешалось отступать лишь в том случае, если число нападающих становилось трёхкратным. Попав в плен, тамплиер не должен был просить ни пощады, ни выкупа.
Боевым знаменем рыцарей Храма был прославленный Босеан – чёрно-белое полотнище с вышитым на нём девизом «Не нам, не нам, но имени Твоему». Происхождение этого тамплиерского символа до конца не ясно. Скорее всего, по первоначальному замыслу данные цвета отражали боевое построение тамплиеров при конной атаке на врага: первую атакующую линию составляли тяжеловооруженные рыцари с белыми плащами поверх доспехов, во второй линии наступали оруженосцы в чёрном одеянии. Однако очень скоро в Босеане стали видеть другую символику – Света и Тьмы, находящиеся в непрерывной борьбе. Подобное религиозное учение уходит далеко вглубь веков. Мы не знаем, были ли тамплиеры сторонниками этого дуалистического мировоззрения, но впоследствии именно это двухцветное знамя позволит противникам ордена Храма обвинить Христовых братьев в манихейской ереси…
То было вовсе не пробуждение. Выход из состояния сна оказался сравним с постепенным и тягостным возвращением сознания в окружавшую меня жуткую реальность. Каждое, даже самое лёгкое движение, причиняло мне адскую боль, и я вновь погружался в беспамятство. Плохо соображая, я вовсе не мог дать себе отчёта в том, как долго прибываю в этом пограничном, между реальностью и глубоким бредом состоянии. Мне, вообще, было трудно понять, где в данный момент я находился и, уж тем более, каким образом сюда попал. Каждый раз, пытаясь открыть глаза или, превозмогая боль приподняться и осмотреться, наступало некое помутнение, и я тотчас проваливался в небытие с бесконечно скомканной лентой из эпизодических и сумбурных всплесков: то ли своих, то ли чужих воспоминаний.
– Где я?.. Меня кто-нибудь слышит?.. – простонал я, обращаясь в никуда.
– Ты, мил человек, у ворот Царствия Небесного!.. – ответил мне кто-то. – …Ну, а я Святой Пётр. В руках моих ключи от рая. Правда, я вовсе не знаю, стоит ли мне открывать тебе ту заветную дверцу. Быть может ты, раб Божий, хочешь в чем-то покаяться? В чем-то напоследок исповедаться… А может, ты желаешь передать кому-то из друзей или близких некую весточку? Так ты не стесняйся. Последняя воля покойного, в натуре, исполняется… То есть, в обязательном порядке будет выполнена.
Быстро сообразив, что я вовсе не одинок, мне пришлось изыскать в себе некие резервы сил, чтобы приподнять-таки пудовые веки и пристально вглядеться в окружавшую меня темноту. Помещение, в котором я ныне находился, было похоже на вагонное купе. По крайней мере, выглядело оно таким же маленьким и тесным, с двухъярусными расположенными друг напротив друга: ни то полками, ни то кроватями, а быть может и тюремными нарами.
В ночном свете, едва пробивавшемся через узкое зарешеченное оконце, на противоположной от меня полке-лавке я различил чей-то сгорбленный и худосочный силуэт. По очертаниям он весьма напомнил мне чёрта.
– Какой же ты, мля, «святой»?.. – с трудом усмехнувшись, я почувствовал нарастающую и ноющую боль в челюстно-лицевых костях. – …Ты, скорее бес!
– Вот тут, ты абсолютно прав! Как говориться: попал в самую точку. Меня, действительно бесом кличут. А находишься ты сейчас в следственном изоляторе. И судя по тому, как отделали тебя эти грёбаные «мусора», выйдешь ты на свободу, ох, как не скоро…
Уголовник Бес (в миру Лобов Герман Степанович) большую часть своей пятидесятилетней жизни провёл в лагерях и тюрьмах. Повидал он на своём веку всякое. Бывало, что конвоиры до смерти забивали особо борзых зарвавшихся зеков. Были случаи когда пьяные вертухаи, сапогами и всем, что подвернётся им под руку, безжалостно молотили случайно-попавшего на глаза арестанта. Били так, от нечего делать, остальным для острастки. Но, чтобы менты не просто избивали, а с особым цинизмом калечили подследственного, применяя к тому наиболее изуверские истязания – с подобным Бес столкнулся впервые. На бедолагу, принесённого в камеру ещё позавчерашним вечером и как мешок картошки бесцеремонно брошенного на нары, ему было страшно смотреть.
Кстати, о том, что в течение двух последних суток я находился в полной отключке, я узнаю уже позже. Все это время Бес непрерывно слышал мои стоны и бессвязные бормотания. И лишь изредка, на очень короткое время, я полностью замолкал. В эти минуты мой сокамерник чувствовал некоторое облегчение. Ему казалось, что я, наконец-то отмучившись, умер и никогда более не подам признаков жизни. На то у Лобова был свой резон. Однако через пару мгновений я вновь начинал тяжело дышать и постанывать.
Самым интересным было то, что Бес не мог (даже приблизительно) определить мой возраст. С одинаковой долей вероятности, Герман мог дать мне и двадцать, и сорок, и даже шестьдесят лет. Настолько моё лицо было изуродовано и обезображено припухлостями и многочисленными кровоподтёками. И только мой голос, мои впервые за двое суток произнесённые слова, подсказали Лобову, что его сокамерник достаточно молод.
– За что ж тебя так? – поинтересовался Бес.
– Послал всех на хер! – кое-как сумел выдавить из себя я.
– Смело. Смело, но глупо. С ментами нужно поласковей. Покажи им, что ты простак; что уважаешь их власть, и боишься её. А посему, готов для них на все. Изобрази глупое лицо, отвечай отвлечённо или аккуратно переведи разговор на иную тему. Играй с ними. Однако делай вид, будто бы, это они… То есть, менты играют с тобой. Понимаю, что сложно и с первого раза может вовсе не получиться, однако без этих хитростей тут никак. Как величать-то тебя, мил человек?
– Олег!
– И все же, Олег!.. За что попал сюда?
– Ни за что!
– Все именно так и попадают. А что тебе «клеят»?
– Убийство!
– Извини, что я не видел твоего нормального лица. Меж тем, сдаётся мне, что на «мокрушника» ты вовсе не тянешь. Уж этого брата на своём веку я повидал в достатке. Глаза у них какие-то тёмные и мутные. Базар чуть тормозной, забыченый…
– По-видимому, те менты, что меня допрашивали, в глаза подследственных не особо смотрят. Похоже, они действуют по какой-то иной, своей методе!.. – иронично предположил я.
– Какая там, к едрени-фени «метода»? Тут сплошняком топорные подставы. Нахватают людей, да побольше. Повышибают из них все возможное и невозможное. Глядишь, и попадётся им тот, кто нужен. Но это редко срабатывает. В основном, на этом этапе ломаются откровенные слабаки и прочее ссыкло. А далее, вся надежда у ментов на ссученных. Кто-то, где-то опрометчиво брякнул своим боталом… Другой, это услышал. Полученную информацию переварил своими куриными мозгами, вычислил для себя мизерную выгоду и помчался шепнуть на ухо тому, кто в данных сведениях заинтересован. Так наш брат и погорает.
Ну, а язык распускается, как правило, по пьяной лавочке или с бабой. Они самые: водка и бляди всему виной. Если ж ты грамотный и с малолетства учёный фраер… Если не прищучили тебя по горячим следам… Если следишь ты за своим языком; знаешься с правильными людьми; живёшь по понятиям… Уж будь уверен в том, что ты спокойно сможешь загорать и дышать приморским тёплым воздухом. Вместо тебя в зону пойдёт какой-нибудь Ваня-лох, на которого легавые и спишут всех собак.
– Похоже, что этим самым Ваней, именно меня нынче и назначили! – отметил я с явным прискорбием.
– Коли так… Тебе, фраерок, вовсе не позавидуешь. В конце концов, они своего добьются. Тебя сломают или просто-напросто сгноят в камере. Так что, Олег, готовься к самому худшему. А, впрочем, шибко не отчаивайся. Полстраны сидит в лагерях и ничего, привыкают.
Эх, кореш-кореш!.. Что ж ты позволил им, так над собой поизмываться? Взял бы, да и подписал, чего мусорки требовали. Потому как, никогда не поздно отказаться от своих же показаний. Мол, извините, граждане судьи, оговорил себя под оказанным на меня давлением. А здоровье… Так его, брат, беречь сейчас нужно. Оно тебе обязательно понадобиться и на этапе, и на зоне. Тебе, мил человек, только предстоит утверждаться в новом, совсем ином мире, живущем по волчьим законам. Тебе имя своё придется отстаивать, чтоб всю свою жизнь, не быть таким как я, Бесом. То есть, голью перекатной, без роду, без племени; принеси-подай…
Именно сейчас, Герман был, как никогда честен. Ему было искренне жаль сокамерника. И не только потому, что попал тот под молох российской следственно-дознавательной машины, не знающей ни жалости, ни сострадания. Глядя сейчас на молодого сокамерника, Бес невольно вспоминал себя, двадцати-тридцати летнего, отчаянного и авантюрного юношу. Когда все казалось возможным, когда все тебе по плечу. Когда мелкие ссадины и синяки, просто не замечаются; а крупные рваные раны заживают сами по себе, как на кошке. И, тем не менее, ни за что на свете он не согласился бы, оказаться сейчас на месте соседа по нарам. Конечно, вновь стать молодым ему очень хотелось. А вот быть этим несчастным, с более чем предопределённой и недолгой судьбой, уж вы увольте… В чём-чём, а в том, что век паренька-соседа будет короче его собственного, уголовник был просто уверен. И на это, у него имедись весьма и весьма веские причины.
С лёгким сожалением припоминая свои первые ходки, Бес вдруг уловил какой-то странный звук. Нет, он его не услышал. Скорее, уголовник почувствовал его всем своим телом. Некие низкочастотные колебания, вовсе не восприимчивые человеческим ухом, все продолжали и продолжали нарастать. Словно где-то в земной толще, начались определённые подвижки, грозившие перерасти в толчки крупномасштабного землетрясения.
Рецидивиста вдруг охватила непонятная паника. Ему, человеку тёмному и малообразованному, даже показалось, будто бы наступает конец света с глобальными катастрофами и эпидемиями, об угрозе которого в последнее время так часто писали и говорили в средствах массовой информации.
– Фраерок! Ты, случаем, ничего не слышишь? Или, быть может, ты что-то чувствуешь? – судорожно вцепившись в спинку кровати, дрожащим голосом поинтересовался Бес.
– Нет!.. – спокойно ответил я. Однако чуть поднапряг свои органы чувств, добавил. –…Хотя постой… Кое-что я, кажется, улавливаю. Как будто бы самолёт взлетает. Или тележку без рессор по коридору катят.
– Какая тележка, в три часа ночи? В это время все переходы, давно под замком!.. – тревожный и незнакомый звук, успел довести Беса до исступления. – …И не самолёт это!.. Тут нечто иное. Я бы, даже сказал: что-то внеземное.
Панические настроения рецидивиста, очень скоро перекинулись и на меня, а непонятный гул все нарастал и нарастал. Мозги мои словно зашевелились и меня начало даже подташнивать. За голову схватился и Бес.
И тут, в одно мгновение, вдруг всё затихло. Осталась лишь гробовая тишина и мы, на пару с уголовником. Почти минуту каждый из нас прибывал в некоем оцепенении. Сейчас мы опасались ни то, чтобы словом, случайным шорохом нарушить состояние нынешнего зыбкого равновесия. В конце концов, мы медленно и осторожно повернули головы, дабы переглянуться в немом вопросе: что ж это всё-таки было?
Тут-то дверь нашей камеры громыхнула с такой силой, что все металлическое, находившееся внутри камеры затряслось, завибрировало и зазвенело.
Я вздрогнул и машинально зажмурился, ожидая некоего продолжения с громом, с молниями. Или ещё чего-то в том же роде.
И вновь зависла звенящая тишина. Лишь лёгкое дуновение сквозь настежь открытую дверь нашей камеры. Да-да, путь на свободу был открыт, однако никто из нас покидать камеру вовсе не спешил.
Первым зашевелился Бес. Осторожно разжав пальцы, он медленно отцепился от спинки кровати. Все ещё дрожащими руками, Герман достал из-под матраца припасённую на чёрный день папироску и, наклонившись над зажжённой спичкой, с удовольствием её раскурил. Когда он поднял голову, то затрясся всем телом от вновь накатившего на него ужаса. Прямо перед собой Лобов вдруг увидел зависшее в воздухе размытое облачко, светившееся голубоватым цветом.
Этот неизвестной природы сгусток бурлил и разрастался прямо на его глазах. Постепенно он приобрёл и некую форму с чётко очерченным контуром, наполнившись непонятной материальной сутью. Вряд ли, кто-либо из земных существ мог бы созерцать подобную метаморфозу без содрогания и учащённого пульса. В конце концов, неоднородная субстанция сформировалась в стройное женское тело. Буквально из ничего, из тюремного воздуха возникла девушка. Как обычный человек она могла поднять руку, пошевелить пальцами, повернуть голову, легко и свободно переместиться по камере.
