Олег Иралин
Для кого встаёт солнце. Доблестным предкам посвящается

– Князь! – крикнул он. – Командир велел передать, что вон там, в створе с рощей, у них слабое место! Мы ударим туда, вы же прорывайтесь за нами! Дойдём до рощи, там и закрепимся, степняки середь деревьев биться не мастера!

Воин ускакал, снова пробиваясь к своим, и Милослав последовал его совету. Как только ковуи атаковали, он приказал, указывая им вслед:

– Вперёд, пробиваемся к ним!

Он давно уже потерял связь с воеводой и другими князьями, не имея возможности высылать гонцов, и теперь всё его влияние ограничивалось этими жалкими десятками дружинников, что пешими закрывали его своей грудью. Спеша успеть в прорванную ковуйской конницей щель, дружинники устремились на редкую цепь всадников, освобождая путь своему князю. Половцы вяло отстреливались, но больше не атаковали, и, когда изрядно поредевший отряд пробился к месту прорыва вражеского кольца, у Милослава сдали нервы. Он что есть силы хлестнул коня и поскакал вперёд, вдогонку достигающим рощи ковуям. Беспрестанно погоняя своего каурого, он уже преодолел половину расстояния, когда с обеих сторон рощи показались выдвигавшиеся из засады половецкие отряды. Они, словно в клещи, взяли верных князьям степняков и после короткой, но ожесточённой схватки погнали остатки ковуев обратно, к ещё кипевшему сражению у переправы. Милослав обернулся и понял, что немного осталось русичам времени на сопротивление. Треть его воинства уже была выбита, а оставшаяся часть таяла на глазах. Осмотревшись внимательнее, он убедился, что ему не миновать растянувшейся загоном половецкой цепи, что преследовала скакавших навстречу ковуев, и поворотил коня обратно. Князь уже почти достиг оставленных им воинов, когда прожужжала падающая на излёте стрела и скользнула по неприкрытому наручами локтю. Она не нанесла серьёзной раны – только порвала рукав и глубоко порезала кожу, но когда закапала кровь, князю стало не по себе. Это было его первое ранение. Больше того – сейчас он был совершенно один, без единого дружинника рядом, а вокруг, словно вороньё, сновали разъярённые степняки! От неожиданности Милослав выронил плеть и, погоняя коня кулаком в шею, закричал: «Н-но-о! Пошёл!» Каурый заржал, но прыти не прибавил, и князь обречённо вздохнул.

Кубар, состоя простым воином в легкоконной сотне, сражался с уже знакомыми ему вырьевцами. Он израсходовал почти все свои стрелы и все четыре сулицы. Первая воткнулась в щит успевшего прикрыться им воина, вторая отскочила от металлической чешуи доспеха, не отыскав зазора, зато две других поразили цели. Теперь его джид был пуст, а в колчане осталось всего две стрелы. Батыр натянул лук и прицелился тщательнее, стремясь на скаку поразить отбившегося от горстки воинов коренастого дружинника. Тот только что, увернувшись от брошенного в него копья, словно играючись, мечом сбил с седла метившего в него всадника, и развернулся, готовясь отразить следующую атаку. Из-под шлема выбилась прядь светло-русых волос, и блеснули серые, словно сталь, глаза. «Белояр! – пронеслась мысль. – Ну, конечно, он!» Кубар опустил лук и остановил коня, растерянно осматриваясь и не зная, что предпринять. Он видел, что минуты русича сочтены. Кыпчаки, познав его мастерство и не желая больше ввязываться в рукопашную, умело выманивали его на себя, всё больше отдаляя от сбившихся в круг дружинников. Белояр, успешно действуя мечом, так же эффективно заслонялся круглым щитом, но открытая часть лица не представляла трудной мишени для меткого лучника, и уж совсем легко будет поразить его, пустив стрелу со спины! Краем глаза батыр заметил, как далеко впереди загоняемых обратно ковуев скачет одинокий всадник. Он с первого взгляда узнал в нём князя, в мозгу мгновенно созрел план, и батыр, шлёпнув своего вороного рукоятью камчи, поскакал ему наперерез. Через минуту Милослав, затянутый тугой петлёй аркана, уже волочился по густой траве вслед за боевым конём. Кубар натянул поводья и соскочил на землю. Он рывком поднял своего ошеломлённого пленника и, поднатужась, словно барана, перебросил его через луку седла. Затем он вскочил на коня и поскакал к месту боя, стремясь успеть до того, когда его товарищам удастся воплотить задуманное. Он успел вовремя. Ничего не подозревающий Белояр, атакуя трёх спешившихся половцев, достаточно отдалился от своих, и четвёртый, восседая на коне, уже достал лук, собираясь, заскочив со спины, пустить стрелу. Батыр сбросил князя и тоже спрыгнул с коня. Не тратя ни секунды, он поставил Милослава на колени, сорвал с его головы изукрашенный позолотой шлем и приставил к горлу лезвие палаша.

– Прикажи всем сложить оружие! – крикнул он и слегка прижал к оголённому телу заострённую сталь.

Милослав не стал долго раздумывать. Он прохрипел что-то, но тотчас же откашлялся и в полный колос прокричал:

– Всем бросить оружие! Сдаёмся! Прекратить сопротивление!

Его голос не сразу услышали в шуме битвы. Сначала сложили оружие защищавшие княжича Родиона дружинники, за ними воины других отрядов, и вскоре всё приведённое Милославом войско сдалось, помимо ковуев, что остервенело сражались, не рассчитывая на снисхождение от своих степных собратьев. Переметнувшихся под власть русских князей вольные кочевники не жаловали никогда.

Белояр слышал команду князя, но не спешил исполнить её. Когда он поймал взгляд половца, брошенный за его спину, и услышал топот копыт, то сразу понял причины непривычной робости степняков перед ним. Он схватил рогатину, лежащую под рукой убитого ратника, и развернулся, задержав отведённую с ней руку позади. Конный половец скакал, натягивая тетиву лука, и дружинник поспешил метнуть тяжёлое копьё. Стрела вонзилась в подставленный щит, став третьей по счёту, зато бросок рогатины не прошёл даром. Конь продолжил скакать налегке, а его недавний седок корчился на траве, зажимая рану в боку. «Попал!» – как-то отвлечённо, без особой радости подумал Белояр, и тут же спину пронзила боль. Наконечник копья, войдя в кольцо кольчуги, не смог нанести глубокую рану, но от силы удара воин упал и выронил щит. Он слышал, как подбегают к нему враги, и, ещё не успев подняться, уже разворачивался на корточках, выбрасывая руку с мечом в их сторону. Белояр успел отбить повторный удар копья и броском вперёд приблизился к ещё открытому половцу, всаживая сталь в незащищённый бронёй живот. Он сразу же вытянул меч, пока его не зажало плотью, и вовремя. Над головой блеснула сабля второго, и Белояр шагнул в сторону, уворачиваясь от удара и нанося свой. Меч скользнул по руке половца, и она повисла плетью, но добивать его уже не было времени. Он едва успел отскочить от сабельного удара проскакавшего совсем рядом всадника и избежал тычка копьём от второго. Рана в спине дала о себе знать всплеском боли, но Белояр заставил себя забыть о ней. Он продолжал отбивать удары и наносить свои, замечая, что с каждой минутой темнеет перед глазами белый свет. Он видел, как побежали потерявшие волю к сопротивлению, но не желающие сдаваться ратники, как настигают их, рубя с плеча, разъярённые в пылу боя половцы, как, сгрудившись в стороне, из последних сил отбиваются ковуи, падая под градом стрел и ударами боевых топоров. «Пробиться к ним! – пронеслось в мозгу. – Успеть, чтобы погибнуть позже, отобрав лишние жизни врагов, пасть в боевом строю, у плеча сражающегося рядом товарища!» Белояр из последних сил стал пробиваться к ним, с каждым шагом обрастая всё большим количеством спешенных половцев. Но вдруг скорее почувствовал, нежели увидел образовавшуюся пустоту вокруг. На него во весь опор неслись два всадника. Всё ближе раздувающиеся ноздри коней и их смертоносные копыта! Вот-вот наскочат, собьют грудью и затопчут подкованными копытами! «Не такой смертью!» – подумал воин. Взгляд упал на обломок копья под ногами. Рядом – в двух шагах, под мёртвым дружинником – целое. Белояр кинулся к нему, выворачивая из-под непосильно тяжёлого тела, и почувствовал, как сжимает горло петля аркана. Выпустив из рук древко копья, он упал, и сознание оставило его. Воин уже не видел, как половцы отгоняют в сторону от брошенного оружия сдавшихся русичей, как тут же обирают их, присваивая себе награбленное, и как, истекая кровью, отбивается последний десяток ковуев. С ними быстро разделались, изрубив в считанные минуты, и деловито принялись разбирать пленных, ловить разбежавшихся по степи лошадей.

Пленных набралось свыше пяти тысяч. Они стояли, понурив головы, в ожидании своей незавидной участи. Что ждёт их в руках тех, чьих соплеменников они терзали ещё вчера? Страшные глумления в плену, жалкая доля раба или скорая расправа? Первым делом с них содрали броню, затем приступили к распределению между победителями. Те, кто был схвачен в ходе боя, по праву принадлежали пленившим их воинам, остальные по решению ханов доставались им самим или отдавались тем или иным кошам, с последующей передачей во владение отличившимся участникам сражения. Кубар, восседая в седле, неспешно объезжал группы пленённых русичей, таща в поводу связанного по рукам Милослава. Он внимательно вглядывался в их мрачные лица, ища знакомые черты. Наконец он увидел Белояра, сидящего на земле с ещё двумя пленными. Все уже были без доспехов и обуви, со связанными за спиной руками. Рядом деловито навьючивал заводного коня воин одной с Кубаром сотни.

– Неплохой улов, Бурчь! – похвалил он, приблизившись.

– Ты про этих? – спросил, обернувшись, воин. – Мой лишь вон тот подранок. Тугоркан распорядился отдать по одному пленному семьям погибших, остальных пока оставил при себе. Кроме тех, разумеется, кого, как мы с тобой, до завершения битвы добыть успели.

Он всмотрелся в застывшего изваянием кубаровского пленника, его холёное лицо и сверкающие позолотой, искусно изготовленные доспехи.

– Неужто князь? Значит, это ты Милослава взял!

– Старый знакомый! Под Переяславлем лично меня изволил допрашивать! – усмехнулся батыр и неожиданно спросил: – Хочешь, поменяемся?

– На кого? – не понял Бурч, сомневаясь в самой возможности такого обмена.

– Моего князя на твоего воина.

– Князя на воина?! – изумился Бурч. – Зачем он тебе?

Кубар не сразу ответил, раздумывая, но всё же решил признаться:

– Он мне жизнь спас.

– Вот как! – протянул воин. – Тогда согласен!

Но против ожидания, вместо условий доплаты со своей стороны, он выдвинул совсем другое предложение:

– Я тебе мастера меча, а ты мне это знатное чучело с надетым на него доспехом и оружием!

Теперь пришла очередь изумляться Кубару.

– Как же так? – спросил он. – Главнокомандующего на простого воина, да ещё и с таким доспехом в придачу, которому цена в хороший табун!

– А как ты хотел! – прищурился Бурч.– Думаешь, долго пробудет в моих руках этот князь? Не пройдёт и часа, как его Тугоркан потребует, а разве смогу я запросить высокую цену у своего хана? Понятно, что и хан не обидит, но всё ж это не тот выкуп, который дадут за него в Руси! Так что доспех и вот тот красавец меч, что вместе с поясом на этом долговязом теле, мне будет в самый раз!

Кубар понял, что совершил ошибку, раскрыв перед Бурчем важность Белояра для него, но слова не вернёшь, и приходилось идти на уступки. У него были свои виды на дорогие, даже очень дорогие доспехи Милослава. Ему давно уже была по сердцу младшая дочь Тугоркана – Котена. Всем хороши русские девицы, но не сравниться им со степными красавицами! Не отвести глаз от их гордого стана, от тонкой талии, что оттеняет манящие пышностью бёдра, но всего более притягателен взгляд их. Словно стрелами, пронзают они сердца, и, словно мёд, тают те сердца пред карими и зелёными очами!

Не накопил Кубар, будучи кошевым, злата-серебра, а теперь, лишившись старшинства в роду, и подавно не мечтал о богатом калыме, достойном ханской дочери. И вот, когда судьба подбросила ему такую возможность, перед ним неумолимо встал выбор: сватовство к любимой или свобода человека, не так давно спасшего ему жизнь.

– Ладно! – согласился он не без долгих раздумий. – Забирай Милослава с доспехом, но его меч с поясом оставлю себе! И кольчугу своего воина с оружием тоже отдай!

Как и предвидел Бурч, новое приобретение недолго задержалось у него. К исходу дня Милослав уже был в собственности Тугоркана, но он не стал относиться к нему как к пленнику.

– Что привело тебя в наши степи, князь? – спросил он, когда Милослав, уже со свободными руками, предстал перед ним в раскинутой посреди круга кибиток юрте.

Князь ждал этого вопроса и ответил тотчас, совсем не раздумывая.

– Грехи и алчность тех, кто окружал меня, великий хан!

– Но разве ты не хозяин в своей вотчине? – удивился Тугоркан.

– Если бы… – наглядно вздохнул Милослав. – По смерти батюшки кто только не правит от моего имени в уделе моём!..

Князь хотел продолжить жалобы, но хан прервал его, спросив:

– Так, может, тебя и не ждёт никто в Вырьеве?

– Как же, ждёт! – поспешил заверить князь. – И семья, и народ мой! Сколь запросишь, столько и соберут золота, вот только не так уж и богато княжество моё…

– Не о золоте сейчас речь! – снова прервал его хан. – Не нужна мне больше война с Русью! Много замыслов имею о будущем народа моего, и нет места в них нашей вражде! Обещаешь ли мне дружбу и союз во веки вечные или видишь во мне одного лишь супротивника?

– Слово даю, великий хан! – объявил князь, наконец поняв, что от него ждёт половец. – Не искать с тобой войны, но дружбы, и для твёрдости намерений своих готов скрепить союз наш, женив брата своего на дочери твоей Котене!

Хан задумался, не спеша с ответом. Предложение Милослава не отличалось новизной, но опыт замужества первой дочери подсказывал, что никакого веса в союзах с князьями такие браки не придавали. Больше того – Котена обещана Боняку, и совсем не ясно, какая из намечающихся партий выгоднее для спокойствия степи. «Да что гадать! – наконец решил хан – У Боняка уже есть две жены, и не в том он возрасте, чтобы, как мальчишка, страдать из-за сорванной помолвки с третьей! С ним дружба и так крепка, а вот с князьями ещё столько хлопот! И кто знает, может, в этот раз сладится, и свадьба эта будет способствовать миру?»

– Хорошо, я согласен! – сказал Тугоркан, пытливо вглядываясь в лицо собеседника. – Как только решу наболевшие вопросы с остальными ханами, начну приготовления к свадьбе. Ты же будешь при мне на правах гостя. Свободно ходи и охоться в окрестностях, везде к тебе будут относиться с почётом, дай лишь слово, что не будешь пытаться бежать, пока не отпущу тебя сам!

При этих словах лицо Милослава просветлело, и он, заблестев глазами, почти прокричал:

– Даю в том слово, великий хан! Ни помыслами, ни поступками не причиню тебе неудобств или разочарования во мне, оставлю мысли о всяком бегстве, желая лишь одного – скорейшего воссоединения семей наших!

Тугоркан, удовлетворённый услышанным, кивнул, но не спешил закончить разговор.

– Когда после свадьбы ты возвратишься в удел свой, – сказал он, – то расскажи всем князьям русским о намерениях моих. Если удастся тебе склонить их к миру со Степью, то в знак доброй воли отпущу я те пять тысяч воинов, что небо и храбрость кыпчаков сегодня отдали в мои руки. А пока ты, твой воевода и брат будете гостить в отдельных юртах, не зная нужды в еде и отдыхе, и пусть синее небо поможет нам в делах наших!

Глава 8
Мольба

Из степного похода в Вырьев вернулось только четверо. Иссечённые саблями воины едва добрались до родных стен. Один умер в тот же день на руках своей семьи, двое надолго слегли, залечивая раны, и только четвёртый смог предстать перед городской знатью, поведав в подробностях о настигнувшей войско беде. Весть о сокрушительном поражении быстро разнеслась не только в княжестве, но и по всей русской земле. Надежды о скорой перемоге над Степью растаяли, как весенний снег, и южную Русь окутала печаль. В Вырьеве два дня не стихали рыдания. Княгиня Ярина заперлась у себя в горнице и не показывалась, допуская лишь одну старую служанку. Милана бродила по терему, не скрывая мокрого от слёз лица. Все её мысли были с Белояром, тем, без кого она теперь не видела жизни. Первый день княжна клала поклоны в церкви, а во второй, с запавшими от бессонницы слезами, обратилась к Снежане:

– Найди мне ворожею. Хочу знать, жив ли милый и как облегчить судьбу его, если томится в плену!

Через час обе женщины переступили порог неприметной хижины на самой окраине города. Им навстречу поднялся рослый мужчина в вышитой рунами сорочке.

– Мы к знахарке! – объявила Снежана.

Мужчина, не удивляясь услышанному, обернулся к обращённому на огород окну и позвал:

– Беляна, к тебе!

Он скользнул по незваным гостьям равнодушным взглядом и вышел прочь, оставив тех наедине. Милана осмотрелась. Нечасто приходилось ей пребывать среди такого простого убранства. В углу, из-за не полностью задёрнутой занавеси виднелась аккуратно застеленная кровать, у самого окна покрытый серой скатертью стол с придвинутыми стульями и второй кроватью рядом, на стене икона Пресвятой Божьей Матери. Увидев её, женщины переглянулись, но не произнесли ни слова. Снаружи раздались лёгкие шаги, и в хорумину вошла хозяйка. Она приблизилась и молча остановилась, рассматривая посетительниц. Те, пребывая в лёгком изумлении, тоже не спешили начинать разговор. Они ожидали увидеть перед собой преклонённую годами древнюю старуху, но перед ними, вытирая руки о подол, стояла девочка-подросток с густой, до самого пояса светло-русой косой и зелёными, под цвет изумрудов, глазами.

– Что привело сюда княгиню? – спросила та, не обнаруживая ни капли удивления или смущения.

– Ты ли та ворожея, на которую нам указали? – спросила Милана, не скрывая своего недоверия.

Девочка подтвердила, и княжна перевела взгляд на висевшую на стене икону.

– Разве ворожеи почитают Пресвятую Богородицу? – спросила она снова.

– Почитают! – подтвердила Беляна. – Те, в ком вера Буса Белоярова. Или думаешь, что о Христе славянам возвестил Владимир?

– Белоярова? – переспросила княгиня, сосредоточив всё своё внимание только на одном слове.

– Был у нас такой святой князь, сын великого Белояра, но о нём мало кто помнит. Он принёс людям откровение в единстве вед, рекомых волхвами, учения о Спасителе, что несут старцы с полуденной стороны, и той Веры, что движет народами, населяющими земли к востоку. Но с чем пришла ко мне ты?

Милана, словно опомнившись, выложила на стол золотой браслет с каменьями малахита, но девочка даже не взглянула на него. Она продолжала стоять, не сводя с гостьи внимательного взгляда.

– Я хочу знать об одном человеке! Вернее, о двух… – твёрдо начала княгиня, но скоро запнулась. – Но больше об одном…

– Назови имя! – потребовала ведунья.

Милана оглянулась на спутницу, раздумывая, стоит ли продолжать при ней, но выставлять её наружу не решилась. Она вдруг испытала неодолимую робость перед стоящей пред ней хрупкой девочкой и поняла, что не хочет оставаться наедине с ней. Княгиня снова перевела взгляд на Беляну и почувствовала, как взор ворожеи словно проникает в её мысли, вскрывая самое потаённое.

– Белояр! – почти выкрикнула она и услышала звон выроненных из рук Снежаны серёжек.

Беляна застыла в недолгом молчании, но теперь зелёные глаза её, словно подёрнувшись плёнкой, не видели собеседниц. Наконец они снова прояснились, и девушка произнесла:

– Он остался жив, но лишён свободы.

– Он вернётся из плена?

Ворожея на мгновение задумалась и качнула головой:

– Мне то неведомо, – сказала она. – Всё в руках Божьих и людских!

– Но как мне помочь ему?

– Рано поутру ступай на самую высокую стену и брось в крепостной ров самую дорогую вещь. Потом проси Бога, обращаясь ко всему, чем он движет и в чём пребывает: небу, солнцу, ветру и земле. Проси о том, что лежит у тебя на душе, и возможно, Он услышит тебя!

Кровь прилила княгине в голову, и сейчас она, вся во власти нахлынувших чувств, едва держалась на ногах.

– А второй … – едва произнесла она вяло, но девочка, видя её состояние, прервала её.

– Иди на воздух! – сказала она твёрдо. – О втором не думай: он жив, а значит, скоро вернётся!

Княгиня поспешила выйти, ещё не зная, как отнестись к последнему известию. Лицо обдул свежий ветер, и женщине сразу полегчало. Она, всё ещё под впечатлением от встречи, дождалась Снежану и вместе с ней поспешила в терем, обдумывая услышанное. В молчании своей помощницы Милана не сомневалась, да и меньше всего сейчас княгиня думала о ней. Как вернуть того, кто милее всех стал на всём белом свете, кого единственного жаждала увидеть она подле себя – усладу истомлённого сердца её, Белояра!

Следующее утро выдалось ветреным. Небо затянуло тучами, и стал накрапывать дождик. И хотя погода не располагала к прогулкам, княгиня решительно покинула терем. Уже глядя с крепостной стены в залитый мутной водой ров, она отбросила от себя алмазное ожерелье и простёрла руки к небу.

– Ветер, ветрило! – вскричала она. – Зачем веешь ты навстречу, зачем мчишь стрелы на моего милого? Разве мало тебе под облаками веять, гоняя корабли в синем море, зачем мою радость по степи развеял?! Светлое солнце! Всем ты тепло и прекрасно! Пошли ты свои горячие лучи на моего воина, обогрей его в стужу, подсвети путь ко мне из плена жестокого! Подуй, ветрило, в спину моего милого, облегчи дорогу домой! Мать земля, помоги моему Белояру в трудный час, не дай сгинуть в чужой стороне! Помоги ему, Боже, в битве лютой и пути трудном, выведи из плена на Русь!

Ветер усилился и выдул из глаз слёзы. Вокруг потемнело, и Милана увидела, как стену накрыла тень от проплывающей мимо тучи. Она прошла стороной, разрядившись проливным дождём в полях, и сквозь серую пелену пробились лучи солнца. Женщина улыбнулась, восприняв их как хороший знак, но решила не останавливаться на достигнутом.

– Вели коней запрягать! – приказала она Снежане. – Едем в Киев!

А в Киеве принимали гостей. К Святополку одновременно прибыли послы ганзейские и венецианские, а с ними в превеликом множестве их купцы с богатыми дарами. Святополк принял всех, обласкал вниманием и, конечно, ожидаемыми от него благодеяниями. Купцы получили право торговли на условиях, более выгодных, чем прежние, предмет же беседы с послами остался окутан тайной, хотя среди великокняжеского двора пошли слухи, что речь шла о сокращении отношений с их природными соперниками: хозяйничающими в Причерноморье генуэзцами и руянскими, или русскими купцами, сохраняющими огромное влияние на побережье Варяжского моря. По окончании переговоров Святополк закатил пир, созвав почти всех, владеющих вотчинами, князей, и по весьма довольным лицам послов было заметно, что переговоры увенчались решениями, для них весьма привлекательными. Но в самый разгар веселья случилось неожиданное. В праздничный зал, к пирующим мужчинам скорым шагом вошла вырьевская княгиня Милана.

– Здравы будьте, честные князья! – произнесла она громко, едва склонив гордую голову в приветствии.

Разговоры за столами смолкли, и взоры всех обратились к ещё молодой и весьма привлекательной женщине.

– И тебе долгих лет, Милана свет Ярославна! – отозвался Святополк, продолжая восседать на престоле. – Что привело тебя к нам?

– Правды ищу и заступничества! – громко ответствовала княгиня.

– Неужто обидел кто?

Милана, ожидая, когда утихнет поднявшийся было ропот, молчала.

– Не для себя защиты ищу, но для мужа! – сказала она твёрдо. – Ведомо всем, что он вышел в степь, мстя за обиды Руси, что одолели его поганые в неравном бою, и теперь он с ближними своими томится в неволе. Заступись, храбрый Святополк, и вы, доблестные князья, не оставьте Милослава Вячеславича на поруганье врагам!

– Али у самих казны для выкупа не станет? – спросил галицкий князь, едва ухмыляясь в густые усы.

С разных сторон стола послышались недоумённые возгласы в тон прозвучавшему вопросу, и снова раздался звонкий глас княгини.

– Не денег прошу, но мужества! – заявила она, сверкнув глазами. – Князь Милослав один обнажил меч, выйдя в степь вместо всех вас, так воспылайте честью теперь, выступив с дружинами своими на вызволение князя и верных воинов его!

Весь зал взорвался восклицаниями, по большей части недовольными, и с места поднялся Святополк. Он воздел руку и призвал к тишине. Дождавшись её восстановления, он сказал:

– Горьки слова твои, княгиня! Горчат они вкус медов моих, но не нам собирать обиды на несведущих женщин! Ведомо ли тебе, что ныне мир у нас с половцами и что муж твой, не спросясь совета моего, поспешил в Степь, нарушив его и тем самым снова озлобив поганых на набег? Не готова ныне Русь к большой войне, только собирает силы, и выступления на половцев в ближайшее время не жди!

Как только князь завершил речь, зал наполнился одобрительными криками, и Милана не стала больше тратить время. Она устремилась к выходу, и, когда уже почти миновала длинный коридор, у самых дверей перед её затуманенным набежавшими слезами взором предстал незнакомый ей чужеземец. Он, часто кланяясь, преградил ей путь, и голосом, полным участия, заявил:

– Ни к чему такой высокородной красавице проливать слёзы! Если она не нашла поддержки у Великого князя, то это не повод отчаиваться! Соломон рад оказать ей помощь и разобьётся в прах, но выполнит желание столь прелестной княгини!

– Кто ты таков и почему разговариваешь со мной в третьем лице? – громко спросила Милана, даже не стараясь скрыть своего раздражения.

– Тсс! – почти зашипел, прикладывая палец ко рту, незнакомец. – Ради всего святого не надо так кричать! Я всего лишь венецианский купец Соломон, но часто, ведя свои караваны в Тавриду и Булгарию, прохожу половецкой степью, имея в ней достаточно влиятельных людей, небезразличных к моему слову!

Княгиня огляделась вокруг и, выждав, когда мимо прошмыгнёт спешащая по своим делам стайка слуг, уже без прежней надменности спросила:

– Что же ты хочешь предложить…

– Соломон! – напомнил торговец, в очередной раз поклонившись.

– Ну да, Соломон! Так, кажется, звали какого-то известного еврея?

– Ваша правда, красавица! – подтвердил собеседник. – Но позвольте продолжить наш разговор в другом, более спокойном и безопасном месте! К великому сожалению, я сейчас принуждён спешить, возвращаясь к великокняжескому столу, но сочту за величайшее счастье, если Вы примите меня через день у себя. Один из моих караванов отправляется в Булгарию, и я смогу лицезреть Вас, немного отклонившись от пути, если только Вы соблаговолите принять меня!

Милана смотрела на Соломона, не находя, что ответить сразу. Она совсем не знала этого человека и, не имея привычки доверяться незнакомцам, не спешила изменять ей и теперь. Больше того, ей совсем не льстили излишне льстивые манеры и нарочитое подобострастие, которое спешил выказать перед ней собеседник, тем более что своим женским чутьём княгиня почувствовала, что они ему при других обстоятельствах совсем не присущи. Всё это в глазах Миланы свидетельствовало не в пользу чужестранца, тем более что обращённые к ней слова «Вы» и «Вам» на Руси всегда использовались для обозначения врага или сил Нави, во всяком случае, при обращении к единственному лицу. Вместе с тем она осознавала, что беседующий с ней чужестранец вполне мог и не знать таких тонкостей, к тому же было совершенно очевидно, что в эти слова он вкладывал совсем иной, весьма уважительный смысл. Но самое главное – он подавал хотя и зыбкую, но надежду на благополучное разрешение того, что так терзало её изболевшееся сердце! И Милана, наконец, приняла решение.

– Хорошо! – сказала она. – Через день жду.

В обратной дороге с вечерними тенями угас остаток дня, за ним, уже в Вырьевской земле, наступил следующий. Он, словно нарочно, тянулся невыносимо долго, и княгиня мучилась, не зная, чему посвятить время. Все занятия, к которым Милана принуждала себя, ей быстро наскучивали, и она бесцельно слонялась по терему, пока за окнами не сгустились сумерки. Она без всякого аппетита поужинала и, листая увесистую книгу «Жития святых», скоротала ещё часок. Раньше ей доводилось пробегаться взглядом по некоторым её главам, но изложенные в книге события нисколько не захватывали её. Вот и сейчас, почти не вчитываясь в строки, женщина методично перелистывала листы, окидывая их пустым взглядом. Все её мысли были заняты Белояром. Она, уже насытившись ими вдосталь, гнала их, но совершенно безрезультатно. Теперь к ним добавилось ожидание встречи с тем странным венецианцем, что дал ей такую зыбкую, но столь драгоценную надежду. Когда пришло время сна, Милана разделась и улеглась в расстеленную прислугой кровать, но ещё долго не могла сомкнуть глаз. Наконец, далеко за полночь, княгиня впала в забытьё, и вскоре перед ней предстал образ того, кто который уже месяц владел всеми её помыслами.

На следующий день, как только солнце остановилось в зените, прибыл долгожданный гость. Когда его долговязая фигура, сопровождаемая высланным для встречи воином, предстала перед Миланой, она облегчённо, едва слышно выдохнула.

– Жди в гриднице! – приказала княгиня дружиннику и перевела внимательный взгляд на купца.

– Рад видеть Вас прекрасной и здоровой, моя княгиня! – провозгласил Соломон и протянул усеянную перстнями руку в сторону закрывшейся за воином двери. – Там остались слуги с подарками, извольте взглянуть!

Он набрал в рот воздух, готовый криком позвать своих помощников, но княгиня остановила его, воскликнув:

– Потом! Подождут твои подарки! Разве ты лишь затем и пришёл, чтобы радовать меня своим товаром?!

– Простите мою глупость, княгиня! – поспешил оправдаться Соломон. – Ради всего святого простите! Конечно, дело прежде всего. Вижу, что не только красавица передо мной, но и умнейшая властительница!

Суровые прежде глаза женщины потеплели. Этот стоящий перед ней иноземец впервые озвучил то, что и так было ясно ей, но не другим.

– Чем ты поможешь мне? – спросила Милана, тщетно пытаясь напустить безразличие на побледневшее от волнения лицо.

Соломон задержал взгляд на разгоревшихся глазах княгини и не стал тянуть с ответом.

– Всё просто и старо, как мир! – заявил он. – Мои люди подкупят нужных людей из числа приближённых хана, и через каких-то пару недель пред Вами предстанут все, кто дороги.

– Все? – переспросила Милана недоверчиво и услышала в ответ:

– Да, но лишь после того, как будут собраны деньги.

– Какая сумма необходима?

Венецианец назвал её, и княгиня задумалась в некотором замешательстве.

– Я понимаю, сумма очень большая, но слишком много людей придётся привлекать к освобождению! – поспешил заверить купец. – Мало того что придётся подкупать далеко не бедную знать с охраной, потребуются проводники и сильная охрана для пересечения степи, больше того – отвлекающая преследователей группа, что пустит погоню по ложным следам, ну и моим людям нужно дать, дело ведь весьма опасное и хлопотное, очень великий риск!